География, как любовь к пространству

Среди наук, упоминаемых детскими писателями сталинской и ранне-оттепельной эпохи, особняком стоит география, землеописание, изучение, а иной раз даже - смакование озёр, гор на Востоке и прочей «прекрасной страны Сибири», воспетой в гайдаровских «Дальних странах». Поезд, как символ вечного движения и освоения новых, опасных, потрясающе интересных мест. Любовь к пространству, иной раз безнадёжно-безответная. «Заревёт, разбрасывая искры. Прогрохочет так, что вздрогнут стены и задребезжит посуда на полках. Сверкнёт яркими огнями.

Георгий Нисский. «Октябрь. Семафоры». 1932-1933 гг.

...Как тени, промелькнут в окнах чьи-то лица, цветы на белых столиках большого вагона-ресторана. Блеснут золотом тяжёлые жёлтые ручки, разноцветные стекла. Пронесётся белый колпак повара. Вот тебе и нет уже ничего. Только чуть виден сигнальный фонарь позади последнего вагона. И никогда, ни разу не останавливался скорый на их маленьком разъезде. Всегда торопится, мчится в какую-то очень далёкую страну - Сибирь». Так вот, география.

Георгий Нисский. «Утро на аэродроме». 1940-е гг.

Она присуствовала в качестве постоянного фона. Именно с урока географии начинается чудесная повесть Льва Кассиля «Черемыш - брат героя» - и снова реки Сибири, трудные, но такие заманчивые километры и - в качестве бонуса - важная деталь: мнимый брат детдомовского мальчика имеет ко всему этому непосредственное отношение. Географию поминает и другой лётчик - из «Дыма в лесу», после чего дарит незадачливому, отстающему по части земле-знания Володьке компас с дарственной надписью. Мол, учись, брат, самой важной науке: «Учись разбирать карту...». Идеальный человек - разумеется Саня Григорьев.

Интуристовская реклама 1930-х годов.

Даже герой сказки - Волька Костыльков из «Старика Хоттабыча» и тот умудряется завалить именно географию. А именно это так стыдно! Советская литература имела своей целью, прежде всего, воспитание человека, поэтому маленьким читателям давали понять - так жить нельзя! Учите географию и будет вам счастье. Будете вы достойными братьями полярных лётчиков, знатоками недр и первопроходцами. А потом и творцами Мировой Революции! А как ими стать, не зная климата будущих братских стран и новых, счастливо присоединённых республик?

Василий Купцов «Самолёт 'Максим Горький'». 1930-е гг.

Разумеется, всё это можно объяснить скучно и буднично - стратегическая наука в эпоху передела мира, умение читать карту для того, чтобы ловить проникающих из-за кордона вредителей, изучение Сибири для плодотворного освоения её недр... Но, помимо государственно-экономического рационализма и типовой советской дидактики, во всём этом была изрядная доля романтизма, замешанного на подростковой любви к приключениям. География помогала прочувствовать фразу: «Мальчик и не подозревал, что мы обогнули мыс Горн, но я, Гэррис, я видел его в тумане...».

Пётр Вильямс. «Автопробег». Нач. 1930-х гг.

Мыс Горн в тумане, как несбыточная мечта правильного пионера. Дети сталинских коммуналок и тесных полуподвалов были влюблены в просторы Жюля Верна, они воображали себя Диками Сэндами и Капитанами Немо. Любовь к пространству была ещё и от тесноты быта, от практической невозможности выйти за пределы строго очерченного мира. (Кстати, 99 процентов их сверстников на демократичеком и свободном Западе тоже не имели возможности путешествовать и открывать дальние страны - я сейчас говорю совсем на другую тему, дорогие читатели!!!).

 
...Сюжеты Джека Лондона о преодолении обстоятельств, о дальних-дальних, диких и неласковых просторах формировали мальчишек гораздо лучше, чем пафосные пропагандистские призывы «любить трудности» и «не искать лёгкого счастья». А они и без того любили и не искали - их уже вхохновили персонажи, пропущенные умной цензурой и подаренные красочным «Детгизом». Герои Луи Буссенара, Роберта Стивенсона и Майн Рида. Полуреальные острова-прерии-джунгли-мустанги-лианы-темнокожие вожди - всё это, такое разное по широте и долготе, тем не менее, сливалось в единый красочный, полный приключений мир.

Герой сказки - Волька Костыльков из «Старика Хоттабыча» и тот умудряется завалить именно географию...

Туда сбегали мальчишки от обыденности и, сидя на голубятне с потрёпанным томиком, грезили о вечном солнце над несбыточным, невозможным экватором. Они воображали себя пиратами, сооружая плотики и шалаши, а вместо сокровищ капитана Флинта хранили всякие цветные стёклышки и старинные - чудом сохранившиеся дореволюционные монеты. Дети любили географию, даже если им приходилось её пересдавать, ибо география - это Робинзон Крузо и Джим Хокинс, это полярные перелёты, это поезда, разъезды, письма и заманчивые слова - «азимут», «пассаты» и «муссоны».

Среди нагибинских сюжетов «чистопрудного» цикла примечателен рассказ «Женя Румянцева», где взрослые школьники в преддверии расставания устроили себе ролевую игру, нечто, вроде «плавания» по экзотическим странам. Главного героя, помнится, удивило, с каким восторогом серьёзная, непримиримая Женя, фантазирует на тему островов, пиратов, проливов и созвездий на южным небом. Хотя был серый и скучный день, а вместо Тортуги были Лялин переулок и Покровские ворота... Женя потом погибла на войне...

Кадр из фильма «Два капитана».

География, как любовь к трудностям, как отказ от тёплого насиженного места и даже как умение пожертвовать собой. Тема путешествий, движения, узнавания новых территорий звучит постоянно, причём даже в сказках для самых маленьких. Так, персонажи трилогии о Незнайке постоянно рвутся за пределы своего бытия. То они летят на воздушном шаре, то судьба заносит их в Солнечный Город, а в третьей части, собственно, на Луну (правда, это была уже иная эпоха). Человек, преодолевающий пространство (а заодно и время, как в песне: «Мы покоряем пространство и время...!») становится знаковой фигурой.

Василий Купцов «Дирижабль». 1930-е годы.

Примечательно, что в киноверсии «Золотой ключик» героев спасает именно полярный лётчик, непонятно как и откуда взявшийся в сказочном, параллельном мире. Суровый мужчина, покоряющий Полюс и перелетающий любые расстояния, может долететь даже в сказку, дабы вытащить оттуда попавших в беду деревянных кукол. География подгоняла уже взрослых молодых людей к переселению на необжитые территории. Романтика дальних стран мирила их с неустроенностью таёжных посёлков и скукой затерянных полустанков, вокруг которых воздвигались города-заводы. Мы покоряем пространство и время! Мы молодые хозяева земли!

Кадр из фильма «Золотой ключик».

Девушки ехали на стройки социализма за своими любимыми, но не из чувства долга, как декабристки, а потому что они ещё в школе с придыханием лазали по карте с диковинными названиями. Они прочли все положенные книги про Дальние Страны, они полюбили дорогу и новые места ещё задолго до..., сидя за партой и глядя в окно - там, за голубятнями и садами, за Покровскими воротами и гораздо дальше Дангауэровской слободы, Дорогомиловки и Сокольников есть большая и далёкая страна Сибирь, которая, конечно же, холоднее, чем Тортуга, но гораздо роднее, ибо мы-то рождены, чтобы «...крепко любить и беречь эту огромную счастливую землю, которая зовётся Советской страной». Впрочем... «мы еще дойдём до Ганга, ...умрём в боях, чтоб от Японии до Англии...!». А как же иначе?

Зина Корзина (с)

Синдром Карандышева

В русской литературе есть такой примечательный персонаж – Юлий Капитонович Карандышев. Его всегда было принято именовать ничтожеством, но мы как-то редко задумывались, почему. Всё очень просто – Карандышев хочет казаться крутым, всемогущим и побеждающим. Именно – казаться. Не быть. Поэтому Лариса – первая красавица города, за которой ухаживают пресыщенные господа, становится навязчивой идеей. Она – знаковая деталь, статусная игрушка, а вовсе не возлюбленная муза. Помните, как Юлий Капитонович готовился к своему триумфу, заказывая дешёвое пойло с престижными этикетками? «На бутылке-то «бургонское», а в бутылке-то «киндер-бальзам» какой-то».

Кадр из фильма «Жестокий романс» (1984).

В XIX столетии, когда всё было весомо-грубо-зримо, а век именовался «железным», такое поведение высмеивалось и порицалось, как, впрочем, и в последующие времена. Надо быть, а не казаться! Если ты – гений, покажи и докажи. Богачи Кнуров и Вожеватов естественны в своей хищнической силе. Фанфарон Сергей Сергеич прекрасен, будучи природным барином. Они - хищники, но они на своём месте. Особо ничего не доказывают. Карандышев – на обочине, потому и стреляет. От безысходности - пустышка не имеет шансов. Содержание главнее формы.

А мы живём в информационную эпоху – сейчас уже не столь важно, кто ты и зачем ты. Главное – суметь красиво наврать в резюме. Информация – лучший товар. Слово само создаёт собственный смысл. «Как вы яхту назовёте, так она и поплывёт», - напевал мультяшный капитан Врунгель. Сейчас не нужна даже яхта, важнее – назвать, отметить, создать видимость. Виртуальность общения и прочие Инстаграм-креативы. Придумывание себе дворянских корней и побед на конкурсах красоты. Стиль Малой Арнаутской. А лучше так – синдром Карандышева. Человек-подделка.

«На бутылке-то «бургонское»!», а что в ней – никому нет дела. Хитроумные психологи ласково советуют любить себя, ценить своё раритетное «Я» и ежеминутно ощущать собственную уникальность. Необязательно быть крутым – можно самоназначиться и царствовать. С своём блоге, например. Народу нравится! Вот мне навстречу ковыляет жирная, низенькая дама в летней футболке с недвусмысленным принтом: «Все бабы как бабы и только я – совершенство». В эпицентре бытия – надпись. Всё прочее – семечки и мелочи быта. Юлий Капитонович ухмыляется в усы и свысока поплёвывает на Паратова. Зачем быть, если можно казаться?

Зина Корзина (с) 2015.

Арнольды и Вавочки

Отрицательный герой по-советски – это не только поступки, речи, смыслы, но и особые отличительные знаки, по которым читатель (или зритель) мог сразу же приметить «чужого». Очень важным было… само имя героя, точнее – антигероя. Вот – детективная история Аркадия Адамова «Дело Пёстрых» (1956). В повествовании возникает некий красивый, лощёный студент с красноречивым именем.

Кадр из фильма «Дело Пёстрых».

«Всё нормально, девочка, – самодовольно пояснил Арнольд, развязным жестом кладя руку на плечо Лены». Да, где имеется Арнольд, там всегда – самодовольство, развязные жесты и циничное обращение «девочка». Он – подонок, и в одной из последующих глав окажется ещё и преступником. Всех стиляг из фельетонов звали Эдиками и Альфредами.

Если автору не хотелось быть чересчур прямолинейным, тогда он давал своему антигерою русское, но – уменьшительно-ласкательное, мещанское имечко, «…похожее на кличку болонки», как было тонко подмечено в одной из разоблачительных статей. Примеры? Вавочка (а не Валя), Татуся (а не Наташа), Мусенька (и вовсе не Маруся), Кока (вместо Коли), Жорик или Гога (но не Георгий). «Муля, не нервируй меня!» Муля – это не мужчина, а подкаблучник и придурок.

Но это ещё не так страшно. Вот строки из популярного фельетона Николая Асанова «Шептун» (1954). Речь шла о фарце и прочих сопутствующих бизнес-проектах. «Передо мной стоял Гога Баранчук, но в каком виде! Плечи его рыжего костюма стали в два раза шире от ватных подкладок, шляпа была зелёная с длинным ворсом, на ногах ярчайшие жёлтые полуботинки на сверхтолстой подошве, и вообще весь вид его свидетельствовал о преуспеянии…».

В оперетте Шостаковича  «Москва, Черёмушки» (1959–1960) действует модница Вавочка – юная жена престарелого начальника. В пьесе Николая Погодина «Маленькая студентка» (1958) тоже имеется Вавочка Маландина – инфантильная девушка-принцесса, любящая комфорт. Кстати, в этой же комедии выведен стиляга по фамилии… Ларисов.

Очень часто отрицательный персонаж имел «обычное» имя, зато носил красивенькую фамилию – с намёком на аристократическое звучание и непременным окончанием на -ский. Враг Лахновский из «Вечного зова», например. В молодёжной кинодраме «Аттестат зрелости» (1954) заносчивого старшеклассника зовут Валентин Листовский – типичное имя для отщепенца и начинающего негодяя.

В «чистопрудном» цикле Юрия Нагибина упоминается некая девочка-мечта Валя Гронская – дочка обеспеченных родителей, этакая ухоженная фифа, которую привозили на авто. Безусловно, и сама Валя, и её друзья оказываются враждебны не только Ракитину (от лица которого ведётся рассказ), но всему солнечному пионерскому миру.

У Радия Погодина есть рассказ «Копилка» (1958), где мальчик Толя становится куркулём, жадиной и «…буржуйской мордой», а бывшие его товарищи кричат ему: «Гога с бантом!» Где Толик и – где Гога? Но с точки зрения маленьких правдолюбов, скурвившийся Толик, Толька, Толян тут же превращается в омерзительного Гогу, да ещё и с бантом. Хорошо, что не навсегда!

Эта безотказная, грубая система использовалась примерно до середины 1960-х годов. В позднесоветских фильмах и книгах всё было тоньше и не напрямки. Подлеца могли звать Колей, Васей, Пашей… а хорошую девушку – Нелли. Хороший пример – Нелли Леднёва из «Большой перемены» (1973). А вот в эпоху перестройки, хотя и на время, включилась старая схема. Вспоминаются гневно-разоблачительные статьи о пресыщенных мажорах и их чиновных родителях – главных противниках Ускорения & Гласности. Вот там снова замелькали Эдики, Ланы и Карины.

Зина Корзина (с)

Кто главный герой романа «Анна Каренина»?

Роман «Анна Каренина» - вовсе не о любви и даже не об Анне. Камергерова жена с её буйной страстью — предлог. Вронский — вообще деталь. Он типичен и безличен, как всякий ...пассажир. «Туда ехала с матерью, а назад с сыном...» Вагончик тронется — перрон останется. Главная мысль – не жар любви и безоглядная жертвенность, а …гибель души в условиях урбанизма. Паровоз - вот смерть наша. Что спасёт? Уход от мерзостей городской жизни.

Кадр из фильма Сергея Соловьёва «Анна Каренина».

Паровоз тоже выбран не случайно – в конце-то концов, отчаявшаяся фемина могла бы и в реке утопиться, благо таких случаев не только в художественной литературе, но и в жизни тогда хватало. Она не приняла яд, как мадам Бовари, не угасла от чахотки и не бросилась в какую-нибудь живописную пропасть. Надобно железное чудище - символ наступившей цивилизации, которая, по мнению многих современников, буквально пожирала человечество. «Век девятнадцатый, железный, воистину жестокий век!».

В те годы, когда Лев Толстой работал над своим романом, пышным цветом расцветала приключенческая литература с описанием всесильных машин, волшебных летательных аппаратов и подводных кораблей. Город наступает! Машина – вот благодетель слабого и ограниченного хомо-сапиенса. Публика рукоплещет и ждёт появления механических горничных и железных дровосеков. Россия «дворянских гнёзд» уходила безвозвратно. По сути, гибель Анны – это крушение старого мира. Паровоз - вот главный герой.

Железяка, автомат, колёсный монстр перемолол живого и мягкого человека. Анна для поезда — рыхленькая плоть, незначительная помеха. Второй по значимости герой повествования (после паровоза!) - Константин Левин. Он, можно сказать, антипод паровоза. Практик по стилю жизни и неисправимый идеалист по духу – он решает попросту сбежать в деревню - в глушь. Город – холодная громада, каменные джунгли, жестокий мир паровозов и пароходов, развратных женщин и праздно шатающихся мужчин.

Город всех делает одинаковыми и равнодушными. Как впоследствии напишет Саша Чёрный: «Все в штанах, скроённых одинаково, при усах, в пальто и в котелках. Я похож на улице на всякого и совсем теряюсь на углах...». И продолжит: «В лес! К озёрам и девственным елям! Буду лазить, как рысь, по шершавым стволам. Надоело ходить по шаблонным панелям и смотреть на подкрашенных дам!». Время вносит свои коррективы — страх перед урбанизацией ушёл, но любовь — осталась, а паровоз давным-давно никого не пугает.

Зина Корзина (с)