Танцевать... Мне надо танцевать

Безликий город. Множество домов.
Здесь жители его всегда не видят снов.
И наш герой. Такой же, как другие:
Он не способен на дела благие.
(Как, впрочём, и на все иные).
Лишённый чувств, лица и мира пониманья.
Живёт он, как и тысячи людей,
Кто убеждён, что тайна мирозданья
Лишь в том, что этот грязный Бог – злодей.
Таков герой. В поэме он молчит.
Бездействует. Безвольно жизнь влачит.

Однажды, ранним утром, он бродил
По набережной, голову склоня.
Восход, как и всегда, его не удивил,
Ведь не бывало в его жизни дня
Когда его вообще хоть что-то в жизни удивляло.
Всегда был равнодушен ко всему.
Его никчёмное существованье показало
Давно ему, что пить ту чашу лучше одному.
Остановился вдруг. И начал рассуждать.
Зачем так жить? Чего от жизни ждать?
За годом год не выбираться из забвенья,
Мечтам тихонько предаваться о спасенье.
В чем смысл этой жизни?
Какова возможность, что где-нибудь ещё, в каком-то другом мире
Эмоции людские будут шире? Сколько уже можно?
И есть ли мир, где чувств корабль бороздит моря.
Зная, что есть пристань. Только лишь моя.

                          из поэмы в двух измерениях Олега Призрачного - Мир кубизма.

.... война выковывает атлетические тела и железные характеры. Впрочем… — Марков крепко потер виски, силясь что-то припомнить. Впрочем, это все не важно… О чем я хотел тебя спросить? Ах да! Почему-то мне кажется, что ты не будешь говорить неправды. Ты здешний?

— Нет, — покачал головой старик.
— Но всё - таки ты родился здесь?
— Нет.
— Но всё - таки ты — европеец? Француз? Англичанин? Русский? Немец?
— Нет, нет…

Марков в раздражении ударил кулаком о борт кровати.

— Да кто же ты наконец? И почему, чёрт возьми, мне так страшно знакомо твоё лицо? Видались мы когда-нибудь с тобой?

Старик ещё больше понурился и долго сидел, не говоря ни слова. Наконец он заговорил, точно в раздумье:

— Да, мы с тобой встречались, Марков, но ты никогда не видал меня. Вероятно, ты не помнишь или забыл, как во время чумы твой дядя повесил в одно утро пятьдесят девять человек? В этот день я был в двух шагах от него, но он не видел меня.
— Да… правда… пятьдесят девять… — прошептал Марков, чувствуя, как им овладевает нестерпимый жар. — Но это… были… мятежники…
— Я был очевидцем жестоких подвигов твоего отца под Севастополем  и твоего деда после взятия Измаила, — продолжал своим беззвучным голосом старик. — На моих глазах пролилось столько крови, что ею можно было бы затопить весь земной шар. Я был с Наполеоном на полях Аустерлица, Фридланда, Иены и Бородина. Я видел чернь, которая рукоплескала Сансону, когда он показывал с подмостков гильотины окровавленную голову Людовика. При мне в ночь святого Варфоломея правоверные католики с молитвой на устах избивали жён и детей гугенотов. В толпе беснующихся фанатиков я созерцал, как святые отцы инквизиторы жгли на кострах еретиков, как во славу божию сдирали они с них кожу и как заливали им рот расплавленным свинцом. Я шёл вслед за полчищем Аттилы, Чингис-хана и Солимана Великолепного, которые означали свой путь горами, сложенными из человеческих черепов. Вместе с буйной римской толпой я присутствовал в цирке при том, как травили псами зашитых в звериные шкуры христиан и как в мраморных бассейнах кормили мурен телами пленных рабов… Я видел безумные кровавые оргии Неронаи слышал плач иудеев у разрушенных стен Иерусалима.
— Ты — кошмар… уйди… ты — бред моего больного воображения. Отойди от меня, — с трудом прошептал Марков запекшимися губами.

Старик поднялся со скамейки. Его сгорбленная фигура точно выросла в одно мгновение, так что волосы его головы касались потолка. И он опять заговорил медленно, однотонно и грозно:

— Я видел, как впервые пролилась кровь человека. Были на земле два брата. Один ласковый, нежный, трудолюбивый и сострадательный. Другой старший — был горд, жесток и завистлив. Однажды они оба приносили, по обычаю отцов, жертву своему богу: младший — плоды земные, а старший — мясо наловленных им зверей. Но старший питал в сердце злобу к своему брату, и дым от его жертвенника стлался по земле, между тем как дым от жертвенника младшего прямым столбом поднимался к небу. Тогда переполнилась душа старшего давнишней завистью и злобой. И произошло на земле первое убийство…
—Ах, отойди, оставь меня… ради бога, — шептал Марков, мечась по сбившейся простыне. Но старик продолжал свою речь:
— Да, я видел, как его глаза расширились от ужаса смерти и как его скорченные пальцы судорожно царапали мокрый от крови песок. И когда он, вздрогнув в последний раз, вытянулся на земле, холодный, неподвижный и бледный, то нестерпимый страх овладел убийцей. Он бежал, пряча лицо своё, в лесную чащу и лежал там, дрожа всем телом, до самого вечера, до тех пор, пока не услышал голос разгневанного бога: «Каин, где брат твой Авель?» Уйди, не мучь меня! — с трудом шевелил губами Марков.
— Объятый трепетом, я отвечал господу: «Разве я сторож моему брату?» Тогда проклял меня господь вечным проклятием: «Оставайся в живых до тех пор, пока стоит созданный мною мир. Броди бездомным скитальцем во всех веках, народах и странах, и пусть твои глаза ничего не видят, кроме пролитой тобою крови, и пусть твои уши ничего не слышат, кроме предсмертных стонов, в которых ты всегда будешь узнавать последний стон твоего брата».

Старик замолчал на минуту, и когда он заговорил, то каждое его слово падало на Маркова с тяжёлой болью:

— О господи, справедлив и неумолим твой суд! Уже многие столетия и десятки столетий странствую я по земле, напрасно ожидая смерти. Высшая, беспощадная сила влечёт меня туда, где умирают на полях сражений окровавленные, изуродованные люди, где плачут матери, произнося проклятия мне, первому братоубийце. И нет предела моим страданиям, потому что каждый раз, когда я вижу истекающего кровью человека, я снова вижу моего брата, распростёртого на земле и хватающего помертвелыми пальцами песок… И тщетно хочу я крикнуть людям: «Проснитесь! Проснитесь! Проснитесь!..» Проснитесь, ваше высокоблагородие, проснитесь! — твердил под ухом Маркова настойчивый голос фельдфебеля. — Телеграмма…

Капитан быстро поднялся на ноги, мгновенно овладев, по привычке, своей волей. Уголья в камине давно потухли, а в окно столовой уже глядел бледный свет занимающегося дня.

— А как же… те?.. — спросил Марков с дрожью в голосе.
— Так точно, ваше высокоблагородие. Только что…
— А старик? Старик?
— Тоже.

Капитан, точно сразу обессилев, опустился на кровать. Фельдфебель стоял около него навытяжку, ожидая приказаний.

— Вот что, братец. Ты примешь вместо меня команду, — заговорил Марков слабым голосом. — Я сегодня подаю рапорт, потому что я… что меня… совершенно измучила эта проклятая лихорадка… И может быть, — он попробовал усмехнуться, но улыбка у него вышла кривая, — может быть, мне придётся скоро и совсем уйти на покой.

Ничему не удивлявшийся фельдфебель, приложив руку к козырьку, ответил спокойно:

— Слушаю, ваше высокоблагородие.

                                                                                                                                              Бред : Александр Куприн (Отрывок)

Автор колыбельных

Элегантное, в долине
Отдыхает Котере —
Белых домиков балконы.
А на них смеются дамы

И, смеясь, глядят на площадь,
Переполненную людом,
Где танцуют два медведя
Под ревущую волынку.

Атта Троль с его супругой,
Именуемою Муммой, —
Те танцоры, и довольны,
И дивятся танцам баски......

(Пан Шнаппанский стал поэтом),
Витязь наш благочестивый
Медвежатником пустился
С Муммою и Атта Тролем.

Он плясать их заставляет
Пред народом на базарах;
Ах, на рынке Котере
Атта Троль в цепях танцует.

                          Атта Троль (Избранное)
                              Поэт: Генрих Гейне

Действие 2

(На сцене маленький оловянный солдатик и маленькая танцовщица)

Маленький оловянный солдатик: Самым приметным здесь оказался прекрасный дворец. Перед ним раскинулось маленькое озеро, вокруг которого стоят деревца, а по озеру плавают лебеди и смотрятся в него. Но лучше всего – вот эта девушка, стоящая в дверях замка. Юбочка на ней из тончайшего батиста, через плечо идёт узкая голубая лента, будто шарф, а на груди сверкает большая блёстка. Она долго-долго стоит на одной ноге, вытянув перед собой руки, а другую вскинула так высоко, что мне её отсюда совсем не видно. Наверное, она чем-то похожа на меня. Только, кажется, из знатных, и живёт во дворце. А у меня всего-то и есть, что коробка, да и то нас в ней целых двадцать пять солдат, не место ей там! Но познакомиться можно! Только сперва хорошенько рассмотрю эту прелестную танцовщицу!

Маленькая танцовщица: Вечером всех оловянных солдатиков, кроме одного, водворили в коробку, и люди в доме легли спать, а игрушки сами стали играть – и в гости, и в войну, и в бал. Щелкунчик кувыркался, грифель плясал по доске. Поднялся такой шум и гам, что канарейка проснулась и запела. Только я по-прежнему стояла на одном носке и, не отрываясь, смотрела на оловянного солдатика, браво стоявшего в своём красно-синем мундире с ружьём на плече возле старой табакерки.
Маленький оловянный солдатик: Вечером люди в доме легли спать, а игрушки сами стали играть – и в гости, и в войну, и в бал. Щелкунчик кувыркался, грифель плясал по доске. Поднялся такой шум и гам, что канарейка проснулась и запела. Не трогалась с места лишь прелестная танцовщица, стоявшая на одном носке, протянув руки вперёд. А я всё смотрел и смотрел на неё, не отрывая взгляд.

Действие первое

                Выбегаю дети, садятся на край сцены.

Мальчик 1: (обращаясь к девочке) Ты чего сегодня такая загруженная?
Девочка: Да, предки разводятся. Сегодня суд.
Мальчик 2: Не парься, у нас полкласса живут с одной мамой.
Девочка: Я вот о чём думаю: ведь зачем-то они поженились. Я появилась. Неужели они не понимают, что вместе легче, веселее. Правда, когда они не разговаривают, как-то стрёмно. Ходят, как чужие. Будто никогда, никогда не обнимались, ни целовались.
Мальчик 1: Может, они обиделись? Может, сказали друг другу неправильные слова?
Девочка: Может, я же не всё время могу их контролировать.
Мальчик 2: Они, наверное, забыли, что когда-то они хотели понять друг друга. А теперь: мы обиделись! Надулись и ходят обиженные.
Девочка: Я когда-то прочитала в одной книги, что взрослым всегда всё надо объяснять. Может, им надо объяснить?
Мальчик 1: Или напомнить: как они любили друг друга.
Девочка: Но они такие упрямые. У папы в детстве была любимая игрушка: стойкий оловянный солдатик. Наверное, он берёт с него пример. «Мальчик и служанка сейчас же выбежали искать его, но никак не могли увидеть, хотя чуть не наступали на него ногами. Крикни он им: «Я тут!» — они, наверное, и нашли бы его, да только не пристало солдату кричать во всё горло — ведь на нём был мундир.» Это когда тролль подстроил, чтобы он выпал из окна.
Мальчик 2: Да, «не пристало солдату кричать во всё горло — ведь на нём был мундир.» Но в сказке всё плохо закончилось. Я так и не понял: они от любви сгорели или от огня?
Девочка: Конечно, от огня.
Мальчик 1: А почему он, сгорая, превратился в маленькое оловянное сердечко?
Мальчик 2: Да, и когда служанка чистила камин, не только нашла в золе оловянное сердечко, а ещё блёстку танцовщицы. Правда, она не блестела, а была чёрная.
(сидят какое-то время молча)
Девочка: Так, причём здесь их развод?
Мальчик 1: Ну, всё понятно, у папы любимая игрушка оловянный солдатик? Так?
Девочка: Так.
Мальчик 1: Значит, он запрограммировался: что всё должно закончится плохо.
Девочка: Ну, ты тоже скажешь. А зачем они меня народили?
Мальчик 2: Он, наверное, думал, что может сказку изменить.
Мальчик 1: Здесь без тролля не обошлось  .
Девочка: Это  не тролль -  трОллиха, мамина подруга, я теперь понимаю. Всегда маме говорит: «Какой твой муж неповоротливый, какой нечувствительный. У него, наверное, оловянное сердце»

          (Зал суда. В зале сидят Солдат, Танцовщица. Заходят судья, прокурор и адвокат)

Судья: Слушается дело о разводе солдата и танцовщицы. Как, не указано ни имени, ни фамилии
Адвокат: Ваша честь, этих героев создал великий сказочник Ганс Кристиан Андерсен. По одной из версии маленький мальчик увидел из окна своей квартиры высокого мужчину в чёрном фраке, который шёл по улице, размахивая руками и что-то говоря себе под нос. Мальчик спросил маму: «Кто это?». Мать сказала, что это господин Андерсен. Он является автором колыбельных, под которые мальчик хорошо засыпает. У малыша было не так много игрушек— старая лошадка из папье-маше без хвоста, несколько кубиков и сломанный оловянный солдатик. Ребёнок взял безногого солдатика, выбежал на улицу и вручил игрушку опешившему прохожему.

Действие 4

Мальчик 1:  Когда мы ещё маленькие дети, то мы верим в чудо. Мы пытаемся вам сказать, даже если плачем, кричим и просим.
Девочка: Это мы делаем не из-за вредности, это мы хотим, чтобы вы нас услышали. Потому что мы верим в радость и в счастье, не боимся, что наше чувство может быть высмеяно.
Мальчик 1: Мы знаем, с кем нам надо сражаться и кого опасаться
Мальчик 2: Всё настоящее только в сказках? Поэтому в сказке Христина Андерсена они оба сгорели в огне камина. Или огне любви.
Девочка: Андерсен знал, что они не смогут договорится.
Судья: А жизни?
Прокурор: В жизни мы боимся не огня, а то, что нас неправильно поймут, стараемся подстроится под мнение людей.
Адвокат: И теряем любимых, потому что забыли, что слушать нужно только своё сердце.
Судья: Да, и не торопиться с выводами.

                                                                                                                                      Стойкий оловянный солдатик. Избранное.
                                                                                                                                                      Автор: Ольга Лепёхина

Женщина из хвостового полушария

Идёт безумное кино
И не кончается оно.
Творится бред многосерийный.
Откройте выход аварийный.
Хочу на воздух, чтоб вовне
С тишайшим снегом наравне
И с небесами, и с ветрами
Быть непричастной к этой драме,
Где всё смешалось, хоть кричи,
Бок о бок жертвы, палачи
Лежат в одной и той же яме
И кое-как и штабелями.
И слышу окрик:
«Ваш черёд.
Эй, поколение, вперёд.
Явите мощь свою, потомки.
Снимаем сцену новой ломки».

                            Идёт безумное кино...
                          Поэт: Лариса Миллер

Чеди медленно встала и вышла, с удовольствием после духоты вдыхая прохладный воздух. Она остановилась у тонкой, квадратного сечения колонны из дешевого искусственного камня, всё ещё продумывая сцену всеобщего покаяния под гипнозом. Внезапно она почувствовала на себе упорный взгляд, обернулась и оказалась лицом к лицу с атлетически сложенным «кжи» в зелёной одежде с нашитым на рукаве знаком сжатого кулака. Небольшая группа людей среди «кжи» достигала возраста в 30 земных лет. Это были так называемые «спортивные образцы» — профессиональные игроки и борцы, ничем не занятые, кроме мускульных тренировок, развлекавшие огромные толпы на стадионах зрелищами, похожими скорее на массовые драки.

Спортивный «образец» смотрел на неё упорно и бесцеремонно, как и многие другие мужчины, встречавшиеся здесь Чеди. Ещё в садах Цоам привыкла она к манере жителей Ян-Ях раздевать взглядом. На Земле в наготе, в естественном виде человека, никто не находил ничего особенного, ничего возбуждающего во всяком случае, тем более постыдного. Конечно, каждый должен быть чистым и не принимать неэстетичных поз, чему учили с первого года жизни. У жительницы Земли взгляды мужчин Ян-Ях могли вызывать только неприятное чувство, как взгляды сумасшедших.

«Образец» спросил:

— Приехала издалека? Недавно здесь? Наверное, из хвостового полушария?
— Как вы… — Чеди спохватилась, — ты угадал?

Тормансианин довольно усмехнулся.

— Там, говорят, есть красивые девки, а ты… — он щёлкнул пальцами, — ходишь одна, хоть красивее всех, — незнакомец кивнул в сторону спускавшихся по ступеням. — Меня зовут Шот Ка-Шек, сокращённо — Шотшек.
— Меня Че Ди-Зем, или Чезем, — в тон ответила ему Чеди.
— Странное имя. Впрочем, вы там, в хвостовом, какие-то другие.
— А ты был у нас?
— Нет, — к облегчению Чеди, признался тормансианин. — А ты чья-нибудь?
— Не поняла.
— Ну, принадлежишь ты мужчине или нет? — Видя недоумение Чеди, Шотшек рассмеялся. — Тебя берет кто-нибудь?
— Нет, никто! — сообразила Чеди, мысленно ругая себя за тупость.
— Пойдём со мной в Окно Жизни.

Так назывались у тормансиан большие помещения для просмотра фильмов и артистических выступлений.

— Что ж, пойдём! — ответила Чеди. — А если бы у меня был мужчина?
— Я отозвал бы его в сторону, и мы бы поговорили с ним. — Шотшек пренебрежительно пожал плечами. Стало ясно, что для него подобные «переговоры» всегда кончались успешно.

Шотшек завладел рукой Чеди. Они направились к серой коробке ближайшего Окна Жизни.

Духота здесь напоминала Дом Собраний. Сиденья стояли ещё теснее. В жаркой комнате сиял искрящийся громадный экран. Техника Ян-Ях позволяла создавать правдоподобные иллюзии, захватывающие зрителей красочной ложью. Чеди ещё со звёздолета видела много фильмов, и этот мало отличался от них. Хотя давным-давно планета Ян-Ях превратилась в единое государство, действие происходило в одну из прошлых войн. Герои действовали со всей хитростью и жестокостью древних лет. Убийства и обман шли непрерывной чередой. Красивые женщины вознаграждали героев в постелях или подвергали их беспримерным унижениям. Одним из главных действующих лиц была женщина. Она по ходу действия убивала и пытала людей.

Бешеные скачки на верховых животных, гонки на грохочущих механизмах, плен, бегство, снова плен и бегство. Действие разворачивалось по испытанной психологической канве. Когда героиня оказалась в постели, чуть-чуть прикрытая одеялом (тормансианский запрет на определенные части тела), с нагим, но снятым со спины героем, Чеди почувствовала, как горячие и влажные руки Шотшека схватили её за грудь и колено. Жалея, что она не обладает закалкой и психической силой Фай Родис, Чеди сделала попытку отстраниться. Тормансианин держал крепко. Не желая отвечать насилием, Чеди резко выставила клином локоть, высвободилась, встала и пошла к выходу под раздражённые крики тех, кому она загораживала зрелище. Шотшек догнал её на дорожке, ведущей к большой улице.

— Зачем ты меня обидела? Что я сделал плохого?

Чеди посмотрела спокойно, даже печально, соображая, как выйти из создавшегося положения, не открывая своего инкогнито.

— У нас так не поступают, — тихо сказала она, — если в первый же час знакомства так обниматься, что же делать во второй?

Шотшек недобро захохотал.

                                                                                                                            Час Быка. Глава X. "Стрела Аримана" (Отрывок)
                                                                                                                                                        Автор Иван Евремов

Зеркало для малышки

Покажу я фокус вам:
Я-вот здесь и я- вон там!
Я и я - мы так похожи!
Я и я - мы корчим рожи.
Повторяем все движенья -
Это я и отраженье!

***
Потянулась Наденька
К зеркалу рукой,
Удивилась Наденька:
"Кто же там такой?"

                Автор: Неизвестен

_____________________________________________________________________________

_____________________________________________________________________________

«В том мире – в зазеркалье – за этой плоской гранью нет эмоций. Там нет желаний! Одно сплошное механическое отражение. Я трогаю и чувствую эту родинку здесь, а там в отражении, я её трогаю, но не чувствую. Там она у меня справа. Здесь – слева.

Почему «или там» «или здесь»?
Почему нельзя быть всюду? Всюду присутствовать сильно и властно!

Как гадко терзают потребности! Как нудно мучают желания! Как разделить их, чтобы властвовать?
Найти такую точку, с которой можно было бы реально управлять желанием – хотеть и не хотеть! Тогда я стал бы Богом! Тогда не стало бы ужасных мук!

Как я бессилен!
Как худо...
А, может быть, реальный – это я, который там?
И я, который там, не чувствую боли, которая здесь?
А, может быть, здешняя боль наслаждение там?

Но что реально и что нереально? Построенное здание – реальность, но сделано оно искусственно – сперва воображением и уж потом руками! Роман написан, инсценирован и снят в кино, актёры в нём играют, но ведь действуют реально! И зрители реально плачут! И «тот» и «этот» мир реален! Всё воплощается?

Жизнь – выдумка?

В чём суть божественного смысла?
Что, если космос, его звёзды, планеты и все дыры – реально ощутимая материя, но выдумка?
Что есть реальность?
Для чего она?

Не наркотик ли пища и воздух? Без них, ведь, совсем никуда!
Тогда, что жизнь? Что в ней желание и страсть?
И что в ней ценного?

Жить для того, чтобы дышать, дышать для того, чтобы жить и опять жить, чтобы дышать? Какой смысл во всей этой замкнутой колбасе?
Сплошной процесс…
И что я значу в нём?

Как я устал!

От чего мне так худо?
Избавиться бы от всего...»

Держась за зеркало, как за икону, Хан всё смотрел в него, пока так, сидя на полу и навалившись грудью на лежанку, не уснул, склонив на руку голову.

***

Время исчезло.

***

Небесные, нежные склянки и светлые хоры пронзили пространство, и всё озарилось сиянием.

Поверхность зеркала набухла, задрожала ртутью, вспучилась, и из неё появилась рука... Она на мгновение замерла, словно прислушавшись, затем, двинулась далее, и следом за нею возникла вторая... Две руки, как резину, раздвинули раму, и из светящейся поверхности возникла голова…

Такая же торчащая щетина, такие же чумазые разводы на лице…
Она замерла, осмотрела подвал и двинулась являться далее.
За нею стали появляться шея, плечи, грудь...

Вылупившись по пояс, словно сантехник из люка, этот фантом внимательно оглядел спящего, осторожно окончательно выбрался из рамок, аккуратно опустил зеркало за топчан, чтобы оно не упало и не сбрякало.

На корточках, как воробей, он (неизвестный) посидел немного на топчане, наблюдая Хана.

Глядя на его родинку, потрогал свою…

Улыбнулся нежно и осторожно слез с лежанки.

Сунул руку сквозь стену, как в воду. Вынул. Осмотрел лестницу, потрогал её пальчиком, подтянулся на ней пару раз, обошел вокруг лежанки, спящего и, глядя на Хана, сел рядом, как Хан.

Положил свою голову так же, как Хан, идеально скопировав Хана.

                                                                                                                                                                       Химера (Избранное)
                                                                                                                                                                              Автор: Одуй