" Я поднялся с земли, еще раз низко поклонился живому портрету Мории и взошел на ступени алтаря, радостно улыбаясь смешным усилиям, которые проделывали мои руки и ноги, чтобы влезать со ступеньки на ступеньку. Рассчитанные на рост Владыки, для обычного человека ступени были громоздки, как огромные обломки скал."(с)

Антарова Конкордия. "Две жизни"
Книги онлайн http://www.koob.ru/antarova/

Одиссея «Федора Федорыча» Томаса

Фредерик Брюс Томас. Фото из личной коллекции проф. Александрова

В Москве 8 ноября 1912 г. по адресу Большая Дмитровка, 17, с помпой и наплывом толпы гостей открылся ресторан «Максим». Не было бы в этом событии вековой давности ничего особенного, если бы не одна деталь: отцом-основателем нового заведения и его владельцем был 40-летний чернокожий американец, сын бывших рабов из глухого угла в штате Миссисипи Фредерик Брюс Томас, известный завсегдатаям легендарных «Яра» и «Аквариума как «Федор Федорович». Мальчик на посылках в отелях Сент-Луиса и Чикаго, официант в Нью-Йорке, Лондоне, Париже, Остенде, Каннах, Милане, метрдотель в «Яре» и «Аквариуме», владелец «Максима» и того же «Аквариума» в Москве, ставший там миллионером и купцом первой гильдии, беглец от революции в России, повторивший предпринимательский успех в Константинополе и безвременно, в 55 лет, скончавшийся там же в турецкой долговой тюрьме …Его знали и уважительно приветствовали Федор Шаляпин и Александр Вертинский. «Федор Федорыч», по некоторым утверждением, первым познакомил московскую публику с экзотическим танцем «танго» и уж совершенно точно — с только что начинавшим завоевывать мир американским джазом…

…Необычная одиссея началась, когда Фредерику Брюсу Томасу едва исполнилось 18. Его отец был зверски убит другим чернокожим собратом и юноше пришлось самому позаботиться о своей судьбе. Притягательным местом в 1890-м г. был Сент-Луис, где вовсю шла подготовка к Всемирной выставке… А редкой сферой, где могли взять на работу чернокожего, была «сфера услуг» — гостиницы, рестораны, салуны. В одном из отелей устроился «прислугой за все», по термину Остапа Бендера, и этот молодой сын юга. Видимо, была в нем природная склонность к работе, так сказать, с людьми, улыбчивость, обаяние, сообразительность, способность и готовность учиться на ходу… В Чикаго он тоже был мальчиком на побегушках, но в Нью-Йорке уже стал успешным официантом. Ему хотелось стать музыкантом и в 1894 г. Фредерик пустился морским путем в Лондон, ибо в не освободившейся от расовых предрассудков Америке «ниггеру», как тогда говорили, рассчитывать на серьезное образование не приходилось. Учеба, однако, не очень заладилась, и студент со все большим интересом погружался в шумную, бестолковую, но так милую его сердцу ресторанную жизнь, продолжая работать официантом. К тому же, в условиях европейской свободы и отсутствия дискриминации по цвету кожи, в нем проснулась «охота к перемене мест», прямо как у Онегина. В Париже он работал в известном на всю Европу ресторане «Максим», который позже примет за образец для своего московского заведения. Оказалось, что и языки ему даются сравнительно легко, по крайней мере, в тех пределах, которые совершенно не мешали ему исполнять свои профессиональные обязанности, а затем и вести собственный бизнес. Объездивши чуть ли не всю Европу — Остенде, Канны, Милан, Монте-Карло, Берлин, Вена, Венеция — и это далеко не полный список — Фредерик Томас в 1899 г. оказался в Москве в качестве слуги некоего высокопоставленного вельможи, еще не подозревая, что пробудет в ней почти два десятилетия, пока революция не вынудила его эмигрировать.

Чернокожих в «белокаменной» тогда было немного, но в пестрой Москве, полной лиц самых разных цветов и форм, черный американец не испытал никакого дискомфорта, скоро найдя себе солидные должности, сначала в ресторане «Яр», а потом и в развлекательном саду «Аквариум». У него был дар быстро определять, «где на лестнице известности стоит клиент, как много денег он собирается потратить», а также запоминать «какая еда и какие напитки ему понравились в предыдущие посещения» — это не могло не приводить в восторг всех, кого «Федор Федорыч» встречал и провожал к столу или в отдельные кабинеты, опять же не забывая, у кого какой был любимым. «Особенно, — вспоминает один современник, — без ума от него были дамы».

Кстати, о дамах. Любовная его жизнь тоже била ключом на матушке-Москве. Он был женат трижды. Первая супруга Хедвига родила ему троих детей и скончалась от заражения крови при рождении младшей девочки Ирмы. Второй стала дама прибалтийского происхождения Валли, бывшая гувернанткой в его доме, так сказать брак по расчету, оказавшийся не слишком долговечным. Ибо скоро процветающий предприниматель влюбился в одну из исполнительниц в его заведениях — немку Эльвиру Юнгман, и она ответила ему взаимностью. Потом они поженятся, и она с ним будет до конца его дней, которые оказались тяжкими для них обоих: в эмиграции в Турции.

Москва. "Аквариум". Группа артистов в саду. © Владимир Александров

Но в 1910-20-х гг. кто же мог предвидеть будущее России и миллионов ее граждан? Между прочим «Федор Федорыч» не только носил свое новое имя в угоду клиентам. Он подал прошение на высочайшее имя и ему было даровано российское гражданство. Затем он был возведен в почетное звание «купца первой гильдии», что давало уже определенные привилегии в царской России, в частности, освобождало от возможности телесного наказания. Уже немногим через год после открытия «Максима» его капитализация составляла, по консервативным оценкам, 650 тысяч тогдашних рублей, или 12 млн. нынешних долларов. Богатство «нового русского» росло как на дрожжах, несмотря на бушующую Первую мировую войну. В феврале 1917 г. он подписал документы на покупку полудюжины зданий в Каретном ряду, заплатив 425 тысяч рублей, или 7 млн. долл. по сегодняшнему курсу. И тут не обошлось без исторического резонанса — одним из прежних владельцев зданий был граф М.М. Сперанский, женатый на Джулии Дент — внучке Улисса Гранта, командующего армией Севера в гражданской войне 1861-1865 гг. и 18-го президента США.

Ну а далее — была революция, ноябрьские бои в Москве, попытки ужиться с новой властью, потеря богатств и состояния, авантюрное бегство в Одессу, оккупированную сначала немцами, потом французами, подобное чуду попадание на последний корабль, увозивший тысячи эмигрантов в неизвестность и обреченность, прибытие в Константинополь практически без средств, с 25 долларами в кармане.

Несколько лет Томас жил без паспорта. И вопреки отчаянию и трудностям — становление с нуля нового бизнеса — развлекательного клуба, ностальгически названного «Максимом».
Он, в частности, начал привозить в Стамбул джаз, сейчас там о нём «немного знают» турецкие знатоки этого направления музыки. Именно в его заведении выступала известная в те годы певица Иза Кремер. Может быть, терпение, оптимизм и неуемное желание работать и позволили бы Фредерику Брюсу как-то подняться и обеспечить себе и семье сколько-нибудь сносное существование, если бы не новый удар — еще одна революция, на этот раз в Турции, которая вынудила покинуть Константинополь, ставший к тому времени Стамбулом, основную клиентуру ресторатора — офицеров союзнических оккупационных войск Франции и Великобритании. Он увяз в долгах и разборках с мошенниками, поехал за правдой в новую столицу Турции Анкару, но оказался там в долговой тюрьме, потом был переведен в тюрьму в Стамбуле, где заболел и 12 июня 1928 г. умер в возрасте 55 лет.

Источники
http://kontinentusa.com/odisseya-fedora … ha-tomasa/
http://orloffmagazine.com/content/chern … dnoy-sudby
http://www.russkiymir.ru/news/97540/

Книга: Александров, В. Черный русский: История одной судьбы / Новое литературное обозрение, 2017.

Вики пишет о Сперанском:
Елизавета Михайловна Сперанская, в замужестве Фролова-Багреева— русская писательница, единственная дочь реформатора Михаила Сперанского и англичанки Елизаветы Стивенс, умершей в начале октября 1799 года.

Ещё были Сперанские и кто был его женой, англичанка Елизавета Стивенс или Джулия Дент — внучка Улисса Гранта?

Бейли меняет кожу ясенским

Полковник Фредерик Маршман Бейли все-таки рядом с мистическим миром существовал. Иногда так из прошлого века неожиданно появляется и похихикивает.

Это удачно, что я сначала прочитал его мемуары "Миссия в Ташкент" и отписался: "Бриллианты от диктатуры пролетариата". Затем была красная версия похождений Маршманыча: "Тихие ночи 19-го года" по документальной повести "Ночи без тишины" за подписью некоего Л.Тримасова в литературной обработке Э.Арбенова. Сразу же возникло подозрение, что никакого Леонида Тримасова в природе не существовало, а это коллективный псевдоним, и за ним маячит личность писателя Азиза Ниалло, который на самом деле никакой ни Ниалло, а натуральный полковник КГБ Андрей Станишевский с корочкой члена союза писателей.

Еще четыре года назад пришел к выводу, что Ф.Бейли, безусловно, разведчик гениальный. И тут мне в руки попадает "роман" Бруно Ясенского "Человек меняет кожу". Каюсь, не читал до этого, ибо никогда не увлекался пролетарской, либо производственной литературой. Начал листать с конца этот опус и бросилось в глаза "Открытое письмо Бруно Ясенского кавалеру ордена Индийской империи, Ф.М.Бейли", где чуть ли не слово в слово аналогичная мысль: "Нельзя, однако считать нормальным такое положение вещей, когда посредственности, вроде Лоуренса, пользуются незаслуженной мировой известностью, в то время как о полковнике Бейли так называемая широкая публика не знает до сих пор ничего" (с.560, цитируется по изданию: Ясенский Б. Человек меняет кожу: Роман.- М.: Моск. рабочий, 1988). Б.Ясенский прав: Лоуренса Аравийского в сталинском Союзе любили не в пример Ф.Бейли. Просто к Лоуренсу относились нейтрально, а к Ф.Бейли некоторые чекисты испытывали личную неприязнь. О Лоуренсе книжки выходили, его рекламировали:

В 1939 г. Воениздат подсуетился, перевел книжку Л.Гарта, вышла без указания тиража.

Ну, и Бруно Ясенский решил восполнить эту лакуну рассказом о похождениях бравого английского полковника в советской Средней Азии. Накатал, так сказать, "роман" на 600 страниц, где вывел американского инженера-вредителя Мурри, под личиной которого скрывается английский шпион полковник Бейли. Опус о таджикских ирригаторах остался бы в истории всего лишь несуразным текстом, если бы автор в конце романа не ударился в документалистику, там у него чекистский опер Комаренко пишет оперу про американского инженера-вредителя Мурри. Выясняется, что чекист Комаренко самовольно покопался в чемодане Мурри и обнаружил там карту Ташкента 1916 г. с двумя стертыми карандашными крестиками-пометками. После этого бдительный чекист Комаренко помчался рыскать в ташкентских архивах на тему посещения Ташкента англосаксами в период 1916-1920 гг. и пришел к выводу, что под личиной Мурри скрывается полковник Бейли, который уже выполнил свою миссию в Ташкенте в 1918-1919 гг. И зачем-то ему понадобилось лезть в Таджикскую ССР в 1930 г., чтоб заниматься диверсиями на плотинах? Ничо так бред. Я думаю, что Бейли не опустился до чтения этого романа или оперы Ясенского. Писал так писал себе Ясенский о таджикских ирригаторах, а вдруг выясняется, что американский инженер-вредитель Мурри из 1930 г. - это на самом деле английский шпион полковник Бейли, посещавший Ташкент в 1918-1919 г. со своим спецзаданием. Мало того, Бейли такой идиот, что взял в Таджикистан старую карту Ташкента с пометками явок. На ней он и спалился, а бдительный чекист Комаренко - герой. Даже эта психопатия могла бы сойти Ясенскому с рук, если бы переводом романа на английский язык не заинтересовалось некое американское издательство. В СССР как бы просто пожали плечами: "Ну, Мурри, ну, Бейли..." А в США возникли вопросы: "Как это? Шел себе фикшн, шел, а в конце превратился в документалистику? Американский читатель этого не поймет и спросит: на каком основании англичанину Бейли выдали американский паспорт на фамилию Мурри?"

И тогда Ясенскому пришлось объясняться, потому что за пределами нашей великой Родины произошло некое волнение по поводу вторичного явления Бейли в наших пенатах. Настойчиво так тычут, что, мол, Бейли не был в СССР и плотин не взрывал. "Не надо,- говорят,- грязных поклепов." А книжка-то издана, вот оно русским по белому пропечатано: Мурри - это Бейли. Тираж не изымешь. Американские издатели доллары сулят, а тут казус. И появляется послесловие Ясенского в виде открытого письма. Оно гораздо интереснее самого романа и намного короче, его надо привести полностью:

(Приведено из указанного издания, с.559-562)

Нет, все-таки Бейли читал этот опус Ясенского. Свою книгу воспоминаний Бейли назвал "Миссия в Ташкент", начал он ее писать в 1924 г., получил разрешение от форейн офис на публикацию в 1945 г. ввиду деликатности темы, и в 1946 г. она вышла в Англии. Открытое письмо написано Ясенским в 1933 г. Бейли, наверное, просмотрел его и завизировал: "Прочитал. Название "миссия" одобряю. С покойным прокурором Кригером не знаком. В архив".

(Продолжение следует.)
источник

Бейли меняет кожу ясенским-3

- Построились, щелкоперы?

(Продолжение. Начало:
Бейли меняет кожу ясенским
Бейли меняет кожу ясенским-2

Через новую жену Анну Абрамовну Берзинь Бруно ловко влезает в окололитературную политику и налаживает связи с чекистами. Космическая карьера литчиновника. В 1930 г. он плавно перетекает из польских коммунистов в большевики, вместе с краснокожей советской паспортиной получил большевистскую партбилетину. А в 1931 г. он уже член редколлегии журнала "Пролетарская литература". А кто главный редактор журнала "Пролетарская литература"? Леопольд Авербах. Затем его избирают секретарем Международного объединения рабочих писателей. В 1933 г. Бруно становится главным редактором журнала "Интернациональная литература". А кто в редколлегии журнала "Интернациональная литература"? Леопольд Авербах. А кто такой Леопольд Авербах. О-о! Лёпа всем шишкам родственник. Это племянник Свердлова, шурин Ягоды, зять В.Бонч-Бруевича. С такой крышей можно жить.

Эти должности дают власть. Заодно и всласть пораспоряжаться чужими жизнями. Звучит так вроде нейтрально: "пролетарская литература". Казалось бы, сиди и плюйся хореями про станки. Но вот откроем журнал "Пролетарская литература" № 5-6 за 1931 г. Статья А.Караханова "Классовая борьба в литературе Средней Азии": "Местный национализм в Узбекистане принял ярчайшие формы, причем эти формы доходили до открытой контрреволюции, показателем чего являются хотя бы некоторые стихотворения немало известного, довольно талантливого узбекского поэта Чолпони. Он пишет: "Вам незачем надеяться на волков, от них спасения нет". Это есть прямо-таки обращение к басмачеству. Или же мы читаем дальше: "Одни думы не дадут успокоения, если сыновья родины сами не зажгут спичку". Далее он, обращаясь к басмачеству, пишет: "Ты еще жив, ты еще не мертвец, не надевай цепей, не подчиняйся, ты родился свободным". Нетрудно догадаться, что узбекского поэта Чулпана в 1938 г. расстреляют.

В той же статье: "В Узбекистане панисламизм принял резкую форму, особенно в выступлениях узбекского писателя, поэта и ученого Фитрата. Фитрат открыто обращался к бывшему бухарскому эмиру, говоря ему, что он является единственным защитником мусульманской религии и мусульманского мира. В то время очень распространен был стихотворный отрывок, написанный на фарсидском языке. В книге Сай-Кели было написано, что "Бухара является твердыней мусульманского мира, а Самарканд самым красивейшим местом на земной поверхности". По-видимому Фитрат обращался к эмиру бухарскому, говоря, что он - единственный защитник мусульманской религии". Опять-таки нетрудно догадаться, что в 1937 г. историка, поэта, политика Фитрата арестуют, а в 1938 г. расстреляют.

В этом же сдвоенном номере статья Б.Брайниной "Куда "впадает" творчество Пильняка". Пильняк арестован в 1937 г., расстрелян в 1938 г. Статья С.Малахова "Контрреволюционный троцкизм в литературной науке: "методология" Г.Горбачева" - донос на литературоведа Г.Горбачева, которого посадили в 1935 г. и дорасстреляли в 1937 г. Так что не такая уж невинная овечка и жертва репрессий был этот Бруно Ясенский, как сейчас некоторые хотели бы представить.

Жена Бруно, Анна Абрамовна Берзинь, в послесловии к роману "Человек меняет кожу" пишет: "Первый раз Ясенский полетел в Среднюю Азию в 1930 году как член правительственной комиссии по размежеванию Таджикистана с Узбекистаном. Комиссию возглавлял Домбаль, его большой приятель" (с.570). Хорошенькое дело. Полуполяк только получил советскую паспортину, как уже он от правительства делит узбеков с таджиками. Таджикская АССР входила в состав Узбекской ССР до 1929 г., затем ее сделали союзной. Ну, и эти поляки-полуполяки там накуролесили, вопрос еще не закрыт до сих пор. Таджиков Самарканда и Бухары массово узбекизировали в те годы, сейчас идет обратный процесс. Между Узбекистаном и Таджикистаном в настоящее время существует визовый режим, граница по полной форме, а кое-где даже минные поля.

Большого приятеля Ясенского Тадеуша Домбаля взяли в декабре 1936 г. по польским делам, не успел Ягода слететь. Польская разведка работала, да и чекисты свой хлеб даром не ели. Ну, и Ясенский зашатался. Папочка-то копится, что-то Домбаль настучал, а там и другие подтянулись. Да и жена от чекистов не зря была приставлена, не пирожки печь. Ее-то не расстреляли, у чекистов так не бывает, жизнь надо заслужить ударным трудом. Тук-тук, как говорил товарищ Морзе. Ягодинская крыша уехала, Ясенский в 1937 г. арестован, в 1938 г. расстрелян. Папочка-то вот она: хранить вечно, а что там, никому не показывать. Третий фокус-покус Ясенского не удался. Его выдворяли из Польши, его вышвыривали из Франции, а из СССР можно было только вперед ногами в сторону бутовского полигона эмигрировать. Вместе со смененной кожей.

Система папочек, я думаю, появилась у чекистов при Берии. До этого они головы ломали со своими системами всеобщего доносительства и соглядатайства. При Ягоде процветала система доносов. Накатал невнятный донос в журнал в виде литературоведческой статьи и - опа - писатели-то полетели. При Ежове система простого доносительства приняла абсурдные формы перекрестных доносов: кто быстрее на кого накатает донос. Сосед на соседа, подчиненный на начальника, начальник на подчиненного, муж на жену. Долго не разбирались, расстреливали и начальника и подчиненного, обоих соседей, мужа с женой. При Берии дошло, что система приняла извращенные формы, перешли на систему папочек: ага, поступил донос, будем наблюдать, накапливать информацию. Ясенский, да на вас тут двести доносов! Когда в журнале доносы публиковали,- это было хорошо? А как вас коснулось, так "заговор равнодушных"? Пожалте брицца.

Это очень не нравилось Ясенскому. Помнится, что свой неуживчивый характер он унаследовал от отца. Кожу и паспорт можно поменять, а натуру так сразу не переиначишь. На него тоже стали писать. А он - огрызаться.

И вот в бой против Ясенского вступает тяжелая артиллерия в лице товарища Бройдо. Герш Ицкович Бройдо - это вам не польские хухры-мухры: (1885–1956) — партийный и государственный деятель. Родился в Вильно. С 1901 г. член «Бунда», с 1903 г. член РСДРП. Окончил юридический факультет Петербургского университета (1909). В 1909–1916 гг. адвокат (Пишпек, Ташкент). В 1916–1917 гг. в русской армии. В 1917 г. председатель Ташкентского Совета, товарищ председателя, председатель Туркестанского крайсовета, председатель Сыр-Дарьинского облсовета, начальник и командующий вооруженными силами Ташкента, главный редактор «Нашей газеты», в Петроградском Совете. Член РКП(б) с 1918 г. В 1918–1919 гг. в ВСНХ РСФСР, в Управлении ирригационными работами Туркестанской ССР, заведующий Самарской губернской партшколой, уполномоченный РВС Южной группы войск Восточного фронта, член РВС 1-й армии Восточного фронта, заведующий Партийным отделом Туркестанской комиссии ВЦИК и СНК РСФСР. В 1919–1920 гг. заведующий Отделом внешних сношений Туркестанской комиссии ВЦИК и СНК РСФСР. В 1920 г. руководитель чрезвычайной экспедиции в Хиву, чрезвычайный уполномоченный РСФСР в Хиве и Амударьинском отделе, преподаватель Коммунистического университета трудящихся Востока. В 1921–1923 гг. заместитель наркома по делам национальностей РСФСР. В 1922–1925 гг. ректор Коммунистического университета трудящихся Востока. В 1925–1926 гг. заместитель заведующего Отделом печати ЦК РКП(б)—ВКП(б). В 1925–1927 гг. заведующий Госиздатом. В 1927–1933 гг. ректор Саратовского коммунистического университета, заведующий Издательством ЦК ВКП(б), заведующий Агитационно-пропагандистским отделом Нижне-Волжского крайкома ВКП(б), секретарь Нижне-Волжского крайкома ВКП(б). В 1933–1934 гг. 1-й секретарь ЦК КП(б) Таджикистана. В 1934–1939 гг. кандидат в члены ЦК ВКП(б). В 1934–1936 гг. заместитель наркома просвещения РСФСР. В 1936–1938 гг. директор Издательства ЦК ВКП(б). В 1938–1941 гг. заведующий Медицинским издательством. Арестован в августе 1941 г. 8 апреля 1945 г. осужден к 10 годам лишения свободы. В 1951–1953 гг. на поселении в Казахской ССР. В апреле 1953 г. амнистирован. В 1955 г. реабилитирован и восстановлен в партии. Умер в Москве.

Ясенский выступает на митинге в Таджикской ССР.

Ясенский пытается действовать на опережение: катает Сталину донос на товарища Герша Бройдо. Систему усвоил, молодец полуполяк:

Уважаемый товарищ Сталин!
На происходившем в прошлом месяце в гор. Сталинабаде съезде советских писателей Таджикистана с большой речью о литературе выступил секретарь ЦК КП(б) Тадж[икистана] тов. Бройдо. Часть своего выступления тов. Бройдо посвятил сокрушительной проработке моей и моего романа «Человек меняет кожу», квалифицируя мое произведение как колонизаторское, сиречь антисоветское, как откровенную апологию проституции, (Здесь я вынужден согласиться с товарищем Гершом Бройдо: действительно, апология проституции. Все женщины, которых изображает Ясенский,- бляди, пардон мой фарси. Просто ненормальное явление какое-то, то ли скрытый фрейдизм, то ли явная феминофобия, или женоненавистничество по-таджикски говоря. Ладно там жена инженера вредителя Немировского, которую этот прощелыга подкладывает под начальство. Ну а жена парторга Синицина? Мало ей парторга, так она еще куролесит с вредителем Кристалловым, затем уходит от парторга к исключенному из партии инженеру таджику или узбеку Уртабаеву, убегает с ним, в итоге Ясенский бросает ее под поезд как Анну Каренину. Даже новый начальник строительства Морозов начинает тайную половую жизнь с бригадиршей-ударницей Дарьей Шестовой. Про нее Ясенский пишет: "На строительстве Дарья при своей славе ударницы пользовалась как девка очень дурной репутацией. И прораб и десятник в присутствии Морозова отзывались о ней весьма нецензурно" (с.414). Явная клевета на советских женщин. В итоге Дарья залетает от начальника Морозова, и Ясенский отправляет ее в неизвестность, она просто пропадает со страниц романа, исчезает. Комсомолка-переводчица Мария Полозова допереводилась с американским инженером Кларком до того, что стала с ним спать. Потом резко бросает его и начинает спать с местным комсомольцем горцем Нусреддиновым, которому в итоге басмачи отрежут голову, а Полозова расстает со страниц романа как дым как утренний туман. Кто не верит, можете проверить сами, прочитав роман Ясенского. Честно предупреждаю, что это скучнейшая бодяга на 600 страниц. Так что прав был товарищ Герш Бройдо: чистейшая апология проституции и клевета на советских женщин. А Сталин кстати женскую распущенность крайне не уважал и если прочитал роман и донос, то взял на карандаш.) и т.д. и т.п. К сожалению, несмотря на все мои старания, я до сих пор никак не могу получить стенограммы речи т. Бройдо. Однако присутствовавшие на съезде писатели, члены возглавляемой мной таджикской бригады Всесоюзного оргкомитета ССП (в том числе т. Лахути) достаточно исчерпывающе передают содержание этого совершенно неожиданного для меня выступления. В литературных кругах Москвы циркулируют уже слухи, что главой партийной организации Таджикистана я обвинен всенародно в создании романа, клевещущего на советскую действительность этой республики, что т. Бройдо категорически запретил Таджиккино постановку фильма по моему роману, что я выгнан из Таджикистана, и т. Бройдо заявил публично якобы [что] больше меня туда не впустят. Подобные обвинения, выдвинутые против меня руководителем республиканской партийной организации, бросают на меня позорное пятно и как на коммуниста, и как на советского писателя. Ввиду специфики вопроса, касающегося политической оценки художественного произведения, я не передал этого дела в Комиссию партийного контроля и решил искать справедливой защиты у Вас — руководителя нашей партии и идейного руководителя всей нашей советской литературы.

Вы, конечно, не обязаны знать ни меня, ни моих произведений1 (1. 10 февраля 1934 г. Бруно Ясенский сделал Сталину дарственную надпись на экземпляре книги «Человек меняет кожу» (Кн. 1. Издание 2-е. М.: Советская литература, 1934): «Товарищу Сталину с большевистским приветом. Бруно Ясенский. Москва. 10.2.34» (книга из коллекции ГОПБ МК РФ).

Поэтому вот самые краткие биографические данные:
Литературную деятельность я начал еще в Польше как революционный поэт. Эмигрировав во Францию, я опубликовал там на французском языке в 1929 г. роман «Я жгу Париж», призывавший рабочие массы на защиту СССР от империалистической интервенции. За опубликование этого романа я, как иностранец-коммунист, был арестован и выслан из Франции, несмотря на протест сорока видных левобуржуазных французских писателей. На этом же основании я был приглашен в СССР, где работаю с тех пор. «Я жгу Париж» был переведен на ряд европейских и японский языки и создал мне литературное имя.
Приехав в СССР, я задал себе целью написать роман об одной из окраинных республик Союза, бывших колоний царизма, роман, который должен был являться художественным воплощением в конкретных образах ленинского тезиса о возможности перехода колониальных стран из феодального уклада в социалистический, минуя капиталистический этап развития. Политическое значение такого произведения не только у нас, но, в первую голову, за пределами СССР, где книги мои переводятся и издаются — не требует комментариев. Я остановился на Таджикистане, как на республике в этом отношении наиболее характерной. Начиная с 1930 г., в течение четырех лет, я ездил каждый год в Таджикистан, собирал материал и изучал прошлое и настоящее этой республики2.

В 1931 г. я организовал поездку в Таджикистан интернациональной бригады писателей. В бригаду входили немецкие, французские и американские литераторы. В результате этой поездки за границей появился ряд книг, переведенных на многие языки и популяризовавших среди широких зарубежных читательских масс социалистическое строительство Таджикистана.

Достаточно вспомнить Э.Э. Киша «Азия основательно изменилась», П. Вайана-Кутюрье «В стране Тамерлана» и др. Возникновением этих книг Таджикистан в некоторой степени обязан мне (хотя я никогда не вменял себе этого в заслугу и считал это своей элементарной партийной обязанностью). Услугами, которые я отдал Таджикистану в деле популяризации его достижений заграницей, объяснялось то исключительно хорошее отношение ко мне со стороны прежнего руководства Таджикистана, в лице т.т. Максума и Ходжибаева, которое, очевидно, мне не может простить т. Бройдо.

Сам я, изучая Таджикистан в течение трех лет, не напечатал о нем ни одной строчки, не чувствуя себя еще достаточно компетентным. Таким образом, роман «Человек меняет кожу» является результатом четырехлетней упорной творческой работы.

Роман после его появления был расценен советской печатью и общественностью как «явление большой художественной и политической значимости» (Н.К. Крупская). Ряд критических статей в нашей центральной печати отмечал, что роман справился в основном с задачей, которые перед собой ставил. В короткое время роман был распространен в массовых тиражах (около 200 000 экз.) среди читателей нашего Союза: приобрел очень значительную популярность. На последнем Пленуме Оргкомитета ССП он отмечался в основном докладе в числе пяти-шести лучших произведений литературы за последнее время. На десятках предприятий Москвы тысячи рабочих прорабатывают и обсуждают мою книгу. Со всех концов Союза я получаю на нее десятки и сотни положительных отзывов рабочих читателей. Роман переводится уже на ряд европейских языков. Искаженный его перевод, появившийся в Польше, встретил со стороны классового врага более чем лестную для меня оценку. Известный писатель, академик Ю. Каден-Бандровский в официозе «Газета Польска» так формулирует тенденцию романа:

«Автор стремился показать, с каким жаром, упорством и самопожертвованием строят советские люди в Азии мир нового технического и социального порядка... Как-будто для того, чтобы подчеркнуть совершенство руководящей идеи, автор допускает у отдельных своих героев наличие изъянов, пороков и срывов. Изъяны эти, однако, абсолютно ничтожны по сравнению с идеологическим совершенством нового строя».

Я привожу этот отзыв матерого фашиста, как убедительный образец того, как расценивают идею моей книги на Западе даже представители классово-враждебного лагеря.

Я не считаю своего романа ни совершенным, ни безупречным. Указать мне его недостатки — задача нашей советской критики. Однако, на голословные обвинения в контрреволюции я не могу не реагировать самым решительным образом. Если бы меня на улице внезапно оплевал кто-нибудь из прохожих, я в праве так или иначе защищаться от этой напасти. Но когда с трибуны республиканского съезда оплевывает меня, злоупотребляя авторитетом партии, секретарь ЦК республиканской парторганизации, я не вижу иного способа законной самозащиты, как обращение к Вам. Я вынужден реагировать тем решительнее, что мнение секретаря ЦК КП(б)Тадж[икистана] о художественном произведении, посвященном Таджикистану, благодаря тому весу, который придает ему партийный пост, занимаемый т. Бройдо, — достаточно авторитетно чтобы не только зачеркнуть одним махом всю мою упорную четырехлетнюю работу, но и чтобы покрыть меня трудно смываемым пятном позора перед всей советской и партийной общественностью. В самом деле, — скажет каждый — кто же компетентнее в оценке политических ошибок романа о Таджикистане, если не руководитель таджикистанской партийной организации?

В мое последнее пребывание в Таджикистане (месяца полтора тому назад, накануне съезда) я имел возможность лично беседовать с т. Бройдо о моем романе. Из беседы этой выяснилось, что т. Бройдо не читал моего романа, вернее читал только часть. Ряд конкретных обвинений, выдвинутых в его выступлении на съезде, свидетельствуют о том, что и впоследствии т. Бройдо так и не удосужился прочесть мой роман. Уже один этот факт можно квалифицировать по меньшей мере как недобросовестность.

Из беседы с т. Бройдо я извлек следующие суммарные указания: 1) что в Таджикистане до приезда его, Бройдо, никакого строительства не было, была лишь сплошная цепь ошибок старого руководства, 2) что, описывая Таджикистан в добройдовский период, я был обязан сделать темой моего романа именно разоблачение этих ошибок старого руководства.

В устах партийного руководителя такое определение политической целеустремленности романа о Таджикистане до 1934 года мне показалось весьма странным и неубедительным. Странными показались мне и взгляды т. Бройдо на национальные формы таджикской культуры: зал заседаний ЦК и ряд предполагаемых новых зданий выполняются по заданию т. Бройдо в мусульманско-мечетском стиле (т. Бройдо даже предложил перевести в ЦК двери из мечети в Гиссаре, покрытые, надо сказать, изречениями из Корана). Я не утаил скептического отношения к такому пониманию «национальной формы». С загибами такого рода я имел возможность встречаться уже раньше, в других нац. республиках, где давно уже вскрыта реакционная сущность таких «поисков» национальной формы для нового социалистического содержания. Однако, я не позволил себе открытой критики «культурных мероприятий» т. Бройдо, не желая ни в какой мере уронить его авторитет в глазах работников его аппарата.

Пороча меня на съезде советских писателей Таджикистана чудовищными по своей политической весомости обвинениями, убийственными для писателя-революционера и партийца, т. Бройдо не выступил отнюдь в роли литературного критика-любителя, которому свойственно ошибаться, но предавал меня анафеме, как руководитель партийной организации, каждое слово которого должно быть глубоко продумано и взвешено, т.к. оно подкрепляется авторитетом всей парторганизации республики.

Если роман мой — действительно колонизаторский роман, если единственным его содержанием является апология проституции, меня надо немедленно исключить из партии или (в случае смягчающих обстоятельств) указать мне, в чем проявилась классово-враждебная сущность моего произведения, дать мне возможность осознать свою ошибку, чтобы осудить ее публично и исправить на практике. Во всяком случае ясно, что мою книгу надо немедленно изъять из обращения и постараться воспрепятствовать ее переводам на иностранные языки. Надо немедленно прекратить ее проработку и обсуждение рабочими советских предприятий, ибо чем больше популярность классово-враждебного романа, тем больше вред, который он может принести.

Если же обвинения т. Бройдо не соответствуют действительности, если они ложны, голословны и продиктованы соображениями далеко не принципиального порядка, я, как коммунист писатель, в праве требовать от моей партии, чтобы она реабилитировала меня и защитила от порочащих меня нападок, от которых сам я защититься не в состоянии3.

Москва, 17 июня
БРУНО ЯСЕНСКИЙ

. Ф. 17. Оп. 163. Д. 1030. Л. 61–66. Машинописный подлинник. Резолюция Сталина, подписи членов Политбюро и подпись Бруно Ясенского — автографы.

Товарищ Герш Бройдо тоже не лыком был шит. Он как старый партиец понимал, что такой донос нельзя оставлять без внимания. Очень грамотно и конкретно ответил:

т. Сталину
по поводу заявления т. Бруно Ясенского

Продумав свое выступление на съезде писателей Таджикистана в части посвященной критике романа т. Бруно Ясенского, я пришел к выводу, что оно было ошибочным.

1. В моей критике были непропорционально освещены положительные и отрицательные стороны книги. Одно дело, когда я изложил т. Ясенскому в беседе с ним недочеты, имеющиеся в его книге, другое дело, когда я повторил их же на съезде без достаточного анализа всей работы в целом. Это не могло не привести к односторонней и излишне заостренной критике одних только недочетов.

2. В критике своей я не учел того обстоятельства, что до сих пор нашим литераторам не удавалось охватить в своих работах о социалистическом переустройстве быв. царских колоний все своеобразие конкретно исторической обстановки, классовых отношений, быта и т.д.

Тем большей заслугой т. Бруно Ясенского явилось (и это следовало особо отменить), что он добросовестно принялся за выполнение этой трудной задачи, имеющей для нашего Союза огромное политическое значение.

3. Безусловно ошибочной с моей стороны является недооценка того значения, какое имеет критика советского литературного произведения, данная руководителем партийной организации, в особенности той республики, края, которому эта книга посвящена.

В то же время я должен указать, что никакого предубеждения против т. Бруно Ясенского и его работы у меня не было и нет, и категорически отвергаю передаваемое со слухов сообщение, будто я квалифицировал роман как контрреволюционный или как апологетику проституции.

Бригаду оргкомитета, в частности т. Бруно Ясенского я встретил очень радушно, уделял им и их работе большое внимание: непосредственно сам заботился об их бытовом устройстве, совместно с ними прорабатывал порядок дня съезда, тезисы докладов, кандидатуры докладчиков, план работы бригады, совместно обсудили задачи Оргком. Таджикистана; я сделал бригаде подробное сообщение о состоянии Таджикистана, о новых задачах, в частности, на литфронте и т.д.

В одной из моих бесед с т. Бруно Ясенским на его вопрос о его работе я указал ему на недочеты его книги.

Эти же замечания я привел на съезде писателей. Они сводились в основном к следующему:

1. Вахш в романе строят русские и американцы. Таджикских трудящихся почти не видно. Не видно в книге и того Таджикистана, для которого строится Вахш, отношение к нему дехканских масс.

2. Отношение к таджикским трудящимся у ряда персонажей отрицательное. Один из русских рабочих говорит, что их на аркане надо тащить к работе. Об единственном таджике-инженере на протяжении романа создается впечатление у читателей как о вредителе.

3. Отношение к женщине. Выведено несколько русских женщин. Таджичка не показана. А русские женщины выявляют свое отрицательное, подчас даже физиологическое отвращение к таджику. Все выведенные женщины в половом отношении представляют гамму от крайнего легкомыслия до полного разложения (Немировская). И даже лучшую ударницу — работницу Дарью называют в общежитии «шлюхой». Такое отношение к русской трудящейся женщине питает нездоровые тенденции местного национализма.

4. Автор в одном месте сожалеет об уходящей Азии, об азиатском участке в Сталинобаде — ряд чайхан. Об этой уходящей Азии, говорил я, не следует печалиться, так как эти чайханы — это притоны и место переделки краденого в колхозах скота на шашлык и пирожки.

Делая эти замечания, я вместе с тем указал в своем выступлении, что в деле художественного отображения Таджикистана работа Бруно Ясенского является самой крупной и единственно заслуживающей внимания работой. Несколько раз, анализируя те или иные из указанных недочетов, я отмечал, что они отображают отношение к этим вопросам, господствовавшее в Таджикистане при старом руководстве.

Я оставляю без ответа обвинения меня в том, что я будто бы говорил, что до меня никакого строительства не было. В этом же своем выступлении на съезде я высмеивал тех работников, «для которых история республики и края начинается с их приезда». Также оставляю без ответа тем более смешное обвинение меня в мечето-мусульманизме.

Учитывая заявление т. Бруно Ясенского о том, что о моем выступлении на съезде писателей циркулируют в литкругах всяческого рода кривотолки, я считаю необходимым и готов сделать соответствующее выступление в печати и тем ликвидировать всякие попытки недобросовестного использования моего выступления.1

БРОЙДО
2/7-34

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 163. Д. 1030. Л. 67–69. Машинописный подлинник.

Товарищ Сталин в деле не разообрался и ошибочно принял сторону Ясенского:

Не позднее 08.07.1934

За несправедливую и совершенно недопустимую выходку т. Бройдо в отношении т. Бруно Ясенского сделать ему (т. Бройдо) предупреждение и обязать его исправить допущенную ошибку, сделав соответствующее заявление в печати.1

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 163. Д. 1030. Л. 61. Рукописный подлинник.

Остальные овощи приняли точку зрения товарища Сталина. Некоторые из них позднее оказались врагами народа:

1 8 июля формулировка Сталина была принята как решение Политбюро. Выписка послана Бруно Ясенскому. За предложение Сталина проголосовали: Молотов, Каганович, Косиор, Постышев, Орджоникидзе, Ворошилов, Микоян. Пометка неизвестного: «Оф. Вып. Бройдо».

(Продолжение следует)
источник