"Данный пост опубликован в рамках проекта "Басков. Милохин: Любовь не проходит"
Вновь о том что день уходит с Земли Ты негромко спой мне Этот день быть может где-то вдали Мы не однажды вспомним Вспомним как прозрачный месяц плывёт Над ночной прохладой Лишь о том что всё пройдёт Вспоминать не надо Лишь о том что все пройдёт Вспоминать не надо
Всё пройдёт и печаль и радость Всё пройдёт так устроен свет Всё пройдёт только верить надо Что любовь не проходит нет
"Всё пройдёт" (Отрывок) - Михаил Боярский
Я люблю мультфильмы смотреть. И ещё футбол. Мы с отцом часто на стадион ездим, в Лужники, когда «Спартак» играет. По телевизору уже три программы показывают. Хорошо. А на даче у нас телевизора нет, мы футбол только по радио слушаем - Синявского. Но смотреть, конечно, совсем другое дело.
Надо переключить на вторую. Там «Неуловимые мстители» показывают. - Лучше бы четвёртую смотрел: математику, физику. Вон сколько учёбных программ для шестого класса. Ура! Отец новый телевизор привёз! У нас теперь два телевизора в новой квартире. По новому - хоккей, по старому - футбол! Мама говорит, что это сумасшедший дом. Здорово! Старый потом на дачу отвезли.
- Целый день сидят, один и другая. (Это мама про нас с сестрой) - Мама! А Кобзон будет? А Райкин? - И Кобзон, и Хиль, и еще эти - «Ярославские ребята». Хороший концерт сегодня – ко Дню милиции. Мы всей семьей его смотрим. А скоро цветные телевизоры будут. За границей, говорят, уже такие делают.
Старый телевизор (Избранное) Автор: Александер Львов
На бархатных подушечках заскочит в открытое души твоей окошко, а вот - уж на коленях кошкой серой, примуркается ближе к шее, к сердцу, закрывши лапкою глаза от солнца... Сметанную мечту её исполнишь - и когти - в кожу, в сердце и в аорту... В окно сбежит, но вновь придёт - накормишь, быть рада пищевой цепочки частью, поить своей бурлящей кровью - счастье, просить о щедрой милости царапин, едва дышать под хищнической лапой. Рубины ран на шее носишь гордо. Уйдёт - сметана в блюдце, кровь в аорте: ждёшь у окна, читаешь след по звёздам, со страхами запутав свои грёзы. Враги сбивают с ног прыжком тигриным, но сердце в бархатных когтях любимых...
Хищник любви Автор: Металлозвезда
Ревность, оказывается, ничего не значит...Если он ревнует, это абсолютно не значит, что ты ему нравишься или что-то такое. Ничего такого нет, давай не будем обольщаться...Просто она говорит о том, что у человека потрясающе отлажен механизм животного инстинкта: чувтво собственничества, добычи! Он рассматривает тебя как трофей: моё и всё - больше ничъё, - "Я это смог, добился, я молодец Я это заработал честным трудом." Нихрена, ведь, не молодец, не подумал о чувствах другого человека! И легче от этого понимания не становится....Наоборот! Намного больнее и тяжелее Но знать это надо... Так хоть что-то ясно становится! Я добыча, цель. Обыкновенная, ненужная, но рьяно защищаемая хищником. Только вот он одиночества не скрыться. Дальше-хуже...Ощущаешь себя вещью, никому ненужной страшной куклой, которая потихоньку влюбляется в своего хозяина... Никуда не может уйти, т.к принадлежит только ему и сама это понимает... Он честно заработал свой трофей - тебя. Ты сама позволила это сделать! И рыпаться куда - либо уже нет смысла... Самое страшное из всего этого, что таких трофеев как ты у этого человека может быть много. И к каждому из них он относится абсолютно так же как и к тебе...Вот это больно! По настоящему больно. Но успокаивает в этом случае только одна мысль: ты в этом не одинок. И становится ещё больнее...Как ножём артерию надрезают...За себя и за них! Но за себя больше...От чувства собственной слабости.
В пламя яркое камина Я бросаю без участья, И трещат в огне остатки Неудач моих и счастья.
Лживо-ветренные клятвы Улетают струйкой дыма, И божок любви лукавый Улыбается незримо.
И гляжу, в мечтах о прошлом, Я на пламя. Без следа Догорают в пепле искры, — Доброй ночи! Навсегда!
ГЕНРИХ ГЕЙНЕ «АУТОДАФЕ»
Это история про маленького крокодильчика, который был не таким, как все. Потому что он был другим. Однажды на свет появился маленький крокодильчик. И он совсем не любил воду. В отличие от своих братьев и сестёр, он не любил находиться в воде. Вот что он действительно любил, так это карабкаться по деревьям! Он очень хотел играть со своими братьями и сёстрами. Но они были слишком заняты в своем плавательном клубе. А этот маленький крокодил совсем не любил плавательный клуб. Он любил лазить по деревьям. Но никто больше не мог этого делать. Он чувствовал себя одиноким от того, что ему не с кем играть. И тогда он принял решение - накопить денег и купить кое-что нужное. На следующий день он взял с собой для купания новый надувной круг. Наконец-то сегодня он сможет поплавать вместе с братьями и сёстрами! Маленький крокодильчик ненавидел воду. Она была холодная, мокрая. Это ужасно пугало. Но ещё больше он боялся одиночества. Он решил попробовать... Потом случилось нечто странное. В носу защекотало. Щекотало всё больше и больше. До тех пор, пока... Маленький крокодил не любил воду, потому что он вовсе не был крокодилом. Он был драконом. А маленькие драконы рождены, не для того, чтобы плавать, а чтобы выдыхать огонь.
"Крокодил, который не любил воду" Автор: Джемма Мерино
Она для него была нежной звездой Лишь только её он любил и лелеял, А звёзды живут иным миром, мечтой, Но он только ждал, надеялся, верил Под пенье щебечущих, радостных птиц Раздался раскат, умирающих молний И в свете чужих, леденеющих лиц Лежала красивая девушка в чёрном Он тихо сидел и молитву читал Держал её за руку, сжавшую розу Впредь каждую ночь, просыпаясь, кричал От болей в душе, пронзающих грозы
Смерть девушки (Отрывок) Автор: Irina Dailrade
Карета, подпрыгивая на брусчатке, неслась к дому, где жила та, ради которой Юрий был готов, как говорится , и душу продать. Во всяком случае, он так думал. Вот и знакомая ажурная ограда того самого сада, где они так любили прогуливаться с Варенькой. Они не виделись целых полгода. Ему пришлось внезапно уехать к заболевшей старой тетушке в имение, которое находилось в далекой глубинке. Попрощаться не смог и теперь сильно переживал, простит ли его любимая. Он верил в её доброе сердце. Верил и надеялся. Юрий решил не подъезжать к особняку, а выйти у ворот и прогуляться, вдохнуть чудесные летние ароматы, послушать тишину.
Приказав кучеру остановить карету, он почти бегом двинулся по широкой аллее, вдоль которой высились прелестные липы, вековые дубы, а вдали виднелся господский дом. Белоснежный, выдержанный в строгом классическом стиле , он , как огромный корабль плыл по саду точно по зеленому морю. Окна любимой комнаты Вареньки выходили именно на эту аллею, и Юрий был уверен, что она непременно увидит его и выйдет встречать, как часто делала раньше. Он не замечал ни цветущих лип, ни их нежного аромата, не увидел, как воробьи облепили одно из деревьев и , казалось, будто это серые листья, не прислушивался к их щебету, да и что там особенно слушать, если болтают они о чем-то своем, совсем не важном для него, Юрия. Он спешил… И ему даже стало казаться, что он слышит звуки рояля, узнает манеру игры любимой и «Мелодию любви» её любимого Шуберта… Он почти уже бежал. Вот-вот, сейчас он увидит дорогое лицо, увидит , как вспыхнут тёмно-серые глаза и станут серебряными. Так всегда бывало. Они серебрились от волнения и радости, а зрачки превращались в крохотные свечки. Темный, пушистый локон будет виться вдоль нежной щечки, а губки, ее розовые губки, созданные для поцелуев, приоткроются от неожиданности. Вот они мраморные белые ступеньки, но… никто не выходит…
Юрий легко взбежал по лестнице и распахнул массивную дверь. Одряхлевший, знакомый слуга встретил его.
–Не надо, Кузьма, я сам,– отмахнулся Юрий и свернул направо. Там находилась та самая комната.
Он быстрым шагом, сдерживая нетерпение, прошел по коридору и распахнул дверь. Да. Это была та самая комната. Оранжевое солнце устроилось на верхушке огромного дуба и заглядывало в окно, превращая воздушные шторы в золотистые. Тот же самый рояль был открыт, стояли ноты, подсвечник. На рояле , небрежно брошенная явно Варенькой, лежала шаль. Ее шаль. А рядом – цветы, уже увядающие цветы. Казалось, они грустили без хозяйки. И это было странно. Почему Варенька не позаботилась их убрать. На стуле рядом- недочитанная книга. Всё говорило о том, что Варенька только что вышла. Он подошел к роялю, прикоснулся к шали. Ему показалось даже, что он почувствовал то тепло, которое сохранилось, ведь она обнимала плечи девушки, почувствовал тонкий аромат вербены- любимых духов Вареньки.
Послышались шаги. Юрий резко обернулся, желая сразу увидеть, распахнутые радостью или гневом, ее глаза, желая увидеть ее всю. Он загладит свою вину, обязательно загладит. Дверь тихо открылась. На пороге стояла Марфуша- любимая горничная Вареньки.
–Здравствуй, Марфинька! Скорее позови барышню!
Девушка испуганно ахнула и попятилась , перекрестившись.
–Как можно, барин, так шутить?!– испуганно таращилась она.– Да разве я могу оттуда ее позвать? –Откуда? Она уехала куда-то? Но куда? –Али вы не знаете, барин? –Да, что случилось –то? –Так ведь нетути барышни-то,– неожиданно девушка всхлипнула и кончиком платочка вытерла набежавшую слезу,– ушла- улетела наша касатка.
Юрий не выдержал, подбежал к Марфуше и принялся трясти ее так сильно, что голова несчастной моталась из стороны в сторону.
–Говори! Ну! –Так вить барышня наша скончалась…,– она опять всхлипнула,– скончалась… Вот ужо девятый день сегодня … –Как скончалась? Отчего?– Юрий отпустил плечи девушки и отошел от неё. –Так стало быть от тоски,– горестно вздохнула Марфуша,–как вы, барин, пропали, она стала сильно переживать. Она плакала даже, когда думала, я её не вижу… А я видела, волновалась за нее. Всё в окно она смотрела в этой самой комнате, играла грустно так, грустно… И вот… Графиня распорядилась ничего не трогать в этой комнате, оставить всё так, как было, когда барышня вышла, чтобы уже не вернуться… Сказали, чахотка…
–Как же так? Как? – шептал Юрий, направляясь по старому саду к своей карете. В ногах, волосах путался ветер, насвистывая какую-то очень знакомую печальную мелодию. Или это только казалось? Грусть поселилась в сердце, и чудился ему милый голос.
– Юрий…, Юрий…,– будто ветер ласкал его ухо,– Юрий, ты уже уходишь…Невыносимо это.
Юрий резко остановился и оглянулся. За его спиной в белом платье, сотканном словно из воздуха, стояла Варенька. Да и сама она казалась эфирным созданием. Глаза, ставшие серебристыми, смотрели умоляюще. Она протягивала прозрачные руки к нему… Или это уже не Варенька…. Юрий отшатнулся.
–Нет! Тебя нет!– шептал он.
Варенька печально усмехнулась.
–Верно. Нет меня… Но есть душа моя. Она здесь и продолжает любить всё, что любила, всех, кого любила. А я любила тебя… –Но… Так уж случилось… Ты не дождалась… Тебя нет больше на этой земле, а я жив… Да! Я жив. И жить хочу. –Что ж … Живи, но прошу только об одном, вспоминай меня… хоть иногда… И навещай наш старый сад, ту беседку над рекой, где мы с тобой любили сидеть, где ты сказал мне о своей любви… Обещай…,– она растворилась в воздухе сизой дымкой.
Юрий похлопал ресницами.
–Фу! Надо же, такое привиделось! Нет! Больше я сюда не ходок… Варенька не единственная девушка на земле…,– с такими мыслями он быстро добежал до кареты и, устроившись в её уютной глубине, стал вспоминать знакомых, незамужних девушек.
Карета подпрыгивала на ухабах. Юрий задумчиво смотрел в окно. Из встречного экипажа высунулась грациозная ручка. Мелькнула соломенная шляпка с голубыми лентами, на нежной щечке появилась ямочка. Карета прогромыхала мимо, а Юрий, высунувшись из окна, следил за ней. Ему хотелось верить, что это ему улыбнулась неведомая молодая особа. А в том, что она была молодой, он не сомневался. Наконец, даже хвост экипажа исчез из виду.
–Лиза!– вспомнились чёрные, влажные глаза, волосы с синеватым отливом. –Да-да! Именно Лиза!– Он знал, что давно нравится этой девушке. Она была дочерью приятельницы его матери , и в детстве они часто встречались, а потом на балах… Но он предпочел Вареньку с её удивительным серебристым взглядом. А Лиза… Лиза тогда только смотрела своими огромными коровьими очами, в которых читалось страдание. И теперь… Теперь он свободен. На мгновение мелькнуло нежное, укоряющее личико Вареньки, и вдруг стало стыдно, что так быстро он выкинул её из своего сердца, но это было лишь мгновение. Сегодня же… Нет, завтра он поедет с визитом и будет волочиться за Лизой. Может быть, и полюбит… Может быть… А нет… Другая будет…живая…Не прозрачная… Он ведь не клялся хранить верность привидению. Улыбка появилась на его лице. И чем дальше он уезжал от особняка, тем шире она становилась, образ Вареньки таял… Юрий приказал кучеру погонять лошадей быстрее . Кони летели, как птицы, ветер теперь уже насвистывал мелодию одной фривольной оперетки…
Я тоже здесь теперь не частый гость… Во многое уже поверить сложно… Я чувствую, с надеждой смотришь вскользь… Оценивая, сделать что возможно…
А помнишь, нашей первой встречи смех, Как наши перепутали заказы… С гарнира «кучей» твой мясной орех… Привёл в восторг (но после шока) сразу…
Ещё смешнее, когда мой салат Тебе «вручили» в маленькой тарелке… - Я слишком голоден…И мне, на первый взгляд, Все представляется, наверно, слишком мелким…
Потом всё было: трепет, нежность, смех… Клубок забавных слов – противоречий… Сменялся наших отношений мех… И мягче был от встречи и до встречи…
Но как-то неожиданно вошла В любимое кафе совсем случайно… Вы… занимали столик у окна… Какой же болью стала твоя тайна…
КАФЕ (ИЗБРАННОЕ) Автор: Призрак тайны
"Вы когда-нибудь слышали о графе Стилптиче? - спросил я. “Теперь ты заговорил”, - сказал Энтони. “Многие люди , которые никогда услышав о Герцословакии, просветлел бы при упоминании графа Стилптича. Великий Старик с Балкан. Величайший государственный деятель современности. Самый большой злодей невредим. Точка зрения на всё зависит от того, какую газету вы читаете. Но будь уверен в одном, графа Стилптича будут помнить ещё долго после того, как мы с тобой превратимся в прах и пепел, Джеймс. За каждым шагом и контрдвижением на Ближнем Востоке в течение последних двадцати лет стоял граф Стилптич. Он был диктатором и патриот, и государственный деятель — и никто точно не знает, кем он был, за исключением того, что он был идеальным королем интриг. Ну, а как насчёт него?”
“Он был премьер—министром Герцословакии - вот почему я упомянул об этом первый.” “У тебя нет чувства меры, Джимми. Герцословакия вообще не имеет значения по сравнению со Стилптичем. Это просто обеспечило ему место рождения и должность в общественных делах. Но я думал, что он мёртв?” “Так оно и есть. Он умер в Париже около двух месяцев назад. То, что я рассказываю ты о том, что случилось несколько лет назад.” “Вопрос в том, - сказал Энтони, - о чём ты мне рассказываешь?” Джимми принял упрёк и поспешил продолжить.
“Это было примерно так. Я был в Париже — всего четыре года назад, если быть точным. Я однажды ночью я прогуливался по довольно пустынному району, когда увидел, как полдюжины французских головорезов избивают респектабельного вида пожилого джентльмена. Я ненавижу одностороннее шоу, поэтому я быстро вмешался и продолжил избивать хулиганов. Я думаю, что раньше их никогда по-настоящему сильно не били. Они растаяли , как снег!” “Рад за тебя, Джеймс”, - мягко сказал Энтони. “Я бы хотел увидеть этот клочок.”
“О, ничего особенного”, - скромно сказал Джимми. “Но старина был бесконечно благодарен. Он выпил парочку, в этом нет сомнений, но он был достаточно трезв, чтобы вытянуть из меня моё имя и адрес, и он пришёл и поблагодарил меня на следующий день. Тоже сделал это со вкусом. Именно тогда я узнал, что это был граф Стилптич, которого я спас. У него был дом недалеко от Булонского леса.” Энтони кивнул.
“Да, Стилптич уехал жить в Париж после убийства короля Николас. Они хотели, чтобы он позже вернулся и стал президентом, но он ничего не принимал. Он оставался верен своим монархическим принципам, хотя сообщалось, что он приложил руку ко всем закулисным махинациям, которые происходили на Балканах. Очень глубокий, покойный граф Стылптич.” “Николай IV был человеком, у которого был странный вкус в выборе жён, не так ли он? ” внезапно спросил Джимми.
“Да”, - сказал Энтони. “И для него это тоже сработало, бедняга. Она была какой—то маленькой проходимкой из парижского мюзик-холла, артисткой, не подходящей даже для морганатического союза. Но Николас был по уши влюблен в неё, и она изо всех сил стремилась стать королевой. Звучит фантастически, но им это удалось каким-то образом. Называла её графиней Попоффски или что-то в этом роде и делала вид, что в её жилах течёт кровь Романоффов. Николас обвенчался с ней в соборе в Экаресте с парой архиепископов, не желавших выполнять эту работу, и она была коронована как королева Варага.
Николас расставил своих министров по местам, и я полагаю, он думал, что это всё, что имеет значение, но он забыл считаться с населением. В Герцословакии они очень аристократичны и реакционны. Они любят, чтобы их короли и королевы были подлинными изделиями. Были ропот и недовольство, и обычные безжалостные подавления, и последнее восстание, в результате которого дворец был взят штурмом, были убиты король и королева и провозглашена республика. С тех пор это была республика, но, как я слышал, там всё ещё довольно оживленно.
А наши судьбы, помыслы и слава, мечты, надежды, радость и беда - сейчас ещё расплавленная лава, текущая в грядущие года.
Ничто не затеряется, не сгинет, и эта лава, наших судеб сплав, от дуновенья времени остынет, прекраснейшие формы отыскав.
А наши судьбы, помыслы и слава..." Автор: Маргарита Алигер
Любовь на подушках, в душе, Чего ещё телу нужно, Когда отключаешь душу, И «ну же, девчёнчка, ну же!», Под липкие лапки лести, Под плети любовных порок... Казалось бы спится вместе, А дышится как-то порознь. Звенящие кольца стали Вковались друг в друга в спешке… На небе продажный талер, Повернутый к свету решкой. С утра голубиный говор, Разорванных облок лица. И кажется ждёшь другого, А всё остальное снится…
В небе туча хмурится (Отрывок) Музыка Владимира Шаинского, слова Сергея Козлова и В.Шаинского.
Я воротился домой в ужасно возбужденном и, не знаю почему, в ужасно весёлом состоянии духа, хотя в очень смутном. Но я боялся анализировать и всеми силами старался развлечься. Тотчас же я пошёл к хозяйке: действительно, между мужем и ею шёл страшный разрыв. Это была очень чахоточная чиновница, может быть и добрая, но, как все чахоточные, чрезвычайно капризная. Я тотчас их начал мирить, сходил к жильцу, очень грубому, рябому дураку, чрезвычайно самолюбивому чиновнику, служившему в одном банке, Червякову, которого я очень сам не любил, но с которым жил, однако же, ладно, потому что имел низость часто подтрунивать вместе с ним над Петром Ипполитовичем. Я тотчас уговорил его не переезжать, да он и сам не решился бы в самом-то деле переехать. Кончилось тем, что хозяйку я успокоил окончательно и, сверх того, сумел отлично поправить ей под головой подушку. "Никогда-то вот не сумеет этак Петр Ипполитович", — злорадно заключила она. Затем возился на кухне с её горчишниками и собственноручно изготовил ей два превосходных горчишника. Бедный Петр Ипполитович только смотрел на меня и завидовал, но я ему не дал и прикоснуться и был награждён буквально слезами её благодарности. И вот, помню, мне вдруг это всё надоело, и я вдруг догадался, что я вовсе не по доброте души ухаживал за больной, а так, по чему-то, по чему-то совсем другому.
Я нервно ждал Матвея: в этот вечер я решил в последний раз испытать счастье и... и, кроме счастья, ощущал ужасную потребность играть; иначе бы было невыносимо. Если б никуда не ехать, я бы, может быть, не утерпел и поехал к ней. Матвей должен был скоро явиться, но вдруг отворилась дверь и вошла неожиданная гостья, Дарья Онисимовна. Я поморщился и удивился. Она знала мою квартиру потому, что раз когда-то, по поручению мамы, заходила ко мне. Я её посадил и стал глядеть на неё вопросительно. Она ничего не говорила, смотрела мне только прямо в глаза и приниженно улыбалась.
— Вы не от Лизы ли? — вздумалось мне спросить. — Нет, я так-с.
Я предупредил её, что сейчас уеду; она опять ответила, что "она так" и сейчас сама уйдет. Мне стало почему-то вдруг её жалко. Замечу, что от всех нас, от мамы и особенно от Татьяны Павловны, она видела много участья, но, пристроив её у Столбеевой, все наши как-то стали её забывать, кроме разве Лизы, часто навещавшей её. Причиной тому, кажется, была она сама, потому что обладала способностью отдаляться и стушевываться, несмотря на всю свою приниженность и заискивающие улыбки. Мне же лично очень не нравились эти улыбки её и то, что она всегда видимо подделывала лицо, и я даже подумал о ней однажды, что не долго же она погрустила о своей Оле. Но в этот раз мне почему-то стало жалко её.
И вот, вдруг она, ни слова не говоря, нагнулась, потупилась и вдруг, бросив обе руки вперёд, обхватила меня за талью, а лицом наклонилась к моим коленям. Она схватила мою руку, я думал было, что целовать, но она приложила её к глазам, и горячие слёзы струей полились на неё. Она вся тряслась от рыданий, но плакала тихо. У меня защемило сердце, несмотря на то что мне стало как бы и досадно. Но она совершенно доверчиво обнимала меня, нисколько не боясь, что я рассержусь, несмотря на то что сейчас же пред сим так боязливо и раболепно мне улыбалась. Я её начал просить успокоиться.
— Батюшка, голубчик, не знаю, что делать с собой. Как сумерки, так я и не выношу; как сумерки, так и перестаю выносить, так меня и потянет на улицу, в мрак. И тянет, главное, мечтание. Мечта такая зародилась в уме, что — вот-вот я как выйду, так вдруг и встречу её на улице. Хожу и как будто вижу её. То есть это другие ходят, а я сзади нарочно иду да и думаю: не она ли, вот-вот, думаю, это Оля моя и есть? И думаю, и думаю. Одурела под конец, только о народ толкаюсь, тошно. Точно пьяная толкаюсь, иные бранятся. Я уж таю про себя и ни к кому не хожу. Да и куда придёшь — еще тошней. Проходила сейчас мимо вас, подумала: "Дай зайду к нему; он всех добрее, и тогда был при том". Батюшка, простите вы меня, бесполезную; я уйду сейчас и пойду...
Она вдруг поднялась и заторопилась. Тут как раз прибыл Матвей; я посадил её с собой в сани и по дороге завез ее к ней домой, на квартиру Столбеевой.
из романа Фёдора Михайловича Достоевского - Подросток
Так не бывает, чтоб двое любили друг друга. Так не бывает, чтоб песни слагались, как числа. Мир засыпает, чтоб снова промчаться по кругу. Я засыпаю в грязи, чтобы снова стать чистым.
Так не бывает, чтоб строили струны и храмы. Так не бывает, чтоб звёзды ложились в ладошку. Люди смеются друг другу, чтоб не было драмы. Я улыбаюсь тебе – да и то – понарошку.
Так не бывает, что стелют соломку на Солнце. Так не бывает, чтоб осень случилась весною. Кто-то, уйдя от тебя, за тобою вернётся. Я не вернусь никогда – я ушёл за собою.
Так не бывает...(Избранное) Автор: Алёша Кравченко
Слишком поздно я поняла, что выбрала не того человека. За что и рассчиталась сполна. Я не сумела подарить тебе ту любовь, которую ты ожидал получить от меня. А я не получила твоей заботы и нежности. В том виде, которые были необходимы мне.
Как будто говорили на разных языках, не понимая друг друга. А не получая нужного, обижались, спорили, доказывали что-то каждый своё. До тех пор, пока не наступило безразличие. Мне стало всё равно с кем ты и где. Это страшно. Страшно и больно от той пустоты, что поселилась в душе с тех пор. Я как будто умерла внутри, замерзла или оцепенела.
Наверное, для того чтобы создавать видимость того, что мне не больно. Ведь ты видел, что это не так. Поэтому старался меня развести на конфликт. Скорей всего потому, что тебе самому было хреново в тот момент. Не меньше, чем мне. И мы с какой-то тупой настойчивостью делали всё больней и больней друг другу, прекрасно понимая, что от этого становится только хуже. Но остановиться уже не могли. Ни ты, ни я.
Сами разрушили то, что было между нами. Постепенно и целенаправленно шли к этому с самого начала. Не желая слушать друг друга, доказывая своё. По молодости, по глупости. А потом уже стало слишком поздно что-то менять.
Мы повзрослели. В чём-то уже научились избегать болезненных тем, но это не помогло нам стать ближе и родней, к сожалению. Стало настолько невыносимо находиться наедине вдвоём с тобой, что я всячески старалась найти повод заняться какими-то домашними делами, пока ты не укладывался спать. Либо уходил куда-то по делам допоздна. Вот так и жили с тобой всё это время.
Пока сегодня ты не ушёл совсем. Оставив меня в нашей квартире, наполненной воспоминаниями. Ведь мы въехали сюда сразу после свадьбы и прожили с тобой не один год. «Господи, ну отчего мне так больно сейчас? Мы ведь уже, по сути, чужие люди. Нас ничего не держит вместе. А всё равно болит душа и рвётся так, будто от нее отрывают полоски живьём».
Я не заметила, как присела на скамейку, припорошенную снегом. Наверное, ноги уже не выдержали.
Идёт война мужчин и женщин… Я трижды ранен тяжело И дважды тяжело контужен. Где милосердное тепло? И где обетованный ужин?
Не сразу заживают раны… Как незаконная жена, Во все расхристанные страны Пришла безбожная война.
Идёт война мужчин и женщин Автор: Сергей Витальевич Попов
Пш— ш… — сказала волна.
Гиви поджал пальцы, осторожно передвигая нежные не натруженные ступни по обломкам ракушек. Ракушки были острые. А вода холодная.
Сегодня с утра Гиви раздражало всё — и сырой песок, и море, а больше всего сам он — Гиви Месопотамишвили собственной персоной. Ноги, если смотреть на них сверху, казались коротковатыми и кривоватыми — известный оптический эффект, применительно к другим деталям отмеченный ещё Хемингуэем. Но Гиви Хемингуэем не увлекался, про оптический эффект не знал и потому расстраивался постоянно. Как поглядит на себя, так и расстроится.
И занёс же его чёрт на нудистский пляж!
Нет, во-первых, он спустился с крутоватого обрыва именно на этот клочок берега, потому что спонтанно решил искупаться, но стеснялся семейных трусов в мелкий цветочек, во-вторых, понадеялся, что сможет полюбоваться на голых, подрумяненных солнцем блондинок. Но блондинок не было — может, эта разновидность человечества особенно чувствительная к холоду? Если честно, то женщин вообще не было, если не считать престарелой усатой брюнетки, живописно драпирующейся в полотенце. Имелось несколько голых особей мужского полу, которые, выложив из смуглых тел морскую звезду, резались в карты.
Волна вновь зашипела. Точно рассерженная кошка. Она явно имела что-то против Гиви.
Гиви вновь поджал пальцы и отступил ещё на шаг.
Ему казалось, что все на него смотрят.
Но волна догнала и укусила его за пятку. Она была мокрая. И холодная.
Гиви почесал ступней о щиколотку и сделал вид, что вовсе не собирался купаться. Так, посмотреть подходил.
Море было чуть подёрнуто вялотекущей дымкой, в которой далеко - далеко, между небом и землей висел белый теплоход. За ним тянулась полоска густого фиолетового тумана, постепенно растворяясь в окружающей среде.
Гиви вздохнул. Ему захотелось оказаться на палубе этого теплохода. Чтобы сидеть в шезлонге на палубе. И желательно не в шортах, а в штанах. Потому что в шортах он, Гиви, не смотрится. И штаны пусть будут белые… И не совсем в обтяжку… И чтобы прихлебывать холодное пиво. Какое-то время Гиви колебался между запотевшей тяжелой кружкой и лёгким бокалом с торчащей из него соломинкой, но потом решил вопрос в пользу пива.
И чтобы рядом сидели загорелые блондинки. Ну, хотя бы одна. И пусть она будет похожа на Алку Кучеренко, которую Гиви пытался закадрить на какой-то интеллигентной питерской пьянке, на которую попал совершенно случайно. Ступни у неё были маленькие, щиколотки сухие, и всё остальное — как надо. Она ему понравилась. А он ей — нет.
Мы с подругой в ресторане, Отдыхали в поздний час. Тихо музыка звучала... Пианист играл для нас. Ты за столиком напротив, Стрельнул томный, нежный взгляд, Засмущалась я немного... И в ответ, как луч зажглась! Танго вместе танцевали, Ты шептал, что сам не свой...
В ресторане (Избранное) Автор: Мила Кайгородова
И всё бы это действительно могло остаться завораживающим пикантным воспоминанием, если бы сейчас я снова не поймала на себе его взгляд. Он отвлёкся от переговоров и посмотрел на меня. Этот взгляд длился всего секунду, но у меня совсем не осталось сомнений, что я не обозналась. По мне будто огнём полоснули, и я ощутила, как на коже встала дыбом каждая волосинка. Усилием воли не позволила своему дыханию стать глубже.
Невероятно. Я почувствовала возбуждение от одного только его короткого взгляда.
Шейх вернулся к общению за столом переговоров, а я попыталась делать заметки в планшете, выполнять свою работу. Это было невероятно сложно. Буквы плыли перед глазами, всё словно заволакивало туманом. Кожа горела, а во рту стало сухо.
Я едва дождалась окончания саммита. Мне хотелось скорее вернуться домой и рухнуть в постель. Осознать всё, о чём я узнала, переварить это и жить дальше. Переварить в себе, чтобы оставить в прошлом, запереть в те четыре дня воспоминаний.
Головокружительных четыре дня.
И я понятия не имела, каким образом смогу склепать материал до восьми вечера и отправить его Главвредине. Записей как кот наплакал, а в памяти не осталось вообще ничего.
После обсуждения была совместно с гостями проведена пресс – конференция, на которой я не задала ни одного вопроса. Сидела молча и пялилась. Но Нафиз на меня больше ни разу так и не посмотрел.
Но он и не должен был. Кто я такая? Случайный секс, каким бы горячим он ни был, не ставит вровень шейха и простую журналистку.
Когда представителей восточных стран пригласили на закрытую выставку экономических и военных достижений, куда прессе дорога была закрыта, я вышла на улицу и глубоко вдохнула. Было ощущение, что всё время в зале я не дышала, и теперь лёгким больно от ворвавшегося в них воздуха.
Мне нужно было проветриться, и я решила пройтись. Вызову такси позже где-то по пути.
Я шла медленно по проспекту, рассматривая здания вокруг. В голове кружились мысли, но я не концентрировалась ни на одной. Просто шла.
Потом мне позвонила Иринка, и мы договорились встретиться. Всё равно статью я сегодня писать не собиралась, просто не смогла бы. Но мне нужно было с кем – то поделиться. Я не знала, поверит ли мне подруга, пусть даже и нет, но мне хотелось рассказать. И выпить. Бокал вина сейчас точно был бы кстати.
С Ирой мы условились встретиться возле супермаркета недалеко от угла её дома. Такси я всё же вызвала и через двадцать минут была на месте. Ирины видно не было ещё.
Я допила воду из своей бутылки и решила пройтись за супермаркет, чтобы выбросить бутылку в бак. Таскать в руках её не хотелось, а урна у порога была так переполнена, что туда даже окурок было не приткнуть. И куда только смотрел управляющий магазином?
Я обогнула магазин, прошла несколько метров за ним по проулку к баку, как вдруг услышала сзади звук подъезжающей машины. Обернувшись, увидела огромный чёрный внедорожник, остановившийся под углом так, что проход оказался перегорожен.
Я вздрогнула, но потом подумала, что, скорее всего, водитель просто стал как ему захотелось, а заехал сюда, возможно, для того же, что и я – мусор выбросить. Ну или мало ли…
Но тем не менее, к баку я всё же не пошла, а решила вернуться ко входу в магазин и дождаться Ирину. Но едва направилась к узкому месту, где можно было пройти, как двери внедорожника распахнулись и с обеих выпрыгнули на землю два крупных мужчины в чёрных костюмах.
По позвоночнику пробежала неприятная прохлада. Что им могло понадобиться от меня? Никаких разоблачающих статей я не писала, ничьи постыдные семейные тайны не вскрывала.
Мужчины остановились по обеим сторонам машины. Они явно перегораживали мне проход. Я смотрела на них, не зная, что и делать. Бежать было некуда. Звать на помощь, судя по всему, бессмысленно.
Ну кто мне мог помочь? Работяга, забежавший в магазин за хлебом и пивом? Или менеджер среднего звена, которого отправили в ближайший супермаркет пополнить общие запасы кофе?
Никто.
Тут дверь машины открылась снова и из неё вышла женщина. Она была славянкой, но голова покрыта платком.
– Ксения Андреевна, добрый день, – довольно учтиво обратилась она ко мне. – Меня зовут Анна. Прошу вас проехать с нами. – Куда? – спросила я, стараясь, чтобы голос не дрожал от страха. – Мне неизвестно. Моя задача – обратиться к вам. – Но они же знают? – я кивнула на одного из мужчин. – Знают, но им запрещено обращаться к вам. – Почему? – Потому что вы – чужая женщина.
Какая странная формулировка. В моём восприятии это что-то из детства по типу «это чужая тётя, с ней не надо разговаривать». Но вряд ли эти большие мальчики меня боятся.
Я понимала, что это уже нервное, когда едва не хихикнула в ответ на свои мысли. Но на самом деле мне было очень страшно.
А потом как гром среди ясного неба прострелила мысль – а что если это от него? От Нафиза. Есть же такая вероятность?
– Выбора у меня нет? – я взяла себя в руки, глубоко вдохнув. – К сожалению, – мягко кивнула Анне, подтвердив. – И, пожалуйста, набросьте.
Она протянула мне белый газовый шарф, который я до этого не заметила в её руках. Я взяла платок и прикрыла волосы, подвернув концы на шее, а потом последовала за женщиной в машину на заднее сиденье.
Когда садилась, увидела Ирину, стоявшую на углу чуть дальше. Она выглядела бледной и испуганной.
А потом за мной захлопнули двери.
из книги Малиновской Марии - Хэриб. Чужестранка Для Шейха
