В больничном запахе розы

Припудрив прыщи
и наружность вымыв,
с кокетством себя волоча,
первый класс
дефилировал
мимо
улыбавшегося врача.
Дым
голубой
из двустволки ноздрей
колечком
единым
свив,
первым
шёл
в алмазной заре
свиной король -
Свифт.
Трубка
воняет,
в метр длиной.
Попробуй к такому -
полезь!
Под шёлком кальсон.
под батистом - лино (*)
поди,
разбери болезнь.
"Остров,
дай
воздержанья зарок!
Остановить велите!"
Но взял
капитан
под козырёк,
и спущен Свифт -
сифилитик.
За первым классом
шёл второй.

                                            Сифилис (Отрывок)
                                    Поэт: Владимир Маяковский
_________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

(*) под батистом - лино - Слово "Лино" может иметь несколько значений.  В данном контексте - Сорт белого тонкого льняного полотна, батиста. Из него делают платки, галстуки, косынки, чепчики и воротники.
__________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

! неприятные физиологические кадры !

Сальный душитель, клип

Больница – это классное место, здесь полно взрослых, пребывающих в отличном настроении, говорят они довольно громко, здесь полно игрушек и розовых тётенек, которые просто жаждут поиграть с детьми, к тому же здесь всегда под рукой масса приятелей вроде Бекона, Эйнштейна или Попкорна, короче, больница – это кайф, если ты приятный больной.

Но я уже не приятный больной. После того как мне сделали пересадку костного мозга, я чувствую, что я им больше не приятен.

Нынче утром, когда доктор Дюссельдорф осматривал меня, я, похоже, разочаровал его. Он, не говоря ни слова, глядел на меня так, будто я совершил какую - то ошибку.

А ведь я старался во время операции – вёл себя благоразумно, позволил усыпить себя, даже не стонал, хоть было больно, послушно принимал всякие лекарства.

В иные дни мне хотелось просто наорать на него, сказать ему, что, может быть, это он, доктор Дюссельдорф, со своими угольными бровищами, профукал мою операцию. Но вид у него при этом такой несчастный, что брань застревает у меня в глотке.

Чем более сдержанно этот доктор Дюссельдорф со своим огорчённым взглядом ведёт себя, тем более виноватым я себя чувствую. Я понял, что сделался скверным больным, больным, который мешает верить, что медицина – замечательная штука.

Эти врачебные мысли – они, наверное, заразны.

Теперь все на нашем этаже: медсёстры, практиканты, уборщицы – смотрят на меня точно так же, как он. Когда я в хорошем настроении, у них грустные физиономии; когда я отпускаю шуточки, они силятся рассмеяться. По правде говоря, они смеются громче, чем прежде.

Не переменилась только Бабушка Роза. Но, по - моему, она слишком стара, чтобы меняться. К тому же это ведь Бабушка Роза.

Ах да, Бог, я не собираюсь тебя с ней знакомить; судя по тому, что именно она посоветовала написать тебе, это твоя добрая приятельница. Загвоздка в том, что один я называю её Бабушка Роза. Тебе придётся поднатужиться, чтобы представить себе, о ком я говорю: среди всех тётенек в розовых халатах, что приходят присматривать за больными детьми, она самая старая.

– Бабушка Роза, а сколько вам лет?
– Оскар, малыш, ты что, можешь запомнить тринадцатизначное число?
– Заливаете!
– Ничего подобного. Просто нельзя, чтобы здесь узнали, сколько мне лет, иначе я вылечу отсюда и мы больше не увидимся.
– Почему?
– Я устроилась сюда контрабандой. Для сиделок установлен предельный возраст. А я уже здорово перебрала свой срок.
– Так вы просрочены?
– Ага.
– Как йогурт?
– Цыц!
– О’кей, буду нем как рыба.

Это было чертовски храбро с её стороны доверить мне свой секрет. Но она сделала верную ставку. Я буду глух и нем, хоть удивительно, что никто ничего не заподозрил. У неё столько морщинок, расходящихся вокруг глаз, как солнечные лучики.

В другой раз я узнал ещё один её секрет, и уж тут - то ты, Бог, точно сразу должен её узнать.

Мы прогуливались в больничном парке, и она угодила ногой в грязь.

– Вот говно!
– Бабушка Роза, да вы ругаетесь по - чёрному!
– Слушай, карапуз, отвали, как хочу, так и говорю.
– Ох, Бабушка Роза!
– И давай пошевеливайся. Мы как - никак гуляем, а не устраиваем черепашьи бега!

Мы присели на скамейку, достали карамельки, и тут я спросил её:

– А чего это вы так выражаетесь?
– Ну, это профессиональная болезнь, Оскар. Если бы я использовала только деликатные выражения, то давно бы прогорела с моим ремеслом.
– А чем вы занимались?
– Ни за что не поверишь…
– Клянусь, поверю.
– Я занималась борьбой, кэтчем (*), выступала на арене.
– Не верю!
– Точно выступала! Меня прозвали Душительницей из Лангедока.

С тех пор, стоило мне впасть в угрюмое настроение, Бабушка Роза, убедившись, что нас никто не слышит, рассказывала мне о своих знаменитых схватках: о поединке Душительницы из Лангедока с Лимузенской Мясорубкой, о том, как она целых двадцать лет сражалась с Дьяволицей Сенклер, у которой были не груди, а ядра, и ещё о поединке на кубок мира против Уллы - Уллы по прозвищу Овчарка Бухенвальда, ту никто не мог уложить на лопатки, даже Стальная Задница, с которой Бабушка Роза брала пример, когда занималась борьбой.

Все эти схватки виделись мне как наяву, я воображал свою приятельницу на ринге: маленькая старушка в развевающемся розовом халате задаёт взбучку людоедкам в трико. Мне казалось, что всё это происходит со мной. Я становился сильнее, я мстил своим недругам.

Ну вот, Бог, если, несмотря на все эти приметы, ты всё ещё не припомнил Бабушку Розу, тебе следует сказать «стоп» и подать в отставку. Я, кажется, ясно выразился?

Вернусь к своим делам.

Короче, моя операция сильно их разочаровала. Химиотерапия тоже, но не так сильно, поскольку тогда ещё оставалась надежда на пересадку мозга.

Теперь мне кажется, что лекари не знают, что ещё предложить, прямо жалко их. Доктор Дюссельдорф – мама находит его весьма привлекательным, а я нахожу, что у него с бровями перебор, – так вот, у него теперь такое огорчённое лицо, прямо Дед Мороз, у которого не хватило на всех подарков.

Словом, атмосфера ухудшилась. Я поговорил об этом со своим приятелем Беконом. На самом деле его зовут не Бекон, а Ив, но мы прозвали его Бекон, поскольку он здорово пригорел (**).

– Бекон, у меня такое впечатление, что врачи совсем меня разлюбили, я на них плохо действую.
– Ещё чего, Яичная Башка. Врачи просто так не сдадутся. У них всегда в запасе куча идей насчёт того, что с тобой ещё можно проделать. Я тут подсчитал, что они пообещали мне не меньше шести операций.
– Наверное, ты их вдохновляешь.
– Надо думать.
– Но почему бы им не сказать мне просто, что я умру?

И тут Бекон словно оглох, как и все прочие здесь, в больнице. Если ты произносишь здесь слово «смерть», никто этого не слышит. Можешь быть уверен, оно улетает в какую - то дыру, потому что они сразу начинают говорить о другом. Я на всех это проверил. Кроме Бабушки Розы.

   из романа (по авторскому определению) французского писателя и драматурга Эрика - Эмманюэля Шмитта - «Оскар и Розовая Дама»
___________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

(*) – Я занималась борьбой, кэтчем - Кэтч (от англ. catch — хватать, ловить, wrestling — борьба) — это профессиональная борьба, в которой разрешены любые приёмы (любые виды переводов в партер, захваты за любые части тела, заломы суставов, болевые, удушающие приёмы и т.д.) с целью положить противника на лопатки и удержать его или заставить сдаться.

Твой шанс купленный большой ценой

Вот так начинается новая жизнь,
Начинается с солнца и света.
Старый опыт плотней в чемоданы сложив,
Упакую в коробки портреты

Тех людей, что встречала когда - то в пути,
Тех, кого уважала, любила,
Кто не смог со мной дальше по жизни идти,
Или не захотел, – тоже было.

Эта ноша нисколько не тянет меня,
Все ошибки – мои, все победы.
Все, что прожито, в памяти нежно храня,
И, на многое зная ответы,

Я с открытой улыбкой шагаю вперёд
К новым целям и новым вершинам.
Я сегодня с утра начинаю отсчёт
Жизни новой и только счастливой.

                                                                                    Новая жизнь
                                                                      Автор: Ирина Сергеевна Рысь

Как и в библиотеке, в читальне имелся руководитель – он назывался библиотекарем. Это был владелец Книги либо тот, кому читальня Книгу доверила. В планы читален не входил поиск Книг, люди удовлетворялись тем, что имели, соблюдая честную очерёдность.

Поначалу библиотеки и читальни не пересекались, хотя и знали друг о друге. Потом библиотеки накопили силы и Книги. Существование конкурентов противоречило их тоталитарным планам.

Читальни шантажировали и запугивали. Предлагали добровольно сдать Книгу, обещая место в библиотеке. Иногда Книги экспроприировали. У откровенного разбоя имелось официальное объяснение: читальни были объявлены рассадником переписчиков, и руководители крупных библиотек призывали остановить копирование любой ценой.

Из чёрного ниоткуда появились факельщики – исчадия, порождённые волей больших кланов. Факельщики нападали на читальни, выкрадывали Книги и сжигали. На библиотеках эти потери практически не отражались, в хранилищах во множестве имелись запасные экземпляры, а вот обездоленным читателям, лишённым единственной Книги, была одна дорога – в библиотеку.

На фоне этой противоречивой ситуации вознеслась на громовский небосклон звезда Моховой. После нескольких удачных налётов старух на хранилища влиятельных библиотек стало понятно – большой битвы не избежать. В северной полосе России нашли подходящее поле возле заброшенной деревни Невербино.

И тогда представители нескольких кланов, в том числе Лагудова и Шульги, обратились к читальням. За помощь в борьбе с Моховой в будущем им обещалась полная неприкосновенность. Поэтому под Невербино собралось столько добровольцев. Они съехались изо всех уголков страны, чтобы с оружием в руках постоять за свои читальни и Книги.

Невербинская битва

Отряды коалиции были организованы примитивно, по образцу русских войск на Куликовом поле. В штабе сидели люди, далёкие от современной тактики, но, как выяснилось позже, довольно практичные.

Авангардом построения были сторожевой и передовой полки, состоявшие из читален. За ними располагался большой полк, укомплектованный дружинами шести библиотек, с боков его прикрывали полки правой и левой руки, в каждом – по четыре сводных отряда. За большим полком укрывался клан Шульги, назвавшись запасным полком, а засадным полком в леске неподалёку стал отряд клана Лагудова, чья отборность в качестве войск была тоже относительной.

Из потайных хранилищ были извлечены Книги Терпения. Специальные чтецы, собрав вокруг себя группы человек по пятьдесят, срывая голос, прочли Книги, зарядив тела невосприимчивостью к ранам.

Аллюзии Куликовской битвы отразились в несостоявшемся поединке, на который вызвала всех желающих крановщица Данкевич, вращая над головой жутким крюком. Но в библиотеках не отыскалось своего Пересвета.

Бой начался около двух часов ночи. Накачанные силой «мамки» пошли в наступление на сторожевой и передовой полки. Понеся тяжёлые потери, ополченцы отступили.

На пригорке, в окружении гвардии, отдавала приказы Полина Горн. Увидев, что фронтальная атака исчерпала себя и грозит перейти в невыгодный затяжной бой, Горн, создавая численный перевес на фланге, бросила шесть сотен на полк левой руки, и он перестал существовать уже через пятнадцать минут, раздробленный молотками железнодорожных работниц.

Запасной полк Шульги, в чью обязанность входило не допустить обхода с фланга, оставил на произвол судьбы левый полк и, обогнув правый, устремился к возвышенности, где находилась ставка Горн.

Отряды, возглавляемые могучей Данкевич, вышли в тыл объединённых войск, создав реальную угрозу окружения. В спину прорвавшимся «мамкам» ударил засадный полк Лагудова. Внезапное введение в бой свежих сил незначительно изменило ситуацию. Коалицию спасло время. Действие Книги Силы частично исчерпалось – Книгу старухам прочли загодя, чтобы обеспечить силой, необходимой для марш - броска от железной дороги до Невербино.

В жестокой схватке пали телохранительницы Горн. Старуха, очень похожая на Горн, оказалась оттеснена бойцами Шульги. Она сражалась отчаянно, пока Шульга, подзуженный Книгой Ярости, не раскроил внезапно ослабевшей противнице голову.

Гибель военачальницы послужила сигналом массового бегства моховского воинства. Слабеющих на ходу старух гнали, как Мамая, до железнодорожной станции. Уцелело не больше нескольких десятков.

Ходили сплетни, что Горн удалось выжить – погиб двойник, сама же Горн и две дюжины ближайших соратниц, сохранивших прыткость, скрылись и спустя несколько дней благополучно добрались до своей цитадели – Дома престарелых. Но эту информацию предпочли не афишировать.

Многие кричали – мол, следует добить Мохову в её логове и взять Дом штурмом, иначе гидра отрастит новые седые головы, но это предложение замяли, аргументируя тем, что с Моховой покончено, у неё «вырваны зубы» – на месте ставки Горн был найден обгоревший обрывок Книги Силы. Считалось, что Горн, чуя поражение, уничтожила уникальный, вероятно, единственный экземпляр.

Цена победы была велика. Объединённые силы потеряли в схватке около тысячи человек, сотни получили ранения и увечья. Нет нужды говорить, что больше всех потеряли читальни.

Тела погибших снесли в глубокий овраг, закидали едкими удобрениями, чтобы ускорить разложение, присыпали сверху землёй, так что ямы не стало. В землю же бросили семена репейника и прочих быстрорастущих сорняков. Весной над оврагом выросли исполинских размеров лопухи, навсегда скрывшие тела павших под Невербино.

                                                     из романа  Михаила Елизарова, написанный в жанре магического реализма - «Библиотекарь»

Ятрогения (*)

Ятрогения (от греч. iatros — врач + genes — порождающий — «болезни, порождённые врачом») — это неблагоприятные для пациента последствия лечебных и диагностических мероприятий.

Вдруг словно канули во мрак
Портреты и врачи,
Жар от меня струился как
От доменной печи.

Я злую ловкость ощутил —
Пошёл как на таран, -
И фельдшер еле защитил
Рентгеновский экран.

И — горлом кровь, и не уймёшь —
Залью хоть всю Россию,-
И — крик: «На стол его, под нож!
Наркоз! Анестезию!»

Я был здоров, здоров как бык,
Здоров как два быка, —
Любому встречному в час пик
Я мог намять бока.

Идёшь, бывало, и поёшь —
Общаешься с людьми,
Вдруг крик: «На стол его, под нож!
Допелся, чёрт возьми…

»Не надо нервничать, мой друг,-
Врач стал чуть - чуть любезней,-
Почти у всех людей вокруг
Истории болезней".

Мне обложили шею льдом —
Спешат, рубаху рвут,-
Я ухмыляюсь красным ртом,
Как на манеже шут.

Я сам себе кричу: «Трави! —
И напрягаю грудь. -
»В твоей запекшейся крови
Увязнет кто - нибудь!"

                                                  История болезни (Отрывок)
                                                  Поэт: Владимир Высоцкий

Пролегомена (*)
___________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

(*) Пролегомена - Пролегомены (от греч. prolegomena — предисловие, введение) — рассуждения, формулирующие исходное понятие и дающие предварительные сведения о предмете обучения.
___________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

В разное время у него было четыре имени.

В этом можно усматривать преимущество, поскольку жизнь человека неоднородна.

Порой случается, что её части имеют между собой мало общего. Настолько мало, что может показаться, будто прожиты они разными людьми. В таких случаях нельзя не испытывать удивления, что все эти люди носят одно имя.

У него было также два прозвища.

Одно из них – Рукинец – отсылало к Рукиной слободке, месту, где он появился на свет.

Но большинству этот человек был известен под прозвищем Врач, потому что для современников прежде всего он был врачом. Был, нужно думать, чем - то большим, чем врач, ибо то, что он совершал, выходило за пределы врачебных возможностей.

Предполагают, что слово врач происходит от слова врати – заговаривать.

Такое родство подразумевает, что в процессе лечения существенную роль играло слово. Слово как таковое – что бы оно ни означало. Ввиду ограниченного набора медикаментов роль слова в Средневековье была значительнее, чем сейчас. И говорить приходилось довольно много.

Говорили врачи.

Им были известны кое - какие средства против недугов, но они не упускали возможности обратиться к болезни напрямую.

Произнося ритмичные, внешне лишённые смысла фразы, они заговаривали болезнь, убеждая её покинуть тело пациента. Грань между врачом и знахарем была в ту эпоху относительной.

Говорили больные.

За отсутствием диагностической техники им приходилось подробно описывать всё, что происходило в их страдающих телах. Иногда им казалось, что вместе с тягучими, пропитанными болью словами мало - помалу из них выходила болезнь. Только врачам они могли рассказать о болезни во всех подробностях, и от этого им становилось легче.

Говорили родственники больных. Они уточняли показания близких или даже вносили в них поправки, потому что не все болезни позволяли страдальцам дать о пережитом достоверный отчёт.

Родственники могли открыто выразить опасение, что болезнь неизлечима, и (Средневековье не было временем сентиментальным) пожаловаться на то, как трудно иметь дело с больным. От этого им тоже становилось легче.

Особенность человека, о котором идёт речь, состояла в том, что он говорил очень мало. Он помнил слова Арсения Великого:

много раз я сожалел о словах, которые произносили уста мои, но о молчании я не жалел никогда.

Чаще всего он безмолвно смотрел на больного. Мог сказать лишь: тело твоё тебе ещё послужит. Или: тело твоё пришло в негодность, готовься его оставить; знай, что оболочка сия несовершенна.

Слава его была велика. Она заполняла весь обитаемый мир, и он нигде не мог от неё укрыться.

Его появление собирало множество народа. Он обводил присутствующих внимательным взглядом, и его безмолвие передавалось собравшимся. Толпа замирала на месте. Вместо слов из сотен открытых ртов вырывались лишь облачка пара.

Он смотрел, как они таяли в морозном воздухе. И был слышен хруст январского снега под его ногами. Или шуршание сентябрьской листвы. Все ждали чуда, и по лицам стоявших катился пот ожидания. Солёные капли гулко падали на землю. Расступаясь, толпа пропускала его к тому, ради кого он пришёл.

Он клал руку на лоб больного. Или касался ею раны. Многие верили, что прикосновение его руки исцеляет.

Прозвище Рукинец, полученное им по месту рождения, получало таким образом дополнительное обоснование. От года к году его врачебное искусство совершенствовалось и в зените жизни достигло высот, недоступных, казалось, человеку.

Говорили, что он обладал эликсиром бессмертия.

Время от времени высказывается даже мысль, что даровавший исцеления не мог умереть, как все прочие. Такое мнение основано на том, что тело его после смерти не имело следов тления.

Лежа много дней под открытым небом, оно сохраняло свой прежний вид. А потом исчезло, будто его обладатель устал лежать. Встал и ушёл.

Думающие так забывают, однако, что от сотворения мира только два человека покинули землю телесно. На обличение Антихриста был взят Господом Енох, и в огненной колеснице вознесся на небо Илия. О русском враче предание не упоминает.

Судя по его немногочисленным высказываниям, он не собирался пребывать в теле вечно – потому хотя бы, что занимался им всю жизнь. Да и эликсира бессмертия у него, скорее всего, не было. Подобного рода вещи как - то не соответствуют тому, что мы о нём знаем.

Иными словами, можно с уверенностью сказать, что в настоящее время его с нами нет. Стоит при этом оговориться, что сам он не всегда понимал, какое время следует считать настоящим.

                                                                                                                                          из романа романа - житие Евгения Водолазкина - «Лавр»

Вблизи от заправочной станции

Я магнит.
Я твоё притяжение.
Пусть болит,
Пусть обморожение.
Сердца луч,
Зоря ночей ясная.
Хочешь? Мучь –
Лишь в меру опасна я.

                Да, восход.
                Солнца затмение.
                Пусть твой ход,
                Пусть невезение.
                Я твой мир.
                Заревом крытая!
                Мой кумир,
                Телом разбита я…

                Есть  судьба.
                Я же наваждение.
                Да, одна!
                Да – убеждение.
                Светлый миг,
                Вера последняя.
                Твой тайник?
                Левая. Средняя.

                                                  Я магнит. Я твоё притяжение
                                                      Автор: Аридика Шарм

– Может быть, ты перестанешь ходить взад и вперёд? — донёсся с дивана голос Уоррена Мура. — Вряд ли нам это поможет; подумай - ка лучше о том, как нам дьявольски повезло — никакой утечки воздуха, верно?

Марк Брэндон стремительно повернулся к нему и скрипнул зубами.

– Я рад, что ты доволен нашим положением, — ядовито заметил он. Конечно, ты и не подозреваешь, что запаса воздуха хватит всего на трое суток. — С этими словами он возобновил бесконечное хождение по каюте, с вызывающим видом поглядывая на Мура.

Мур зевнул, потянулся и, расположившись на диване поудобнее, ответил:

– Напрасная трата энергии только сократит этот срок. Почему бы тебе не последовать примеру Майка? Его спокойствию можно позавидовать.

«Майк» — Майкл Ши — ещё недавно был членом экипажа «Серебряной королевы». Его короткое плотное тело покоилось в единственном на всю каюту кресле, а ноги лежали на единственном столе. При упоминании его имени он поднял голову, и губы у него растянулись в кривой усмешке.

– Ничего не поделаешь, такое случается, — заметил он. — Полёты в поясе астероидов — рискованное занятие. Нам не стоило делать этот прыжок. Потратили бы больше времени, зато были бы в безопасности. Так нет же, капитану не захотелось нарушать расписание; он решил лететь напрямик, Майк с отвращением сплюнул на пол, — и вот результат.
– А что такое «прыжок»? — спросил Брэндон.
– Очевидно, наш друг Майк хочет этим сказать, что нам следовало проложить курс за пределами астероидного пояса вне плоскости эклиптики, ответил Мур. — Верно, Майк?

После некоторого колебания Майк осторожно ответил:

– Да, пожалуй.

Мур вежливо улыбнулся и продолжал:

– Я не стал бы обвинять во всём случившемся капитана Крейна. Защитное поле вышло из строя за пять минут до того, как в нас врезался этот кусок гранита. Так что капитан не виноват, хотя, конечно, ему следовало бы избегать астероидного пояса и не полагаться на антиметеорную защиту. — Он задумчиво покачал головой. — «Серебряная королева» буквально рассыпалась на куски. Нам просто сказочно повезло, что эта часть корабля осталась невредимой и, больше того, сохранила герметичность.
– У тебя странное представление о везении, Уоррен, — заметил Брэндон. — Сколько я тебя помню, ты всегда этим отличался. Мы находимся на обломке — это всего одна десятая корабля, три уцелевшие каюты с запасом воздуха на трое суток и перспективой верной смерти по истечении этого срока, и у тебя хватает наглости говорить о том, что нам повезло!
– По сравнению с теми, кто погиб в момент столкновения с астероидом, нам действительно повезло, — последовал ответ Мура.
– Ты так считаешь? Тогда позволь напомнить тебе, что мгновенная смерть совсем не так уж плоха по, сравнению с тем, что предстоит нам. Смерть от удушья — чертовски неприятный способ проститься с жизнью. Может быть, нам удастся найти выход, — с надеждой в голосе заметил Мур.
– Почему ты отказываешься смотреть правде в глаза? — лицо Брэндона покраснело, и голос задрожал. — Нам конец! Конец!

Майк с сомнением перевёл взгляд с одного на другого, затем кашлянул, чтобы привлечь внимание.

– Ну что ж, джентльмены, поскольку наше дело — труба, я вижу, что нет смысла что - то утаивать. — Он вытащил из кармана плоскую бутылку с зеленоватой жидкостью. — Превосходная джабра, ребята. Я готов со всеми вами поделиться.

Впервые за день на лице Брэндона отразился интерес.

– Марсианская джабра! Что же ты раньше об этом не сказал?

Но только он потянулся за бутылкой, как его кисть стиснула твёрдая рука. Он повернул голову и встретился взглядом со спокойными синими глазами Уоррена Мура.

– Не валяй дурака, — сказал Мур, — этого не хватит, чтобы все три дня беспробудно пьянствовать. Ты что, хочешь сейчас накачаться, а потом встретить смерть трезвым как стёклышко? Оставим эту бутылочку на последние шесть часов, когда воздух станет тяжёлым и будет трудно дышать — вот тогда мы её прикончим и даже не почувствуем, как наступит конец, — нам будет всё равно. Брэндон неохотно убрал руку.
– Чёрт побери, Майк, у тебя в жилах не кровь, а лёд. Как тебе удаётся держаться молодцом в такое время? — Он махнул рукой Майку, и бутылка исчезла у того в кармане. Брэндон подошёл к иллюминатору и уставился в пространство.

Мур приблизился к нему и по - дружески положил руку на плечо юноши. Не надо так переживать, приятель, — сказал он. — Эдак тебя ненадолго хватит. Если ты не возьмёшь себя в руки, то через сутки свихнёшься.

Ответа не последовало. Брэндон не сводил глаз с шара, заполнившего почти весь иллюминатор. Мур продолжил:

– И лицезрение Весты ничем не поможет тебе. Майк Ши встал и тоже тяжело двинулся к иллюминатору.
– Если бы нам только удалось спуститься, мы были бы в безопасности. Там живут люди. Сколько нам осталось до Весты?
– Если прикинуть на глазок, не больше чем триста - четыреста миль, ответил Мур. — Не забудь, что диаметр самой Весты всего двести миль.
– Спасение — в трёх сотнях миль, — пробормотал Брэндон. — А мог бы быть весь миллион. Если бы только нам удалось заставить этот паршивый обломок изменить орбиту… Понимаете, как - нибудь оттолкнуться, чтобы упасть на Весту. Ведь нам не угрожает опасность разбиться, потому что силы тяжести у этого карлика не хватит даже на то, чтобы раздавить крем на пирожном.
– И всё же этого достаточно, чтобы удержать нас на орбите, — заметил Брэндон. — Должно быть, Веста захватила нас в своё гравитационное поле, пока мы лежали без сознания после катастрофы. Жаль, что мы не подлетели поближе; может, нам удалось бы опуститься на неё.
– Странный астероид эта Веста, — заметил Майк Ши. — Я раза два - три был на ней. Ну и свалка! Вся покрыта чем - то, похожим на снег, только это не снег. Забыл, как называется…
– Замёрзший углекислый газ? — подсказал Мур.
– Во - во, сухой лёд, этот самый углекислый. Говорят, именно поэтому Веста так ярко сверкает в небе.
– Конечно, у неё высокий альбедо. (*)

Майк подозрительно покосился на Мура, однако решил не обращать внимания.

– Из - за этого снега трудно разглядеть что - нибудь на поверхности, но если присмотреться, то вон там, — он ткнул пальцем, — видно что - то вроде грязного пятна. По - моему, это обсерватория, купол Беннетта.

А вот купол Калорна, у них там заправочная станция. На Весте много других зданий, только отсюда я не могу их рассмотреть.

После минутного колебания Майк повернулся к Муру.

– Послушай, босс, вот о чём я подумал. Разве они не примутся за поиски, как только узнают о катастрофе? К тому же нас будет нетрудно заметить с Весты, верно?

Мур покачал головой.

– Нет, Майк, никто нас не станет разыскивать. О катастрофе узнают только тогда, когда «Серебряная королева» не вернётся в назначенный срок. Видишь ли, когда мы столкнулись с астероидом, то не успели послать SOS, он тяжело вздохнул, — да и с Весты очень трудно нас заметить. Наш обломок так мал, что даже с такого небольшого расстояния нас можно увидеть, только если знаешь, что и где искать.
– Хм. — На лбу у Майка прорезались глубокие морщины. — Значит, нам нужно сесть на поверхность Весты ещё до того, как истекут эти три дня.
– Ты попал в самую точку, Майк. Вот только бы узнать, как это сделать…
– Когда наконец вы прекратите эту идиотскую болтовню и приметесь за дело? — взорвался Брэндон. — Ради бога, придумайте что - нибудь!

Мур пожал плечами и молча вернулся на диван. Он откинулся на подушки с внешне беззаботным видом, но крохотная морщинка между бровями свидетельствовала о сосредоточенном раздумье.

                                                                                            из рассказа Айзек Азимова - «В плену у Весты» (англ. Marooned Off Vesta)
___________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

(*) Во - во, сухой лёд, этот самый углекислый. Говорят, именно поэтому Веста так ярко сверкает в небе. – Конечно, у неё высокий альбедо - Альбедо (от лат. albus «белый») — характеристика диффузной отражательной способности поверхности.