Ключи к реальности |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Ключи к реальности » Волшебная сила искусства » Литература
Санд Жорж - Консуэло
Действие романа `Консуэло` происходит в середине XVIII века. Венеция с ее многообразной музыкальной жизнью, блестящая и шумная Вена. Чехия с ее героическим прошлым, солдафонская Пруссия — таков исторический фон, на котором развертываются судьбы главных героев книги.
Читать книгу On-line
Какое дерево росло в райском саду? 40 000 лет великой истории растений
«Все на свете обладает собственной жизнью, и все мы – единая жизнь»
Сэмюэль Кольридж
Книга Ричарда Мейби позволяет нам взглянуть на растения как на полноправных участников развития цивилизации и культуры, увидеть их во всей красе, со всеми их необыкновенными возможностями. Этот прекрасный текст оживляет историю ботаники и дает пищу для ума.
Дворянская утопия Елены Чудиновой.
Многих любителей «альтернативок» тревожит вопрос: «Как мог бы выглядеть мир без СССР?» Есть, к примеру, дураки, утверждающие буквально такое: «Если бы не СССР, весь мир захватила бы нацистская Германия!» Есть версия, что победа нацизма-33 была во многом реакцией (страха!) на большевизм, и если бы не СССР, то и Третьего Рейха никто бы не выдумал. Ибо — зачем? Война с Германией — с иной, кайзеровской, а быть может — ...с красной вполне была бы возможна. А вот Гитлера занесло бы вряд ли. Но дураки на то и дураки, что соображают исключительно в одной плоскости. Иной раз такой «мыслитель» выскажет, что если бы не Революция, то лично он ходил бы в лаптях и «крутил бы хвосты коровам», принадлежащим такому-то барину. В том смысле, что в начале XXI столетия — и лапти, и коровы, и, что самое умилительное — барин. Их уже в 1910-х годах было мало — поместных господ... Но дурак всегда мыслит блоками — в его сознании есть блок «лапотная Россия», которая была угнетена (снова блок) «жирующими аристократами».
В 1990- х годах мы дружно зачитывались аксёновским «Островом Крым». Фантастический сюжет подразумевал существование иной России под боком у Совдепа - по образцу ФРГ и ГДР. На острове Крым всё фешенебельно и рекламно. Гладкие автострады, фирменная упакованность, эротика бытия, коктейли-пряные, джинсовая моложавость, свобода телодвижений. И, разумеется, та — правильная — история — с белогвардейской этикой и дворянской честью, как понимал сие не дворянин и по сути — даже не интеллигент Аксёнов. С умением щёлкнуть каблучками и выпить шампанского из туфельки прекрасной дамы. И, как водится - с рысаками да поместьями. Мечта проголодавшегося гедониста. Мне тот мир категорически не понравился — он оказывался куда как хуже, чем Совдеп. Это была какая-то недо-Америка и грёзофарс пожухлого стиляги. Мне захотелось прочесть нечто о мире победивших белогвардейцев, но — пожалуйста! - без купания лядей и лошадей в «Мадам Клико».
И вот Елена Чудинова создала такой мир, назвав своё повествование «Побѣдители». Коротко и ёмко. Я не буду пересказывать сюжет, о, разумеется. Только покажу «дивный старый мир», анти-Хаксли, анти-Оруэлл, анти-Аксёнов. Где же произошла развилка? Из диалога мы узнаём: «...Не очень люблю современную оперу, но эта – сильная вещь. Сюжет построен на освобождении Петрограда Юденичем...» Царская семья уничтожена, однако, монархия восстановлена. Причём, по всей Европе, включая Францию — в 1980-х ею правит Людовик XX. В России — Николай Павлович под номером три. Но как развивались события после победы? Интересная деталь: «Писатель Максим Горький откликнулся на казнь Ленина из-за границы статьей «Убийцы!», где проклинал новые власти за «хладнокровную жестокость». Когда корреспондент «International Herald Tribune» (первое иностранное издание, взявшее интервью у Правителя) сослался на Горького, Колчак пожал плечами: «Если жестокость необходима, лучше ее хладнокровная разновидность, чем яростная. Нет ничего страшнее палача с чувством».
Основное действие разворачивается в 1984 году. Примечательная, фантастическая дата! И дело не только в Оруэлле. Есть фантастический роман Александра Чаянова «Путешествие моего брата Алексея в страну крестьянской утопии» (1920). Замечу, что время действия – всё тот же 1984 год. По сюжету современник автора из 1920-х годов попадает в 1980-е. «Но как всё изменилось кругом. Пропали каменные громады, когда-то застилавшие горизонт, отсутствовали целые архитектурные группы… Зато все кругом утопало в садах... Раскидистые купы деревьев заливали собою все пространство почти до самого Кремля, оставляя одинокие острова архитектурных групп» Да! Именно в 1984-м разворачивались приключения Коли Герасимова и Алисы Селезнёвой (для любителей писать уточняюще-туповатые комментарии добавлю — я в курсе, что в книге «Сто лет тому вперёд» был иной год, но я конкретно о фильме, который сделался культовым у позднесоветского поколения — ибо мир-84 дал некую развилку-трещину, а Будущее Алисы стало для нас закрыто).
Елена Чудинова рисует иной — не наш 1984-й. Без той — гремящей музыки на дискотеках, без молодёжных банд, без доставания родителями «дефицита» и без смутного ожидания «Пе-ре-мен!» В нём сильная Европа помогает загнивающей Америке: «…Священный Союз рассмотрит возможности оказать материальную помощь Соединенным Штатам Америки... Что поделать, у них же, у бедных, республика. Давно доказано экономистами: монархии развиваются много динамичнее и стабильнее республик». Там не было ускоренной индустриализации. Техника — скучна, а есть «...небольшие и слабенькие телевизоры, ибо смотреть ящик — дело пожилых». Мне постоянно казалось, что именно этот социум в состоянии развиться ...до ефремовского «Великого Кольца». Я сейчас не беру идеологию — только отношения и впечатления. Более того — здесь куда как больше общего с Прекрасным Далёко-2084. Отношения, люди, мысли - важнее железа.
Чудинова живёт в своём мире, она не посторонний наблюдатель: «Я люблю Калужский тракт, может быть просто потому, что я в этих краях выросла. Снобы, которые признают жизнь «только внутри Садового кольца», морщат на него нос. В самом деле, старинным домам тут взяться неоткуда, Калужская дорога застраивалась в пятидесятых годах и позже, раньше тут вовсе лес был и лоси пугались свежих котлованов и строительной техники, так родители рассказывали. Но дома тут у нас выстроены очень приятные, светлого кирпича, с просторными высокими квартирами, с эркерами, в том популярном в новой Москве стиле, что скучно зовется «вторичным шехтелем». Разнообразия добавляют здания научно-исследовательских учреждений, все в духе неоклассицизма».
На мой взгляд, самое главное в повествовании Чудиновой — это пространство. Сам по себе мир. Солнечный и ясный. Ощущение показалось мне странно знакомым. Как будто я всё это когда-то переживала... когда всё в том же 1984 году рассматривала старые ...советские открытки 1950-х годов — с уютным светом и яблоневыми садами МГУ. У меня в отрочестве была ностальгия по киношно-открыточным 1950-м. Там всё казалось идеальным и правильным. В романе Чудиновой — именно тот воздух. То небо. Получается, что это не «прекрасное прошлое», а «параллельное настоящее». Но без СССР. Дворянская идиллия. Прекрасная Утопия. ...А что же Космос? Непременно. Только именно в 1980-х. Первый космонавт — из семьи Романовых, но и без Гагарина тоже не обошлось...
«Я узнала адмирала от авиации Юрия Алексеевича Гагарина... Помню, и сам мечтал полететь – в годы-то Великого Князя, ну, или чуть старше. В действительности мы могли бы осуществить этот полет лет на двадцать раньше. Отечественная научная мысль это уже позволяла. Но перед Империей стояли иные задачи, более насущные. А прежде всего – о ту пору космические полеты явили бы слишком большой риск для жизни человека...» Но есть и возмутители спокойствия: «С 1930-го года, с тех пор, как Петрограду было возвращено историческое имя Санкт-Петербург, пяти лет не проходит без возмущений славянофилов. Подавай им Петроград – и все тут. Больше полувека прошло – а все никакого спасу от них». Если бы только они! Чудинова создаёт образ врага, где смешивает всё и вся: «Хотят искать Шамбалу, обожествляют Чингисхана и Мамая, пытаются сплавить ислам с германским язычеством, а в особенности плачут над тем, что красные не победили в Гражданской».
Действительно, мир Елены Чудиновой недолюбливает индустриализацию, гаджеты, технику. Это — гуманитарный мир, отказавшийся от ускоренных темпов. И не только от большевизма, но и от буржуазного пути с его сверхприбылями. Там нет попсы, точнее, она знает своё место. При чём тут попса? Так называемое «массовое общество» с его культом «простого человека», то есть агрессивного и вожделеющего неуча, тут попросту задавлено ещё в зародыше. Оно не случилось, не развилось, не заразило всё и вся. Героиня вопрошает: «Ну, представимо ли, что ...роль кумиров была бы отведена самым отбросам? Что певичка легкого жанра может быть многократно более знаменитой и богатой, нежели оперная певица? Что газеты будут пристально следить за частной жизнью какой-нибудь вульгарной кривляки, не способной правильно взять три ноты? Возможно ли такое?» Оказывается, возможно. И в этом — наша драма.
Простота - хуже воровства.
Не так давно я писала о новой книге Елены Чудиновой «Побѣдители». Если вкратце - это альтернативка, где победили Белые, а не Красные. В комментах - срач и очень смешной... Писатель и общественный деятель Константин Крылов krylov изложил своё мнение о книге. Прочитать - здесь. Но что лично меня в той альтернативке порадовало? Там нет попсы. В широком смысле этого слова. Крылов пишет:
«Первое и главное, что бросается в глаза. В двадцатом веке в «чудиновском» его варианте не возникло массовое общество. То есть – то общество, в котором живём мы все. Вместо этого происходила постепенная трансляция образа жизни и норм культуры высших классов на низшие. Грубо говоря, «все стали жить как баре». Во всех смыслах – от материальной жизни до моральных принципов – то есть не просто жить, а «вести себя как баре и думать как баре». Этот процесс можно назвать «облагороживанием» или нобилизацией общества. Поскольку слово может показаться новым, остановимся на нём. Слово «нобилизация» исторически использовалось во многих значениях, в том числе не самых лестных. Так, «нобилизацией» называли стремление богатых простолюдинов получить дворянский титул. Сейчас слово «нобилизация» используется в основном архитекторами и лингвистами».
...Кстати, нобилизацию попытались проводить и в Советском Союзе, правда, высшее сословие оказалось истреблено или поражено в правах. Однако, все вкусы и смыслы были возвращены. Интересным образом переняты. «Это был падекатр, старинный менуэт с приседаниями. Мы взялись за руки ледяными пальцами и деревянно прошли весь танец, приседали, он кружил меня за поднятую руку, слегка приподнявшись на цыпочки. Это было начало пятидесятых годов, детей учили чинным танцам Смольного института благородных девиц» - пишет популярная писательница Людмила Петрушевская о нравах сталинского времени. Чему учили хомо-советикуса? Идеям честности и нестяжательства, умению подчинять своё непокорное «я» высшим идеалам. Ревностно служить не только идее, но и товарищу Сталину лично, подобно тому, как дворянин клялся своему сюзерену, не ощущая себя униженным. Напротив – идея служения считалась единственно важной. Возвышенной. Святой.
Вассал – не унылый винтик системы, но рыцарь и мушкетёр. Советский народ представлялся этаким «коллективным аристократом», сочетающим в себе все лучшие проявления человека-разумного. Возникает закономерный вопрос: а имелась ли в Советском Союзе – и особенно в эпоху Сталина - пресловутая «пролетарская культура»? Даже самый поверхностный анализ говорит о том, что в СССР практиковалась и культивировалась именно дворянская модель воспитания, обучения, мировосприятия. В Советском Союзе долгое время пропагандировались старинные танцы родом из царской России, тогда как современные «кривляния», пришедшие на танцпол …из беднейших негритянских кварталов, именовались «буржуазными» и уродливо-чуждыми. А всё почему? Эти танцы-шманцы - примета массовой культуры, массового общества, которое в СССР считалось отстоем. Бежали от простоты. В сторону сложности. Алиса Селезнёва (в книжном варианте) произносит самую важную фразу: «В будущем не станет обыкновенных людей. На Земле будет жить пять миллиардов исключительных, знаменитых, одаренных людей».
Сейчас, напротив, культивируется та самая простота. Пацаны и девчули. Обычный человек, серединка-на-половинку с его грешками и пакостинками, средне-паршивым сознанием, могутным либидо и тягой к естественности - ...всего лишь хороший покупатель. Ничего личного или там - социально-политического. Только бизнес. Простой человек, который любит секс и еду, а также яркие картинки - великолепный потребитель, которому можно впаривать всё, что угодно. Простота - выгодна. Сложность - опасна. А то вдруг человеку понадобится одна книга заместо семи новых сумочек? Простой человек никогда не бывает напитан впечатлениями, потому что он, как ребёнок, считывает только плоскую картинку. Посему ему нужна беспрестанная смена впечатлений - лиц, поездок, вещей, любовников, мест работы. Простому - всегда скучно. Поэтому он тратит деньги на беспрестанную новизну. Вчерашние айпады летят в мусорку. Давай уже поновее!
Массовое общество предполагает уравнивание и стандартизацию, куда как в большей степени, чем тоталитаризм, который всегда лепит сверхчеловека. Масс-маркету сверхчеловек противен - он плохо и скучно отваривается. Даже, если богат. Но советская система не смогла задушить мещанина и защититься от наступления массового общества. В альтернативке Елены Чудиновой это, как раз, происходит. Тотально и бесповоротно. Жить, как баре. Думать, как баре. А не мечтать о баре, как персонаж Вася Кузякин. Кстати, при всей гениальности постановки, весьма вредный фильм - он высмеивает городскую образованщину и ставит в пример сильно-простых-людей. В кинолентах 1950-х герои Николая Рыбникова должны были стать на ступень выше, а в «Любви и голубях» было достаточно ...оставаться собой. Впрочем, условно-образованная Раисс-Захаррна по факту ничем не лучше своего курортного ухажёра. Положительного примера попросту нет! Посему мечтай, Вася, о баре. Лелей свою простоту, которая, как известно, хуже воровства.
http://zina-korzina.livejournal.com/1069132.html
Дурацкий Остров или Вас всё ещё зомбируют?
В культовой книге моего детства «Незнайка на Луне» содержится много пугающих предсказаний — там описан и повседневный бандитизм, и аферы с акциями, и даже засилье «актуального искусства». Вещь написана в начале 1960-х годов человеком, который постигал тонкости «цивилизованного» капитализма исключительно по советским газетам и тем не менее, в невинном, сказочном повествовании обрисовано ...будущее всех тех, кто всё это читал взахлёб. Увы! Мы вмазались в Прекрасное Далёко, начертанное в качестве детской антиутопии. Но самым ярким фрагментом оказалась глава о Дурацком Острове — сия коллизия может претендовать на лавры притчи. Отчего лунные жители так боялись попасть в этот милый с виду, бананово-лимонный уголок планеты? Люди там превращались в баранов и их до конца дней грубо стригли — как и положено поступать с баранами для нужд текстильной промышленности. Кошмарные метаморфозы происходили не так, как это бывает во взрослых романах об адских докторах-садистах — никакой Менгеле не вживлял им зоологические железы и не вспарывал мозг. Напротив! Народ усиленно развлекали, убойно кормили, изощрённо нянчили. Не дай Бог — грядущий баранчик задумает работать!
Картина Васи Ложкина.
...«Мы были самыми начитанными в мире, а теперь? А теперь мы смотрим по «ящику» всякую гадость, потому что нас зомбируют! Нас такими сделали!» - буквально рыдает взрослый, почти седой мужчина, завсегдатай скандальных блогов и знаток ненавистных ему (sic!) поп-групп. Мол, не мы сами отбрасываем всё сложное и умное, выбирая помойное и сексуальное. Не мы! А кто-то потусторонний нам внушает, что скабрезные книжонки и сериалы про бандитов - это выбор современности. Человек сам расписывается в том, что живёт на Дурацком Острове и его планомерно ведут в сторону блеющей отары. А где твоя голова, дружок? Осталась в пионерской комнате рядом с горном? Ты в курсе, что Пушкинском - выставка Рафаэля? Ты стоял в очереди к Айвазовскому в Третьяковку? А к Серову? Или только смотрел по «ящику» репортаж о выламывании дверей в ЦДХ? Снова «под пиво» наблюдал ток-шоу, дабы назавтра обругать ведущего и участников за то, что украли вечер, испохабили душу, растоптали смыслы и думы? Ты осуждаешь Дом-2, но в курсе, о чём там шепчутся? Ты презираешь топовых блогеров Живого Журнала, но каждый день бежишь их просматривать?
Интересный феномен русской культуры...
...Отрицательные персонажи русской литературы всегда или почти всегда бранят деревню, считая её медвежьим углом и местом, где чахнут таланты. В комедии Дениса Фонвизина «Бригадир» галломан Иванушка тоскует о Париже или хотя бы о местных столичных штучках, а его глупая претенциозная собеседница поддакивает: «Все соседи наши такие неучи, такие скоты, которые сидят по домам, обнявшись с женами. А жены их - ха-ха-ха-ха! - жёны их не знают ещё и до сих пор, что это — дезабилье…» Да, о чём можно говорить с людьми, ничего не понимающими в дезабилье? Тогда как классический положительный герой — Бригадир утверждает: «Для нас, сударь, фасоны не нужны. Мы сами в деревне обходимся со всеми без церемонии».
Любовь или неприязнь к деревенской жизни становится маркером. Точкой сборки. Особым резоном. В пьесе Ивана Крылова «Урок дочкам» слуга Семён выдаёт себя за французского маркиза и две юные галломанки – Фёкла да Лукерья не замечают подвоха. Девицы, разумеется, следуют «античной» моде и тоскуют по московским салонам. «Мы уж три месяца из Москвы, а там, еще при нас, понемножку стали грудь и спину открывать», - сокрушается дева Лукерья. «Ах, это правда! Ну вот, есть ли способ нам здесь по-людски одеться? В три месяца Бог знает как низко выкройка спустилась. Нет, нет! Даша, поди, кинь это платье!» - вторит ей опечаленная сестрица Фёкла.
Александр Сергеевич ставит в качестве эпиграфа к одной из глав 'O rus!'… — из Горация, в переводе с латыни это, собственно, «О, деревня!»
Мелкие людишки, беспечные модники или как говорили в старину — вертопрахи — всегда стремились в Петербург или хотя бы в уездный город, в галантерейные магазинчики заезжих француженок, в бисквитные лавки, на бал к графине N, в театральную ложу — показать причёску a-la chinoise, а что до модного тенора — то он не так интересен, как блондовое платье вон той купчихи из партера... Это — город. Цивилизация. Сплетни под фортепьяно — на смеси французского с нижегородским. Бланманже и ни в коем случае не блины. Что кричит Фамусов, когда решает наказать опозоренную Софью? «Подалее от этих хватов. В деревню, к тётке, в глушь, в Саратов…!» Это — наказание. Глушь — это страшно. Это — прозябание: «За пяльцами сидеть, за святцами зевать». Резюме: «Не быть тебе в Москве, не жить тебе с людьми». То есть двуногие существа формата «сапиенс» водятся исключительно в городской среде. Циничный Паратов высмеивает желание бесприданницы Ларисы покинуть городок Бряхимов (не Москва, конечно, однако модистки да рестораны и тут имеются). Что вы там станете делать? Говорить с тёткой Карандышева о солёных грибах?
Мистика бала в русской культуре.
«Сегодня не будет поверки,
Горнист не играет поход.
Курсанты танцуют венгерку,-
Идёт девятнадцатый год».
Владимир Луговской.
Давайте поговорим о феномене бала в России. Точнее, в русской культуре. Можно, конечно, долго вещать о самих мероприятиях, просто перечисляя имена, годы, названия танцев и материалы, из которых шились sorti–de–bal – накидки, которые дамы надевали, выходя из бальной залы. Однако это не кажется мне очень уж интересным. Давайте посмотрим на эту тему под другим углом зрения. В нашей культуре бал приобретает какое-то особое значение, причём тут уже не так важно, о каком отрезке времени мы говорим – о дореволюционном или даже…о советском. Давайте вспомним хрестоматийные произведения русской классики – везде мы найдём тщательное, скрупулёзное описание балов. Самые разные авторы – будь то Пушкин, Тургенев или, к примеру, Аркадий Гайдар, отводят именно бальному действу ни с чем несравнимую роль. Бал представляется или началом начал или – трагической «точкой невозврата». Недаром один из самых пронзительных и острых рассказов в русской литературе так и называется «После бала». Разумеется, в произведениях европейских и американских авторов мы с лёгкостью можем отыскать упоминания о танцевальных вечерах, однако, там это будет выглядеть просто как очередная сцена повествования. В этом месте могла быть ваша реклама, а также охота, визит, поездка в Лондон и так далее.
Это и есть sorti–de–bal. У дамы справа оно сползает с плеча...
Итак, магическая формула – «после бала». «После ужина я танцевал с нею обещанную кадриль, и, несмотря на то, что был, казалось, бесконечно счастлив, счастье мое все росло и росло…». А потом герой увидел, как отец прелестной Вареньки Б. руководит экзекуцией и – счастья как не бывало. «Так вот какие бывают дела, и от чего переменяется и направляется вся жизнь человека». Трагедией закачивается и провинциальный, лишённый лоска бал у Лариных. Циничный «денди», спасаясь от безмерной скуки, походя ломает жизнь окружающим его людям: «Онегин с Ольгою пошёл / Ведёт её, скользя небрежно / И наклонясь ей шепчет нежно / Какой-то пошлый мадригал». Что ж, дуэль после бала – весьма распространённое явление… Бальная зала представляется нам особой, почти сакральной территорией, где возможно всё, где дыхание смешивается с музыкальным ритмом и создаёт поистине мистическую атмосферу. «Весь бал до последней кадрили был для Кити волшебным сновидением радостных цветов, звуков и движений». Точка невозврата: добродетельная мать, непревзойдённая красавица, идеал светского поведения - Анна Каренина самозабвенно танцует на балу с Вронским. С этого момента её судьба стремительно покатится под гору, ибо Анна была «пьяна вином возбуждаемого ею восхищения».
Кадр из фильма «Евгений Онегин».
Анна – в чёрном бархатном платье. Помните фразу, что Анна не могла быть в лиловом, но только в чёрном? Это был траур по себе самой, по себе – будущей, но пока – нездоровое опьянение танцем. Вот и нигилист Базаров встречает госпожу Одинцову на балу и, разумеется, она тоже в чёрном наряде. Начало положено. Что это? Особая – почти дьявольская, великолепная и – безумная мистика бала, вроде той, что была описана Гоголем в «Невском проспекте»? Странное непонятное происшествие. Оно только и могло произойти в этом полуфантастическом городе, очертания которого теряются и размываются в неверном свете фонарей. «Необыкновенная пестрота лиц привела его в совершенное замешательство; ему казалось, что какой-то демон искрошил весь мир на множество разных кусков и все эти куски без смысла, без толку смешал вместе. Сверкающие дамские плечи и чёрные фраки, люстры, лампы, воздушные летящие газы...». Отсюда – подать рукой до знаменитого булгаковского бала у сатаны. «Бал! − пронзительно визгнул кот, и тотчас Маргарита вскрикнула и на несколько секунд закрыла глаза. Бал упал на нее сразу в виде света, вместе с ним − звука и запаха».
Кадр из фильма «Анна Каренина».
Первый бал Наташи Ростовой – опять-таки – центральная сцена всего повествования. Отходят на второй план и многостраничные описания битв, и рассуждения о «дубине народной войны», и даже откровение под небом Аустерлица. Феерия бала, сакральная сущность танца, волшебство бальной залы. Этот вальс Наташи с Андреем запоминают и вспоминают все – даже те, кто ни разу не открывали этот сложный, иной раз – нудно нравоучительный роман Льва Толстого. Вы помните, что подумал князь, увидев Наташу? «’Ежели она подойдёт прежде к своей кузине, а потом к другой даме, то она будет моей женой’, — сказал совершенно неожиданно сам себе князь Андрей, глядя на неё. Она подошла прежде к кузине». Откуда сии странные мысли? Вероятно, и сам Лев Николаевич написал эти строки, неосознанно поддавшись магии бального настроения. Странное, бессмысленное, какое-то шаманское «гадание», которое никак не связывается у нас с образом Болконского. Он и сам понимает – мысль бессмысленная и неожиданная. Отныне мир Наташи и Андрея разделён на «до» и «после» бала.
Кадр из фильма «Война и мир».
…На балу у Фамусовых тоже происходит не вполне объяснимое –краткое коллективное умопомешательство приводит к тому, что здравого, хотя и «неудобного» человека – Чацкого – признают сумасшедшим. Дружно, безоговорочно, почти безапелляционно. Просто поддавшись какому-то мимолётному наитию. И тут мир героев раскалывается на «до» и «после». Для великого комбинатора – для Павла Ивановича Чичикова бал у губернатора тоже становится роковым. Сначала мы видим немыслимое, магическое очарование, которое почему-то производит на всех губернских дам заурядная фигура жулика. С точки зрения Гоголя, он – совершенно никакой, хотя и не лишён некоторой банальной приятности. Тем не менее, женщины приходят в поистине экстатический восторг при виде Чичикова. Потом – светлое появление полупрозрачной губернаторской дочки и странное для циничного Павла Ивановича ослепление её прелестью (хотя, эта встреча была второй по счёту). Следом - вторжение Ноздрёва, после которого всё рушится. До и после бала. Описанный Лермонтовым маскарад, тоже стал фатальным для несчастной Нины и ревнивого Арбенина…
Кадр из фильма «Мёртвые души».
Интересно, что тема бала, как водораздела, как начала начал или как точки невозврата перекочевала и в советскую культуру. В качестве эпиграфа я взяла строки из забытого ныне стихотворения «Курсантская венгерка» (полностью читать ТУТ), написанного в 1940-м году поэтом Владимиром Луговским. Как для поэта, так и для всей страны, описанная в стихах реальность давно стала историей – «идёт девятнадцатый год». Мы видим уже советский бал, но в старых декорациях: «Столетние царские люстры / Холодным звенят хрусталём». Если не вдаваться в подробности, невозможно понять, о ком идёт речь – о белых или о красных. Какая разница? Нам уже никакой, потому что та братоубийственная война была отвратительна сама по себе. Белые или красные? Русские.
«Заветная ляжет дорога
На юг и на север — вперёд.
Тревога, тревога, тревога!
Россия курсантов зовёт!»
После бала их ждёт либо смерть, либо слава, либо победа, либо забвение: «Курсанты, курсанты, курсанты / Встречайте прощальную ночь!» Повторю, что стихи написаны в 1940-м году, то есть незадолго до войны. Танец перед войной, прощальная венгерка или последний вальс накануне битвы. 22 июня тоже наступило сразу после выпускного школьного бала. Излюбленный кино-мотив – школьницы в белых платьях и с пышными бантами кружат всю ночь под светлым июньским небом, а наутро – идут в военкомат, узнав, что мир невозвратно разделился на те самые «до» и «после».
Маскарад из фильма «Новая Москва».
К примеру, в гайдаровской повести «Судьба барабанщика» мы встречаем красочное, какое-то сюрреалистическое описание карнавального действа. Главный герой – Сергей Щербачёв, внезапно поддавшись минутному настроению, несётся в Парк Культуры. Там он, опять-таки, совершенно случайно встречает Нину Половцеву, которую знал давно, ещё в те времена, когда жизнь его была совсем иная. Нина одета в костюм феи ночи – золотые звёзды на чёрном фоне (опять это чёрное платье на балу!). «Ты знаешь, я потерялась. Где-то тут сестра Зинаида, подруги, мальчишки... Я подошла к киоску выпить воды. Вдруг - трах! бабах! - труба... пальба... Бегут какие-то солдаты - все в стороны, всё смешалось; я туда, я сюда, а наших нет и нет...». Сплетение войны и бал-маскарада - несовместное, но зачем-то нелепо спаянное. Вторжение параллельной реальности или вторжение Будущего? Ну да, солдаты с пальбой на мирном празднике, исчезновение сестры, подруг, мальчишек и вообще - «наших». Мы видим, нам передаётся предчувствие войны, вплетающееся в полотно сумбурной, как беспокойный сон, шпионско-дидактической, идеологически выверенной сказки о Добре и Зле. Потом мы становимся свидетелями разговора двух подростков о будущем, которое им почти совершенно ясно:
«-Или, может быть, будет война. Смотри, Сережа, огонь! Ты будешь командиром батареи. Ого! Тогда берегитесь… Смотри, Сережа! Огонь… огонь… и еще огонь!
—Ну, хорошо, я буду командиром батареи, а потом я буду тяжело ранен…
—Но ты же выздоровеешь, — уверенно подсказала Нина».
Маскарад из фильма «Аттестат зрелости».
И далее: «Но мы не нашли тех, кого искали, вероятно потому, что волшебный дух, который вселился в меня в этот вечер, нарочно водил нас как раз не туда, куда было надо. И я об этом догадывался и тихонько над этим смеялся». После бала жизнь Сергея меняется, стремительно мелькают события и происшествия, линия судьбы претерпевает великие и - мучительные изменения. Снова бал – точка отсчёта. Бал, где юным героям было показано их страшное и – великое грядущее. Тема балов и маскарадов постоянно, можно сказать – непременным фоном присутствует во многих кинофильмах сталинской эпохи. Так, в культовой предвоенной картине «Моя любовь» мы наблюдаем сцены настоящего светского танцевального вечера с характерной лёгкой болтовнёй и флиртом. Очень похожая сцена имеется и в кинофильме «Юность командиров». В детском фильме-ревю «Здравствуй, Москва!», созданном уже после войны, нам представляют пространство некоего рабочего клуба - с колоннами, драпировками и тяжёлыми люстрами, где мальчик из ремесленного училища чинно вальсирует с девочкой из очень простой, пролетарской семьи. Масштабные маскарады, подобные тому, который описывал Аркадий Гайдар, показаны в довоенной «Новой Москве» и в послевоенном «Аттестате зрелости».
Открытка 1950-х годов.
В сталинскую эпоху, как известно, утвердился и получил распространение так называемый Большой Стиль - Grand Мaniere. Это по-королевски роскошное сочетание классицизма и барокко, воплощалось в жизнь самыми различными способами, включая внедрение особой танцевальной культуры. Недаром джазмен Алексей Козлов вспоминал, что вечера танцев в начале 1950-х годов были «странной смесью концлагеря с первым балом Наташи Ростовой». Сам Козлов был тогда стилягой-«штатником» и, разумеется, предпочитал иные ритмы, иные смыслы. «Объявили дамский танец. Я тронулась с места и пошла к нему... Это было начало пятидесятых годов, детей учили чинным танцам Смольного института благородных девиц. Чинный Толик замер, не смеялся...», - это уже отрывок из ностальгического, почти биографического, рассказа популярной писательницы Людмилы Петрушевской. В этой связи интересно решена тема бала в киносказке «Золушка», снятой, как раз, на пике увлечения Большим Стилем. Замечу, что в сказке Шарля Перро основным событием является примерка туфельки. Так сказать, справедливость торжествует. Плохие наказаны, трудолюбие и кротость победили.
Кадр из фильма «Золушка».
В советской интерпретации Евгения Шварца, следующего канонам русской традиции, именно бал становится главной сценой. Помните, именно на балу разыгрывается мистическое действо – Король просит старого Волшебника сделать что-нибудь потрясающее? (У Шарля Перро этого нет вообще). Так вот, на несколько минут все гости попадают в волшебную страну. Принц объясняет Золушке, что «…каждый там, где ему приятно». Это некая «сказка в сказке». После этой сцены мы понимаем, кто есть кто - Золушка оказалась именно вместе с Принцем и снова возникает то самое состояние «после бала». А вот в кинофильме «Светлый путь» (изначальный сценарий Виктора Ардова, собственно, именовался «Золушка») классического бала нет, зато героиня танцует одна - посреди шикарного, поистине королевского зала. А потом опять происходит нечто волшебное – Таня Морозова видит в громадном зеркале самоё себя и, перейдя в зазеркалье, летит над Москвой в открытой машине. Магия, мистика танцевальной залы, волшебство Золушки.
Почему же именно бал становится волшебным или же - роковым действом в русской культуре? Почему после бала всё меняется? Что это? Родовая память о сакральной сути танца, как такового? Древние предки танцевали не для развлечения, а с вполне осознаваемой целью – танец менял жизнь и судьбу. Или опять просто совпадение?
Гадский Пончик.
Советский Агитпроп ненавидел жирных, а «мурло мещанина» - всенепременно толстое - считалось несомненном критерии безобразия. В СССР образ буржуя, кулака, спекулянта, etc всегда был связан с громадным животом и лоснящимися щеками. Нездоровая полнота, как принадлежность классово-чуждых групп. Квинтэссенцией этой идеи можно назвать культовую сказку «Три толстяка». Юрий Олеша в своей сказке неистово нападает на толстых - он их высмеивает, ненавидит, презирает и в конечном итоге — свергает. Это презрение к «толстым свиньям» прослеживается практически у всех советских авторов в той или иной степени. Тучность – это признак лени, чревоугодия и даже - филистерской пошлости, низости и …предательства. Очень часто по сюжету предателем становился именно толстоватый Плохиш с его «банкой варенья да корзиной печенья». Интересно, что современный писатель Михаил Елизаров, говоря, собственно, об одном из отрицательных гайдаровских персонажей выдал недвусмысленное: «Уже тридцать лет прошло, а я до сих пор не доверяю толстякам - лишний вес так и остался для меня физическим синонимом подлости». Сытый, точнее пресыщенный — значит гад. Жрёшь? Значит, сволочь. Толстый? Стало быть, ни черта не делаешь. Ужинаешь вместо того чтобы смотреть на звёзды? Заклеймим позором!
Рисунок Генриха Валька.
В популярной детской трилогии о Незнайке есть такой знаковый персонаж — Пончик. В отличие от своего тунеядствующего друга, Пончик знает себе цену и, что называется, «умеет жить». Незнайка — воплощение весёлого хаоса. Он подобен Тому Сойеру и тем многочисленным двоечникам, которые постоянно что-нибудь выдумывают. У тех — всё взрывается, летит и горит синим пламенем. Любимый герой советских книг для детей — это развесёлый прогульщик, склонный к разнообразным авантюрам. Таков Незнайка. Не то — наш Пончик. Ему не нужны приключения, как не в жилу любая деятельность. Незнайка полон асоциальной динамики, но он — двигатель. Его можно перенаправить — подобно тому, как бывшие шалопаи становились героями войны, капитанами, изобретателями или — на худой конец - артистами. Пончик должен был пройти все стадии позора, чтобы в финале повиниться перед товарищами с рефреном «Братцы...Братцы...». В «Незнайке на Луне», как мы помним, плохиш-Пончик по-своему среагировал на построение коммунизма в отдельно взятом Цветочном городе...
«Все были очень довольны. Единственным, кто пострадал на этом деле, оказался Пончик. Когда Пончик увидел, что теперь можно брать в магазине любую вещь, какая только могла понадобиться, он стал недоумевать, к чему ему вся та куча костюмов, которая накопилась у него дома». Принцип полноценного удовлетворения потребностей не подходит куркулям. Ибо им всегда мало. «Пончик завязал свои старые костюмы в огромный узел, вынес тайком из дома и утопил в Огурцовой реке, а вместо них натаскал себе из магазинов новых костюмов. Кончилось тем, что его комната превратилась в какой-то склад готового платья». Во взрослых книжках о коммунистическом воспитании чётко говорилось: человеку с нездоровым отношением к собственности нечего делать в Светлом Будущем. Не умеешь сдерживать потребительские порывы - не ходи в Рай. Сиди, медитируй, пока не пропрёт.
Дальше — больше. Когда в городе начались приключения с невесомостью, только Пончик изобразил бессилие и страх. «Знайка сказал, что Пончик, очевидно, потерял ориентацию в пространстве и не сумел приспособиться к состоянию невесомости. На самом же деле Пончик прекрасно приспособился к невесомости, но так как он был чрезвычайно хитрый, то решил это скрыть. В то время, как все коротышки работали, он летал потихоньку по комнате и уплетал манную кашу, которая вывалилась из кастрюли и плавала вокруг комьями. За небольшой промежуток времени он единолично съел целую кастрюлю каши, так что от нее и следа не осталось». Рассуждал наш плохиш в духе всех умненьких и сметливых сапиенсов: «- Вот я и сыт, и ничего мне больше не надо! -- говорил с удовольствием Пончик. - А остальные пусть трудятся, если им это нравится». Лететь на Луну Пончику, разумеется, не хотелось — а зачем?! Раззадоренный Незнайкой, он, правда, соглашается на приключение, однако, быстро понимает: надо линять! Но не тут-то было. Впрочем, наличие превеликого количества еды успокоило нашего едока-профи...
Интересно, что оставшись один и по сути бросив Незнайку в лунном гроте, Пончик опять принимается жрать и делает это, пока не заканчивается «хрючево». Только этот безотрадный факт заставляет его вылезти из «логова». Оказавшись, как и Незнайка, в лунном обществе, Пончик...буквально сразу...вписывается в рынок. Он быстренько смекает, что соль можно не давать, а — продавать. «Жил теперь Пончик в полное свое удовольствие, как и все остальные лунные богачи, и даже назывался он теперь не просто Пончик, а господин Понч. Из гостиницы он переехал в собственный дом, завел себе слуг, которые одевали его и раздевали, убирали у него в комнатах, смотрели за домом. От нечего делать он по целым дням просиживал в ресторанах, ел там самые вкусные кушанья, а в промежутках между едой околачивался на берегу залива и вертелся на чертовых водяных колесах или на морском параболоиде».
Вся лепота заканчивается только тогда, когда господин Понч не выдерживает конкуренции со стороны олигарха. Тогда он нанимается крутильщиком на аттракционы и вот тут начинается его перевоспитание. Безусловно, советская дидактика подразумевала исправление почти любого девианта. Пройдя через непосильный труд и подпольную деятельность (Носов был потрясающе остроумен со своим Союзом Свободных Крутильщиков), так вот, пройдя через всё это, он начинает что-то соображать. Хотя, в реальной жизни мещане и куркули вообще никогда не исправляются — они приспосабливаются, имитируют, изображают идейность, делают осмысленное лицо. А потом, когда наступает час икс, рушат ненавистный им «космический», идеалистический строй, мешающий чавкать и тащить из магазина костюмы. В общем, сказка она и есть — сказка.
http://zina-korzina.livejournal.com/987046.html
Приключения Электроника: фильм VS книга.
У каждого поколения есть свои культовые детские фильмы. Для тех, кому за 40 - это, без сомнения, «Приключения Электроника». Что характерно, книжка Евгения Велтистова появилась ещё в 1960-х годах, но почему-то не стала сенсацией. Более того, она опечалила многих восторженных почитателей кинокартины. Помню своё чудовищное разочарование... Никакого Урри, никаких занятных и дурацких приключений, ...Сыроежкин какой-то скучный, много рассуждений, натужной весёлости и нарочитых умностей. Герои, ситуации, смыслы показались чужими и тусклыми. Так иногда бывает во сне, когда вместо чего-то красивого или волшебного мы обнаруживаем сломанную вещь, старую калошу или невнятный предмет. Приблизительно таким же оказалось и моё восприятие книжного Электроника. Это было давно, в 1980-м году, почти сразу после просмотра увлекательной, наполненной погонями, шутками, приколами, песнями киношного действа. Безусловно, я была обычным дворовым ребёнком из породы «такая-как-все» и мне, как типовому представителю, хотелось, дабы в книге было ровно то же, что и в кино. Дети любят, когда похоже. Когда точно так же. Возможно, я сужу по себе.
Повзрослев, я из ...интереса к 1960-м перечитала и «Мальчика из чемодана», и не вполне удачного «Рэсси...». Только для того чтобы ощутить Zeitgeist кибернетического десятилетия. А ведь - повторюсь - с момента написания до времени выхода фильма прошла целая вечность. Эпоха. Эра. От восторга и горения - к скепсису и лёгкому цинизму. И в этом - основное отличие этих двух произведений: книги и сценария. В повестях мы встречаем солнечное, оптимистично-бодрое Будущее. Не далёкое. Так, фантастика ближнего прицела. Некий чистый, умытый город. «Сады висели и над головой, на крышах зданий, защищенные от непогоды прозрачными раздвижными куполами. В промежутках между окнами, которые перепоясывали здания блестящими лентами, тоже была зелень: вьющиеся растения цеплялись за камни и бетон». Липовая аллея - так называется улица, где живут персонажи. Первое впечатление, что это очень похоже на...крапивинский мир 2009 года из «Голубятни на жёлтой поляне» - всё те же милые провинциальные закоулки, прорезаемые футуристическими автобанами. В киношном же варианте перед нами - сугубое настоящее. Наше. Внятное. И ребятки - такие, как мы привыкли, а не дерзновенные, но очень уж приличные дети-гении.
Книжный Серёжка Сыроежкин - вовсе не шпана и не любитель мопедов, халявы и мелкого хулиганства. Не троечник-оболтус. Не сын шоферюги даже. А - ученик школы юных кибернетиков. Его родители - конструкторы. Друзья - даже брутальный Гусев - все увлечены математикой. Среди них нет придурков и прогульщиков. Среди них есть только более или менее гениальные подростки, которые даже свою школьную стенгазету создают с математическим уклоном - в каждой заметке зашифрованы формулы и задачки. Единственный грех книжного Сыроежкина в том, что он постоянно распыляется между своими научными увлечениями: «А потом совершенно незаметно страсть к математике испарялась, и Сыроежкина притягивали, как магнит, двери лабораторий. Выбрав удобный момент, он входил в них вместе с чужим классом, садился в уголке, наблюдал, как возятся с деталями старшие ребята...» В общем, типовой ботаник, только чуть более живой и подвижный, чем принято в том грядущем мире. Наш, привычный Серёга - это хулиганистый парень из соседней квартиры. Ему не хочется учиться - ему хочется гулять. Что он и делает.
Электроник у Велтистова ближе именно к машине. К Терминатору. Он даже питается от сети, как холодильник. «-Это твой штепсель, то есть вилка? - наконец сказал, приходя в себя, Сергей. -Да, - отозвался мальчик в синей куртке немного скрипучим голосом. -А зачем она тебе? - опять спросил Сергей и услышал странный ответ: -Я питаюсь электроэнергией...» Вообще, можно очень долго перечислять отличия - их окажется даже больше, чем сходных моментов. Фильм снят настолько «по мотивам», что именно мотив и остаётся общим: от профессора Громова сбегает юный киборг, встречает своего двойника, временно заменяет его. Феерия с теоремой Пифагора и харизматичный учитель математики - на месте. Наказание заносчивого Гусева - тоже. Но в другом эпизоде. Да и это не самое главное - в книге отсутствует интрига. Нет драйва. Светлой и радостной солнечности - через край. Умные дети учатся под руководством талантливых и заботливых взрослых. В этом мире нет и не может быть глупостей и шалостей. Только - формулы и светлые коридоры. Дистиллированные смыслы. Полдень XXII век для самых маленьких. Это невероятно красиво и чисто, но... фильм всё равно нравится мне больше. В общем так: фильм - шедевр, а книга - просто хорошая.
http://zina-korzina.livejournal.com/938026.html
Хищные вещи века: что там, за гранью?
Вот как вы полагаете...? Впрочем, всё по порядку. Помните у братьев Стругацких «В хищных вещах века» есть такой прибор под названием «слег»? Для тех, кто не помнит или не знает, сообщу, что действие книги происходит в маленькой капстране - в этаком последнем оплоте умирающего буржуазного мира. На Земле победил солнечно-созидательный Коммунизм, но есть ещё небольшие оазисы «превеликой свободы». Главный герой – Иван Жилин прибывает в курортный городок, где основной смысл жизни – это получение острых ощущений (описывается там и некое подобие современных ночных дискотек – «дрожки», и бессмысленно-экстремальный досуг - смертельно опасные приключения в подземельях и в тоннелях заброшенного метро). Но это всё не то, не то... Вот слег…!
Однажды попробовав оный, человек оказывается просто не в силах отрешиться от удовольствия, теряет контакт с реальностью и использует слег, пока нервное истощение не убивает его. Это вовсе не наркотик, а просто он «даёт» исполнение всех желаний. На время пользования. Причём, никаких побочных эффектов и «ломки» после сеанса не бывает. Ты можешь отказаться от всё новых и новых обращений к слегу. Как бы не так! После этого человеку уже кажется невыносимым пребывание в простом и сером мире. Со слегом возможно всё - создавать города и рушить империи, переходить Рубикон, короноваться в Реймсе, писать с натуры Мону Лизу. В общем, всё, что лично вам захочется. Причём, для этого не нужны никакие усилия. Захотел летать - полетел. Захотел разбомбить - разбомбил. Возжелал ощутить безграничный восторг – пожалуйста.
Защитник слега небезосновательно утверждает: «Каждый человек хочет прожить жизнь недаром, и слег дает тебе такую жизнь... Да, знаю, ты считаешь, что и без слега живешь недаром, но сознайся, ты никогда так ярко и горячо не жил, как сегодня…». И что главное? Что самое основное, точнее - ценное в его утверждении? «…Каждый отдельный человек не потеряет ничего, он только приобретёт, ибо его мир станет несравненно ярче, его связи с природой - иллюзорной, конечно, - станут многообразнее, а связи с обществом - тоже иллюзорным, но ведь он об этом не будет знать, - станут и мощнее и плодотворнее». Речь идёт о персональном счастье отдельного человека, выключенного из жизни, и при этом - об иллюзорности природы и общества. Хочешь быть счастливым – будь им! Со слегом для этого не нужно творить, придумывать, пробовать. Счастье без усилий и полёт, не выходя из дома. Но...если бы полёт...
Что характерно, в описываемом городке все знают о слеге, но говорить о нём - неприлично. Слово «слег» пишут на заборах, как нецензурное ругательство, а «слегач» (потребитель слега) - это на местном жаргоне самое гнусное оскорбление. Почему? Как ВЫ считаете? Я полагаю так. Слег ориентирован на исполнение всех, особенно подсознательных желаний. Скорее всего, многие люди реализуют свои страшные вожделения, вроде «уничтожить весь мир» и потом - прикурить от вселенского пожарища. В жизни мы обязаны быть комильфо или хотя бы «не совсем быдлом». Этого требует цивилизация. Но в подсознательных желаниях часто живут черти разрушения и агрессии - слег высвобождал чертей, и иной человек становился... счастлив. А Вы полагаете - почему Жилин, попробовав эту дурь, решил с ней бороться? Чем он стал в своих фантазиях? Доктором Менгеле или серийным убийцей?
Как Вы считаете, что реализовывали люди, пробовавшие сие?
http://zina-korzina.livejournal.com/960948.html
Вы здесь » Ключи к реальности » Волшебная сила искусства » Литература