Осень, осень – моя ворожея, Золотая кудель у плетня, Синий шарф надеваю на шею Средь октябрьского ясного дня.
В сапогах и с лукошком огромным Собираюсь идти по грибы, А сосед - воздыхатель нескромный Мечет взгляды, остры как серпы.
Что мне взгляды и что пересуды, По опавшей листве - напрямик. В жарком сердце, не знавшем остуды, Может что-нибудь щёлкнет на миг?
Может кто-то, не знавший покоя, Устремится навстречу ко мне, Не пройдёт он дорогой другою, Спотыкаясь о насыпь камней,
На призыв журавлиного крика Обернётся и сразу поймёт, Что и осень не так уж безлика, Что и ей нужен птичий полёт.
Стихи об осени. Осень, осень моя ворожея Автор: Любовь Нелен
Возраст мечтателя определить достаточно сложно, единственное указание встречается в пьесе «Осенний сон», принцу Гильому (Вильгельму) 19 лет, в то время как в дореволюционной России совершеннолетие наступало в 21 год. Но можно предположить, что и другие герои-романтики не старше: «Вы крылатые, а крылатость ваша ещё с пушком первой молодости», «Подошёл к молодому безумцу мудрец» , и, хотя герои уже явно не дети, подчеркивается их сходство с детьми: «Он все одно, что дитя» , - сказано о герое миниатюры «Нежный дурак». Имеется в виду не столько возраст, сколько детский взгляд на мир. Аналогичная ситуация в «Бедном Рыцаре», где рыцарь -юноша, но мать отмечает в нем детские черты: «Милый. Он совсем как дитя». Дон-Кихот, не будучи уже ни ребёнком, ни юношей, по мнению рассказчика, нуждается в материнской любви, сходной с любовью к новорожденному: «Ах, ты, мой болезный! - Эх ты, роженый! Тебя тоже мать родила, сосунка глупого качала, горя не знала, а ты квакал, да сосал, да гулькал».
Мечтатели похожи на детей ещё и склонностью к творчеству, они пишут песни («Облака приходят как сны», «Немец»), стихи («Я глуп, я бездарен...», «Порыв», «Почему ты не хочешь?», «Воровка»); мечты Гуро тоже расценивает как творчество: «Пишущие на бумаге чернилами, взором на облаках, краской на холсте...». Творческим потенциалом обладают и дети: «Интересно, чтобы так ехали будущие великие люди, предназначенные для большого творчества, и непременно мы с сестрой должны быть ими! Недаром на душе так совсем особенно» . В миниатюре «В парке» творчество становится более конкретным - это поэзия. Инфантильность проявляется и в том, что дается рецепт создания стихов: «Возьмите комок черной земли, разведите его водой из кадки или из канавки, и из этого выйдут прекрасные стихи» . То, что «девочки с крайней дачки» знают другой способ создания стихов, позволяет сделать вывод о том, что творческое начало присуще всем детям без исключения. Примечательно, что и взрослый поэт пользуется теми же приемами: «У него ладони были в земле. На минуту вода в кадке струила наклоненное лицо.» . Очевидно, поэт так и остался ребёнком. В книге «Шарманка» Гуро объединяет поэтов, художников и детей: «О! солнце! Художников, деревьев, поэтов, солнце детей, играющих в формочки, кроликов и котят на горячем песке» .
Инфантильный герой в творчестве Елены Гуро («Шарманка» (1909), «Осенний сон» (1912), «Небесные верблюжата» (1914), «Пир земли» (1997), «Жил на свете рыцарь бедный. . . » (1999)) (Отрывок) Автор: Синегубова К. В.
Как же можно рассчитывать, что человечество способно внять совету, если его не хватает даже на то, чтобы внять предостережению? - Джонатан Свифт
На голубом экране оживают сны. Воздушно-механическая пена лижет стёкла Машин, витрин...Всё пасмурно и блёкло.
Слова пророчества конкретны и ясны. Но в этой повести я как бы не у дел. А может быть я их и не хотел?
Привыкший вечно удивлять Тех, кто с рожденья не способен удивляться. Сломать их разум - самому сломаться...
Объятьем человека не объять - Он сам раскроется, когда настанет срок Вставлять ключи в нетронутый замок.
На голубом экране Автор: Евгений Кузнецов
Сбережения быстро закончились, и Андрею Петровичу пришлось затянуть ремень. Потом продать аэромобиль, старый, но надёжный. Антикварный сервиз, оставшийся от мамы, за ним вещи. А затем… Андрея Петровича мутило каждый раз, когда он вспоминал об этом — затем настала очередь книг. Древних, толстых, бумажных, тоже от мамы. За раритеты коллекционеры давали хорошие деньги, так что граф Толстой кормил целый месяц. Достоевский — две недели. Бунин — полторы.
В результате у Андрея Петровича осталось полсотни книг — самых любимых, перечитанных по десятку раз, тех, с которыми расстаться не мог. Ремарк, Хемингуэй, Маркес, Булгаков, Бродский, Пастернак… Книги стояли на этажерке, занимая четыре полки, Андрей Петрович ежедневно стирал с корешков пыль.
«Если этот парень, Максим, — беспорядочно думал Андрей Петрович, нервно расхаживая от стены к стене, — если он… Тогда, возможно, удастся откупить назад Бальмонта. Или Мураками. Или Амаду».
Пустяки, понял Андрей Петрович внезапно. Неважно, удастся ли откупить. Он может передать, вот оно, вот что единственно важное. Передать! Передать другим то, что знает, то, что у него есть.
Максим позвонил в дверь ровно в десять, минута в минуту.
— Проходите, — засуетился Андрей Петрович. — Присаживайтесь. Вот, собственно… С чего бы вы хотели начать?
Максим помялся, осторожно уселся на край стула.
— С чего вы посчитаете нужным. Понимаете, я профан. Полный. Меня ничему не учили.
— Да-да, естественно, — закивал Андрей Петрович. — Как и всех прочих. В общеобразовательных школах литературу не преподают почти сотню лет. А сейчас уже не преподают и в специальных.
— Нигде? — спросил Максим тихо.
— Боюсь, что уже нигде. Понимаете, в конце двадцатого века начался кризис. Читать стало некогда. Сначала детям, затем дети повзрослели, и читать стало некогда их детям. Ещё более некогда, чем родителям. Появились другие удовольствия — в основном, виртуальные. Игры. Всякие тесты, квесты… — Андрей Петрович махнул рукой. — Ну, и конечно, техника. Технические дисциплины стали вытеснять гуманитарные. Кибернетика, квантовые механика и электродинамика, физика высоких энергий. А литература, история, география отошли на задний план. Особенно литература. Вы следите, Максим?
— Да, продолжайте, пожалуйста.
— В двадцать первом веке перестали печатать книги, бумагу сменила электроника. Но и в электронном варианте спрос на литературу падал — стремительно, в несколько раз в каждом новом поколении по сравнению с предыдущим. Как следствие, уменьшилось количество литераторов, потом их не стало совсем — люди перестали писать. Филологи продержались на сотню лет дольше — за счёт написанного за двадцать предыдущих веков.
Андрей Петрович замолчал, утёр рукой вспотевший вдруг лоб.
— Мне нелегко об этом говорить, — сказал он наконец. — Я осознаю, что процесс закономерный. Литература умерла потому, что не ужилась с прогрессом. Но вот дети, вы понимаете… Дети! Литература была тем, что формировало умы. Особенно поэзия. Тем, что определяло внутренний мир человека, его духовность. Дети растут бездуховными, вот что страшно, вот что ужасно, Максим!
— Я сам пришёл к такому выводу, Андрей Петрович. И именно поэтому обратился к вам.
— У вас есть дети?
— Да, — Максим замялся. — Двое. Павлик и Анечка, погодки. Андрей Петрович, мне нужны лишь азы. Я найду литературу в сети, буду читать. Мне лишь надо знать что. И на что делать упор. Вы научите меня?
— Да, — сказал Андрей Петрович твёрдо. — Научу.
Он поднялся, скрестил на груди руки, сосредоточился.
— Пастернак, — сказал он торжественно. — Мело, мело по всей земле, во все пределы. Свеча горела на столе, свеча горела…
На землю падал снег, и кто-то пел о том, Как жил да был старик с шарманкой и сурком; Что он вставал чуть свет и шёл за песней вслед. О том, что на земле шарманок больше нет.
Шарманок, шарманок, Шарманок больше нет.
Скажите, а зачем шарманка вам нужна? И хриплая совсем и сиплая, она Скрежещет, как возок, скрипит, как бурелом, Как флюгер, как сапог, как дерево с дуплом.
Как дерево, как дерево, Как дерево с дуплом.
Достойные друзья! Не спорю с вами я; Старик шарманщик пел не лучше соловья. Но, тронет рукоять, и…- верьте, что порой Он был самостоя- тель- нее, чем король.
И счастье и печаль звучали в песне той; Был тих её напев старинный и простой… Не знаю, как мне быть! Нельзя ли как-нибудь Шарманку обновить? Шарманщика вернуть?
Была первая суббота августа. Уже которую неделю стоял нестерпимый зной; вот и нынче с утра не мелькало ни единого облачка, и солнце обрушивало удары на Вир-стрит, так что верхние этажи раскалились, как печки. Правда, в преддверии вечера стало чуть прохладнее, и едва ли не все жители вышли подышать.
Вир-стрит, что в Ламбете, — улица недлинная, прямая, начинается как раз там, где заканчивается Вестминстер-Бридж-роуд. По одной её стороне стоит сорок домов, и столько же — по другой; все восемьдесят домов куда больше походят друг на друга, чем две капли воды; а чего от них и ждать? Дома эти трёхэтажные, недавней застройки, серого кирпича, с шиферными крышами и безо всяких там архитектурных излишеств, вроде эркера, или выступающего карниза, или подоконника. Иными словами, на всём протяжении Вир-стрит прямая линия не нарушается ни единой деталью.
В ту субботу на Вир-стрит царило оживление. Поскольку транспорт туда не ходит, зацементированная площадка между тротуарами всегда в распоряжении детей. Мальчики с азартом играли в крикет; по счастью, пространство позволяло вести несколько партий одновременно. Куртки служили калитками, старый теннисный мячик или комок тряпок — снарядом, старая палка от метлы — битой. Разница между шириной калитки и малыми размерами биты обескураживала игрока, который, отбив мяч, бежал к противоположной калитке. Тогда вспыхивали жестокие ссоры игрок бьющей команды ни за что не хотел выходить из игры, а игрок подающей команды на этом настаивал. Девочки проявляли больше терпимости. Они прыгали через верёвочку и выражали недовольство, да и то довольно мягко, лишь в тех случаях, если верёвочку неправильно крутили, или прыгунья подскакивала недостаточно высоко. Хуже всего приходилось детям от двух до пяти лет, ведь дождя не было уже несколько недель, улица сухостью и чистотой напоминала крытый корт; за неимением грязи для валяния детишки понуро сидели на тротуаре с поэтической грустью в глазах. Количество малышей до двух лет поистине впечатляло: они ковыляли и ползали повсюду — по тротуарам, под дверьми, вокруг материнских колен. Взрослые группировались у дверей; обычно по две женщины сидели на корточках на пороге, ещё две-три — рядом на стульях. Все без исключения нянчили своих малюток; почти все являли признаки того, что скоро теперешний объект материнской заботы будет вытеснен объектом новым. Мужчин было меньше, чем женщин; они с папиросками и трубками в зубах подпирали стены либо сидели на подоконниках нижних этажей. На Вир-стрит был мёртвый сезон, совсем как в Белгравии; поистине, если б не младенцы, только что народившиеся и ожидаемые со дня надень, да не «убивство» в соседней ночлежке, и говорить было бы не о чем. Приглушенными голосами женщины обсуждали повитух — которая грубая, которая аккуратная, — и подробности своих многочисленных родов.
— Что, Полли, скоро уже, да? — спросила одна добрая соседка другую добрую соседку. — Не, вроде ещё два месяца, — отвечала Полли. — А с виду кажется, что гораздо меньше, — вступила в разговор третья соседка. — Давай Бог, чтоб в этот раз легче прошло, — с чувством произнесла очень полная пожилая женщина, весьма уважаемая на Вир-стрит. — Она, как меньшого родила, зареклась от детишек. — Реплика принадлежала мужу Полли. — Все так говорят, — парировала полная женщина, повитуха опытная и важная. — Да только они ничего подобного и в мыслях не имеют, благослови их Господь. — У меня трое, и больше я рожать не стану, Вот провалиться мне на этом самом месте. Так оно тяжело, сил нет. — Твоя правда, подружка, — сказала Полли. — А ты, Гарри, заруби себе на носу: заделаешь ещё одного — я с тобой разведусь. Так и знай.
И тут на Вир-стрит завернул шарманщик
— Гляньте-ка, кто к нам идёт! Вот это дело! — разом воскликнуло с полдюжины человек.
Шарманщик был итальянец, с копной чёрных волос и свирепого вида усами. Он остановился на привычном месте, выпростал плечо из кожаных ремней, сдвинул набок мягкую широкополую шляпу и принялся вертеть ручку шарманки. Мелодия была зажигательная, и вскоре шарманщика окружили жители Вир-стрит, среди коих преобладали парни и девушки, ибо замужние женщины в этих краях вечно в положении, и не в том, что годится для танцев; значит, незачем им брать шарманщика в кружок. Впрочем, для того чтоб танцы начались, все еще чего-то не хватало. Наконец одна девушка решилась.
— Пошли, Флорри. Мы с тобой не робкого десятка; начнём, а там и другие подхватят.
Куда ни глянет Ребёнок в детстве, Кивая, встанет Прообраз бедствий.
А кто-то, древний, Полночью душной Окрест в деревни Зарницы точит —
Струей воздушной В окно бормочет:
«В моём далёком Краю истают Годины.
Кипя, слетают Потоком Мои седины:
Несут, бросают Туда: Слетают Года —
Туда, в стремнины...» Слетают весны. Слетают зимы. Вскипают сосны.
Ты кто, родимый?
— «Я — время...
Время (Куда ни глянет) Поэт: Андрей Белый
Это произошло очень метафорично: сперва теряешь ориентир, понимаешь, что собственные ноги, хотя всё еще и поддаются команде мозга, уже не в силах совладать с кознями стихии. Двух минутная борьба в виде брейк-данса (почему никто не видит, как я умею?!), смирение (признание того, что лёд все таки победил), полёт замедленного действия. Почему то, но когда мне доводиться испытать все прелести падения, я будто смотрю на себя со стороны: проносящийся мимо пейзаж, нарушается пролетающим мимо глаз телефоном, наушники летят в другую сторону, тело покорно принимает траекторию падения в предвкушении удара. Пожалуйста, только не голова!
И вот, ты лежишь, устремив слегка затуманенный взор в небеса, всё произошло за долю секунды, а кажется мимо пролетела жизнь. В голове начинает тихонечко играть музыка. Кажется это трек группы «The Doors”. Так странно… в раю слушают такую музыку? Было бы неплохо… Музыка была намного лучше в те времена, когда её разрешали петь некрасивым людям. Но, это вовсе не рай. Всего лишь звук из наушника, чудом уцелевшим и оставшимся в лоне телефона.
Нужно сделать какие то телодвижения, чтобы встать. Меньше всего, что ты хочешь делать в такой момент, это шевелится. Тому виною страх ощутить какие либо телесные повреждения. Лучше еще немного посмотреть на звёзды под любимую музыку. Вспоминается стихотворение, что я читала в далёком детстве:
«Падение, свершенное в отчаянии; Падение, от непонимания; Разбудит новые надежды и мечты...”
Уильям Карлос Уильямс
Что этим хотел сказать автор? Может быть он тоже всего лишь полетел вниз головою на ходу сочинив эти гениальные строки? Вечерний променад иногда бывает полон сюрпризов и неожиданных открытий. Стоит ли искать во всём нечто глубокомысленное? Как начинающий философ скептик, от всей души приложившийся к родной земле головой, уверяю Вас, что не стоит. Разумеется, никем не возбраняется поразмыслить о вопросах мироздания впитывая в себя земную энергию, но лучше не злоупотреблять её гостеприимством, учитывая её предыдущее коварство. Все же мерзлая земля не место для саморазвития, хотя герои иных произведений со мною бы и поспорили.
Но, что если делать, если богатое воображение уже уносит тебя в тот мир, где ты всё еще лежишь на земле, а вокруг тебя уже собралась толпа зевак. Кто-то звонит по телефону, кто-то просто глазеет, кто-то причитает о заранее не посыпанных песком тротуарах. Что если, бы это закончилось так? Следующей эмоцией обычно бывает страх и осознание того, что ты не успел сделать в этой жизни то, что хотел: признаться в любви «той самой женщине», увидеть море, написать книгу, покормить кота. «Вот выйти бы мне на пару минут позже (раньше), вернуть «тот самый момент», «тот самый час» или «тот самый день». Знать заранее про свои последние двадцать четыре часа. Но, разве можно прожить жизнь с постоянной оглядкой на этот самый последний день? Пытаясь стереть все свои ошибки, как в тетраде ластиком. Стараясь обогнать свое время и опасаясь сомнительных поворотов, что могут привести не туда. При таком раскладе жизнь превращается в невыносимую, но добровольную пытку. Как часто в столь закоренелом в своих принципах мышлении, возникает неловко моросящее «а что если бы...», «а может быть...», «наверное стоило всё таки...». И вот, на все эти междометия Вам отведено всего лишь одни сутки, которые неумолимо отсчитывают свои часы, что в силу сложившихся обстоятельств, летят словно секунды. Теперь, снова закрыв глаза (уверена, Вы их уже открывали) задаете себе вопрос: чтобы я сделал, если судьба, будучи так любезна, продлила для меня эти самые остатки моего времени? Продлила за ради самого необходимого. За ради того, что я просто обязан сделать, того, что для меня важно, того, без чего я не хотел бы покинуть этот мир.
Откройте глаза и запротоколируйте последние мысли в своей голове: запишите на бумагу, выгравируйте на стене, сделайте в виде шаблона на телефоне. И начните действовать по ним прямо сейчас!
Нет ничего страшнее, чем жизнь прожитая зря. Для каждого это своё «зря», но страшно осознать это тогда, когда исправить что-то уже поздно. Старайтесь прожить её так, чтоб не жалеть ни об одной прожитой минуте, ни об одном пройденном шаге, ни об одном падении, ни об одной царапине, ни об одном набитом синяке. Пускай одно станет опытом, а другое смешной или поучительной историей. Бобы, в конце концов могут оказаться волшебными, а корова, дело наживное.
Таким образом, я потихонечку оправдываю свои строки начинающего прозаика, решившего попытать счастья и исполнить свою детскую голубую мечту «стать писателем». Всегда оглядываясь немного назад, я повторяла себе одну и ту же фразу «Я плохой литератор, не умеющий выразить свои мысли», но, всё же остро ощущая фантомные боли в области безграничной фантазии, я дописываю эти строки под лёгкое жужжание «The DOORs” смотря в тёмное зимнее небо. Помни, каждые сутки могут стать последними и пусть, то о чём ты будешь жалеть в это время, не будет самым дорогим и тем, что уже нельзя исправить за двадцать четыре часа.
Последние 24 часа (Отрывок) Автор: Мария Сидоренко
Вообще-то я очень стеснительная. Я даже зайти в банк за выпиской со счёта готовлюсь три дня с группой поддержки. А когда выхожу оттуда, покупаю себе в награду дорогое шампанское и пирожные, чтобы запить стресс.
Что уж говорить о том, чтобы обратиться к незнакомому миллионеру на «Порше»? Я же не длинноногая юная модель с накачанными губами и стоячей грудью, чтобы он выслушал от меня любую чушь.
Но я не могу упустить такой момент! Такой прекрасный материал!
Скорее всего, больше подобного случая мне в жизни не представится – ну не живу и не тусуюсь я там, где миллионеры на роскошных тачках на каждом углу стоят и ждут, пока одна такая ненормальная писательница подойдет к ним с дурацким вопросом!
У меня только один вариант – выключить мозг и сделать совершенно безумную вещь раньше, чем он успеет включиться обратно.
Надо просто шагнуть из самолёта. А есть ли за спиной парашют – разберёмся по пути!
Ну не съест же он меня?
Максимум пальцем у виска покрутит и свалит.
Так что я вдохнула, выдохнула и направилась к машине, у которой так удачно было открыто окошко водителя. Склонилась к нему и быстро, чтобы жертва, да и я сама, не успели очухаться, затараторила:
– Здравствуйте, извините, у меня к вам один маленький вопрос! – мгновенно сообразив, что сейчас владелец решит, что я денег хочу, продолжила еще шустрее: – Почему у вас именно зелёный «Порше»?
Сидящий за рулём весьма симпатичный мужчина с короткими тёмными волосами и в деловом костюме на несколько мгновений замер, уставившись на меня ничего не выражающим взглядом.
В этот момент мой мозг включился обратно и заорал: «Валим! Валим отсюда! Ты вообще здорова?! Нет, не отвечай, без тебя знаю, что в психдиспансере карточка лежит! Мы же договаривались маскироваться и прикидываться нормальными! Что пошло не так?!»
Чёрт, и правда договаривались…
– А почему вы спрашиваете? – вдруг поинтересовался мужик в «Порше». – Я писательница. Мне важно знать, почему люди совершают нестандартные поступки и отличаются от стереотипов, – когда я начинаю болтать, мне становится намного легче. Тут я в своей стихии. – Писательница чего?
Оу, вот он, самый неприятный вопрос…
– Любовных романов… – вздохнула я, заранее зная, как он к этому отнесётся. Нет ничего хуже, чем быть писательницей любовных романов. Даже детективы в мягких обложках, даже литРПГ (*) , даже попаданцы к Сталину почему-то вызывают у народа больше уважения. – Так что из вас я сделаю красивого миллионера на роскошной машине, который влюбится в обыкновенную девушку, а она ему откажет, потому что у него зелёный «порше», и это слишком странно. Видите ли, она большая поклонница идеи «умом надо выделяться» и очень не любит эксцентричных и странных людей. А герой купил именно зелёный автомобиль, потому что… Вот, кстати, об этом я и хотела у вас узнать. Почему зелёный?
Всю эту чушь я сгенерила прямо на ходу. Хотя, почему бы нет? Можно написать и такой роман. Как только узнаю ответ на свой вопрос.
Но мой собеседник почему-то не спешил.
Он даже открыл дверцу машины, поставил ногу на порожек и опёрся на нее локтем.
Задумчиво посмотрел на меня и спросил:
– Почему именно любовные романы? – Потому что за них платят, – пожала я плечами. – А если бы деньги не были аргументом? – он склонил голову набок, тщательно рассматривая мою мятую футболку. И бриджи. И даже сандалии, хотя они в этом ансамбле были самым приличным участником и когда-то стоили пять тысяч. – Что бы вы писали?
– Если бы за книги не платили вообще, я бы сейчас писала сюрреалистическую роман-фантасмагорию в жанре магического реализма про психиатрическую клинику, в которой рассказала историю девяти женщин, правнучек ведьм, предавших когда-то своих сестёр, которые должны пройти путь искупления и научить других становиться ведьмами!
На его месте я бы после этого захлопнула дверцу, сорвалась с места и больше никогда не появлялась бы даже в окрестностях нашего района.
А он ничего, держится. Даже улыбается.
– Очень интересно, – говорит. – А почему сейчас не пишете? Хотя бы в свободное время? – Потому что я набираюсь опыта, – ответила я неожиданно честно. Впрочем, про фантасмагорию тоже было честно. – Вот напишу двадцать любовных романов, прокачаю скилл, тогда и сочту себя достойной. – Двадцать – это сколько времени займёт? – нахмурился он. – При моей скорости в шесть романов в год… ещё примерно пару лет. – Хм… – он смотрел на меня немного задумчиво, будто что-то подсчитывал в уме. – А если я, допустим, дам денег на ваш роман? Столько, сколько бы вы заработали за все написанные за эти два года. И можно будет сразу переходить к ведьмам. – Всё равно я сначала напишу эти двадцать. Чтобы получить нужный опыт. – Но, может, хотя бы в другом жанре? – Это вы планируете откупиться, чтобы я про вас не писала? Я и так не напишу, если не узнаю ответа.
И судя по всему, я его не узнаю. Чем дольше мы болтаем, тем виднее, что секретов он выдавать не намерен.
– Так придумайте ответ! Вы же писательница!
Я скорчила мордочку гоблина.
Тыжежурналист, тыжепсихолог, тыжеписательница. Все про меня всегда знают лучше.
– Так неинтересно, – попыталась объяснить я. – Придумать я могу что угодно, но правда интереснее! Так почему зелёный? – Если отвечу, я вам больше не буду интересен, – он усмехнулся. – Вы уйдёте писать свой роман, правда? – Правда, – кивнула я.
Какие ещё варианты?
Нет, ну сначала я дойду до леса и там немножко поору, потому что происходящее – перебор для моей хрупкой психики. А потом да, пойду писать роман.
В любой непонятной ситуации – пиши роман.
– А мне бы не хотелось, чтобы вы уходили. Поэтому я не отвечу… – увидев, как я открываю рот, чтобы вякнуть «тогда до свидания» и пойти выполнять план поорать в лесу, он добавил: – …пока. Пока не отвечу. – Ну, так неинтересно… – пробормотала я.
Мне стало не просто интересно, а ОЧЕНЬ интересно. А любопытство – такая штука, от которой я могу запросто умереть.
(*) литРПГ - ЛитRPG, Поджанр фантастической литературы, основанный на субкультуре популярных ролевых компьютерных игр. Данный жанр описывает как реальность, так и мир компьютерных ролевых игр, вымышленных или реально существующих.
Пришли ко мне злобные, чёрные тролли. "Свяжи нам носки!" - эти тролли сказали. И дали клубок нескончаемой боли... Из боли носки Вы ночами вязали?
Они уходили по лунной дорожке. Вернуться к утру они мне обещали. На их шестипалые, страшные ножки Из боли носки Вы когда то вязали?
Всю ночь им из боли носки я вязала. Меня обманули, проклятые тролли. Та страшная нить из меня вылезала. Во мне был клубок нескончаемой боли.
Вживили клубок и ушли восвояси. Тяну из себя бесконечные нити. Всего до рассвета остался лишь часик. Святые угодники, мне помогите!
Святые угодники, мне помогите! Поэт: Людмила Дубинская
Хитрость Будённого удалась. Мамонтов и Шкуро, прочтя его письмо, переданное с таким неслыханным нахальством лично им в руки, пришли в неописуемую ярость. Чтобы так писать, да ещё назначить день и час взятия Воронежа, – нужна уверенность. Значит, она была у Будённого. Генералы потеряли чувство равновесия.
Его план поражения белой конницы строился на контратаке всеми своими сосредоточенными силами последовательно против трёх колонн донских и кубанских дивизий, стремившихся окружить его. Они медлили с наступлением и ограничивались разведкой. Теперь он был уверен, что они бросятся на него очертя голову.
В ночь на девятнадцатое октября разведка донесла, что началось движение противника. Час кровавой битвы наступил. Семён Михайлович, сидевший со своими начдивами при свече над картой, сказал: «В час добрый», – и отдал приказ по дивизиям, по полкам, по эскадронам: «По коням!»
В тёмной ли избе, или в поле, в окопчике, прикрытом ветвями и сеном, или просто под стогом зазвонили полевые телефоны. Связисты услышали в наушники то, что все ждали с часу на час. Вестовые, кинувшись на коней, на скаку заправляя стремя, помчались в темноту. Бойцы, спавшие не раздеваясь в эту чёрную, как вражья могила, безветренную ночь, пробуждались от протяжного крика: «По коням!», вскакивали на ноги, стряхивая сон, кидались к коновязям и торопливо седлали, подтягивали подпруги так, что лошади шатались.
Эскадроны съезжались на поле, по крикам команды, перекатывающимся по фронту, находя в темноте своё место. Строились и долго ожидали, поглядывая в сторону, где должна вот - вот забрезжить заря. По - ночному тяжело вздыхали кони. Промозглый холодок пробирался под стеганые куртки, полушубки и тощие солдатские шинелишки. Молчали, не курили.
И вот далеко раздался первый булькающий выстрел. Послышались голоса комиссаров: «Товарищи, Семён Михайлович приказал вам разбить противника… Наёмники буржуазии рвутся к Москве, – смерть им! Покройте славой революционное оружие».
Заря не осветила поля. Лежал туман. С тяжелым топотом – стремя к стремени – мчалась развернувшаяся на вёрсты лава восьми будённовских полков. В густом тумане было видно только – товарищ справа, да товарищ слева, да впереди конские зады, прыгающие в зыбком молоке.
Пропала из комнаты книжка, Где жили четыре мальчишки. Мы знаем, что очень любили Лишь трое читать детективы. Один же, с фамилией Лямин, Лишь фэнтези любит. А Ваня, Так тот никогда не сворует Из боязни книжку чужую. О Юре известно, что вышел Он третьим из комнаты. Книжка На месте ещё находилась. Но, чтобы вокруг не творилось, – Не может без лжи Женя Пыкин: «Я вышел вторым. Этой книги Уже след простыл после Паши. Вот Шайбин и сделал ту кражу». Но Клюшкин и Ваня сказали: «Нет, нет! Детектив мы не брали. И ты имена наши спутал, Хотя с нами дружишь, как будто?!!» Да вот что тут всё ж интересно: Когда вышел Паша – на месте Ещё находились мальчишки. Так кто же похитил ту книжку? Скажу, дорогой мой читатель, Что позже «воришка» был найден, И им оказался учитель – Большой детективов любитель. Он утром вернул эту книжку. Но всё же, кого из мальчишек – Как звали? – осталось не ясно… А это, читатель – ужасно!
Кто украл детектив? Стих - загадка Автор: Вадим Сыван
Пашка смотрел, как Серж прихлёбывает чай, как он косит на него насмешливым глазом, и видел, что тот все понимает и просто забавляется.
— Шлепнут тебя. Тогда поймёшь.
— Тогда ничего не поймёшь. — Серж отодвинул чашку. — Чему быть, того не миновать. Как это по-французски, Павел? — Он снова закурил. — Из тебя сыщик не получится. Слишком ты поговорить любишь. Да и торопишься изрядно. А сыщик должен уметь слушать, а не говорить. — Он достал из кармана пилку и, шлифуя ногти, продолжал поучать: — Смотри, сколько ты ошибок наделал. Не ты ко мне пришёл, а я к тебе. Визит, надо сказать, неожиданный, значит говорить должен я. А ты должен слушать. Вместо этого ты набрасываешься на меня со своими вопросами да ещё запугиваешь. И откуда у тебя вдруг эти вопросы? — Серж посмотрел на Пашку. — Что молчишь? Чем же я тебя так заинтересовал?
Пашка был уже не рад, что начал этот разговор. Видно, Серж — орешек не по его зубам. А ведь возраста почти одного. Сразу видно, что этот чёрт из барской семьи и наукам обучался. Ишь как говорит. Чисто адвокат.
— Интересуешься, потому что Серый попросил.
Серж опять занялся ногтями, потом неожиданно поднял голову, встретился с Пашкой глазами, рассмеялся и сказал:
— Угадал. Плохи дела у Серого, если он к тебе за помощью обратился. Я неделю назад понял, что красные сыщики ему на хвост наступили. Что же ты обязан сделать? Дырку найти? И решил начать с меня? Ну-ну. Попробуй. Только учти мои советы и не горячись. Если я тот самый, так ты можешь отсюда и не выбраться. Милиция напротив, да и у меня для этого случая должен быть наган в кармане.
Серж был явно доволен разговором. Он бросил пилку и смотрел Пашке в лицо с откровенной издёвкой.
Пашка приободрился. Смотри, как много знает барчук. И не скрывает этого. Значит, не так уж плохи Пашкины дела, если не он один знает секреты Серого. Надо будет шепнуть Серому, что Серж в курсе дел. А откуда он знает? Может, он и есть тот мент? Пашка исподтишка посмотрел на Сержа и стал разливать чай.
Серж отвернулся, достал из кармана белую трубочку, глаза у него сузились и смотрели куда-то далеко, будто видели сквозь стену.
Неожиданная мысль заскочила Пашке в голову.
— Дай-ка понюхать, — сказал он и взял Сержа за руку. — Никогда не пробовал. — Пожалуйста. — Кокаин, говоришь? Как это делается? — Он вынул ватку, поднёс трубочку к ноздре и посмотрел на Сержа. — А может, и не кокаин совсем? — Попробуй. — И попробую. — Пашка зажмурил глаза и сильно втянул носом. В носу и голове стало холодно, потом легко и бездумно. Лицо Сержа увеличилось, расплылось и то ли скривилось в усмешке, то ли рассмеялось. Пашка сел и затряс головой. — Вот шибануло, — с усилием сказал он.
Серж держал склянку в руках, нюхал, и по его лицу Пашка понял, что тот сейчас ничего не слышит. А может, этого барчука Серый подослал? Может, проверяют Пашку? Вряд ли налётчик расколется перед таким чистоплюем. Да Пашка ничего и не сказал такого. Даже наоборот. Он решил помалкивать и побольше слушать. Серж нанюхался кокаина и, наверное, начнёт сейчас откровенничать.
— Составим план дальнейшей беседы? — спросил Серж, как только Пашка вошёл в комнату. — Что ты меня на характер берёшь? Что тебе нужно? Зачем пришёл? Выкладывай, — вспылил Пашка, отказываясь от только что выбранной тактики. — А как насчёт Серого? Ты же ему помогать должен. Надо же выяснить, что я за птица? Может, я оттуда? — Серж показал на окна. — Меня вчера про Серого ещё один человек пытал, — перешёл в наступление Пашка. — Случайно, не Климов ли? — Серж показал на окна. — А ты откуда так много знаешь? Фамилию его, например? — Догадливый я очень. Да и друзья мы с местным начальником. — Серж вынул из кармана носовой платок и, прикрыв им рот, зевнул. — А если серьёзно, то приходилось беседовать. Я не согласен с его концепцией, коллега. У меня одни взгляды на жизнь, у Климова — другие. — Концепция — это взгляды? Да? — Примерно. — Так ты попроще говори, Серж. Если ты будешь эту самую концепцию загибать, а я на блатную музыку перейду, мы с тобой никогда не договоримся. Ты же по - блатному не понимаешь? — Уел. — Серж рассмеялся
из книги Леонова Николая Ивановича - Трактир на Пятницкой
Пришла зараза хуже той чумы, Но всё равно мы тут хотим этой ведь войны Не может Бог нам толковать, А сколько тут губить и убивать? Уже не звери, Но одумайтесь вы люди Иначе мы ведь так весь мир погубим. Не надо воевать планете мы нужны, А тех кто неугоден погибнут без войны. Да и скажите братцы сук под собой рубить И как своих потомков мы сможем сохранить?
НЕ НАДО ВОЕВАТЬ Автор: Мудрый Волдэр
Я упрямо пытался поддержать разговор:
– Феликс, почему здесь никто не живёт? – Это заводской квартал, – коротко ответил Феликс. – Промзона. А сейчас праздники. – И всё-таки? Почему совершенно никого нет? – настаивал я.
Феликс потянул вожжи, притормаживая лошадей. Тоже интересное ощущение – машины приучили меня, что остановиться можно в любой момент. Сани проехали ещё с полста метров, прежде чем окончательно встали.
– Ты правда хочешь это знать? – спросил Феликс.
Я кивнул. Лицо Феликса было серьёзным, даже мрачным. Если бы он сейчас сказал, что город оккупирован инопланетными пришельцами, захвачен вампирами или выкошен чумой, – я бы поверил.
– Вокруг посмотри. Какой идиот в такую погоду отправится гулять по набережной?
Я хотел было ответить – и не нашёлся, что сказать.
Феликс усмехнулся. Но тут со стороны моря тяжело плеснуло – будто накатила особенно большая волна. И улыбку с лица Феликса словно смыло этим плеском.
– Есть ещё одна причина! – резко ударяя лошадей вожжами, крикнул он.
Лошади в понукании не нуждались. Они рванули так, что нас с Котей отбросило на спинку диванчика. Я перегнулся через боковину саней – и увидел, как за парапетом, за строем фонарей, колышется на воде что-то округлое, тёмное, усыпанное фосфоресцирующими блёстками, с длинными щупальцами, тянущимися к дороге…
Сани неслись теперь вдоль самой стены заводов, максимально далеко от воды. Туша исполинского спрута ворочалась далеко позади.
– Не бойтесь, – не оборачиваясь, произнёс Феликс. – Они боятся света и никогда не выползают на дорогу.
Почему-то ничего подобного я не ожидал. Чужой мир был слишком похожим на наш. Здесь могли водиться тигры и медведи – но никак не драконы и гигантские спруты.
– Куда мы едем? – наконец-то спросил я. – Ко мне. Не беспокойтесь, уже почти на месте.
Сани свернули на широкую улицу – совсем не похожую на те узкие тупики, что разделяли заводские корпуса. Она была освещена – такими же фонарями, как на набережной.
И впереди что-то грохотало. Гремело. Сверкало яркими прожекторами. Неслось нам навстречу. Что-то металлическое, на огромных, метра два в диаметре, колёсах, между которыми угрожающе нависал приземистый бронированный корпус с несколькими башенками с тонкими стволами – то ли пулемётов, то ли мелкокалиберных пушек…
Феликс прижал сани к обочине – и ревущая, громыхающая машина пронеслась мимо нас. Остро запахло чем-то химическим. Не обычная бензиновая вонь, а совсем другой запах, чуточку спиртовой, чуточку аммиачный.
– Так и народ подавить недолго, – буркнул Феликс. Обернулся: – Что притихли? Танка не видели? – У нас танки другие, – тихо сказал Котя. – Они ездят за городом. Степенно. На гусеницах. – Так у вас и по берегу гулять можно, – усмехнулся Феликс.
С берега, куда умчался колёсный танк, часто застучало, будто заработала огромная швейная машинка.
Мы удалялись от берега – и город вокруг оживал, терял свою унылую геометрическую правильность. Пошли здания в два-три этажа, ещё не жилого, но уже и не промышленного вида. В некоторых окнах горел свет. От дороги, по которой мы ехали, разбегались в разные стороны узкие улочки.
Снега стало меньше, полозья временами пронзительно скрипели на камнях. Мы свернули, дорога запетляла, и сани стали подниматься в гору. Теперь вокруг стояли внушительные особняки, окружённые садами. В каком-то окне я с радостью увидел мелькнувшую человеческую фигуру: женщина разливала чай. И я понял, чего мне тут так сильно не хватало: нормальных людей. Безумная бабка по фамилии Белая, её дебильная прислуга, убийцы в чёрном, даже Феликс, появившийся как чёртик из коробочки, – всё это были не люди, а персонажи театра абсурда. Такие же странные, как скребущее щупальцами по берегу чудовище или спешивший на рандеву с ним скоростной танк, только в человеческом облике.
Отдал выкупной трудоднём, как пример критического реализма ))
На долларах портреты ему так удавались, Испробовал он масло, сангину (*), карандаш. Но, к сожаленью, денег совсем не прибавлялось, Стал жертвой реализма художник милый наш...
АВТОР: ЛЕНА ПЧЁЛКИНА
(*) Испробовал он масло, сангину - Термином «сангина» называют технику рисования, а также материал для неё. Это слово пришло из латинского языка и переводится как «кровь», «кроваво-красный». Сангину изготавливают из белой глины и растительного клея, который выступает как связующее вещество. Характерный цвет ей придают пигменты из оксида железа. Благодаря им оттенок получается тёплым, от коричневого до красноватого. Сангину выпускают в виде палочек, которые напоминают толстые карандаши без деревянной оправы. Карандашами рисуют линией или штриховкой, также их растирают на бумаге. Чтобы изменить толщину штриха, материал смачивают водой. Как правило, сангину не нужно закреплять на листе специальными составами в отличие от других осыпающихся материалов
Начальную дату изучаемого периода, 1825 год, можно назвать переломным годом. Это определяется возникновением реалистического направления, перед которым открывалось большое будущее. Но за это будущее основоположникам нового направления нужно было бороться.
Нужно было одержать победу над господствующим литературным направлением – романтизмом. Начинается борьба за утверждение реализма в русской литературе.
Исторические условия, сложившиеся после разгрома движения декабристов, выдвинули перед художественной литературой новые задачи. Следовало глубже всмотреться в пороки и противоречия общественно-политической системы, выдержавшей революционный натиск. Дальнейшая борьба с этой системой требовала от литературы, острой, непримиримой критики крепостничества, абсолютизма, бюрократии, сословности и всех других свойств и проявлений старого строя.
Необходимо было в художественных образах раскрыть сущность тех социальных сил, на которых держался этот строй. С другой стороны, интерес передовых людей эпохи к исторической роли народных масс привлекал творческое внимание художников к теме народа. Перед прогрессивными писателями стало раскрываться нравственное достоинство и социальное значение человека, принадлежащего к демократическим низам: крепостного крестьянина, городского труженика. Так возникла потребность в создании типических образов представителей различных классов, различных общественных слоев самодержавно - крепостнической России.
На этот запрос времени русская литература ответила быстрым ростом реализма как художественного метода, наиболее пригодного для решения поставленных задач.
Обличительные задачи русского реализма способствовали развитию критических тенденций этого художественного метода, что наблюдается уже в творчестве А. С. Пушкина. В нашем литературоведении понятие “критический реализм” имеет различные значения. Иногда так называют реалистический метод досоциалистического искусства, чтобы отличить этот метод от реализма социалистического, В противоположность этому, слишком широкому, употреблению термина некоторые придают ему чрезмерно узкое значение, обозначая им только то реалистическое направление, в котором критическое начало определяет собой весь метод изображения действительности, как это было, например, в реалистических произведениях Н. В. Гоголя, М. Е. Салтыкова-Щедрина. Более правильным следует признать то понимание интересующего нас термина, которое свободно от этих крайностей.
Если реализм прошёл длительный процесс становления, который завершился в XIX в. образованием законченного, наиболее отвечающего жизненной правде, художественно совершенного реалистического метода, то именно реализм XIX в. и следует обозначать понятием реализма критического. Литература по своему художественному методу достигла в эту эпоху высшей ступени развития, доступной для досоциалистического искусства. Такое понимание критического реализма свойственно М. Горькому, глубоко раскрывшему это понятие.
Критический реализм не сводится к критике, к отрицанию изображаемой действительности. Критический реалист, исходя из своих идеалов, может искать и находить в действительности положительные явления, положительные характеры, может создавать положительные образы. Творчество Пушкина вполне соответствует такому пониманию критического реализма.
Великий поэт - реалист, уделяя основное внимание критической оценке изображаемой действительности, не отказывался от создания положительных образов.
Те же в основном задачи реального изображения и критической оценки современности и современников по-своему решались в реалистическом творчестве Н. В. Гоголя и М. Ю. Лермонтова. Ближайшие преемники Пушкина, они усилили и развили критические начала, заложенные в реализме пушкинских произведений: Гоголь – начало социально-критическое, Лермонтов – социально-психологическое.
Русский реализм, утвердившись на основе более глубокого, чем это было у романтиков, постижения закономерностей развития действительности, по своей природе был выражением демократической идеологии, формирование которой протекает в период после 14 декабря 1825 г. Изображение русской действительности без прикрас, без идеализации отвечало интересам угнетенных классов. Русский реализм в целом явился одним из важнейших элементов той демократической культуры, которая складывалась в борьбе с культурой помещичьей и буржуазной. Но в период 1825-1842 гг. демократическая идеология в России не стала еще революционно-демократической.
Реалистическое творчество писателей в данный период развивается на общедемократической основе. Произведения, способствовавшие утверждению реализма в литературе, стали появляться в 30-е годы. Начало было положено пушкинскими “Повестями Белкина” (1830). Полемически направленные против живучих традиций сентиментальной и романтической прозы, эти повести были сознательным и последовательным утверждением художественных принципов реализма.
За ними последовали “Пиковая дама” (1834) и “Капитанская дочка” (1836). В 1835 г. появились реалистические повести Гоголя, напечатанные в его сборниках “Арабески” и “Миргород”, а в 1836 г. был поставлен на сцене и напечатан “Ревизор”.
Становление реализма в русской литературе 19 века - примеры сочинений. Сочинение № 2 Литературный портал "Изба - читальня
А возле Перу летали по прерии птички такие — колибри; судья поймал и пух и перья бедной колибри выбрил.
И нет ни в одной долине ныне гор, вулканом горящих. Судья написал на каждой долине: «Долина для некурящих».
В бедном Перу стихи мои даже в запрете под страхом пыток. Судья сказал: «Те, что в продаже, тоже спиртной напиток».
Экватор дрожит от кандальных звонов. А в Перу бесптичье, безлюдье… Лишь, злобно забившись под своды законов, живут унылые судьи.
А знаете, все-таки жаль перуанца. Зря ему дали галеру. Судьи мешают и птице, и танцу, и мне, и вам, и Перу.
Гимн судье (Отрывок) Поэт: Владимир Маяковский
Чацкий: вся подноготная, надеюсь, что вся.
Изучив комедию «Горе от ума» вдоль и поперёк, перебрав по сути дела каждую букву, пришёл к выводу, что изучали ее, ставили на сценах всевозможных театров люди, не давшие себе труда прочитать её внимательно или не сумевшие преодолеть в себе идеологических барьеров и штампов. Если это кому-нибудь неприятно читать, извините, но истина есть истина, а она дороже даже самого Платона!
Итак. Коль по устоявшемуся мнению Чацкий является главным героем, хотя я с этим совершенно не согласен, начнём с него.
Ему не менее 28 лет*. Он был принят Фамусовым на воспитание во времена, когда у Павла Афанасьевича ещё могло не быть своей семьи. Родная тётка, Марья Алексевна, и её муж не приняли Сашеньку на воспитание из-за того, вероятно, что имение Чацкого А.И. было полностью разорено. Это подтверждается тем, что фраза Софьи «Но робок... Знаете, кто в бедности рожден...» подходит как для Молчалина, так и для Чацкого, ибо именно из-за этой фразы Фамусов принял сначала Молчалина, а потом уже Чацкого за того, кто «снился» Софье. «Тот нищий, этот франт-приятель;/ Отъявлен мотом, сорванцом». Положение, что называется: «Куда ни кинь – всюду клин». Ни тот, ни другой жених Фамусова не устраивал, что он и дал вполне недвусмысленно понять Чацкому. Но что-то понимать Чацкому было недосуг, как и рассказывать о своих дорожных впечатлениях.
Когда родилась Софья, Чацкому было 11 лет (или даже больше на пару лет**) и до своего 17-летия, он много времени проводил с Софьей, незатейливо развлекая её беготнёй, прятками, а подглядывание и подслушивание были так, побочным продуктом, смешным, к тому же – ведь они всё видят и слышат, а их нет! Разумеется, взрослые понимали, что у Сашеньки дурная наследственность, качали головами: «что, мол, сделаешь?». Солидарное мнение Лизы, что Чацкий «…чувствителен, и весел, и остер», и Софьи.. «Остёр, умён, красноречив, в друзьях особенно счастлив»… могло сложиться только по рассказам самого Чацкого, наподобие тех, в которых Печорин потом преподносил своё красноречие читателям «…остановил двух знакомых Д... офицеров и начал им что-то рассказывать; видно, было смешно, потому что они начали хохотать как сумасшедшие.». Московских друзей Чацкого Софья не могла ни видеть, ни оценить по малолетству, а Санкт-Петербургских - вследствие отдалённости. Разумеется, Чацкий временами появлялся у Фамусовых, ибо тогда неоткуда было бы взяться «опять прикинулся влюблённым, взыскательным и огорчённым». Впрочем, огорчён Чацкий мог быть не только и не столько Софьей, сколько неудачами, как на военной службе, так и на статской и, что главное, расстройством финансовых дел, для поправки которых, он и приезжал к Фамусову. Взыскательным же он мог быть ко всему миру, за то, что мир не таков, как хотелось бы Александру.
Самые горькие сетования Чацкого о том, что ни матерям, ни их дочерям, ни княжнам нет до него дела. Разумеется, что для мужчины его лет это изрядная травма, которую он демонстрирует совершенно неуместной похвальбой о поездках к женщинам «не за этим». Кстати, «не за этим», вовсе не означает, что Чацкий был погружён в пучину разврата, ему было необходимо общение с женщинами старше себя, почувствовать себя как у мамы, хотя бы и за деньги. Когда-то он нашёл материнское участие в Наталье Дмитриевне, вполне возможно, вдове погибшего офицера, в доме которой по традиции любила собираться армейская молодёжь. Желание опять найти в Наталье Дмитриевне добрую мамочку разбилось о её замужество. Наталья Дмитриевна же раздражилась на то, что Чацкий за её доброту и ласку ответил трёх- или семилетним молчанием и не прошеными советами её мужу.
Дружба с Горичем… яркий пример того, что неудачники сходятся, невзирая на разницу в возрасте и тем вернее, чем ближе они по званию и должности***. Горич вышел в отставку ни обер- и ни штаб-офицером, а таким же корнетом, как и сам Чацкий, только престарелым. Факт, что Наталья Дмитриевна не знала о дружбе Горича с Чацким, лишний раз говорит о том, что последний был совершенно бесцветным офицером, о котором его сослуживцу просто нечего рассказать. Впрочем, воспоминания Чацкого о совместной службе с Горичем, тоже не изобилуют интересными событиями – мало ли людей, твердящих по пять лет «дуэт А-мольный» в одиночку, или скачущих верхом во весь опор? Прочие, представленные нам знакомцы Чацкого, как то: Загорецкий и Репетилов со своей компанией а ля князь-Григорий, чести ему не прибавляют. Чацкий же в сцене с Репетиловым вызывает симпатию тем, хотя бы, что он весьма усердно уклоняется от продолжения этого знакомства и выказывает явное презрение этим болтунам.
Чацкий отрекается от своих покровителей Фомы Фомича и Татьяны Юрьевны, как от воспоминаний о своих служебных «неуспехах» и порочит их. Он понимает, что куда ни пристроит его Татьяна Юрьевна, не будет ни наград, ни веселого житья, а очевидца и свидетеля своих неудач Фому Фомича, вечером у Фамусова он просто проигнорировал. Если бы не суета вокруг обморока Софьи, то Чацкий так бы и продолжал демонстративно не замечать Лизу и не сказал бы ни одного слова той, именно перед которой, но неизвестно почему и зачем, лил слёзы три года назад, отъезжая неизвестно куда.
«Хотел скорей увидеть вас», сказанное Фамусову, неправда. Александр, вспомнив, вероятно, как Софья играла с ним когда-то в дочки-матери, велел доложить о своём приезде именно Софье, а не Павлу Афанасьевичу. Ему даже не пришло в голову, что вот так, с дороги, не мытым и не чёсаным, небритым и измятым, тому, кто не является самым спешным курьером, можно приехать только на постоялый двор, в собственный свой дом или к своей матери, но уж никак не к той, которую он считал своей невестой, и даже не важно, обоснованно ли. Вообще, три года и три года плюс один день или пять дней, это всё те же метафорические три года, спешка же нужна при ловле тех самых насекомых, которые были отнюдь не редкостью на почтовых станциях, облагодетельствованных им своим присутствием для ночлега, и неприятно близкого знакомства с которыми, он вряд ли сумел избежать. Почему нелепость и неуместность его утреннего визита не понимают читатели и зрители комедии вот уже скоро 200 лет? Загадка для меня! Вообще, своим поведением Чацкий очень напоминает ребенка, который до того рад встрече, что начинает кусаться и безобразничать оттого, что не умеет ещё выразить своей радости и не знает, как это сделать, но тогда тем более непонятен его отъезд и трёхлетнее молчание.
Ложь о скорости своего передвижения, нападки на родню, сплетни, какое-то жеманство в обращении с Софьей, вот и всё, что смог предложить ей Чацкий, после того как не удалась предвкушаемая им встреча с всё прощающей и всё понимающей мамочкой. Неважная, надо сказать, замена подаркам, комплиментам, занимательным рассказам, дорожным впечатлениям, а хоть бы и объяснениям такого долгого молчания. Молчанием же своим, Чацкий, вероятно, наказывал Фамусовых за что-то ему не понравившееся. Например, Фамусов не мог одобрять его поездки, так как дворянин в его возрасте должен заниматься делом – на государственной службе, в армии или в своём имении, а не быть праздношатающимся сорванцом, а раз не одобрял – то и получи наказание!
Не следует исключать вероятности того, что Чацкий какое-то время был в нахлебниках у Нестора, ибо, откуда тогда он мог бы знать о «часах вина и драки» в распорядке дня этого Нестора, о которых он говорит, как об обязательных для каждого дворянина, о делах его чести и обо всех его коммерческих мероприятиях. Любитель балета вызвал раздражение Чацкого тем, наверное, что он заставил-таки Москву дивиться красе своей балетной труппы, тогда как сам Чацкий ничего не затевал, следовательно, у него и у не могло ничего получиться. О разорении Мецената Чацкий сообщает, вероятно, даже с некоторым злорадством.
Так ли уж некого было Чацкому принять за образец? А хоть и М.М. Сперанского! Слабо было? Может быть, Чацкий и не знал, что он существует и кто это такой?
Чацкий проявляет удивительное непонимание того, что сказано ему и завуалировано, и открытым текстом. Опять он хочет видеть в Софье мамочку, он не хочет верить и не верит, что мамочка может его разлюбить и найти себе другого ребёнка.
Удивительна переменчивость Чацкого. Вот совсем недавно он прибежал к мамочке пожаловаться на весь мир, а уже принимает тон какого-то старого развратника: «Не влюблены ли вы? Прошу мне дать ответ, без думы полноте смущаться». Беспокойство о наличии страсти к Софье в Молчалине могло, быть может, беспокоить её брата, но никак не того, кто, по общему мнению, влюблён в неё. Чацкий сразу по приезде, высказывает уверенность в том, что Софья если не развратна, то весьма ветрена и эта её ветреность широко известна, ибо фразу: «Не вам, чему же удивляться? Что нового покажет мне Москва?», произнесенную вслед за «Не влюблены ли вы…» можно понимать только так: «Что нового может быть в Москве, кроме вашего очередного скандального романа?»! Клевещет на Софью в заключительном монологе, называя Молчалина её любовником. Это именно так ведут себя страстно влюблённые лучшие люди своего времени с теми, в кого они влюблены? Клевету на Молчалина можно и не ставить в вину Чацкому, а как ещё мог отзываться о своём сопернике этот, не преодолевший пубертатного периода, великовозрастный недоросль?
Откровенное хамство Чацкого с Фамусовым почему-то расценивается как его борьба с веком отжившим, но «век нынешний» удостоился от него таких сомнительных комплементов: «И точно, начал свет глупеть», «Ведь нынче любят бессловесных», «Дома новы, да предрассудки стары», что создается впечатление, что хвалит он даже не петровскую, а какую-то мифическую допетровскую Русь, но никак ни современную ему.
Где пребывал Чацкий последние три года скрыто от читателя мраком неизвестности. Есть вариант, основанный на предположении Лизы:
«Где носится? в каких краях? Лечился, говорят, на кислых он водах, Не от болезни, чай, от скуки, - повольнее.»
но «на водах» тогда можно было полечиться и в России, а вот от скуки лечиться умному человеку не пристало, ему всегда есть чем занять свой ум: учёбой ли, работой ли. Вообще, лечение «от скуки» можно понимать по-разному: лечить скуку каким-то образом от банального пьянства до упорного труда, или лечиться от нечего делать, ради того, чтобы хоть как-то занять своё время под видом заботы о своём здоровье. «Но труд упорный» был тошен, вероятно, не только Е. Онегину.
Недоумение Софьи: «Зачем ума искать и ездить так далеко?» можно было бы счесть комплиментом Чацкому, если бы выражение «ума искать» имело бы положительную коннотацию. Местоположение этого «далёко» не имеет географических координат, и тоже может находиться на территории Российской империи.
А вот её же фразу: «И, верно, счастлив там, где люди посмешнее.», единственную из всех, можно интерпретировать в пользу заграничного вояжа Чацкого. Так как, непонятно говорящие люди всегда смешны для непонимающего чужой речи Чацкого, а комедия не даёт подтверждения владению им иностранными языкоми. Сказанное самим Чацким: «Хотел объехать целый свет,/ Но не объехал сотой доли», тоже, ни в малейшей степени не проливает свет на маршрут его путешествия. Его же воспоминания о путешествии настолько скудны и неинтересны, что невольно закрадывается подозрение о его желании скрыть цель, смысл и маршрут своего передвижение.
Не следует также игнорировать и заявления Загорецкого: «Его в безумные упрятал дядя-плут.../
Схватили, в жёлтый дом, и на цепь посадили.», как не совсем невероятное. Нельзя исключать, что муж Марьи Алексевны****, то есть дядя Чацкого, захотел на правах ближайшего родственника оттяпать имение Чацкого, которое стараниями Фамусова было очищенное от долгов и ставшее вполне рентабельным. Если это так, то было бы очень интересно узнать, как дядя осуществил изъятие Чацкого, готового к поездке за рубеж? Как и кем продумывался его побег из жёлтого дома, и как он осуществлялся. Впрочем, Чацкого могли отпустить те же, кто его и посадили, если он предложил им более упитанного барашка в бумажке*****, чем был дядин. Именно это решение он и мог вырабатывать все эти полновесные три года. Если принять всеобщее убеждение за верное, что Чацкий собирался ехать за границу, то вряд ли Чацкий планировал передвигаться на своих лошадях, как слишком дорогое удовольствие, к тому же, люди сопровождения помешали бы исполнению планов дяди. Откупившись от врачей, Чацкий добрался до имения, взял экипаж и приехал к Фамусову, но обличать почему-то стал не дядю, а всё фамусовское общество за то, вероятно, что оно сформировало такого… дядю. Для автора детективов есть, где развернуться фантазии. Из воспоминаний Фамусова и Чацкого о «дяде» можно сделать противоречивые выводы о месте, вернее, свете, пребывания этого «дяди»******. Может быть, Чацкий весьма недвусмысленным образом отомстил «дяде» за срыв своего заграничного турне? А потом за границей он скрывался от следствия? Но вряд ли от того Чацкого, каким мы его знаем, можно было ожидать столь решительных действий.
Если не вдумываться в содержание монологов Чацкого, то он может показаться если не Златоустом, то вторым Цицероном, а вот в диалоге с Молчалиным он совершенно беспомощный барашек. Молчалин наглядно показал всю сущность этого неудачника и неумёхи. В нём-то как раз и блеснул Чацкий своим покупным успехом у женщин и довольно не к месту привёл где-то слышанный каламбур:
«Когда в делах - я от веселий прячусь, Когда дурачиться - дурачусь, А смешивать два эти ремесла Есть тьма искусников, я не из их числа»
Надо совсем ничего не знать про неуспехи Чацкого на военной и гражданской службе, чтобы поверить, что у Чацкого были какие-то дела. Не надо быть стоумовым, даже не надо читать басню С.В. Михалкова (?) «Медведь на балу»*******, чтобы понять неуместность Чацкого на вечере с танцами, что его хоть и страстные, но бестолковые речи, не более чем вид активного и агрессивного безделья. Проповедь на танцах от гордыни********. Вообще, гордыня – основная черта характера Чацкого. Только объятый гордыней человек ни с кем не поздоровается после трехлетней разлуки. Только такой человек обругает ту, в которую, по общему мнению, влюблён. Никто другой так не нахамит своему благодетелю, давшему ему кров, пищу и возможность чему-то обучиться в силу его способностей, наладившему дела его разоренного имения, но, самое главное, подарившего максимально возможное ощущение семьи, а из радушия, с которым Фамусов встретил Чацкого, другого вывода не сделать! Будет ли человек в здравом уме с таким упоением разрушать, что построено для него не чужими ему людьми? Ради чего? Чтобы прослыть борцом с фамусовским обществом? Помните мартышку, которая несла горсть гороха? Не с Чацкого ли был написан тот портрет? Не мартышка ли является прототипом Чацкого? Вопрос, я думаю, риторический.
Гордыня видна и во всех суждениях Чацкого – он всех размещает ошуюю, он вообще не признает никаких авторитетов, реакцию же на призыв Софьи посмотреть на себя более объективно:
«Да! грозный взгляд, и резкий тон, И этих в вас особенностей бездна; А над собой гроза куда не бесполезна.»
очень хорошо описал наш бессмертный И.А. Крылов:
«Но Мишенькин совет лишь попусту пропал», в данном случае, Софьюшкин.
Тот, кто первым назвал Чацкого борцом с крепостничеством и царизмом был, видимо, обуян желанием польстить, прежде всего… себе самому, ибо на фоне такого борца любой обломов, даже не вставая с дивана, будет казаться себе эдаким сотрясателем основ, если не декабристом, то народовольцем. Крепостной девушке, перед которой лил слёзы отъезжая, Чацкий не сказал ни слова, а все её заслуги приписал себе. Своего кучера он бросил на морозе после 45-часовой гонки, это если всё-таки верить его словам, своего лакея вытолкал на мороз и ветер – в "светопреставленье", по словам А.Н. Хлестовой, ради удовольствия подслушать то, относительно чего ему лучше было бы остаться в "неведеньи счастливом". Озаботься он устройством своего кучера и все ночные потрясения прошли бы сами собой – у Молчалина и Софьи вполне бы хватило ума не будить весь дом, и их разрыв прошёл бы гораздо тише и спокойнее без лишних свидетелей. Впрочем, почему «их разрыв»? Софья, сопоставив поведение Молчалина с эталонным, почерпнутым из французских романов, поняла бы, что интерес в этом… альянсе был исключительно односторонним и вряд ли стала бы пениться, как в присутствии Чацкого.
Не рассорившийся со всеми Фамусовыми и отоспавшийся после долгой дороги Чацкий на следующий день был бы вполне адекватным, а оригинальность своего вчерашнего поведения смог бы объяснить усталостью. Этим же днём можно было бы вручить подарки и сувениры, купленные загодя в лавке колониальных товаров. Вполне уместно было бы рассказать несколько историй, почерпнутых из путеводителей и книг, и восстановить и наладить дальнейшие отношения с Лизой посредством хотя бы петушка на палочке, а уж платочек вернул бы Чацкому её расположение навсегда.
Если и был в Чацком какой-то «сложный сплав идей», то идеи это были взаимоисключающими. Сам же Чацкий… жалок, как юродивый, который всем и за всё грозит карами небесными, не понимая того, что его кормят те, кому он предрекает геенну огненную и которых он искренне ненавидит и презирает, как не просветлённых и не приобщенных к Истине.
Вся жизнь человека, это движение из ниоткуда в никуда и Чацкий - человек это блистательно подтверждает. Чацкий же, как персонаж, призывает читателя и зрителя комедии задуматься над тем, что он оставляет на этом маршруте, кроме загнанных лошадей, замерзших ямщиков, обид, оскорблений, разрушенных судеб и разочарований, как Чацкий. ______________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Прим. Автора
* - это предположение основано на общем мнении, что Чацкий три года пребывал за границей, а самостоятельный выезд за границу был возможен не ранее достижения 25 летнего возраста. ** - Исходя из фразы Чацкого: "И вот та родина... Нет, в НЫНЕШНИЙ приезд, Я вижу, что она мне скоро надоест" логично сделать вывод, что это не первый приезд Чацкого на родину, следовательно ему больше 28-ми лет -минимум 30! *** - вспомните «Дуэль» А.И. Куприна. **** - совсем не случайно совпадение отчества Анны, матери Чацкого, и Марьи. Есть несколько вариантов отчеств не испортивших бы рифмы и размера стиха. Надо сказать что и имена Анна и Мария как нельзя лучше подходит для сестёр. Марья Алексевна совсем не Яковлева, и тот, кто назначил её на эту... должность невольно возвысил Фамусова: ещё бы! Сама! Бабка! Самого! Герцена! интересуется положением дел в семье какого-то ничтожного руководителя какого-то департамента или свёл эту самую СБСГ до уровня обычной сплетницы. То есть, на вопрос учителя: "Кем был А.И. Герцен"? школьник будет вправе ответить: "Внуком сплетницы", ибо "Станет говорить княгиня Марья Алексевна", кроме того, что она пустится в бесконечные пересуды, никак иначе понять нельзя. ***** - например, купчую крепость на 100 душ своих крепостных. ****** - «В чины выводит кто и пенсии даёт? Максим Петрович» - из этого следует, что МП жив, или, что Фамусов не знает о смерти МП; - «Я не об дядюшке об вашем говорю; Его не возмутим мы праха» - у Чацкого, вероятно, более свежие сведения. На "вашем" читателю, который помнит препирательства Коли и Лизы ("12 стульев") из-за Толстого не стоит обращать внимания, так как "я не об дядюшке об вашем говорю" следует/можно понимать и так: "я говорю не о моём дядюшке, упомянутом вами". ******* - У меня вызывает сомнение авторство этой басни, которое приписывают И.А. Крылову, так как: И.А. Крылов 1769 - 1844г., а упомянутые в басне песни и танцы возникли гораздо позже его смерти. Танго - 1880г. Падеспань, фокстрот, вальс-бостон - начало 20 века. "Ляна" - середина 20 века. "Два сольди" 1954 год. Стоит ли упоминать, что в перечнях Википедии такой басни нет ни у Крылова, ни у Михалкова. Это явно мистификация Михалкова С.В. В пользу моей версии говорит и то, что читавший эту басню в фильме «Карнавальная ночь» Андрей Тутышкин очень напоминает С.В. Михалкова, за что, вероятно, и был приглашён на роль чтеца-бухгалтера. ******** – Чацкий проповедовал танцующим и веселящимся, отец Фёдор птицам, но разница между ними лишь умозрительная. Помните, в каком состоянии ума пребывал о. Фёдор?
Горе от ума. Итоговая статья. Часть 1. Чацкий Автор: Александр Старостин
