Ключи к реальности

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Ключи к реальности » Волшебная сила искусства » Дом с пропавшими ключами


Дом с пропавшими ключами

Сообщений 61 страница 64 из 64

61

На островах пронзительного безумия

Мы сеть сплели из солнца —
Из пряжи шелковистой;
Мы в детстве ключ открыли
Воды святой и чистой.
Мы с семенем горчичным
Пришли к земле опальной.
Мы срезали в дороге
Невзрачный прут миндальный.
Так что ж, и вправду жизнь — тщета,
А всё, что было, — прах? —
И тёмный воздух — пустота.
И вечер весь в слезах.
И солнечная паутина
Уже висит с краёв.
Лоскут чистейшего кармина
Стал влажен и багров.
Закатом зыбким стал восход,
И тьма высокая встаёт
Над гладью облаков.
Задавлен камнем чистый ключ,
А камень скрыт под мхом.
Но что за звук? — Как гром из туч,
Как отдалённый гром…
Опять нахлынула вода:
Вот быстрых волн бегут стада;
Вот поднялась морская рать —
И брега вовсе не видать,
Лишь острова кругом.

                                               РЕТРОСПЕКЦИЯ (ОТРЫВОК)
                                            Писатель: Шарлота Бронте

Я иду по широкому проспекту в Виньлонге, по проспекту, что выходит на Меконг. По вечерам здесь всегда пустынно.

В тот вечер, как и почти каждый день, в электросети произошла авария. С этого всё и началось.

Стоит мне выйти на проспект, а воротам захлопнуться за моей спиной, свет гаснет. Я бегу. Я очень боюсь темноты. Бегу всё быстрее и быстрее. И вдруг слышу — или мне чудится, — будто позади меня тоже кто-то бежит.

Я понимаю, что это правда, сзади кто-то есть, кто-то бежит за мной следом. Я оборачиваюсь на бегу и вижу высокую, худую словно скелет женщину, она бежит и смеётся.

Ноги босые, она бежит за мной и пытается меня поймать.

Я узнаю её: это городская сумасшедшая, её знают все в Виньлонге. Я впервые слышу её голос, она разговаривает только по ночам, а днём спит, часто она спит прямо здесь, на проспекте, у входа в сад.

И вот она бежит и что-то кричит на незнакомом мне языке. От страха я не могу даже позвать на помощь.

Мне лет восемь. Я слышу её пронзительный смех и радостные вопли, сомнения нет, она хохочет надо мной.

Это воспоминание — о самом сильном, всепоглощающем страхе в моей жизни. Сказать, что он сильнее моего рассудка, моей воли — значит ничего не сказать.

Я помню жуткую уверенность, захлестнувшую меня целиком: если женщина дотронется до меня хоть пальцем, это хуже смерти — я тоже сойду с ума.

Я ворвалась в соседский сад, добежала до дома, взлетела по ступенькам крыльца и упала у самой двери. И ещё много дней спустя не могла рассказать, что со мной случилось.

Сейчас, в старости, я всё ещё боюсь осознать, как ухудшается состояние матери, — я по-прежнему не решаюсь назвать его истинным именем — эта преграда отделяла её от нас, детей. Именно мне суждено увидеть её со всей ясностью, мне, а не братьям, потому что братья тут ничего не понимают.

Это случилось за несколько месяцев до нашего окончательного разрыва, в Сайгоне, поздно вечером; мы сидели на террасе нашего дома на улице Тессар. И До тоже.

Я посмотрела на мать. И с трудом узнала её. А потом вдруг, словно при внезапной вспышке, увидела вместо матери незнакомку. Передо мной была чужая женщина, она сидела на месте матери, но не была ею, очень походила на неё, но эта женщина не могла быть моей матерью.

Она как-то тупо смотрела в сторону парка, смотрела в одну точку, будто ждала чего-то неотвратимого, о чём я и не догадывалась.

У неё было молодое лицо, молодые глаза, и вся она светилась счастьем, хоть и старалась сдерживаться в силу привычной стыдливости.

Как она была хороша! Рядом с ней сидела До. Та, казалось, ничего не замечала.

А я испугалась не красоты матери, не счастливого выражения её лица, а совсем другого: кто-то сидел здесь вместо неё, а я и не заметила, когда произошла подмена, я знала, что никакой другой женщины тут быть не могло, только она, но вдруг исчезла именно её неповторимость, и я не знаю, как вернуть её.

Нечем больше заполнить опустевшую оболочку.

Я обезумела, будучи в полном рассудке. Ещё успею закричать. И я закричала.

Слабый крик, бессильный призыв на помощь, но он разбил смертоносный лёд, сковавший всех нас. Мать обернулась.

                                                                                        из автобиографического романа Маргариты Дюрас - «Любовник»

Городской сумрак

0

62

Женщина .. Смерть.

Палево-пегий - какой это цвет?
Не знаю! Понятия нету!
Но, вероятно, женщина-смерть
Именно этого цвета.

Когда в полумраке мелькнёт её лик
Среди случайных прохожих,
Приходит наитие в этот же миг:
Он этого цвета, похоже!

Окликнув её, я делаю шаг
Навстречу ей, страхи скомкав
В душе своей... Но она второпях
Уходит. Я ей вдогонку

Зачем-то бегу! Что могу ей сказать?
Понятия нету! Не знаю!
Быть может хочу телефон её взять,
Хоть и дрожу, как заяц!

Она исчезает в вечерних тенях -
Увиливает от встречи...
Но чувствую я - увы мне и ах! -
В толпе я ею отмечен!

                                                        Женщина - смерть (отрывок)
                                                           Автор: Михаил Баранов

Все называли её «дамой», она приехала из Саваннакхета.

Её муж получил назначение в Виньлонг. Целый год она в Виньлонге не появлялась.

Всё из-за того юноши, помощника управляющего в Саваннакхете. Им нельзя было больше любить друг друга.

И тогда он застрелился.

Слухи об этом дошли и до Виньлонга. В тот день, когда она уезжала из Саваннакхета в Виньлонг, он пустил себе пулю в сердце.

На площади перед факторией, средь бела дня. Потому что из-за маленьких дочерей и из-за мужа, получившего назначение в Виньлонг, она сказала ему: больше так продолжаться не может.

Это происходит каждый вечер в квартале Шолона, пользующемся дурной славой. Каждый вечер эта испорченная девочка отдаёт своё тело ласкам грязного китайца, сына миллионера.

Она ходит в лицей вместе с другими белыми девушками, с юными спортсменками, которые учатся плавать кролем в бассейне спортивного клуба. Однажды им прикажут не разговаривать с дочкой учительницы из Шадека.

На переменах она стоит одна, облокотившись на ограду, и смотрит на улицу. Матери ничего не говорит. И продолжает ездить в лицей в чёрном лимузине.

Девушки с любопытством глядят ему вслед, когда он отъезжает. Ни одна из них не нарушит приказа. Никто больше не заговорит с ней. Это отчуждение вызывает из глубин памяти даму из Виньлонга.

Той было тридцать восемь лет. А девочке — десять. И теперь, в шестнадцать лет, девочка вспоминает о ней.

Дама сидит на террасе и смотрит на проспект, тянущийся вдоль Меконга, я вижу её каждый раз, возвращаясь с младшим братом из воскресной школы.

Её комната — в центре большого дворца, а дворец стоит посреди парка олеандров и пальм.

Одна и та же преграда отделяет и даму, и девушку в розовой шляпе от остальных жителей фактории.

Обе они смотрят на длинные проспекты и на реку, и обе так похожи друг на друга! Они остались в одиночестве. Королевы в опале.

Их презирают — это само собой разумеется. Каждая обречена на немилость из-за собственного тела, это тело ласкает и целует любовник, каждая предана анафеме, ибо познала наслаждение, от которого можно умереть, так они сами говорят, умереть загадочной смертью, подстерегающей любовников, что не испытали любви.

Вот в чём дело: в этой тяге к смерти. Смерть витает вокруг них, её не запрёшь в спальне, эта смерть сильна, и о ней знает весь город, знают в факториях, в административных центрах, на приёмах, на нескончаемых балах в колониальных управлениях.

Дама в то время возобновила у себя приёмы; она решила, что всё уже в прошлом, юноша из Саваннакхета окончательно забыт.

И снова стала устраивать вечера, которые необходимы, чтобы люди могли время от времени видеться, чтобы они хоть иногда вырывались из одиночества, неминуемого в затерянных среди нескончаемых рисовых полей факториях, среди страха, безумия, лихорадки, забвения.

Вечером она выходит из лицея, у дверей — все тот же чёрный лимузин, на ней та же шляпа, придающая ей дерзкий и детский вид, те же золотые туфельки, и снова она идёт, идёт туда, где сын китайского миллиардера разденет её и будет долго мыть под душем — вот так же она мылась каждый вечер дома, у матери, — будет поливать её прохладной водой из глиняного кувшина, специально для неё приготовленного, а потом отнесёт её, мокрую, на постель, включит вентилятор и будет целовать её всю, жарче и жарче, и она будет просить: ещё, ещё, а потом она вернётся в пансион, и снова некому будет наказать её, побить, высечь, выбранить.

Застрелился он на рассвете, перед факторией, на широкой площади, залитой светом. Она в это время танцевала.

Потом наступил день. Очертил контур тела.

Позже, под палящими лучами солнца, оно стало бесформенным. Никто не решался подойти к нему. Телом займётся полиция. В полночь придёт баркас, и всё будет кончено, площадь очистят.

                                                                                                           из автобиографического романа Маргариты Дюрас - «Любовник»

Дом с пропавшими ключами

Отредактировано Гусев (2025-05-03 12:13:16)

0

63

Домовой у заснувшей Любви

«Что ты, Параша, так бледна?»
— «Родная! домовой проклятый
Меня звал нынче у окна.
Весь в чёрном, как медведь лохматый,
С усами, да какой большой!
Век не видать тебе такого».
— «Перекрестися, ангел мой! Тебе ли видеть домового?»

«Ты не спала, Параша, ночь?»
— «Родная! страшно; не отходит
Проклятый бес от двери прочь;
Стучит задвижкой, дышит, бродит,
В сенях мне шепчет: отопри!»
— «Ну, что же ты?»
— «Да я ни слова».
— «Э, полно, ангел мой, не ври:
Тебе ли слышать домового?»

«Параша, ты не весела;
Опять всю ночь ты прострадала?»
— «Нет, ничего: я ночь спала».
— «Как ночь спала! ты тосковала,
Ходила, отпирала дверь;
Ты, верно, испугалась снова?»
— «Нет, нет, родимая, поверь!
Я не видала домового».

                                                                   Домовой
                                                  Поэт: Дмитрий Веневитинов

­- Смотри, Герасим, проводка старая, за ней нужен особый присмотр. Чуть зазеваешься – полыхнёт так, что мало не покажется! – говорил старый Тихомир.

Я старался внимательно слушать и запоминать слова предводителя домовых, но мысли мои то и дело возвращались к Ритке.

Напрасно я думал, что она будет переживать, лить слёзы над моим бездыханным телом, корить себя за то, что бросила меня, просить прощения. Сам виноват!

Какого лешего было напиваться и лезть в петлю? Да ещё из-за той, которая, как выяснилось, никогда меня не любила – только развлекалась. И не со мной одним.

Если бы у мужчина после женских измен и вправду росли рога, мне бы уже все олени в лесу обзавидовались!

А я, дурак, ничего не видел, ничего не знал, верил ей, как самому себе!

Как суицидник, который к тому же в момент смерти был нетрезвым, в рай я, естественно, не попал. Хотя и в адово пекло тоже не отправился.

Всё же не так много я за свои двадцать два года успел нагрешить.

Однако шастать по земле ходячим мертвецом целых шестьдесят лет как-то тоже не по кайфу!

На роду-то мне было написать умереть восьмидесятилетним стариком. А ушёл раньше – так будь любезен ждать суда Божьего, пока не придёт твой черёд. Так бы я и шатался неприкаянным, если бы не Тихомир.

Хоть и задавился ты, Сергей, по своей глупости, да вижу, неплохой ты был парень при жизни. Ежели хочешь, домовым тебя сделаю. Будешь дом сторожить, от зла беречь.

Какой же ходячий мертвец от такого откажется?

В тот же день меня нарекли Герасимом и отправили на объект.

Деревянный домик в маленьком городе Тверской области, с огородом в шесть соток. Хозяйка, Анна Петровна – директриса местной школы, в которой проработала около пятнадцати лет.

А вот с личной жизнью у неё не сложилось. По молодости забеременела от однокурсника, того как корова языком слизала. Рожать Анна не стала – сделала аборт. Замуж потом так и не вышла, детей завести не смогла – операция дала осложнения.

Когда Тихомир рассказывал мне о неудавшейся жизни моей будущей хозяйки, я сначала подумал, что она, по-видимому, не имея собственных детей, отдаёт свою любовь чужим.

Но потом, сколько я ни лазал ей в голову (а мы, домовые, умеем читать мысли), сколько ни пытался найти в них хоть немного этой самой любви, не находил ни капли. Зато ненависти – сколько угодно.

К мужчинам, из-за которых все беды человечества, к детям, которых у неё быть не может, к женщинам, которым Бог дал заботливых мужей. А любовь…

Любовь умерла вместе с той наивной Аней, когда её предал парень.

«А ты, Герасим, не шибко-то её за ненависть осуждай! – говорил я сам себе всякий раз, когда в мыслях называл хозяйку злыдней. – Сам-то из-за Ритки и вовсе повесился. А она не только смогла жить дальше, ещё и карьеру сделала. Сильная женщина! В отличие от некоторых».

Да и в конце концов, моё дело – дом её охранять. От невзгод всяких, от пожаров, от недобрых людей. И не только людей. Дом без домового – лучший приют для всякой нечисти. А уж эта публика всегда готова людям напакостить.

Нет уж, дудки – я, Герасим, распускаться тёмным сущностям не дам – быстренько на место поставлю!

А на проводку даже не смотрите – она у меня под особым контролем. Инструкции Тихомира я хорошо помню!

Хотелось ли мне когда - нибудь их нарушить? Было дело.

Вечером, приходя с работы домой, хозяйка как включит телевизор, и как польётся из него пропаганда ура - патриотическая, так хоть святых выноси!

Нет, против любви к Родине я, конечно, ничего не имею – но когда это именно что любовь, большая, чистая, настоящая. Но когда из каждого утюга звучит: нам все враги, всех порвём, у нас есть ракеты, ура! Где же тут любовь, скажите на милость?

Не раз, глядя, как моя хозяйка всей душой это приветствует, я испытывал жгучее желание сломать этот чёртов телевизор или хотя бы спрятать пульт в недоступном месте.

Но нельзя – домовой не вправе идти против свободного выбора хозяев. Заставляли б её силой смотреть телевизор – другое дело.

Потом началось то, что велено звать спецоперацией. Слово-то какое красивое! Так ведь и у моей бывшей девушки тоже красивое имя – Маргарита.

А она, между прочим, после моего самоубийства ни разу обо мне не вспомнила. Как гуляла, так и продолжила гулять.

Что вообще значит красота звуков, если не всегда отражает суть?

А назовёшь некрасивым словом – так ведь и посадить могут. Как депутата муниципального, на которого одна известная актриса донос накатала.

Депутату этому бы испугаться да раскаяться – ан нет, даже в наручниках продолжил свою линию гнуть. Навестил бы его, слово бы доброе сказал, да не положено домовому территорию свою покидать. И какого, спрашивается, лешего?

- Ты чего это, Герасим, нас обижаешь? Сам знаешь, не мы это затеяли.

Эх, легки на помине братья лесные! Особенно Устин, чуть что подумаешь – всё услышит.

- Да знаю, ты уж на меня не серчай!

Надо ли говорить, что моя хозяйка горячо приветствовала и саму эту операцию, и статьи о фейках и дискредитации армии, по которым стали активно сажать всё новых людей.

А уж когда объявили частичную мобилизацию, она была просто счастлива.

                                                                                                                                                                 Старая проводка (отрывок)
                                                                                                                                                                     Автор: Ольга Вербовая

Дом с пропавшими ключами

0

64

Дом с осмотром обстановки

Чужие солнца светят, но не греют.
Как креатура денег - мелкий крейцер,
ползёт планета всё правей, правее.
Она на юг, а я лежу на сердце.

Все говорят, что сердце боль не чует.
А мне какой то нерв во тьме сигналит:
"Они со светом только заночуют.
Ну что тебе до солнц, планетных далей"?

А я хочу узнать: мы одиноки?
Вселенная чиста, как эта простынь?
Метнусь на спину. Точно нету проку!
"Свернись в калачик", - правый бок попросит.

                                                                    Одна на праздник (отрывок)
                                                                      Автор: Любовь Кравцова

Дом с пропавшими ключами

– Как говорится, до встречи в суде. – Маккензи кивнул Мириам и направился беседовать с другими гостями.
– Серьёзный парень, – отметил Кевин. – Он когда - нибудь улыбается?
– Вообще-то, ему не до шуток, особенно в последнее время, – ответил Джон Милтон, и в глазах его что-то замерцало. – А теперь давайте я покажу вам другие помещения пентхауза... – и взял Мириам под руку. Он повёл их куда-то влево, через дверь, выходившую в коридор, где оказались три гостевые спальни, кабинет, три ванные и спальня самого Джона Милтона.

Все комнаты были огромными. Роскошные ванные выложены кафельной плиткой, в каждой по джакузи, как и описывали коллеги.

– Не по душе мне эта казённая обстановка, – признался Джон Милтон, пока они проходили по коридору, – но нет сил на переделку.
– Ах, что вы, здесь просто прекрасно! – воскликнула Мириам в искреннем порыве, после посещения одной из ванных комнат.

Джон Милтон на миг остановил на ней взгляд и затем подмигнул Кевину:

– Потом, если захотите, приходите сюда в любое время. У всех помещений вход через коридор, так что никто никому не мешает, не стесняйтесь.

Когда они дошли до спальни хозяина и, в свою очередь, осмотрели и её, до Кевина дошло, отчего Пол и остальные беспрерывно твердили о роскоши и гедонизме пентхауза.

Монументальная дубовая кровать посреди комнаты напоминала постель Генриха VIII, который мог бы здесь спать со всеми жёнами одновременно.

Над постелью возвышался балдахин на резных столбах, покрытых мифологическими фигурами единорогов, сатиров и циклопов.

Кевину вспомнилась мебель в кабинете Джона Милтона. Возможно, она изготавливалась в той же мастерской.

Покрывало и исполинских размеров подушки были выполнены в белых и алых тонах, в тон остальному декору: шторам, абажурам торшеров и белым обоям с закрученными алыми спиралями, точно взрывы сверхновых звёзд.

Такой же белый пушистый ковёр, как в гостиной, устилал пол.

Над кроватью был зеркальный потолок. Взглянув туда, они увидели свои расплывающиеся фигуры.

Вогнуто - выпуклые зеркала, подумалось Кевину, могли создавать интересный эротический эффект при постельных сценах.

– Видимо, красный – ваш любимый цвет, – сказал он, заметив, как Джон Милтон понимающе улыбается его задумчивости.
– Да, мне нравятся резкие чистые цвета – красный, белый, угольно - чёрный. Я люблю ясность и определённость во всём. Терпеть не могу, когда люди не могут выбрать: белое или чёрное, добро или зло. Жизнь становится намного проще, когда мы занимаем в ней определённую позицию, не правда ли? – спросил он, на сей раз обращаясь к Мириам.
– Что? Ах да, конечно, – поторопилась ответить она, возможно, даже не расслышав вопроса. Сейчас она больше была увлечена осмотром обстановки. Её интересовали мебель, спальные шкафчики, тумбочки, резьба, узоры и, конечно грандиозная кровать.

В стену напротив кровати был вмонтирован гигантский телевизионный экран.

– Ну, пожалуй, я и так уже достаточно оторвал вас от праздника. Пойдём, повеселимся? – С этими словами Милтон выключил свет и они вернулись в круг друзей.

Кевин с Мириам были в восторге от вечеринки. Всюду велись оживлённые и увлекательные дискуссии.

Обсуждали новые шоу на Бродвее и за его пределами. Кевин вступил в жаркую политическую дискуссию с какими-то адвокатами и государственным верховным судьей.

Потом они с Мириам присоединились к танцующим, сначала парой, потом меняя партнёров, преимущественно соседей по этажу.

Хелен Сколфилд за всё это время так и не сдвинулась с места.

И всякий раз, когда Кевин бросал взор в её сторону, он встречал её взгляд. Казалось, она не отрываясь смотрит на него.

Наконец, он подошёл к ней. Пол был рядом с мистером Милтоном, оба пристально смотрели в его сторону. Очевидно, беспокоятся за Хелен, подумал Кевин.

– По вам не скажешь, что вы хорошо проводите время. Может, принести вам чего - нибудь выпить - закусить? – предложил Кевин.
– Спасибо, не надо.
– Разрешите в таком случае пригласить на танец.
– И за это спасибо, но этого тоже не надо. Благодарю за заботу, но побеспокойтесь лучше о себе и своей жене, – сказала она, без тени сарказма и злобы.
– Простите?
– А вы хорошо проводите время, Кевин Тейлор?

Он рассмеялся:

– Называйте меня просто Кевин. Да, пожалуй. Вечеринка, на мой взгляд, удалась.
– Это лишь начало. Настоящая вечеринка ещё даже не начиналась.
– Да? – оглянулся он. Она подняла глаза, пронзив его, как тогда, у лифта, отрешённым взором. Ему стало неловко. – Скажите... а здесь есть ваши картины?
– Да, но это ранние. Я рисовала их по заказу хозяина. Ту картину, которую я принесла вам, он бы здесь не повесил. Кстати, вы ещё не спрятали её куда - нибудь в чулан?
– Ну что вы. Приходите, убедитесь сами.
– Посматривайте на неё, хотя бы время от времени, Кевин Тейлор. Это ваша единственная надежда, – торопливо сказала она, увидев приближающегося Пола.
– Хелен, как ты себя чувствуешь, дорогая?
– Я устала, Пол. Если ты не возражаешь, я уйду?

Пол инстинктивно взглянул в сторону мистера Милтона.

– Ему всё равно, – быстро добавила она. – У него сейчас другие дела. – И снова со значением посмотрела на Кевина.

Кевин перевёл смущённый взор на Пола, но тот лишь покачал головой.

– Никаких проблем, дорогая. Спускайся и ступай домой. Я немного задержусь.
– Не больше, чем обычно задерживаешься, – сухо обронила она и встала – Доброй ночи, Кевин Тейлор, – сказала Хелен и направилась к лифту. Но через пару шагов остановилась и, склонив голову набок, произнесла: – Вам ведь всё это нравится, не так ли?

Кевин с улыбкой развёл руками.

– Разве здесь может не нравиться?

Она кивнула, как бы в подтверждение собственных мыслей:

– Он умеет выбирать.
– Иди, Хелен, – оборвал её Пол. Хелен покорно повернулась и пошла к лифту. – Простите, – сквозь зубы пробормотал Пол, поглядывая на неё. – Я думал, на вечеринке она немного придёт в чувство, но получилось только хуже. У неё сильная депрессия. Она приняла то, что ей прописал доктор, но не помогло. Придётся поговорить с ним завтра.

                                                                                                                                               из романа Эндрю Найдермана - «Адвокат дьявола»

Дом с пропавшими ключами

0

Быстрый ответ

Напишите ваше сообщение и нажмите «Отправить»


phpBB [video]


Вы здесь » Ключи к реальности » Волшебная сила искусства » Дом с пропавшими ключами