Ключи к реальности

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Ключи к реальности » Ключи к взаимоотношениям » На таинственных дорожках...


На таинственных дорожках...

Сообщений 271 страница 280 из 352

271

    Отличительная черта аристократа — отсутствие зависти. Плебей всегда завидует. Ему кажется, что он мог бы осуществиться лучше. Аристократ уже осуществлён.
   

                                                                                                                                                                                        Давид Самойлов


На таинственных дорожках...

0

272

Испания.  Первый министр короля дон Хосе тайно домогается любви королевы Марии. Получив отказ, он затаил обиду и задумал проучить королеву и короля Карла II. Дон Хосе случайно узнаёт о том, что король положил глаз на простолюдинку, очаровательную цыганку Маритану, и у него возникает план мести.
Обедневший дворянин и поэт-вольнодумец дон Сезар де Базан приговорён к смертной казни за нарушение королевского эдикта о запрете дуэлей. Перед смертью дон Хосе просит его о небольшой услуге — инкогнито жениться на незнакомке и передать ей свой дворянский титул.
Невестой оказывается цыганка Маритана. Хитроумная комбинация первого министра, таким образом, позволяла безродной цыганке стать графиней и удостоиться знакомства с королём. Всё бы так и получилось, но незнакомка пленила сердце самого дона Сезара. Друзья графа спасают его от смерти, зарядив ружья расстрельной команды холостыми зарядами. Дон Сезар возвращается с того света и попадает прямо на тайное свидание короля. Монарх попадает в щекотливую ситуацию, так как сам пришёл на свидание под чужим именем, и вынужден бежать.

На таинственных дорожках...

0

273

Живой мертвец

Он бежал быстро — быстрее, чем заяц от гончих собак, — и сам не заметил, как очутился на вершине Еловой горы.

Когда он пробегал мимо старой большой ели, под которой в первый раз разговаривал со Стеклянным Человечком, ему показалось, что чьи-то невидимые руки стараются поймать и держать его. Но он вырвался и опрометью побежал дальше… Вот и канава, за которой начинаются владения Михеля-Великана!..
ч
Одним прыжком перемахнул Петер на ту сторону и, едва отдышавшись, крикнул:

— Господин Михель! Михель-Великан!..

И не успело эхо откликнуться на его крик, как перед ним словно из-под земли выросла знакомая страшная фигура — чуть ли не в сосну ростом, в одежде плотогона, с огромным багром на плече…

Михель-Великан явился на зов.

— Ага, пришел-таки! — сказал он, смеясь. — Ну что, дочиста облупили тебя? Шкура-то еще цела или, может, и ту содрали и продали за долги? Да полно, полно, не горюй! Пойдем-ка лучше ко мне, потолкуем… Авось и сговоримся…

И он зашагал саженными шагами в гору по каменной узкой тропинке.

«Сговоримся?.. — думал Петер, стараясь не отстать от него. — Что же ему от меня надо? Сам ведь знает, что у меня ни гроша за душой… Работать на себя заставит, что ли?»

Лесная тропинка становилась все круче и круче и наконец оборвалась. Они очутились перед глубоким темным ущельем.

Михель-Великан не задумываясь сбежал по отвесной скале, словно это была пологая лестница. А Петер остановился на самом краю, со страхом глядя вниз и не понимая, что же ему делать дальше. Ущелье было такое глубокое, что сверху даже Михель-Великан казался маленьким, как Стеклянный Человечек.

И вдруг — Петер едва мог поверить своим глазам — Михель стал расти. Он рос, рос, пока не стал вышиной с кёльнскую колокольню. Тогда он протянул Петеру руку, длинную, как багор, подставил ладонь, которая была больше, чем стол в трактире, и сказал голосом гулким, как погребальный колокол:

— Садись ко мне на руку да покрепче держись за палец! Не бойся, не упадешь!

Замирая от ужаса, Петер перешагнул на ладонь великана и ухватился за его большой палец. Великан стал медленно опускать руку, и чем ниже он ее опускал, тем меньше становился сам.

Когда он наконец поставил Петера на землю, он уже опять был такого роста, как всегда, — гораздо больше человека, но немного меньше сосны.

Петер оглянулся по сторонам. На дне ущелья было так же светло, как наверху, только свет здесь был какой-то неживой — холодный, резкий. От него делалось больно глазам.

Вокруг не было видно ни дерева, ни куста, ни цветка. На каменной площадке стоял большой дом, обыкновенный дом — не хуже и не лучше, чем те, в которых живут богатые шварцвальдские плотогоны, разве что побольше, а так — ничего особенного.

Михель, не говоря ни слова, отворил дверь, и они вошли в горницу. И здесь все было, как у всех: деревянные стенные часы — изделие шварцвальдских часовщиков, — изразцовая расписная печь, широкие скамьи, всякая домашняя утварь на полках вдоль стен.

Только почему-то казалось, что здесь никто не живет, — от печки веяло холодом, часы молчали.

— Ну, присаживайся, приятель, — сказал Михель. — Выпьем по стакану вина.

Он вышел в другую комнату и скоро вернулся с большим кувшином и двумя пузатыми стеклянными стаканами — точь-в-точь такими, какие делали на заводе у Петера.

Налив вина себе и гостю, он завел разговор о всякой всячине, о чужих краях, где ему не раз довелось побывать, о прекрасных городах и реках, о больших кораблях, пересекающих моря, и наконец так раззадорил Петера, что тому до смерти захотелось поездить по белу свету и посмотреть на все его диковинки.

— Да, вот это жизнь!.. — сказал он. — А мы-то, дураки, сидим весь век на одном месте и ничего не видим, кроме елок да сосен.

— Что ж, — лукаво прищурившись, сказал Михель-Великан. — И тебе пути не заказаны. Можно и постранствовать, и делом позаняться. Все можно — только бы хватило смелости, твердости, здравого смысла… Только бы не мешало глупое сердце!.. А как оно мешает, черт побери!.. Вспомни-ка, сколько раз тебе в голову приходили какие-нибудь славные затеи, а сердце вдруг дрогнет, заколотится, ты и струсишь ни с того ни с сего. А если кто-нибудь обидит тебя, да еще ни за что ни про что? Кажется, и думать не о чем, а сердце ноет, щемит… Ну вот скажи-ка мне сам: когда тебя вчера вечером обозвали обманщиком и вытолкали из трактира, голова у тебя заболела, что ли? А когда судейские описали твой завод и дом, у тебя, может быть, заболел живот? Ну, говори прямо, что у тебя заболело?

— Сердце, — сказал Петер.

И, словно подтверждая его слова, сердце у него в груди тревожно сжалось и забилось часто-часто.

— Так, — сказал Михель-Великан и покачал головой. — Мне вот говорил кое-кто, что ты, покуда у тебя были деньги, не жалея, раздавал их всяким побирушкам да попрошайкам. Правда это?

— Правда, — шепотом сказал Петер.

Михель кивнул головой.

— Так, — повторил он опять. — А скажи мне, зачем ты это делал? Какая тебе от этого польза? Что ты получил за свои деньги? Пожелания всяких благ и доброго здоровья! Ну и что же, ты стал от этого здоровее? Да половины этих выброшенных денег хватило бы, чтобы держать при себе хорошего врача. А это было бы гораздо полезнее для твоего здоровья, чем все пожелания, вместе взятые. Знал ты это? Знал. Что же тебя заставляло всякий раз, когда какой-нибудь грязный нищий протягивал тебе свою помятую шляпу, опускать руку в карман? Сердце, опять-таки сердце, а не глаза, не язык, не руки и не ноги. Ты, как говорится, слишком близко все принимал к сердцу.

— Но как же это сделать, чтобы этого не было? — спросил Петер. — Сердцу не прикажешь!.. Вот и сейчас — я бы так хотел, чтоб оно перестало дрожать и болеть. А оно дрожит и болит.

Михель засмеялся.

— Ну еще бы! — сказал он. — Где тебе с ним справиться! Люди покрепче и те не могут совладать со всеми его прихотями и причудами. Знаешь что, братец, отдай-ка ты его лучше мне. Увидишь, как я с ним управлюсь.

— Что? — в ужасе закричал Петер. — Отдать вам сердце?.. Но ведь я же умру на месте. Нет, нет, ни за что!

— Пустое! — сказал Михель. — Это если бы кто-нибудь из ваших господ хирургов вздумал вынуть из тебя сердце, тогда ты бы, конечно, не прожил и минуты. Ну, а я — другое дело. И жив будешь и здоров, как никогда. Да вот поди сюда, погляди своими глазами… Сам увидишь, что бояться нечего.

Он встал, отворил дверь в соседнюю комнату и поманил Петера рукой:

— Входи сюда, приятель, не бойся! Тут есть на что поглядеть.

Петер переступил порог и невольно остановился, не смея поверить своим глазам.

Сердце в груди у него так сильно сжалось, что он едва перевел дыхание.

Вдоль стен на длинных деревянных полках стояли рядами стеклянные банки, до самых краев налитые какой-то прозрачной жидкостью.

А в каждой банке лежало человеческое сердце. Сверху на ярлычке, приклеенном к стеклу, было написано имя и прозвище того, в чьей груди оно раньше билось.

Петер медленно пошел вдоль полок, читая ярлычок за ярлычком. На одном было написано: «сердце господина начальника округа», на другом — «сердце главного лесничего». На третьем просто — «Иезекиил Толстый», на пятом — «король танцев».

Дальше подряд стояли шесть сердец скупщиков хлеба, три сердца богатых ростовщиков, два таможенных сердца,четыре судейских…

Словом, много сердец и много почтенных имен, известных всей округе.

— Видишь, — сказал Михель-Великан, — ни одно из этих сердец не сжимается больше ни от страха, ни от огорчения. Их бывшие хозяева избавились раз навсегда от всяких забот, тревог, неприятностей и прекрасно чувствуют себя, с тех пор как выселили из своей груди беспокойного жильца.

— Да, но что же теперь у них в груди вместо сердца? — спросил, запинаясь, Петер, у которого голова пошла кругом от всего, что он видел и слышал.

— А вот что, — спокойно ответил Михель. Он выдвинул какой-то ящик и достал оттуда каменное сердце.

— Это? — переспросил Петер, задыхаясь, и холодная дрожь пробежала у него по спине.— Мраморное сердце?.. Но ведь от него, должно быть, очень холодно в груди?

— Конечно, оно немного холодит, — сказал Михель, — но это очень приятная прохлада. Да и зачем, собственно, сердце непременно должно быть горячим? Зимой, когда холодно, вишневая наливка греет куда лучше, чем самое горячее сердце. А летом, когда и без того душно и жарко, ты и не поверишь, как славно освежает такое мраморное сердечко. А главное — оно-то уж не забьется у тебя ни от страха, ни от тревоги, ни от глупой жалости. Очень удобно!

Петер пожал плечами.

— И это все, зачем вы меня позвали? — спросил он у великана. — По правде сказать, не того я ожидал от вас. Мне нужны деньги, а вы мне предлагаете камень.

— Ну, я думаю, ста тысяч гульденов хватит тебе на первое время, — сказал Михель. — Если сумеешь выгодно пустить их в оборот, ты можешь стать настоящим богачом.

— Сто тысяч!.. — закричал, не веря своим ушам, бедный угольщик, и сердце его забилось так сильно, что он невольно придержал его рукой. — Да не колотись ты, неугомонное! Скоро я навсегда разделаюсь с тобой… Господин Михель, я согласен на все! Дайте мне деньги и ваш камешек, а этого бестолкового барабанщика можете взять себе.

— Я так и знал, что ты парень с головой, — дружески улыбаясь, сказал Михель. — По этому случаю следует выпить. А потом и делом займемся.

Они уселись за стол и выпили по стакану крепкого, густого, точно кровь, вина, потом еще по стакану, еще по стакану, и так до тех пор, пока большой кувшин не опустел совсем.

В ушах у Петера зашумело и, уронив голову на руки, он заснул мертвым сном.

Петера разбудили веселые звуки почтового рожка. Он сидел в прекрасной карете. Лошади мерно стучали копытами, и карета быстро катилась. Выглянув из окошка, он увидел далеко позади горы Шварцвальда в дымке синего тумана.

Сначала он никак не мог поверить, что это он сам, угольщик Петер Мунк, сидит на мягких подушках в богатой барской карете. Да и платье на. нем было такое, какое ему и во сне не снилось… А все-таки это был он, угольщик Петер Мунк!..

На минуту Петер задумался. Вот он первый раз в жизни покидает эти горы и долины, поросшие еловым лесом. Но почему-то ему совсем не жалко уезжать из родных мест. Да и мысль о том, что он оставил свою старуху мать одну, в нужде и тревоге, не сказав ей на прощание ни одного слова, тоже нисколько не опечалила его.

«Ах да, — вспомнил он вдруг, — ведь у меня теперь каменное сердце!.. Спасибо Михелю-Голландцу — он избавил меня от всех этих слез, вздохов, сожалений…»

Он приложил руку к груди и почувствовал только легкий холодок. Каменное сердце не билось.

«Ну относительно сердца он сдержал свое слово, — подумал Петер. — А вот как насчет денег?»

Он принялся осматривать карету и среди вороха всяких дорожных вещей нашел большую кожаную сумку, туго набитую золотом и чеками на торговые дома во всех больших городах.

«Ну, теперь все в порядке», — подумал Петер и уселся поудобнее среди мягких кожаных подушек.

На таинственных дорожках...

0

274

Tam Lin

На таинственных дорожках...

Куда, куда бегут ручьи, куда торопятся весной? Бегут по землям по ничьим и тихо шепчутся со мной. «Идём! Идём!» – они зовут, звеня хрустально и легко про изумрудную траву, про лес, который далеко, про холм и что-то там, в холме, о чём им велено молчать и рассказать лишь только мне. «Забудь, забудь свою печаль в прекрасном царстве юных фей, в волшебном царстве древних ши!» Мол, хочешь, верь или не верь, но лучше, мальчик, поспеши туда, куда бегут ручьи, туда, туда, в обитель вёсн, где воздух сладостен и чист, где в небе слишком много звёзд. Я не пытаюсь их считать и не ищу знакомых лиц – теперь всё встало на места, теперь меня зовут Tam Lin.

Шерил Фэнн (с)


Tam Lin - Glasgow Reel

0

275

Если станешь ты...

На таинственных дорожках...

Если станешь ты солнцем — ты будешь светить так ярко, что июнь для меня никогда не закроют тучи. Под тобой проплывут аргонавты, киты, байдарки. Ты найдешь себе крылья и станешь большим, летучим. Это словно по взмаху ладони вернуться в детство, где уносят матросов в опасную даль корветы. Вековечные камни тобой захотят согреться. Ты согреешь холодные камни и станешь ветром.

Если станешь ты ветром — окажешься самым тёплым, в долгом поиске добрых богов и всегда попутным. Голоса потерявшихся птиц зазвенят как стёкла, разбиваясь на нотные капли, молитвы, сутры. Это будто бы гимны, но только порой в миноре. Это словно бумажные змеи слагают оды. А потом ты немного устанешь и станешь море, бесконечное море и твой долгожданный отдых.

Если станешь ты морем — ты станешь счастливым, тихим, и тебя нарисует какой-нибудь Айвазовский. Небо звёзды развесит как ягоды облепихи, а ты будешь лежать на песке или гладить доски дикарей, или хочешь, свирепых морских чудовищ, что глотают сокровища: лиры, дублоны, пенсы.
И русалки тебе пропоют на заре медово двести тысяч имён, двести тысяч погибших песен.

А когда надоест тебе морем — ты станешь пламя. Языкастая ящерка, неугасимый феникс. И тогда я приеду к тебе, и мы будем нами и попросим чудес и удачи у каждой феи, у домов — волшебства, пирогов — у пузатой печки (ну нельзя же всё время питаться духовной пищей).
Эта сказка, наверно, продолжится бесконечно, потому что и мы бесконечны с тобой, дружище.

Резная Свирель (с)


God Is an Astronaut - Forever Lost

0

276

Нам беда не беда, коль душа молода!

Синяя Шапочка

На окраине леса жила семья одного Шляпника: сам Шляпник, его милая жена и
семь их дочерей. Всем девочкам Шляпник сшил прекрасные шапочки разных цветов. У самой старшей шапочка была красного цвета. Вы наверняка уже слышали ее историю, ведь Красная Шапочка – это та самая девочка, которая
осталась в живых, когда ее съел Волк. Он тогда был так голоден, что проглотил малютку и ее Бабушку целиком. Тогда дровосеки освободили их обеих, вспоров Волку живот. Вы, верно, думаете, что тут же ему пришел печальный конец. Но нет, Волк остался живехонек. Однако обо всем по порядку…

Дочерей Шляпника звали Красная Шапочка, Желтая Шапочка,Зеленая Шапочка, Розовая Шапочка, Малиновая Шапочка, Белая Шапочка и Синяя Шапочка. На самом деле у них были и другие имена, но сейчас уже никто
и не вспомнит, как их изначально звали.

В те времена, когда  умная и предприимчивая Красная Шапочка повстречалась с Волком, Синяя Шапочка была ещё маленькой наивной девочкой. Но нынче прошло уже почти десять лет. Красная Шапочка собиралась замуж, и через день должна была состояться ее свадьба с одним старым генералом.
Сёстрам Красной Шапочки было поручено отнести приглашения на свадьбу всей родне. Синюю Шапочку отправили к бабушке, которая жила ближе всех.

- Отнеси, доченька, бабушке этот свежий мясной пирог
да приглашай ее к завтра к нам в гости, - сказала мама, - Дорога тут прямая, хоть и через лес. Иди себе да иди. Волка ты не встретишь, он ту дорожку уже десять лет стороной обходит, по сей день боится дровосеков. С дороги не сворачивай. А как войдешь к Бабушке, поздоровайся, не забудь.

Дала мама Синей Шапочке корзинку с пирогом, поцеловала в лоб, перекрестила и отпустила в путь. Синяя Шапочка шла сначала чинно и неспешно по
дорожке, но как только родной домик скрылся из глаз, радостно побежала собирать цветы на полянке рядом с дорогой. «До вечера еще далеко, к бабушке я точно успею», - думала она. Вокруг росли чудные полевые цветы, некоторые из них она даже не видела раньше.

Так цветочек за цветочком, букетик за букетиком, Синяя Шапочка отходила все дальше от дороги, пока вконец не заблудилась. Уже и темнеть начало. Синяя Шапочка была храбрая девочка, но совсем еще маленькая. Ей стало не по себе. К тому же, девочка уже выбилась из сил и еле плелась, куда глаза глядят.
Пока глаза не углядели среди кустов и деревьев что-то серое, большое и … Живое! Оно шевелилось! Синяя Шапочка испуганно шлепнулась на землю, уронив корзинку. На шум и из-за куста выглянула растерянная волчья морда.

«Волк! Он меня съест!» - подумала Синяя Шапочка и зажмурила глаза.

- Красная Шапочка!? – истерически завопил Волк и
полез обратно в кусты.

- Си-и-няя… - удивленно пропищала девочка.

- Я в цветах шапочек не разбираюсь, – сказал Волк, выползая из-за куста снова, - Красная, синяя или серая... Волк я… Мы цвета не различаем.

- Ты меня есть будешь? – спросила все еще трясущаяся от страха малышка.

- Нет, мне одной Шапки на всю жизнь хватило! – Волк и сам был не рад встрече.

- Так вы тот самый Волк, который съел мою сестру и бабушку? – слегка осмелев, спросила Синяя Шапочка.

- Тот… - выдохнул Волк, - только не съел, а проглотил целиком. Каюсь, не прав был. Но Красная Шапочка сама напросилась. Разве можно быть такой навязчивой? Голодному волку рассказала, куда идет, хотя могла бы сразу позвать дровосеков на помощь. Я обычно не ем людей, но тут… Не удержался…«Почему у тебя, бабушка, такие большие зубы?» Волка даже от бабушки отличить не может. Хотя, говорят, я хороший актер…
Волк выбрался на поляну.

«Да…как такого можно с нашей бабушкой спутать?» - подумала Синяя Шапочка. Волк был крупный, с густой серой шерстью, местами уже седой. Через весь живот у него проходил крупный заштопанный кое-как старый шрам. «Этот шрам - от топора», - догадалась девочка.

- Видишь, как я поплатился за минутную слабость? А ведь я из-за этого не могу охотиться. Все эти годы я живу только тем, что таскаю потихоньку кур у
крестьян, как какая-нибудь трусливая лиса. Да только мало сейчас стало дураков, почти у всех сторожевые псы у курятников привязаны. Ох, плохи мои дела… Да все из-за этой девчонки… Ну и старушки… А ведь я даже их вкуса не почувствовал…

Синяя Шапочка взволнованно произнесла:
- Мне очень жаль вас, волк. Если вы меня не станете есть, я угощу вас куском пирога, который несу бабушке.

- Я учуял пирог. Он так прекрасно пахнет… Нет, есть я тебя не хочу… Мой бедный желудок не осилит нынче девчонку, даже маленькую. А пирог я с удовольствием отведаю, спасибо.

Девочка отломила большой кусок пирога. Несмотря на то, что пирог целый день пролежал в корзине, он был совсем свежий. Мама Синей Шапочки очень хорошо укутала его чистыми кухонными тряпицами. Даже теперь пирог внутри был слегка теплым.

Утолив свой голод, волк пробурчал: «Спасибо», сыто икнул и поплелся прочь от девочки. Но Синей Шапочке страшно было оставаться одной в ночном лесу.

- Погодите, волк… А как же я… Ну, то есть, не могли бы вы побыть со мной, пока не рассветет? Или проводить меня до дороги к бабушке?

Волк удивленно глянул на храбрую девочку:
- Я? Да если бы даже я захотел, я бы туда ни в жизнь не пошел.

- Но почему? – спросила Синяя Шапочка, - Вы же не стали меня есть и даже не попытались покалечить, значит, вы не такой уж злодей. Я обещаю, что всем расскажу, что вы тогда съели мою бабушку и сестру только потому, что были очень голодны. И вас никто не тронет, даже дровосеки.

Но волк не соглашался на ее уговоры, пока вдруг она не предложила нечто совсем удивительное:
- Вы же можете притвориться, что вы никакой не волк. Если моя сестренка спутала вас с бабушкой, то вы, верно, хорошо умеете изображать кого-нибудь
из себя.

Волк даже завилял хвостом от похвалы и внезапной догадки:
- Ведь я могу притвориться большой молодой собакой! Надо лишь раздобыть кусок
веревки. Ты сделаешь из нее поводок для меня. И в темноте, даже если мы попадемся на глаза дровосекам, они не поймут, кто я.

Волк довольно быстро скрылся в чаще. Но совсем скоро он вернулся, держа в зубах моток веревки и что-то еще. Оказалось, он принес еще ножницы, чтобы Синяя Шапочка могла состричь часть его густой волчьей шерсти. При свете луны девочка кое-как остригла Волка, опустившегося для этого на четвереньки (этот волк имел обыкновение ходить на двух лапах, если не требовалось передвигаться быстро и бесшумно). Остриженного волка с веревкой на шее несложно было принять за крупную собаку. Волк преобразился не только внешне. Он заискивающе улыбался, помахивал хвостом, нюхал землю и смешно задирал лапу, вычесывая блох.

Уже спустя час Волк и девочка шагали по дорожке, ведущей к дому бабушки. Два раза им попадались на дороге запоздалые путники, один из них шел в том же направлении, что и Синяя Шапочка и любезно проводил ее до домика бабушки, посетовав на то, что таких маленьких детей совсем не стоит отпускать в лес ночью.

Бабушка ахнула, когда увидела свою младшую внучку на пороге. Старушка побранила внучку за то, что она свернула с дороги, поблагодарила соседа и очень обрадовалась Волку! Нет, она, конечно, не узнала этого старого пройдоху.
Но он так хорошо играл роль «собаки», что бабушка сразу посадила его на цепь и досыта накормила.

Бабушка давно искала хорошую сторожевую собаку, но в округе не было такой крупной, какую она хотела бы для охраны своего домика. Наутро бабушка оставила Волку запас еды на два дня и заперла дом на все замки. Держась за руки с внучкой, бабушка зашагала по дорожке. Синяя Шапочка у забора на пару мгновений обернулась и увидела счастливого Волка на цепи, догрызающего куриную кость. Он улыбнулся и подмигнул ей. Синяя Шапочка подмигнула Волку в ответ.

На таинственных дорожках...

0

277

Мама, это же жена папы?

Мне страшно - ария Германна "Пиковая дама" . Тройка, семёрка дадут выигрыш. А до пиковой дамы ещё надо дожить.

Германн затрепетал. Удивительный анекдот снова представился его воображению. Он стал ходить около дома, думая об его хозяйке и о чудной ее способности. Поздно воротился он в смиренный свой уголок; долго не мог заснуть, и, когда сон им овладел, ему пригрезились карты, зеленый стол, кипы ассигнаций и груды червонцев. Он ставил карту за картой, гнул углы решительно, выигрывал беспрестанно, и загребал к себе золото, и клал ассигнации в карман.


На таинственных дорожках...

0

278


На таинственных дорожках...

0

279

Мерлин

На таинственных дорожках...

Приходят к великому Мерлину мерлинятки, кричат ему: "Папочка-папа, Артур дерётся.
Ещё он под круглым столом нам щекочет пятки.
А ты вроде маг, чародей, самый главный бонза.
Сказал бы Артуру по-строгому, по-отцовски.
И мы говорили, но нас он не хочет слушать.
Он крупный и твёрдый, как косточка абрикоса".
Артур непоседливый, рыжий и весь в веснушках,
торчит на заборе, крапиву сшибая палкой,
болтает босыми ногами и корчит рожи.
У дуры-Гвиневры цветут на окне фиалки.
Подумаешь, леди, и что теперь, ей всё можно?
Когда-нибудь станет Артур королём, наверно.
Побьёт Ланселота, чтоб очень не задавался,
и спросит: "Ну что, ты пойдёшь за меня, Гвиневра?
Решай побыстрей, не затягивай, в темпе вальса".
И щеки её станут красными, как конфеты,
которые Мерлин привёз в жестяной коробке.
Какое прекрасное лето, какое лето.
И солнце из неба торчит канцелярской кнопкой.

***

Приходит к великому Мерлину участковый:
"Ну что собираетесь делать, товарищ Мерлин?
Артур пропускает уроки, курил за школой.
Сказал, что не курит? Вот брешет, как сивый мерин.
Я всё понимаю: приёмыш, без мамы плохо.
Но скоро экзамены, вы бы того, пожестче.
Совсем он у Вас разболтался, хитрец, пройдоха".
Какие же звездные ночи, какие ночи.
Артур подбирает аккорды к известной песне.
В любимых предметах — английский и физкультура.
В саду Белой Феи — черешня, инжир и персик.
Гвиневра красивая, правда, Гвиневра дура.
Она так бледнеет, особенно если злится.
Сверкают глаза, как у эльфов в листве самшита.
Недавно в сердцах обронила — Артур не рыцарь.
И это Артур-то не рыцарь, да не смешите.
Июнь, распускается озеро васильками.
Зубрежка на воздухе просто бесчеловечна.
И где отыскать пресловутый замшелый камень?
И что, этим девам озерным, заняться нечем,
как людям придумывать всякие испытанья?
Артур на траве, облака проплывают сверху.
И жить хорошо, и сегодня в спортзале танцы.
Король обязательно женится на Гвиневре.

***

Война началась с объявления по "тарелке".
Не книжная, а настоящая, без иллюзий.
И люди текли, бесконечные люди-реки,
в кровавый туман Авалона впадали люди,
впадали тяжёлые длинные эшелоны.
Никто не бомбил Камелот, но бомбили крепость.
Отборного чудотворящего самогона,
когда провожали Артура, напился крепко
великий-его-богу-душу папаша Мерлин.
Но он же волшебник, поэтому он держался.
И снова текли почерневшие люди-земли,
святые, как чаши, священные, как скрижали.
Прекрасные дамы, похожие на русалок,
тащили Артура, как коршуны вороненка,
когда он был ранен. Чтоб я здесь не написала:
приходит к великому Мерлину похоронка.
Тащили подальше от свастик, от мин, от танков.
Сдавались враги, и у наших сдавали нервы.
И вот уже флаг развевается над Рейхстагом.
И смелый король возвращается. И Гвиневра.
Легенды живут, потому что они — легенды.
Века и столетья легенды живут в народе.
В пшеничной косе у Гвиневры — цветы и ленты.
Артур говорит: "Выходи", и она выходит.

Резная Свирель (с)


Where This Will Lead · Collin McInelly

0

280


На таинственных дорожках...

0

Быстрый ответ

Напишите ваше сообщение и нажмите «Отправить»


phpBB [video]


Вы здесь » Ключи к реальности » Ключи к взаимоотношениям » На таинственных дорожках...