Хранители верности
Видишь, как я ползу, переполняясь желаньем,
Напитать свои споры, растекаясь, как слизь?
Растекаясь без цели, без её осознанья,
Строя себе лабиринты перед падением вниз...
МИКСОМИЦЕТЫ
Михаил Тарасов
Сергей Иванович говорил себе это в то время, как он был уже в десяти шагах от Вареньки. Опустившись на колени и защищая руками гриб от Гриши, она звала маленькую Машу.
— Сюда, сюда! Маленькие! Много! — своим милым грудным голосом говорила она.
Увидав подходившего Сергея Ивановича, она не поднялась и не переменила положения; но все говорило ему, что она чувствует его приближение и радуется ему.
— Что, вы нашли что-нибудь? — спросила она, из-за белого платка поворачивая к нему своё красивое, тихо улыбающееся лицо.
— Ни одного, — сказал Сергей Иванович. — А вы?
Она не отвечала ему, занятая детьми, которые окружали её.
— Еще этот, подле ветки, — указала она маленькой Маше маленькую сыроежку, перерезанную поперёк своей упругой розовой шляпки сухою травинкой, из-под которой она выдиралась. Она встала, когда Маша, разломив на две белые половинки, подняла сыроежку. — Это мне детство напоминает, — прибавила она, отходя от детей рядом с Сергеем Ивановичем.
Они прошли молча несколько шагов. Варенька видела, что он хотел говорить; она догадывалась о чём и замирала от волнения радости и страха. Они отошли так далеко, что никто уже не мог бы слышать их, но он всё ещё не начинал говорить. Вареньке лучше было молчать. После молчания можно было легче сказать то, что они хотели сказать, чем после слов о грибах; но против своей воли, как будто нечаянно, Варенька сказала:
— Так вы ничего не нашли? Впрочем, в середине леса всегда меньше.
Сергей Иванович вздохнул и ничего не отвечал. Ему было досадно, что она заговорила о грибах. Он хотел воротить её к первым словам, которые она сказала о своем детстве; но как бы против воли своей, помолчав несколько времени, сделал замечание на её последние слова.
— Я слышал только, что белые бывают преимущественно на краю, хотя я и не умею отличить белого.
Прошло еще несколько минут, они отошли ещё дальше от детей и были совершенно одни. Сердце Вареньки билось так, что она слышала удары его и чувствовала, что краснеет, бледнеет и опять краснеет.
Быть женой такого человека, как Кознышев, после своего положения у госпожи Шталь представлялось ей верхом счастья. Кроме того, она почти была уверена, что она влюблена в него. И сейчас это должно было решиться. Ей страшно было. Страшно было и то, что он скажет, и то, что он не скажет.
Теперь или никогда надо было объясниться; это чувствовал и Сергей Иванович. Все, во взгляде, в румянце, в опущенных глазах Вареньки, показывало болезненное ожидание. Сергей Иванович видел это и жалел её. Он чувствовал даже то, что ничего не сказать теперь значило оскорбить её. Он быстро в уме своем повторял себе все доводы в пользу своего решения. Он повторял себе и слова, которыми он хотел выразить своё предложение; но вместо этих слов, по какому-то неожиданно пришедшему ему соображению, он вдруг спросил:
— Какая же разница между белым и березовым?
Губы Вареньки дрожали от волнения, когда она ответила:
— В шляпке нет разницы, но в корне.
И как только эти слова были сказаны, и он и она поняли, что дело кончено, что то, что должно было быть сказано, не будет сказано, и волнение их, дошедшее пред этим до высшей степени, стало утихать.
— Берёзовый гриб — корень его напоминает двухдневную небритую бороду брюнета, — сказал уже покойно Сергей Иванович.
— Да, это правда, — улыбаясь, отвечала Варенька, и невольно направление их прогулки изменилось. Они стали приближаться к детям. Вареньке было и больно и стыдно, но вместе с тем она испытывала и чувство облегчения.
Возвращаясь домой и перебирая доводы, Сергей Иванович нашёл, что он рассуждал неправильно. Он не мог изменить памяти Marie.
Лев Толстой. Анна Каренина. Избранное.
