Заклятие Сильфиды
Пускай слепой и равнодушный
Рассудок мой не признаёт,
Что в высях области воздушной
Кружится сильфов хоровод..
Его тяжёлую эгиду
Отринул я, увидя раз
Очами смертными сельфиду…
И верю, сильфы, верю в вас!
Да! вы родитесь в почке розы,
О дети влаги заревой,
И ваши я метаморфозы
В тиши подсматривал порой…
Я по земной сильфиде милой
Узнал, что действовать на нас
Дано вам благодатной силой…
И верю сильфы, верю в вас!
Её признал я в вихре бала,
Когда, воздушнее мечты,
Она, беспечная, порхала,
Роняя ленты и цветы…
И вился ль локон самовластный,
В корсете ль ленточка рвалась –
Всё был светлей мой сильф прекрасный…
О сильфы, сильфы, верю в вас!
Её тревожить рано стали
Соблазны радостного сна…
Ребёнок - баловень, она,
Её вы слишком баловали.
Огонь виднелся мне не раз
Под детской шалостью и ленью…
Храните ж вы её под сенью…
Малютки - сильфы, верю в вас!
Беранже. Сильфида (Отрывок)
Автор: Аполлон Григорьев
Макбет / Macbeth
.. мистер Рочестер вскоре всё объяснил мне. Как-то под вечер мы с Аделью встретили его в саду; и пока она играла в волан и забавлялась с Пилотом, он предложил мне погулять по длинной буковой аллее, откуда мы могли наблюдать за девочкой.
Тогда он рассказал мне, что Адель — дочь французской танцовщицы Селины Варанс, к которой он некогда питал une grande passion (1). На эту страсть Селина как будто отвечала с удвоенным пылом. Он считал, что она его обожает, невзирая на то, что он некрасив. Он верил, что она предпочитает его taill d’athlete (2) изяществу Аполлона Бельведерского.
— И знаете, мисс Эйр, я был так польщён тем, что эта галльская сильфида (3) отдаёт столь явное предпочтение британскому гному, что снял для неё особняк, дал ей целый штат слуг, экипаж, задаривал её шелками, бриллиантами, кружевами… Короче говоря, я самым банальным образом шёл навстречу собственному разорению, как и всякий другой безумец. Я, видимо, не был наделён способностью изобрести новый и оригинальный путь к позору и гибели и следовал обычным путём, добросовестно стараясь ни на дюйм не отклониться от проторенной дорожки. И меня постигла, как я этого и заслужил, судьба всех безумцев. Однажды вечером, когда Селина не ждала меня, я зашёл к ней, но её не оказалось дома. Вечер был тёплый, а я устал слоняться по Парижу, поэтому я решил её дождаться и расположился в будуаре. Я был счастлив дышать воздухом, освящённым её недавним присутствием. Впрочем, нет, преувеличиваю, мне никогда не казалось, что от Селины веет добродетелью. То был скорее аромат курений или благовонных лепёшек, запах мускуса и амбры, но отнюдь не аромат святости. Я уже начинал задыхаться от благоухания оранжерейных цветов и ароматических эссенций, когда мне пришло в голову выйти на балкон. От луны и газовых фонарей на улице было очень светло, всюду царили мир и тишина. На балконе стояли два - три кресла; я сел и вынул сигару… Я и сейчас закурю, если разрешите.
Последовала пауза, во время которой он достал и закурил сигару. Затянувшись и выпустив душистую струю дыма в морозный, бессолнечный воздух, он продолжал:
— В те дни, мисс Эйр, я любил также и конфеты, — и вот я сидел, простите мне эту грубость, уплетая шоколад, куря сигару и рассматривая экипажи, которые катились передо мной по аристократическим улицам в сторону находящегося неподалеку здания Оперы. Вдруг появилась элегантная карета, запряжённая двумя великолепными английскими лошадьми, она была отчётливо видна на фоне этой ярко освещённой городской ночи, — и я узнал экипаж, который подарил Селине. Она возвращалась; разумеется, от нетерпения моё сердце заколотилось о чугунную решётку, на которую я опирался. Как я и предполагал, карета остановилась перед подъездом особняка, и моя волшебница (очень подходящее слово для оперной дивы) выпорхнула на мостовую. Хотя Селина и куталась в плащ, что было как будто совершенно не нужно в такой тёплый июньский вечер, я сразу узнал её по маленькой ножке, высунувшейся из-под платья, когда она спрыгивала со ступеньки кареты. Перегнувшись через перила балкона, я уже готов был прошептать «Mon ange!»(4) — разумеется, так тихо, чтобы это мог уловить только слух влюблённой, когда, следом за ней, из экипажа выпрыгнул какой-то человек. Он был также скрыт плащом, но на этот раз о мостовую звякнули шпоры, и под сводами подъезда проплыла чёрная мужская шляпа.
— Вы никогда не испытывали ревности, мисс Эйр, верно? Конечно, нет; мне незачем и спрашивать, ведь вы никогда не знали любви. Вам ещё предстоит пережить оба эти чувства; ваша душа ещё спит, и нужен толчок, чтобы пробудить её. Вам кажется, что вся жизнь так и будет течь спокойно, как та река, которая несла вашу юность, и вы будете плыть, ничего не видя и не чувствуя, не замечая угрожающих вам рифов, не слыша, как кипят вокруг них волны. Но я вам говорю, и вы запомните мои слова: настанет день, когда вы окажетесь перед узким скалистым ущельем, где река жизни превратится в ревущий водоворот, пенящийся и грохочущий; и тогда вы либо разобьётесь об острые рифы, либо вас подхватит спасительный вал и унесёт в более спокойное место, как он унёс меня…
Мне нравится этот тусклый день; мне нравится это свинцовое небо, мне нравится угрюмый, застывший от мороза мир. Мне нравится Торнфильд, его освящённая преданьями старина и его уединённое местоположение; старые деревья с грачиными гнёздами, кусты боярышника, серый фасад и ряды тёмных окон, отражающих свинцовое небо; а вместе с тем, как долго я ненавидел самую мысль о нём, как избегал его, точно этот дом зачумлён. Как и теперь ненавижу…
Он стиснул зубы и замолчал; затем остановился и топнул ногой о мёрзлую землю. Казалось, им овладела какая-то ненавистная ему мысль и так крепко держала его, что он не мог сдвинуться с места.
Мы были на главной аллее, когда он остановился. Перед нами высился дом. Подняв глаза, он окинул его таким взглядом, какого я никогда не видала у него ни раньше, ни потом.
Казалось, в этих больших глазах под чёрными бровями схватились не на жизнь, а на смерть страдание, стыд, гнев, нетерпение, презрение, ненависть. Это была неистовая борьба; но вот возникло новое чувство и взяло верх. Во взгляде мистера Рочестера появилось что-то жестокое и циничное, упрямое и решительное, оно укротило душевную бурю и вернуло ему самообладание. Он продолжал:
— Я потому молчал несколько мгновений, мисс Эйр, что спорил со своей судьбой, она стояла вон там, возле ствола, — ведьма, подобная одной из тех, которые явились Макбету под Форесом.
«Ты любишь Торнфильд», — сказала она, подняв палец, и затем начертала в воздухе зловещие письмена, которые протянулись вдоль всего дома, между нижним и верхним рядом окон: «Что ж, люби его, если можешь, люби, если смеешь».
«Я буду любить его, — ответил я, — и осмелюсь любить его!»
— И сдержу своё слово, — добавил он упрямо, — я сломлю все препятствия на пути к счастью, к добру — да, к добру! Я хочу стать лучше, чем я был, чем я есть; и так же, как Левиафан сломал стрелу и копьё Иова (5), так же препятствия, которые другими считаются железом и сталью, станут для меня соломой и гнилушками!
Тут к нему подбежала Адель со своим воланом.
— Уходи! — крикнул он резко. — Не приближайся ко мне, дитя, ступай к Софи.
Затем мы продолжали прогулку молча, и я решилась напомнить ему о том, на чём он так внезапно остановился.
— Вы что же, ушли с балкона, сэр, — спросила я, — когда мадемуазель Варанс вошла в комнату?
Я ждала какой - нибудь резкости в ответ на неуместный вопрос, но он, наоборот, вышел из своей угрюмой задумчивости, повернулся ко мне, и его лицо прояснилось.
— О, я и забыл про Селину. Ну, продолжу, чтобы закончить… Когда я увидел свою волшебницу в сопровождении кавалера, мне почудилось, что я слышу возле себя шипение и что змея с зелёными глазами поднялась, извиваясь бесчисленными кольцами на залитом лунным светом балконе, скользнула под мою одежду и мгновенно нашла себе путь в самые глубины моего сердца. Как странно, — воскликнул он, вдруг опять отвлекаясь от своего рассказа, — как странно, что я выбрал именно вас своей наперсницей! И ещё более странно, что вы слушаете меня совершенно спокойно, словно это самая обычная вещь на свете, чтобы мужчина, подобный мне, рассказывал всякие истории о своей возлюбленной неискушённой, молодой девушке. Но последняя странность объясняет первую; как я уже говорил вам, вы, с вашей серьёзностью, рассудительностью и тактом, прямо созданы, чтобы быть хранительницей чужих тайн. Кроме того, я знаю, с какой чистой душой соприкоснулся, знаю, что ваша душа не способна заразиться ничем дурным; у вас совершенно своеобразный, единственный в своём роде ум. К счастью, я не собираюсь осквернять его, — но если бы даже и хотел, он не воспринял бы этой скверны. Чем больше мы будем общаться, тем лучше; я не могу погубить вас, но зато вы можете исцелить меня.
из романа английской писательницы Шарлотты Бронте - «Джейн Эйр»
___________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
(1) к которой он некогда питал une grande passion - пылкую страсть (франц.)
(2) Он верил, что она предпочитает его taill d’athlete - атлетическое сложение (франц.)
(3) эта галльская сильфида - Сильфида. Существо, являющееся олицетворением стихии воздуха.
(4) я уже готов был прошептать «Mon ange!» - Мой ангел (франц).
(5) как Левиафан сломал стрелу и копьё Иова - Левиафан большая, сильная, грозная рыба или водоплавающее. Его описание должно было ещё больше убедить Иова в собственном бессилии и всемогуществе Бога, смирить его за собственное безрассудство, когда он дерзко вёл себя по отношению к Нему.
I. Чтобы убедить Иова в собственном бессилии, Бог призывает его подчинить и приручить левиафана (если он сможет) и стать его господином. А если он не сможет сделать этого, то ему придётся признать себя абсолютно неспособным предстать перед великим Богом.
II. Чтобы убедить Иова в силе и величии Бога, в данной главе приводятся отдельные примеры силы левиафана и ужаса, который он вызывает у других. Всё это дал ему Бог, Который контролирует и его. Описание морды левиафана вызывает ужас, его чешуя очень плотная, его дыхание и чихание производят свет, его плоть тверда, его силу и дух, когда он нападает, невозможно одолеть, его движения беспокойны и тревожат воду, так что в общем он ужасное творение, и человек не является равным ему соперником. (©) Иов 41 глава — Библия — Комментарии Мэтью Генри.
Да, Левиафан сломал стрелу и копьё Иова. Ни один меч, копьё, дротик или стрела не могут победить Левиафана. Левиафан считает железо соломой, а бронзу — гнилым деревом.
