— Слышите? Cлышите? – городу снятся цветы! — Что? В эту зимнюю ночь? – Да, мимозы охапки... — Что за зима!? Вы считаете, с ней всё в порядке? — Да, всё нормально, в ней просто с лихвой теплоты...
— Чем же закончится эта зима? Сколько ждать Первых подснежников? – О, это вовсе не долго! Парочку вьюг и метелей отчаянно-колких... — Вы полагаете? – Да, я так склонен считать...
Видите? Видите? – город не спит до зари! Сколько желаний загадано! Радости, шума! Сбудутся – как Вы считаете? – Склонен так думать. Слышите? Слышите? — вновь раз-два-три, раз-два-три...
Растает снег в подставленных ладонях, растает ночь в подтреснутой октаве. Ты не узнаешь, милый, что мне больно: слова всегда останутся словами, достойными неумершей принцессы, мундира оловянного солдата. Пластинка граммофонная из детства осталась беспощадною расплатой за то, что я когда-то повзрослела. Стареет граммофон, стареют сказки. Ты знаешь, взрослой девочке не дело любить все то, что кажется опасным. Не веришь сам, и я тебе не верю.
Есть сказки-быль, похожие на правду. Есть сказки-ключ, а есть и сказки-двери, но в них тебе заглядывать не надо: страна чудес не терпит притязаний, страна-театр не вытерпит забвенья. Есть сказка-ты, и ты в ней самый главный. Есть сказка-я, и ты в ней, без сомненья.
В любой из них есть место для влюбленных. Осталось лишь влюбиться – разве дело? Растает время в треснутых ладонях. Остаться рядом – то, чего хотела, но то, что невозможное по сути.
Пусть я принцесса, ты пускай солдатик.
Я, как всегда, надеялась на чудо – надежда ничего не исполняет.
Пусть я актриса, ты пускай мальчишка из глубины Великого Кристалла. Пусть мы сошли с обложки старой книжки, ты все решил, и я с тобой осталась, как песенный аккорд, как солнце-блюдце.
Растает ночь на паперти рассвета. Прости, пока я не смогу вернуться, но я жива, когда ты веришь в это.
Елена Шилина (с)
Инсталляция Энтони Витфилда про жизнь / Алексей Рыбников - Лестница в небо
Выгнали. Взяли и выгнали чудеса. Бродят, угрюмо шатаясь, по тёмным улицам дикие сказки. В округе глядят, волнуются: всё-таки где-то на камень нашла коса. Если подумать, причина, наверно, есть: время едят, далеко не всегда удобные. Сказки становятся злыми, а были добрыми, в шумные стаи сбиваются там и здесь. Власти сказали быстрей отловить бродяг, выслали ночью машины со спецотрядами. Сказки опасность почуяли и попрятались, выли, как банши, нарушили сон трудяг.
В принципе, эта история о пути. Эта история о поездах и городе. И о девчонке с дурацким значком на вороте. Что с ней решило однажды произойти, чтобы лисицей по старым своим следам с места срывалась (чего вы носы повесили) и на вокзале стояла, махала весело длинным, в туман убегающим поездам. И поезда ей гудели на все лады, громко звенели ажурные подстаканники. Ветер советовал не поддаваться панике, раз не случилось пока никакой беды. После девчонка обычно брала такси или садилась в метро на ближайшей станции. Пахло цветами черемухи и акации, Моцарт играл, и Чайковский, и Дебюсси. Нет, ну конечно же, в жизни вообще не так. Слякоть, помойки, действительно отвратительно. В плен интернету сдавались путеводители. Грустная девочка шла, закусив кулак, гордая слишком — такую поди задень. Смело летели по рельсам её разведчики. Сказка была очень юной и опрометчивой. Бросилась прямо под ноги косая тень, страшно ощерилась — ну-ка, не тронь, кусну. Злая, худющая — зрелище, правда, то ещё. — Дай-ка поглажу по шерсти, моё чудовище. Думаешь, сдам или брошу тебя одну?
Первым заметил и сделал один звонок, что подобрали, не сдали, куда положено, рыжий мясник. Суд решение принял сложное: выгнали. Взяли и выгнали — знай шесток. Выгнали. Взяли и выгнали из людей. Девочке дали бумагу: ненастоящая. Сказка дежурит с ключом у почтовых ящиков: хочет открыток о синей ночной воде. И о домах, что недороги и низки. О колдуне, что излечит от косоглазия. О королях и капусте. С любой оказией весточки шлют дорогие проводники.
Эту историю странный бродяга сам выболтал мне, ухитрившись привлечь внимание. Девочка завтра уедет. И вся компания. А поездам — им что люди, что чудеса.
А никто и не понял, откуда она взялась и решили, что серая "свечка" всегда стояла. Обсудили загадочный случай, но как-то вяло. И ещё — рядом с ней у смартфонов терялась связь.
А никто и не видел, чтоб кто-то входил в подъезд, только дворник усатый гулял по двору степенно. И на крыше коты, и вообще ни одной антенны, и по странной традиции ветер всегда зюйд-вест.
Попытались расспрашивать дворника — он молчал, хотя, может, старик не умел говорить по-русски? И глаза его были, как после перезагрузки. Покрутились, поныли, отстали от усача.
А никто и не знал, почему горит в доме свет. Ну горит и горит, вот забота кому какая? Есть не просит, от важного дела не отвлекает. Ну ответят, а вдруг не понравится вам ответ?
А никто, вероятно, представить себе не мог, что, когда засыпали другие дома, то вскоре дом зажмуривал окна и видел большое море и луну, над заливом висевшую как замок. Видел — маленький мальчик, арбуз уронив с арбы, потянувшись за ним, засмотрелся на танцы скатов. Дом смеялся. Соленая память морских фрегатов не даёт ни единого шанса домам забыть, что они — белокрылые юные корабли, по ошибке, дурацкой причине сменили внешность. Но они корабли, до конца корабли, конечно, и уносит их вечная карта на край земли.
И однажды с утра, когда дворник убрал листву, он надел на себя бескозырку, бушлат, тельняшку. Подмигнул, залихватски присвистнул и дал отмашку — мол, чего ты застыл, между прочим, тебя зову.
Покачав горделиво балконами, дом поплыл. Занавески надулись огромными парусами. Капитан усмехался в усы, и его усами восхищались украдкой русалки из-за скалы.
А никто не заметил, что жизнь повернулась вспять. Через год это место уже заросло кустами. Прибегали, орали коты, но, увы, с котами городские проблемы не принято обсуждать. Дом и дворник пока не решили в пылу бесед, где проляжет их курс, где коснется Нептун трезубцем. Если очень по людям соскучатся, то вернутся. Говорят, что дома возвращаются. Но не все.
За окошком белым-бело, время движется к Рождеству. Шеф собрал за одним столом самых главных по волшебству. В рюмках плещется не вода, чтоб спокойствие сохранять.
— В нашем городе, господа, неприятности. Да, опять. Не соскучились? Очень жаль. Надо быстро решить вопрос. Что там есть у кого: скрижаль, зелье, посох, печаль, невроз. Сорри, мальчики, понесло. Вероятно, сказал не то. В переулках таится зло. Злей не видел ещё никто. Понимаю, плохая весть. Пригодится любой предмет. Добровольцы, наверно, есть? Добровольцев, конечно, нет.
Шеф серьезен, циничен, хмур, чуть рассержен и неженат. И качается абажур, и блаженствует тишина. Кларк — отрада седых матрон и любительниц красоты — тычет пальцем в соседа: он? — А давай, дорогуша, ты.
Кларк выходит, чеканит шаг, у него невесёлый смех. Он выносливый, как ишак, он действительно лучше всех. И его задолбали все — мы в тебя очень верим, Кларк. Да, особенно тот сосед. Стать бы маленьким, словно кварк, раствориться в толпе, пропасть, не отсвечивать, не шуметь. А не лезть к преисподней в пасть и вообще позабыть про смерть. Кларк в разведку идёт — не в бой. Зло хохочет из-за угла. Как же трудно не быть собой, если сильно боишься зла.
Кларк не воин и не герой, он волшебник, и это плюс. Вечно возится с детворой, но признаться, мол, я боюсь — для него перебор уже. Мысли крутятся в голове. Кларк доходит до гаражей, он сворачивает левей, в переулок (ау, бандит) и летит, как снаряд во тьму, понимая — ну вот, летит. Ощущая — хана ему. Окончательно, насовсем. На другой стороне земли бродит Кларк, и ему лет семь. Облака над ним, журавли. Абсолютно неведом страх и сомнения, что потом. Кларк волшебник, не дым и прах, всемогущ. У него есть дом, мама, ёлка, подарков воз, Сабля, пушка и вострый меч. Их должны принимать всерьез, опасаться подобных встреч переулки, где, правда, тьма (рядом старые гаражи). Кларк мечом тренирует взмах. Мрак трясется, вопит, дрожит. Кларк глядит на мальца в упор (с шумом рушится пьедестал). Очень стыдно, что с неких пор Кларк намного трусливей стал. Прислонившись спиной к стене, растекаясь, как молоко, просит Кларк: ты поможешь мне? Улыбается Кларк: легко.
За окошком почти рассвет. Шеф доволен — какой успех. Кларку сорок волшебных лет. В семь — он точно был лучше всех.
Мистер Н. адвокат, мистер в самом расцвете лет. Сбережения в банке, квартира с прекрасным видом. Идеальный порядок в комоде и на столе. Н. рисует картины: беседка плющом увита, мальчик ловит звезду, на зелёной скале маяк. Это хобби, приятель, отличное, кстати, хобби. Мистер Н. увлечен рисованием, как маньяк, но он не был в Австралии, в тундре, в пустыне Гоби. И сюжеты, и краски берутся из головы. Это лучшее в мире хранилище, сейф, ячейка. Собирался в июне в Италию, но увы, не собрался, зато обзавелся солидным чеком.
Мистер Н. холостяк, закаляют таких года. У него есть любимая женщина, секретарша. В понедельник домой возвращается, и тогда понимает, что стал он гораздо умней и старше. Неужели карьера и слава зашли в тупик? Да и деньги не радуют. Сколько их надо, мистер? На немытом стекле фонари оставляют блик, в трубах ветер свистит. Человек различает в свисте, что он небо коптит, и коптит прямо очень зря. Всё бессмысленно. Мистер по-прежнему нолик, сошка. Ночь летит в человека, взрывается, как снаряд. Мистер чуть ли не плачет. На зов прибегает кошка:
— мяу-мур, — говорит, — драгоценный мой мистер Н. Ты устал, ты разбит, ты не выспался, не иначе. В человечьей башке натурально бардак и тлен. А потом ещё лапу на сердце кладет кошачью. Мистер Н.закрывает глаза. Чудаку легко. Видит сон — он лежит на ковре, он красив, как демон. Он усат и хвостат, и его зовут Мистер Кот. У него, толстопузого, только одна проблема, что шершавыми лапами трудно, чего скрывать, облака рисовать, для людей сохранять моменты. Кот играет с клубком, забирается на кровать, не читает газет. Обожает их драть на ленты. Не исследовал суть мироздания, но похож на мудрейших из мудрых, философов, аксакалов. Мистер Н. улыбается — в суд за меня пойдёшь? Ах, сходи, мистер Кот. Я пока порисую скалы.
Утром мистер зевает и думает: ну дела, за назначенной спешкой про сон забывает тут же. Кошка твёрдо уверена в том, что она смогла, что хозяин забавный зануда. Вообще не тужит, дремлет возле камина, округлая, как луна. Кошке снится нарядное платьице, шарф с камеей. Её бабка жила у могучего колдуна, и поэтому внученька кое-чего умеет. Не на крыше орать, не выманивать крыс из нор, не выпрашивать — вот унижение — вкусный ужин. Правда, нужен партнёр. Вот хозяин плохой партнёр, а хороший (ну кот) — извини, человек, — разбужен. Не получится — будет досадно весьма. А вдруг? Кошке снится, что новая жизнь ей пришлась по нраву.
Мистер Кот, между прочим, уже кандидат наук, щеголяет в плаще, увлекается римским правом. Если нужно бороться за правду, то кот готов. Негодяев, мошенников кот презирает сильно. В целом мире нигде убедительней нет котов. Мистер Н. ему носит консервы из магазина. Мистер Н. просто счастлив, и пахнет сырой листвой его старый растянутый свитер в весёлых пятнах. То есть правильный Н., то есть внутренний Кот — живой. Даже голос чуть-чуть басовитый, вполне приятный.
Ничего я не вру. Ты сначала поди проверь. Попытайся, приятель — чертяку помянешь всуе. Бродят в городе слухи, что славно живут теперь: Мистер Кот адвокат, знаменит. Мистер Н. рисует. Через год его мама родная не узнаёт, когда Н. себя к маме привозит, потом увозит. Секретарша работает музой, и он её заставляет подолгу сидеть в неподвижной позе. Ты, естественно, спросишь: какая у кошки цель, ей зачем конкуренты? Смеёшься, весёлый дурень? Кошка мистера Н. начала изучать Excell и стучать коготками по новой клавиатуре.
Мадам, Вы обознались — я не волк. Обычный спецагент и полицейский. Пока в шелка сморкаются принцесски, я помню про одиннадцатый полк. Дорогу помню, и реки изгиб. Деревню взял отряд головорезов. Кричали дети, лязгало железо. Товарищ ранен, командир погиб. А я слегка контужен топором. Мы славно бились, хохоча зловеще, как бьются за своих любимых женщин. Потом запомнил поезд и паром.
Я был один, и я же был таков. Меня мутило. Пахло чем-то острым. В госпиталях выхаживали сестры, пошли им, небо, лучших женихов. Здесь тихо, колоколенка вдали, а мы забыты богом и народом. Вот так, мадам, и выглядит свобода: я вам про Гойю, вы мне про Дали. Возможно, это даже ничего. Прошу, мадам, оставьте телефончик, не уходите — бой ещё не кончен. Я точно не заканчивал его.
Душа моя, надеюсь — Вы добры, не станете над копом насмехаться, я сам противник тупости и хамства, не нарушаю правила игры. Нормальный парень, избегаю свар. Вчера узнал — ужасная неделя — хозяйка вновь открытого борделя таскает в лес награбленный товар.
О нет, мадам, отнюдь не пирожки, тут на кону стоят большие куши. Воровка по ночам сбывает души. Мне одному сражаться не с руки, но лес — со мной, и он меня хранит. Я вырос в нём. Родители мечтали, чтоб я горячей не коснулся стали, не стал внутри холодным, как гранит. Сыночек повзрослел, надел броню, сейчас сменил её на униформу. Порой я пью. Поверьте, знаю норму. Мадам, я не прощаюсь. Позвоню.
Пора спешить, у Шапки вызволять (а если смерть — то сразу, без мучений) любителей опасных приключений: корсара, мушкетёра, короля. Ненастоящих, впрочем, как смотреть. Мадам, в объятьях хмеля и муската мужчины все немножечко пираты, разбойники и короли на треть, ударники натянутой струны, летящие, куда подует ветер. И дровосеку надо бы ответить за друга, командира, остальных. Я посещал бордель. Увы и ах. Охранники такие — просто зайки — меня не допустили до хозяйки, они при связях, рациях, чинах. Хозяйка — из отпетых дьяволиц. Беретик ярко-красный, волос рыжий. Бабуля — скупщик, душами барыжит. В цене предполагаются нули.
*** А за углом, где лавочки и сквер, — улыбчива, беззуба, тугоуха, стоит благообразная старуха и перезаряжает револьвер.
Напялив джинсы и толстовку в тон, легко закинув на плечо рюкзак, на облако выходит Фаэтон. Садится в черный папенькин "крузак". Летит, и вместе с ним летят века. Кометы пролетают рядом с ним. Сегодня Фаэтон наверняка найдет судьбу среди прелестных нимф.
Встревоженная мать звонит отцу: поговори с ним, милый, по-мужски. Отец устроит взбучку наглецу. У Фаэтона разные носки, в багажнике амброзия и мед, внутри весна, сомнений — ни следа. Зачем он мчится, кто его поймёт, ему семнадцать — это навсегда. И вон река, и камушки на дне, и зелен луг, и василькова даль. На небе — вот удача — камер нет, поэтому бог давит на педаль. Но почему-то, как бы он не гнал, машина начинает падать вниз. Под ним чужая стылая страна. Аттракцион и каменный горнист. И город, накопивший миллион усталых ожидателей суббот.
Букашкин Фёдор не осведомлен о графиках внеплановых работ. Букашкин Фёдор — юн и бородат, любитель погонять на скоростях — садится в чёрный новенький "Фиат" и едет в город, пальцами хрустя, наматывая день на колесо. Задекабрело, снега намело. В багажнике у Фёдора не сок, в календаре двадцатое число — у друга детства шумный юбилей, зазнался парень, тоже мне звезда. Букашкин, пролетая вдоль аллей, на юбилей боится опоздать, упрямо повторяя: подождут. Качается собачка-оберег. Взмывает в воздух Федя, и вот тут навстречу обалдевший древний грек на крузаке распугивает птиц. Да полно — сам пугается на миг. Машины точно круче колесниц, но боги продолжают жить с людьми, ругаются, поют, берут кредит. И на дороге в шлеме золотом встаёт папаша Гелиос. Сердит. Встаёт папаша Фёдора. В пальто.
В застывшем хороводе юных лип метель гуляет в белом парике. Букашкин-старший пишет на Олимп: Бог Солнца, собирайся на хоккей. И воздух, словно мятное драже, и сонный город по уши в зиме. Две чёрные машины в гараже помигивают фарами во тьме.
А его зовут Ричи. И он овдовел недавно. Но у Ричи есть дочка, и сам он ещё не старый. Когда Ричи танцует на кухне — похож на фавна. Когда Ричи грустит — неизменно берет гитару и чего-то там тренькает, тихо и вдохновенно. Когда Ричи поёт — за спиной вырастают крылья. А работает он постоянно в ночную смену, возвращается утром, окутанный сонной пылью и приносит подарки: заколки, открытки, банты, заводную звезду, чтоб украсить небесный купол. Промышляя успешно сновидческой контрабандой, по дешёвке сбывает ненужное перекупам. Ричи скверный мошенник. Однажды его поймают: у вещей, принесенных с изнанки, большая ценность, но они исчезают. — Мы город покинем к маю, — улыбается Ричи. Уверен на сто процентов. Дочь волнуется. Папочка выглядит утомлённым. Когда Ричи уставший — он года на три стареет. Наконец он приходит со сказочным красным клёном. Говорит: собирайся давай. Говорит: быстрее.
Чемоданы готовы. Давно присмотрел в деревне развалившийся домик с худой деревянной крышей. Дом довольно убогий, но там же вокруг деревья, а в лесу на горе — сыроежка, маслёнок, рыжик. В темноте можно шастать по снам. Не за деньги — в гости. Лопать призрачный торт и совсем не беречь фигуру. Когда Ричи берет в оборот молоток и гвозди — он похож на великого зодчего или гуру. Здесь никто и не слышал о бывшем контрабандисте — Риччи точно не он. Дочь из сна притащила ласты (говорил ведь — нельзя). Клён к зиме не теряет листья. Он же сон, вероятно, погода над ним не властна. Остальное в порядке, обыденно, прозаично: мягкий хлеб на столе, и зима впереди, и лето. Что готовят они — это точно не знает Ричи. Кстати, дочь белобрыса, курноса, зовут Джульетта. Когда Ричи читает ей книжку — читает в лицах. Когда думает Ричи о прошлом — он весь на нервах. Правда, спит как убитый. Ему ничего не снится. Только сказочный клён вырастает почти до неба.
