Плакала Маша

Слёзы, слёзы, слёзы
сразу просятся:
Заступись, Богородица!
Журавлиный клин
в крошки крошится…
не живётся нам, не можется…
кто у сошки, кто у ложки…
да в лукошке
плачут детки кошки…

Ветры по низинам,
сорванные спины,
ноги стёрты в кровь…
Пламя круг за кругом
колесует чудом –
роем роет ров…

Дево, Мать святая!
Ледяным дождём
мы тебе поём
сердце в кровь сбивая
о пороги рая. –
Но в ладонях наших
судьбы, словно в чашах,
и в молитвах речь.

На снегах, на свете,
кровь пребудет в цвете
утренней зари.
И зари вечерней
девственной и верной –
светом к Свету течь.

                                      Слёзы Богородицы (Избранное)
                                          Автор: Михаил Строганов

Меня зовут Маша. Мне 16 лет. То есть было тогда, на момент начала удивительного в моей жизни. Сейчас я уже намного старше. Но прошлое, прекрасное и волшебное живо пред глазами. Потому что оно не просто прошло мимо, а вошло навсегда в мою жизнь и стало вечно настоящим в моём сердце… В прочем, обо всем по порядку.

Мы с мамой жили в военном городке Н -15. Отец погиб, когда мне было пять. Несчастный случай на полигоне. Он был офицером. Мамины родители тоже умерли рано, все родственники её остались аж в Якутии. А в Н - 15 у нас и своя квартира, и работа у мамы хорошая. И бабушка с дедом по папиной линии рядом. Дед у нас подполковник, хоть и на пенсии, очень уважаемый в городке человек. В общем, я выросла в Н - 15 практически безвылазно, не считая поездок в город на карусели, каток и на базар.

Наш городок хоть и уютный, и приветливый, все друг друга знают, но тоска зелёная… Зелёная – в прямом смысле, ведь повсюду люди в форме: солдаты, рядовые, сержанты, прапоры, ефрейторы, офицеры… Они были вездесущими: иногда вместо дворников, сантехников, грузчиков и обычных учителей, папин начальник у нас геометрию преподавал, ещё один лейтенант – физику. А мальчишек вместо труда учили автоматы разбирать.

Долгое время я даже не считала солдат (срочников ) за людей, тем более, как я подросла, мама любила повторять, мол, сейчас не то, что в Союзе , в армию идут одни обалдуи, у кого нет ума в институт поступить или найти другой способ откосить от армии. Хотя мне кажется, солдаты нашей части всегда отличались, если не слишком высокой моралью, то, по крайней мере, хорошей дисциплиной.

Но и о нравственности подопечных начальство заботилось. Однажды в нашем городке построили часовню. А потом и деревянный храм. Мне было лет 10 тогда. С тех пор мама стала частенько туда заглядывать, а потом уж мы обе стали постоянными прихожанками. Мама с тоской и памятью о папе. А я больше из любопытства: нравилось мне, как там пахло деревом, воском и ладаном, как таинственно курился дымок кадила; манили высота и торжественность всего происходившего, священник в необыкновенной золотой, словно царской одежде и … пение! Ведь я ходила в хоровой кружок при школе, со слухом было в порядке, а петь я любила больше всего на свете. Узнав об этом, батюшка предложил мне участвовать в небольшом хоре, что приезжал с ним на службы.

С того дня моя жизнь изменилась. Это был десятый класс. Девчонки у нас начали подкрашиваться, за модой следить. А я из храма в школу, из школы на хор, с хора домой и снова в храм, на спевки и на службы, платок, косичка, длинная юбка. Немало было семей, что посещали службы, но только не в нашем классе. Наши потихоньку начали подшучивать. А больше всех Сашка Казаков, с кем мы с 7-го класса за ручку ходили на зависть всей школе. Я почему-то всегда считала его другом, а он прямо в душу наплевал, сказав при всех, что учил монашку (то есть меня) целоваться. Стыдно было. Ведь я только теперь узнала, что целоваться до свадьбы – грех. Тем более, что ничего приятного в этом не было – противно даже вспоминать.

Но душевная обстановка в нашей церкви, добрый справедливый батюшка не давали унывать. Кроме взводов солдат, отстаивавших службы каждый в свою очередь, в храме начинали появляться и старики, и люди среднего возраста, потом семьями, молодёжь из младших офицерских и прочих низших чинов. Дедушка ворчал, чего это все к «попу» повадились. Но не слишком, ведь бабушка тоже посещала службы.

Вскоре у нас образовался свой маленький хор. Шесть - семь человек, регентом была Нина, жена ефрейтора. Ещё две девочки из хорового кружка, и басы из военных командиров. И я с радостью порхала на спевки, забывая о подковырках одноклассников.

В храме я получала много знаний. О духовной, церковной и жизни вообще. Отец Сергий, который бессменно приезжал к нам из города уже несколько лет, заменял мне отца. В церкви воспитывало всё: и обстановка, и Божие слово, и личный пример людей.

А ещё тогда я сделала одно важное открытие: я поняла, что солдаты – тоже люди. Причем нормальные, хорошие, обычные. Однажды я видела, как они плачут на исповеди. Это случалось не часто. Но бывало. А один вообще в послушники ушел в монастырь неподалёку. Я даже не знала, что где-то в округе у нас монастырь есть! Вот он ушёл – и все узнали.

Но больше всего моё (да и не только моё) любопытство привлекали те, что пономарили в алтаре, подносили кадило, выходили со свечами и читали. Особенно один из них – Павлик, как его все звали. Он поступил в часть осенью, и под новый год появился из алтаря. Паша был особенный. Если бы не бритая голова и камуфляж под стихарем (*) – ни за что бы ни сказала, что он солдат. Глаза у него были карие, взгляд очень внимательный и тёплый, а когда он улыбался – они так весело жмурились, что все светилось вокруг, и у меня внутри зажигался счастливый огонёк. Я не могла удержаться, чтобы не поглядывать на него тайком. Цепенела, если он заходил на хор по надобности. И в мыслях не было заговорить с ним или как -то завести знакомство. Он был прекрасен и на расстоянии, являясь абсолютным героем моих туманных девичьих грёз.

Но случай нас познакомил. Конечно же, вовсе не случайный. После Крещения у деда случился сердечный приступ, лежал в районной больнице. Я часто бывала у бабушки, ездила с ней и с мамой навещать. А когда его выписали, приходила помогать по хозяйству и утешать вниманием. Дед шутил и храбрился, но не мог ещё прыгать и бегать, как раньше. К ним приставили солдата, помогать с покупками, сопровождать и прочее. Этим солдатом был Павлик. Однажды мы оказались у деда на квартире одновременно. Всё было как во сне.

Бабушка познакомила нас и усадила пить чай. А после велела Паше проводить меня, мол, темно уже. Я была ни жива, ни мертва, боялась взглянуть в его сторону. Он всё время смеялся и шутил с бабушкой за чаем. Но когда оказались на улице, замолчал. Почти до полпути мы шли молча в хрустящей тишине морозного вечера. А потом он вдруг сказал:

- Если бы не мороз, можно было бы идти помедленнее и любоваться звёздами, правда?

Голос у него был очень низкий и мягкий, и лился мне прямо в сердце.

- Наверное, - сказала робко я и взглянула на звёзды. Они сияли ярко, как летом.
- Что-то ты сегодня не очень разговорчивая, - опять произнёс он после паузы.

Я молчала в удивлении, где он мог видеть меня очень разговорчивой?

- С чего ты взял, что я разговорчивая?
- О, на клиросе у вас с девчонками рты не закрываются даже между пением! – ответил он весело.
- А ты что, подслушиваешь? - у меня внутри появилась колючка, меня считают болтушкой и следят за мной?
- Да ну, мне -то что. Батюшка ругается, сколько раз посылает вам замечания, - насмешливо - серьёзно отозвался Павлик.
- Но ты ведь не девчонка, чтобы с тобой болтать, - отрезала я.
- Ну да, и не на клиросе, конечно… - съехидничал он. – Но поговорить -то можно? Просто поговорить, не болтать. О погоде, например, или если хочешь, расскажи, как в школе дела?

Я молчала. Обидно как -то стало. Как с маленькой, то болтушка, то теперь про школу, как мама… Но мы уже пришли.

- Спасибо, что проводил, - я уже хотела скорее домой.
- Погоди, Маша, - голос его переменился, - ты когда опять к дедушке пойдёшь?

Впервые за всё время нашего «знакомства» я подняла на него глаза, и, увидев его лицо, в моей груди всё перевернулось. Он смотрел ласково, весело, по -доброму, и это был он – герой моих мечтаний. Стало радостно и расхотелось уходить.

- Я часто к ним хожу, завтра тоже пойду, - улыбнулась я.
- Тогда до встречи! – обрадовался Паша.

Мы стали навещать дедушку одновременно почти каждый день. Но вскоре настала весна, здоровье дедушки шло на поправку, и Пашу освободили от визитов к нему. Теперь видеться мы могли только по воскресеньям или праздниками, когда он пономарил (**). После службы он, как и раньше, провожал меня домой. Только теперь я была намного разговорчивей.

- А ты зачем в армию пошёл? – спросила однажды я.
- Как зачем? Учиться Родину защищать, - ответил он с выправкой.
- А мама говорит, что в армию идут те, кто в институт не поступил, - возьми и ляпни я.
- Много твоя мама знает, - нахмурился он.
- Нет, ну все-таки, почему ты учиться дальше не пошёл?

Паша серьёзно и внимательно посмотрел на меня:

- Твоей маме не нравится, что мы… друзья? – он покраснел.

Я тоже смутилась. Мама никогда ничего не говорила против, но в тот момент я поняла, что в ней каждый раз чувствовалось напряжение, когда речь заходила о Паше.

- Нет , да нет, я просто спросила… Если не хочешь говорить… - я виновато замолчала.
- Раз уж ты спросила, я скажу тебе, как другу… но прошу, ни маме, ни бабушке – никому, ладно? – Он был таким серьёзным и даже строгим, каким я его ещё никогда не видела.

Я смотрела на него во все глаза в предвкушении тайны. Только кивнула в ответ.

- Мой отец тоже офицер. Но ему повезло со службой, он всегда оказывался в хороших местах, где-то в центральных штабах или столичных частях. Он хорошо зарабатывает, и они с мамой делают всё, чтобы мне было легко в жизни. Они и в институт помогали поступить, и от армии могли бы откосить в случае провала. Но я не хотел. Я хотел сам. И в армии служить хотел как все. Поэтому сразу поступления в универ я уехал, папин друг тайком от отца помог устроить меня сюда на службу. Вот и всё.
- А родители? – я была в изумлении.
- А что с ними? Всё в порядке, они уже знают и ждут меня. От Москвы тут далеко, а то завтра же прикатили бы.

Я переваривала эту информацию, до конца не понимая, зачем ему всё это? И как это так запросто можно уехать из дома, куда вздумается? Это меня восхищало.

- А почему ты приехал служить именно сюда?
- Я знал, что найду тебя здесь, - его уже начало забавлять моё удивление.
- Что?! – я не поняла сначала. Но когда он рассмеялся, смутилась. Но любопытство не пропало.
- А по родителям скучаешь? А институт какой?
- Универ? – переспросил он понуро. – Бауманский, - голос Паши стал бесцветным.
- Скучаешь по родителям? Не жалеешь, что в армию пошёл?

Паша вздохнул.

- Слушай, хватит с тебя вопросов. Теперь моя очередь… а кем ты хочешь быть? Куда поступать после школы?
- Я бы хотела стать регентом, как наша Нина. Но музыкальной школы не хватает… Наверное, попробую в педагогический или медицинский… правда, с химией у меня плоховато.
- Значит, ты тоже уедешь отсюда?
- Что значит тоже?
- Ну, как все… как все солдаты, как многие ваши выпускники…
- Конечно…многие уезжают учиться… ведь выбор у нас небольшой, хотя в городе есть несколько филиалов от столичных ВУЗов… - объясняла я, а в сердце защемило, когда пришло осознание, что всё это однажды закончится, что он уедет, я уеду, и мы не будем больше ходить этой вечной, как казалось, дорожкой от храма до моего дома.
- Чего загрустила, Маруся? – он иногда так меня называл.

Я взглянула на него и чуть не расплакалась.

- Ты что?! – испугался Паша. Неужели так было заметно, что в глазах стояли слёзы? Или я побледнела? Но я ничего не могла объяснить…
- Ничего, а что? – я тайком вытерла глаза.
- Да ты не расстраивайся, Маруся, у тебя впереди интересная, взрослая жизнь, - вдруг сказал он. – Родные места, друзей покидать бывает сложно, но надо учиться и … узнавать мир.

Я посмотрела, наверное, с недоверием. Поэтому он добавил осторожно:

- А насчёт нашей дружбы не беспокойся, я всегда буду рядом, пока я тебе нужен, - и вдруг взял меня за руку.

Вся грусть сразу прошла. Счастливое волнение охватило меня. Рука стала горячей, пока дошли до дома. А шли мы молча. Но я всё - таки решила сказать:

- Я тоже всегда буду твоим другом.
- Это хорошо, а то ты всё молчишь и грустишь, я думал, обиделась, - он улыбался, от души, но с тенью грусти, которую я тогда ещё не замечала и не понимала.

                                                                                                                                                                                                        Маша (Отрывок)
                                                                                                                                                                                                         Автор: Paskella
____________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

(*) и камуфляж под стихарем - Стихарь — богослужебное облачение церковнослужителей (низших клириков). Название происходит от греческого слова στιχάριον (и его синонима καμίσια — камисия). Так называлась нижняя одежда, по форме напоминающая тунику. Стихарь представляет собой длинную рубаху прямой или слегка расклешённой формы. В верхней части спины имеется изображение равностороннего креста — накладной элемент или контрастная вышивка, заметная на фоне ткани. Стихарь используется во время богослужений внутри храма и в редких случаях за его пределами, если на это имеется благословение епископа или иерея.

(**) когда он пономарил - Пономарь. Помощник священнослужителя, обязанный прислуживать при богослужении, а также звонить в колокола.