Если кратко, то гламур – это то, кем ты являешься в обществе, какой образ формируешь в глазах других (а казаться ты должен человеком намного лучше себя настоящего, таковы правила современного мира). А дискурс – это сублимация гламура, то есть это те намерения и цели, которые ты вряд ли сможешь осуществить в своей жизни и которым пытаешься придать хоть какую-то реальную, внешнюю форму через гламур.
Одна идея из книги "Ампир В" В. Пелевина
Глубокое волнение, пробужденное печалью и любовью, все сильнее овладевало мной, рвалось наружу, требовало своих прав, хотело жить, взять верх над всем.
«Джейн Эйр» Charlotte Bronte...
Неверный свет Луны синонимом обмана Включен в орнамент сна, и строится сюжет, Как движется Луна – таинственно и странно, Теряясь в облаках, лия тревожный свет.
Властительница снов, царица подсознанья! Как мотыльков – к огню, как в землю – семена, Влечет людей инстинкт в стремленьи к обладанью. Сомнамбула-душа, когда зовет Луна.
Владычица морей, приливов и отливов! Не противостоять, а быть волной в волне! В гармонии с Луной открыты перспективы И древних знаний свет – связь судеб и планет.
Душа еще питает космос тела, Но помнит о пространстве без предела.
Наталья Коноплёва -Юматова. Из цикла Великие Арканы Таро. Аркан 18. Луна
Ты хочешь, чтобы я была твоей собственностью, чтобы я не критиковала тебя или не имела собственного мнения. Ты хочешь, чтобы я просто была твоей вещью! Нет уж, благодарю покорно! Если тебе нужно именно это, то полно женщин, которые с радостью дадут тебе это. Есть множество женщин, которые лягут на землю, чтобы ты прошел по ним – вот и иди к ним, если это то, что тебе нужно, иди к ним.
Дэвид Герберт Лоуренс. Женщины в любви
Отредактировано Дмитрий Ленин (2023-02-23 13:34:54)
Жёлтых огней горсть в ночь кем-то брошена Я твой ночной гость гость твой непрошёный Что ж так грустит твой взгляд в голосе трещина Про тебя говорят странная женщина
Лариса Рубальская. "Странаня женщина". Избранное.
Странная женщина - Мария Метлицкая. Избранное.
В номере было холодно и выстужено и дуло из всех щелей. Нина села на кровать, накинула на себя одеяло и разревелась. Сколько унижений может вынести человек? От всех, с самого детства. От вредной мачехи, истеричной классной. От заказчика, худсовета. От мерзкой хамки официантки. От кондуктора в автобусе. От паспортистки в жэке. И наконец, от самого главного человека в своей жизни – самые большие унижения. От которых она, кстати, и сбежала в этот забытый богом городишко, в этот унылый пансионат для «творцов», выбить путевку в который тоже оказалось еще каким унижением. Путевки давали с огромным одолжением. Сначала – бесконечная очередь. Потом – комиссия и рассмотрение заявления. Дурацкие унизительные вопросы. Но все равно попасть сюда считалось удачей и почти благом, несмотря на холодные номера, серое постельное белье, жесткие солдатские одеяла, нищенскую кормежку и откровенно вороватый и хамоватый персонал. Путевку давали на два месяца – а значит, два месяца можно не думать о куске хлеба, об оплате счетов за электричество в мастерской. О непостоянных и капризных заказчиках. К тому же здесь выдавали (бесплатно, разумеется) глину, холсты, подрамники, краски, кисти, разрешали пользоваться муфельными печами. Здесь не было крикливых детей, сварливых тещ и жен и хронически недовольных мужей. И еще было чудное озеро, где когда-то развлекался длинноногий царь-подросток со своими «потешными» суденышками, что стало предтечей его дальнейшей великой судьбы. К озеру исправно возил немногочисленных туристов маленький паровозик со смешным названием «кукушка». Да и в городишке, как водится, нищем и убогом, тоже была, конечно, своя среднерусская прелесть. И покосившиеся домишки в один этаж с геранью на окнах и толстыми полосатыми котами на подоконниках, и потрескавшиеся резные наличники, и неровная брусчатая мостовая. И заброшенный монастырь с высокой и гордой колокольней. И добродушный, неприхотливый, смешно окающий сильно пьющий народец, полный непонятного оптимизма, не забывающий, впрочем, клясть при этом свою горькую судьбу. В самом доме затевались бесконечные романы и порой кипели нешуточные страсти. И даже, несмотря на, казалось бы, размеренность жизни, случались и истинные драмы. Но Нине это было вовсе ни к чему. Ведь именно от драм и страстей ей хотелось укрыться и отдохнуть – хотя бы на пару месяцев. Она налила в литровую банку мутноватой и желтой воды, еще раз тяжело вздохнула и воткнула кипятильник в розетку. Опять села на кровать, накинула одеяло и стала ждать, пока закипит вода. Но вода и не думала закипать. Нина потрогала кипятильник и сказала вслух:
– Сдох. И ты, гад, против меня!
И снова громко, в голос, разревелась. Подумала, что выпила бы сейчас крепкого и сладкого чаю и съела бы бутерброд с белым хлебом и докторской колбасой, а потом легла бы в кровать, укуталась в одеяло и блаженно закрыла глаза. Но чая не было, увы, и докторской колбасы, кстати, тоже. Значит, придется жевать всухомятку черный хлеб, а завтра непременно разболится желудок – ну, это уж как водится! Нина медленно раскачивалась на кровати и тихонько подвывала. В Дом творчества она сбежала от своего утомительного, тянущегося, как старый клей, затяжного и бестолкового романа, измучившего и вконец измотавшего ее за долгих четыре года. Предмет ее страданий был глубоко и устойчиво женат, имел двоих детей и радостно сообщал Нине, что останавливаться на достигнутом они с женой точно не собираются. Он был довольно успешный живописец, в последние несколько лет неожиданно и быстро ставший популярным, нещадно эксплуатируя псевдорусскую тему, которая потихоньку начала входить в моду. Жена его, высокая волоокая красавица, дом вела умело и грамотно: нужные люди, красивые вещи, обильные столы… Спецшколы, музыка и бассейн для детей. Уверенная, четкая, собранная женщина. Надежный тыл и оплот. Лучше жены не найти. И он и не искал. Что его связывало с одинокой, неустроенной и вечно тоскующей Ниной? Духовная общность – он любил точные формулировки. Жена его была далека от терзаний и творческих мук. Наверное, ему было необходимо нечасто, примерно в две недели раз, зажечь в полуподвале мастерской свечи, налить в узкие бокалы (эстет) вина, взгрустнуть и задуматься о смысле жизни. И чтобы рядом непременно была женщина – тонко чувствующая и, безусловно, влюбленная. Читающая, например, печально и нараспев Ахматову или Блока. И чтобы тихо, чуть приглушенно, звучала музыка – Брамс или Вивальди.
Отредактировано Дмитрий Ленин (2023-03-03 19:58:53)
Над землей — мороз, Что не тронь — всё лёд, Лишь во сне моём поет капель. А снег идёт стеной, А снег идёт весь день, А за той стеной стоит апрель.
Виктор Цой - Апрель. Избранное.
Самое солнечное утро в этой весне... Тихое и спокойное, радостное и яркое, заставляющее смотреть только на тени. На солнце снег блестел ровно и морозно. Воздух свободный вился струйками шума. Вливается постоянно солнечный свет к местности и как-то плоско уходит через даль. Днём сырой и голубой, близко от тебя голубой воздух; на плотных снежных дорогах лужи, а серые теплые предметы не являют контраст снегу, и тепло от шума, от всей сразу местности, но словно сбирается оно солнцем к себе, и солнце уже скоро заходит за горизонт... И вновь чуть морозный воздух, но какой-то редкий, низко соединяет местность... На сегодня битва тепла и холода окончена, а что ждал ты? Нет, не победы, от любого события, явления ты ждешь иного... В сумерках объем виденного становится больше в себе.
Анатолий Марасов - Этюды о природе. Весна. Избранное.
Упадёт белый снег расставанья, Только ты обещай на прощанье Быть счастливой в своей сказочной стране
Андрей Губин - Птица
Смотри, облака плывут неведомо куда и как они прекрасны, как сама жизнь. В облаках живёт тайна, загадка и очарование, они наполнены покорностью и нежностью, ветрами странствий, ароматами вечности и мироздания. Облака заряжены бунтарством и скрытой угрозой, непредсказуемостью и стремительностью. Они радуют тихим шепотом дождя в листве деревьев, который успокаивает, умиротворяет и хочется слушать его бесконечно долго. А сердитые облака могут и побить тугими и хлёсткими нитями дождя. Где вы зарождаетесь, в каких краях, вечные и бездомные странники, изменчивые и непредсказуемые...
... Я с удивлением смотрю на тебя…и не узнаю – серьёзного и строгого человека. Ты улыбаешься мне застенчивой улыбкой, киваешь головой и продолжаешь рассказывать о зарождении любви к облакам...
... Чем дольше смотришь на облака, тем настойчивее рвётся воображение на волю, властно уводя тебя в страну сказок, грёз и мечты. Иной раз не успеешь восхититься созданными образами, а они уже растаяли бесследно, как будто их и не было. Иногда облака прозрачные и нежные, как тончайший серебристый шёлк, сквозь который ярко светят звёзды и таинственная волнующая загадка. А как не вспомнить день вчерашний? В небесной лазури гуляли тонкие ажурные облака похожие на светло-синий туман. В неторопливом движении они небрежно-величественно накидывали на поля, луга и долины тень - лёгкую полупрозрачную шаль, прошитую золотыми нитями солнечных лучей. Любая красавица мечтает о такой шали , - неправда-ли, - спрашиваешь ты...
Эрна Неизвестная - Влюблённым в облака. Избранное.
Багама, Багама-Мама, Я влюбился в «Boney M», Багама-Мама, Багама, Багама-Мама, Я скучаю по тебе, Багама-Мама
Их голоса нам помогали в час разлуки, Родными стали их горячие сердца, И уходила темнота зловещей скуки, Теперь никто не помнит эти времена, И загораются глаза как много лет назад, И знаю — с нами все душой, И каждый человек услышать рад, Той музыки мотив простой
Группа "Кар-Мен" — Багама-Мама (Отрывок)
ЗВУКИ МУЗЫКИ
Кто-то увёл мою конфетку. Мою сладкую Светку-конфетку. Совсем недавно я врубал ей «Алису» и она прыгала от восторга, а сегодня заявляет, что ей нравится «Скорпионз». Фу, какая гадость эта ваша заливная рыба! Я не злой - «Скорпионз» так «Скорпионз», на здоровье, пусть хоть "Бони М", но почему так быстро? Строили планы, собирались мотануть в Одессу, бродить по Дерибассовской и разговаривать с еврейским акцентом, и вдруг - бац - бей посуду, я плачу. Я не вредный - не нравиться «Алиса», ну и не надо, но нельзя же так сразу, даже не помахав рукой «пока». Я теперь буду волком - кушать Красных Шапочек вместе с бабушками и охотниками или стану медведем - шатуном. Все спят и лапу сосут, а шатун бродит бесцельно и воет от тоски. Эх, жизнь - жестянка! Я не эстетствующий сноб - могу слушать «Алису», а могу и не слушать, но уж «Скорпионз» не буду слушать точно. Зачем глумиться над психикой? Так что, гуд бай, Америка, возьми банджо, сыграй мне на прощанье.
Спаси меня, пожалуйста, спаси! Мне без тебя так мало кислорода... И стало слово «грусть» мужского рода, Хотя никто об этом не просил...
Для счастья, знаешь, множество причин... Вот только нет тебя со мною рядом... Здесь не помочь любимым шоколадом – Тоска имеет высший ранг и чин.
Четвёртый день подряд идут дожди, А радуги всё нет, как нет и чуда... И можно скоро потерять рассудок, Сжигая сердце бесконечным «жди».
Спаси меня, пожалуйста, спаси! (Избранное) Автор: Ольга Печорина
Ко мне в гости пришла Грусть, она присела на краешек дивана и спросила спокойным и ласковым голосом:"Ты не против, если я тут тихонько посижу с тобой?"....
Я ей ничего не смогла ответить.
Как мне смотреть ей в глаза, когда в этом холодном водовороте мыслей можно увидеть то, чего ты боишься?
Как мне с ней разговаривать? Я не хочу, чтобы она лезла в мою жизнь. Грусть делу не поможет. Она обязательно приносит с собой баночку слёз или какое-нибудь очередное воспоминание, из-за которого у меня учащается пульс, и сердце неровно бьётся.
Сегодня Грусть была одета в чёрное шифоновое платье. И пришла не по своей воли.
- Почему ты вызвала меня? - спросила она с ухмылкой. - Неужели ты хочешь всё усложнить? - Нет... - беззвучно прошептала я. - Ты же знаешь, что я так просто не уйду. По крайней мере, пока сосуд, в котором я принесла твои слёзы, не опустошится.
Я хотела ей ответить, но комок боли подступал к горлу...
Она прикоснулась рукой к моей голове, и я закрыла глаза и увидела картинку.
День. Где-то часов 12 дня. Я в голубом платье. За его спиной рюкзак. На моих глазах слезы. Как мне тебя отпустить? Надолго... Надолго...
Она прикоснулась своей второй рукой к моему плечу.
На меня обрушился поток воспоминаний. Ссоры, крики, ругань, плохие слова, несогласие, обиды... Как можно так бесполезно расходовать время, которое можно потратить на приятные вещи?
Когда я открыла глаза, то осознала, что вся боль, которая таилась у меня в сердце и в мыслях, исчезла... Грусти вокруг не оказалось, но в голове я отчетливо услышала: "Научись не делать ошибок прошлого. Цени время проведённое с любимыми людьми. Иначе я не буду твоей гостью, а буду жить с тобой. А это значит, что ты будешь одинока."
Гостья по имени Грусть проза Автор: Евгения Баррелье
Ты со мною был холоден слишком. Слишком голоден, опьянён, одурачен. Был глупым влюблённым мальчишкой. Не прав и неискренен, неоднозначен. Раздражительный тон по вискам разливался разноголосым эхом. Тот взгляд в свете ночного фонаря счастьем сверкал. Обратные чувства, пробуждённые раскатистым смехом. Как жаль, что тогда, ты не знал, что ветром осенним слова, как листьями утащит. Руки родные друг друга грубо отвергнут И на свалке окажется день тот пропащий. Звуки праздного салюта гулко в небе треснут, В глазах твоих искрами взрываясь. Сейчас с тобою будто вместе, В душе крича, снаружи улыбаясь. Как буква в бесконечном тексте, Ты потерялся в этом мире боли и ошибок. Нужны ли людям их заветные мечты, Лишённые превосходства и улыбок.
Ты со мною был холоден слишком (Избранное) Автор: Мари Розенберг
Индейцы Майя говорили, что первые две колибри были созданы из небольших перьев, оставшихся от других птиц. Они получились крошечными, и сотворивший их Бог был настолько доволен, что решил сыграть красивую свадьбу.
Первыми появились яркие разноцветные бабочки. Затем цветочные лепестки усыпали ковром землю, а пауки из своей серебристой паутины сплели свадебную дорожку. Солнце послало вниз свои лучи, и в их свете жених ослепительно засиял переливающимися красными, голубыми и зелёными красками. Приглашённые гости видели, что, как только он отворачивался от солнца, его перья опять становились такими же серыми, какими и были изначально созданы. Жених хотел покорить сердце невесты, но она огорчилась, видя его скучный образ в тени. Тогда он взмыл в небо, раскрывая крылья под лучами, снова окрашиваясь в яркие цвета.
Невеста–колибри полетела за ним, и они закружились в красивом разноцветном танце. Так кружились они долгие–долгие дни, пока, наконец–то, не решили спуститься на землю…
Я думаю, каждому человеку хоть раз снились приятные сны. И неважно, что вы видели в этом сне. Это могли быть маленькие милые пушистые котята, играющие друг с другом. Или ваш любимый шоколадный торт, который можно есть без остановки и не потолстеть. Или необитаемый остров, шум океана и шелест пальм над головой. Каждый человек хоть раз в жизни испытывал то ощущение, когда не хочется просыпаться. Вот и я сейчас сплю и не просто вижу, а физически ощущаю прекрасный сон с лёгким эротическим подтекстом.
Господи, что я здесь делаю? Как меня вообще пригласили на это собеседование? Мне всего восемнадцать, у меня нет образования и весь мой опыт работы сводится к раздаче рекламных листовок на улицах.
Ну что ж, посмотрим на вас, Александр Сергеевич. Похоже, вы эксцентрик.
Я сделала несколько шагов и подошла к двери. Робко постучала, но ответа не услышала. Дёрнув ручку, которая плавно поддалась моей руке, я открыла дверь.
– Входите, – услышав приятный мужской голос, я делаю шаг вперёд.
Я встала на пороге, переминаясь с ноги на ногу. Оглядела помещение с панорамными окнами и тёмным ковролином на полу. Впереди, у окна, стоит большой чёрный стол, а за ним, спиной ко мне, и лицом к окну восседает широкоплечий мужчина. Волосы у него тёмные, я бы даже сказала, почти чёрные, но, когда на них падает дневной свет, они отдают лёгким серебристым отблеском седины. Совсем чуть–чуть.
Кресло вместе с мужчиной, видимо, Александром Сергеевичем, медленно поворачивается и на меня смотрит пара тёмно–карих глаз. По спине пробегают мурашки, и я невольно сжимаю кулаки.
Странные глаза. И реакция у меня странная.
А сам он красивый. Волевой подбородок, высокие скулы и лоб выдают деспотичный характер. Губы не полные, но аккуратной формы. На вид ему не больше тридцати с хвостиком, но лёгкая седина на густых волосах сбивает с толку. Из–за неё практически невозможно визуально определить, сколько ему лет. Возможно, он старше, но следит за собой.
– Присаживайтесь, – будущий босс кивает на кресло напротив себя, и бросает взгляд на меня, оглядывая снизу–вверх. Он надменно вскидывает бровь, и мне хочется поморщиться, – Вас не предупредили о дресс–коде? – Что? – бормочу я, устраиваясь на кресле.
Оно такое широкое и мягкое, что я своим детским телом просто тону в коричневой кожаной обивке.
– Вас не предупредили, как одеться на собеседование? – говорит он настойчивым голосом, и хмурится.
На его лбу пролегает морщинка и это придаёт ему очень строгое выражение лица.
– Нужно было одеться как–то особенно? – тихо отвечаю я вопросом на вопрос, и чувствую себя полной идиоткой.
Конечно, Алиса. Только ты могла прийти на собеседование в джинсах. Не могла позаимствовать брючный костюм у матери. Хорошо, хоть мозгов хватило, волосы убрать в простой пучок на затылке и рубашку надеть.
– Это собеседование для приёма на работу. На них не принято приходить в джинсах, – он брезгливо морщит нос, а я уже готова встать, и бежать без оглядки.
Но через секунду его взгляд меняется, и он снова осматривает меня, задержавшись на моём лице. Точнее на губах. Потом его глаза поднимаются и смотрят прямо мне в душу.
Да–да, именно так. Их цвет, он какой–то странный. Он настолько тёмный, почти чёрный, но в то же время переливается оттенками тёмного дерева. Как дверь венге (*) в это помещение.
– Насколько мне известно, я подавала заявку на место бармена, а не вашей секретарши, – раздражённо процедила я, – И да, меня не предупредили, что я должна быть в вечернем платье.
Он рассмеялся очень приятным глубоким смехом так внезапно, что я подпрыгнула на кресле. На первый взгляд, трудно представить, что этот человек вообще умеет смеяться.
(*) Как дверь венге - Цвет венге. Это тёмно-коричневый оттенок, ближе к чёрному, с серым отливом. У венге дизайнеры выделяют несколько разновидностей: — Мелинга. Относится к холодной гамме в среднем тоне. Это цвет, приближенный к чёрному кофе и тёмному шоколаду. Под тон чёрный, под ярким искусственным светом отдает болотно-зелёным. — Цаво. Это оттенок тёплой гаммы среднего тона. Цаво выбирают для комнат, окна которых выходят на юг, так как важно, чтобы в помещении было достаточно естественного освещения, иначе комната будет выглядеть слишком мрачной.
Есть же мех искусственный, шейте из него, Себе наряды зимние. Жизнь важней всего.
...
И моль травить не надо, пусть себе летает, Пусть вид её крылатый, дальше процветает. Коль вы венец природы, гуманность проявите, Ей свитер свой из шерсти, старый подарите.
Довольная моль в комнате летает (Отрывок) Автор: Shandr
И он с цветами под пальто придёт сказать тебе про то..
(извините, уважаемый Трофим) Я твои прочитала сейчас стихи И поймала себя на престранной мысли: Захотелось погладить пальцем твои виски И услышать пульс непрерывной жизни. Этот жест, пусть с нежностью - но не страсть. Лишь желанье мирам твоим быть причастной. Тем мирам, где радость грустить не даст, И где солнца свет - господин всевластный.... Не затрону, мимо опять пройду, Лишь ладонь скользнет по стеклу окошка. Как всегда, в сторонке, не на виду, Помолчу, взгрустну, но совсем немножко...
ЗАХОТЕЛА ПОГЛАДИТЬ ПАЛЬЦЕМ ТВОИ ВИСКИ Автор: Просто Икока
Меня собрала Иванна. Она рассыпала цветы по холодной неровной поверхности стола, нещадно исцарапанного ножами и другими кухонными приборами. Мягкими тёплыми пальцами прикоснулась к каждому стебельку. Соединила ветки душистого самшита и неровно гранёные стебли синеголовника. И уже в это сизо-зелёное облако из острых коготков и овальных листьев уместила две белые розы. А к ним — белые анемоны с бордово-чёрной пушистой сердцевиной и резными листьями на гибких стеблях.
Грубыми кухонными ножницами Иванна подровняла стебли. Обернула меня рыхлой крафтовой бумагой и подвязала широкой жемчужно-серой лентой. Мне стало тепло и ясно: «Всё вышло как надо. Я ровно такой, каким должен был быть». Иванна придирчиво осмотрела меня. Повертела так и эдак. И убежала. Я слышал, как за стенкой рвётся бумага и шуршит карандаш. Иванна свернула записку трубочкой и подвязала шпагатом. Погрузила её в самую глубину между листьев и стеблей. Теперь внутри меня изящными буквами зудело одно-единственное слово.
Катерина принимала клиентов в здании, построенном для церковных нужд в XIX веке. Кабинет был настолько тесен, что по запаху можно было угадать завтрак собеседника напротив. Зато потолок был высоким.
Иванна пришла ровно в назначенное время. Постучалась, проскользнула в кабинет и села на краешек кресла. Обеими руками она прижимала к груди круглый букет с колючими голубыми репьями и белыми цветами, похожими на широко распахнутые глаза. Неровные ложа ногтей с карминным контуром и заусенцами выдавали склонность к самоедству.
— Как вы? — выдержав паузу, спросила Катерина. — Сегодня мне снился сон. Меня переполняли чувства. Они капали на землю и превращались в яркие цветы. Я шла по городу к вам, и вокруг меня расцветал дикий сад… — Вы испытываете много чувств? Какие-то из них актуальны здесь и сейчас? — Не знаю. Я была такой живой в этом сне, что не хотела проснуться! А здесь с вами… и всю мою жизнь… мне так одиноко. Пустота и бесчувствие. — Пустота и бесчувствие… Какой контраст с садом, который вы описали! Я смотрю на вас и… Тут капля.
Катерина засуетилась. Резким движением выдернула из картонной коробки салфетку и протянула Иванне. Та будто не заметила этого.
— Кажется, это вам. — Она выставила цветы перед собой живым щитом. Пальцы Иванны, пухловатые, со множеством складочек, сдавили стебли так, что стало тяжело дышать. Коготки синеголовников потянулись к салфетке.
Катерина молча откинулась на спинку кресла. Отложила салфетку на стол. Огладила колени, поправляя юбку.
— Мы обсуждаем это не в первый раз. Вы знаете, я не приму его.
Подбородок Иванны дрогнул едва заметно. Её взгляд из-под густых, лихо гнутых бровей стал настолько неподвижным и жёстким, будто пытался удержать Катерину на месте, если та соберется бежать.
— Я знаю, — сказала Иванна, укладывая букет на руки, как младенца. – Это была проверка. Я сегодня чу-у-удесно. Гляньте, какой букет! Думаю, мне нужно стать флористкой.
Прозрачно-зелёная капля, которая ютилась между ворсинками блузки, лопнула и пропитала серый сатин бесформенным пятном.
И вот я в чёрном шуршащем пакете посреди ажурной пластиковой корзины мусорного ведра. Упираюсь кончиками стеблей в банку со склизкими остатками йогурта. Пытаюсь выбраться из вороха скомканных солёных салфеток. Беззащитно торчу цветами наружу. Размокаю бумажным сердцем с графитовым словом. Иванна оставила меня, а Катерина отвергла.
Вдруг холодные гладкие руки подхватили меня. Округлый блестящий кончик носа окрасился чёрной пыльцой. «Выкинула? Ну как так?! Обсужу на следующей сессии».
— Привет, Макс.
В кабинете супервизора было просторнее и светлее, чем у Катерины. Золотая статуя будды умиротворённо смотрела на посетителей из синих сумерек ростовой картины на светло-жёлтой стене. Катерина уложила цветы между собой и Максом на журнальный столик рядом с колонкой, откуда тихонько, но бодро наигрывал ханг (1).
— Привет-привет. Красивый букет, от мужа? — Макс выключил музыку. Угнездился в кресле, сложив ноги по-турецки. Теперь он сам походил на будду. Если бы будда носил модный андеркат , пучок самурая (2) и бороду дровосека. — Клиентка принесла. Я говорила тебе про неё. Тридцать семь лет, учительница МХК (3) с вечно недовольным лицом, одинокая и несчастная. Говорит метафорами. На контакт не идёт. Я букет не взяла… — Хочешь её обсудить? — Она пришла ко мне в поисках любви. Работаем два года, а прогресса нет. То есть как… Депрессия отступает. Она снова пишет стихи. Гуляет. Собирает букеты вот. Но ничего из этого она не ценит, потому что отношений так и нет. — Её много отвергали в жизни?
Макс хищно вгляделся в букет. Поправил розу и оторвал пожелтевший лепесток ветреницы. Щелчком пальцев отправил в воздух муравья, бежавшего по ветке самшита. И уже почти добрался до свёртка внутри, но вдруг перебил Катерину:
— Постой! Ты же не приняла букет?! — Она выкинула его в мусорку! А он такой милый, что я не могла оставить его там. Вот куда его теперь? — А чего не взяла-то? — Я ей объяснила про этику. А на самом деле было неловко. Букет, специально для меня… Как-то уж слишком.
Маруся, щупленькая угловатая студентка психфака, по совместительству ассистентка Макса, отвлеклась от книжки, которую прятала под стойкой. Увидела букет и тут же заулыбалась. Так широко и искренне, что, казалось, веснушки осыплются с острых скул и солнечными зайчиками разбегутся по комнате.
— Так приятно, Максим Геннадьевич! Спасибо вам! — И тянется обниматься. — Ух ты! Кажется, тут послание!
Максим Геннадьевич замирает. Щёки наливаются жаром и краской. Маруся разворачивает свёрток и читает нарочито медленно: «Спа-си-бо!». «Спасибо!» — ещё раз обнимает Макса. Целует его в щёку легко, как умеют только дети, и убегает в поисках вазы.
Я лежу на столе и ощущаю, как серая атласная лента ослабляет объятья. Скоро она поселится в рыжих пушистых кудрях Маруси. А я — в прозрачном стекле со сладкой прохладной водой. Всё вышло как надо. Я ровно там, где и должен был быть.
Букет для психотерапевта АВТОР: ТАТЬЯНА ДРАКОШКА ЛАПШИНА _________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
(1) наигрывал ханг - Ханг. Ударный музыкальный инструмент, металлофон. Состоит из двух соединенных между собой металлических тарелообразных частей — нижней и верхней . По кругу на верхней стороне расположены 7–8 зон ударов с различной высотой звучания. В центре этого круга, на вершине, находится шишкообразный выступ. В центре нижней стороны находится резонаторное отверстие диаметром 8–12 см. Удары по хангу наносят кончиками пальцев, большими пальцами, основанием кисти. Играют сидя, располагая ханг на коленях. (2) Если бы будда носил модный андеркат , пучок самурая - Андеркат. Мужская стрижка андеркат может выглядеть по-разному — например, с выбритыми висками, с относительно плавным переходом длины волос или с косой чёлкой. Андеркат — это всегда контраст коротких и длинных прядей. Стрижка отлично сочетается и со спортивной формой, и с деловым костюмом. Разные способы укладки позволяют создавать андеркат, гладко зачёсанный назад, пробовать вариант с пучком или останавливаться на ретроукладке. (3) учительница МХК - Преподаватель Мировой Художественной Культуры.
Актёры хрустальной сцены ___________________________________________________________
Девять дверей
Арест Бога в Катманду - дебютная книга непало-американского автора Самрата Упадхьяяйя. Опубликованная в 2001 году книга "Арест бога в Катманду" была удостоена Писательской премии Уайтинга за художественную литературу. Эта книга впервые публикует непальского писателя, пишущего на английском языке, на Западе.
Сборник из девяти коротких рассказов, которые дают представление о повседневной жизни в Катманду, Непал. Истории, включённые в книги::
1. Хороший лавочник 2. Поэт-кулинар 3. Секретарь Дипака Мисры 4. Хромающая невеста 5. Во время фестиваля 6. Комната по соседству 7. Мужчина с длинными волосами 8. Этот мир 9. Дом великого Человека
Publishers Weekly называет сочинение Упадхьяя "уверенным и простым", заключая, что "Упадхьяй закрепляет небольшие, но мощные прозрения в месте под названием Катманду и спокойно называет его своим домом". С другой стороны, в Kirkus Reviews книгу назвали сборником "увлекательных, хотя иногда и тепловатых историй".
Я тебя вижу... Словно затмение ты моих мыслей Словно в мгновение ты испаришься, ты будешь тенью в мраке повисшем, Ты в моём сердце, Ты там навеки, я выстрою тебе храм, храм у реки. Ты в моём теле - дикими певчими Я в тебе - злыми клыкастыми А может я в тебе стала сказкой. Мне грустно, столь больно, и слёзы мои не грусть и не боль, не сталь и не камень А слёзы мои поляна цветов, где место твоим океанам, Ты бог, выходи, расплети свои чёрные косы Ты в сердце меня береги, ты прости, ты храни слёз моих росы Мне больно, мне страшно, спаси, забери, уходи, приходи, я не знаю Главнее звездой ты свети, дай огня моим океанам..
Речной бог (Избранное) Автор: Аля Черникова
Однажды в летний день, когда солнце озаряет так обворожительно розовые гроздья китайской рябинки и липкие листья трепетных тополей, я заметил, что в доме какое-то особое настроение среди старших, совершенно не согласное с этими золотыми полосами солнечных лучей. Когда мне что-нибудь не нравилось, я всегда, и в эти ранние годы, и потом, молча уходил от того места и обычно попадал в сад. И этот раз я вышел из дому, но, прежде чем я попал в это утро в сад, со мной случилось то, что я называю моим внутренним пробуждением. На дворе, между погребом и амбаром, была пустая избушка. В ней никто не жил. Почему, я этого никогда не спрашивал, и никогда позднее мне никто ничего о ней не рассказывал. В то утро, выйдя на двор, я заметил, что около пустой избушки в каком-то недоумении стоят мои братья и несколько деревенских мальчишек. Я подошёл к ним и что-то спросил. Не помню, кто из мальчиков мне сказал тихим и таинственным голосом:
— Там старая няня.
Я спросил удивлённо:
— Зачем она там?
Все кругом посмотрели на меня молча, и я видел по лицам, что мне ничего не хотят говорить, потому что я чего-то не смогу понять. Я молча подошёл тогда к низкому окну избушки. Оно было неплотно прикрыто. Я заглянул в щель и увидел. Няня лежала неподвижно, вся почерневшая и распухшая. Её глаза, которые я так любил, были закрыты. Ласкового взгляда не было. Не было того, что была она сама. Это лицо было чужое. Это была не она. Это было что-то тяжёлое, душное, что-то напоминавшее о ней, но неверно напоминавшее о ней, потому что вся она была одна живая улыбка и тихая ласка. Мне сделалось так душно и невыносимо, как будто на меня налегла огромная тяжесть. И я понял. Но я понял это жуткое новое совсем не так, как понимали его те мальчики, которые были старше меня. Я пошёл от них прочь, я пошел прочь от этой избушки, и кто-то вдогонку мне сказал тихим голосом:
— Умерла.
Я шёл по своей любимой садовой дорожке и чувствовал, что Солнце жарко греет, и бронзовки в гроздьях китайской рябинки особенно зелёного цвета, и пчёлы, осы и шмели жужжат особенно громко, не так, как всегда. Мне казалось, что я в первый раз увидел, как красивы жёлтые и белые бабочки. Я в первый раз чувствовал, как красив и ласков мир, как все в нём слито в одно связное празднество. Конечно, я не говорил себе тогда вот этих слов, но чувство это помню с чёткостью совершенной. Я был в эти мгновенья один в мире, сияющем, звонком, стройном и цельном, в котором смерти нет, а есть одна только вечно торжествующая жизнь. Между мною и теми другими, беспомощно стоявшими около маленькой избушки, была прозрачная хрустальная стена, делавшая нас друг для друга недосяжимыми. Так я чувствовал тогда, и так я чувствую себя теперь, через пятьдесят лет, когда кто-нибудь передо мной говорит о смерти как о смерти, как о чём-то конченом и непоправимом. Нет, нет, я-то знал хорошо тогда, что няня вовсе не умерла. Она ушла куда-то далеко, а то, что осталось в маленькой избушке, было нечто другое, совсем не она. Далеко и близко была она, совсем тут, рядом. Не могла умереть и не умерла эта ласковость взгляда, который не знал ничего, кроме любви. И где она сейчас, я не знаю, но существо, которое давно прошло все дороги гнева и ненависти, в стройном лике совершает где-то новую светлую дорогу. Я это знаю так же твёрдо, как знаю, что завтра взойдёт Солнце.
из книги Константина Дмитриевича Бальмонта - Белая невеста
