Вот давайте представим себе некую личность, там Петра Иванова например, и задамся вопросом - А в какой момент своего существования данная личность восходит на вершину квинтэссенции своего бытия (бытия в философском смысле этого понятия). Араканы Таро , в ответе на данный вопрос , указывают на XX Аркан Таро "Высший Суд". Ибо именно там, подводятся окончательные итоги , как жизненного пути нашего Петра Иванова, так и его пути постсмертного. И по итогам этого двойного экзамена выставляется окончательная оценка, которая одновременно является путёвкой соответствующего класса в новое воплощение, правда уже не самого Петра, а новой аффелированной с ним личности. Из выше изложенного мы видим, что во многом XX Аркан является техническим, можно даже сказать бюрократическим. Арканом официального оформления бумаг , визирования подписью и проштамповкой печатями. А вот предшествует ему Аркан XIX "Солнце". Это Аркан предтеча. Аркан предчувствия. Аркан сигнификатор будущего Страшного Суда. Всё выше перечисленное является внутренним механизмом XIX Аркна, а вот внешним контуром выступают декорации - мальчик, девочка, окружающая их обстановка. И вот по этим декорациям уже многое можно понять о будущем , и о Высшем Суде, о котором мы говорили, да и о всём дальнейшем пути тоже. Вот пример, показанный в ниже приведённом клипе. Что мы видим? Мы видим не негра, не шута. А эго личность музыканта Леннона (не путать с Лениным !) , а может волшебника Гарри Потера. Ну да, скорее волшебника Гарри Потера, увлёшегося музыкой. Рядом его Душа Лебедь, выраженная через женщину символизирующую восточную мудрость, восточный покой и восточную созерцательность. Живут они в белоснежной обители, находящейся в стране Вечного Лета. Душа раскрывает окна. Окна понимания, окна мудрости, окна пейзажа большого и прекрасного мира! Замечательная сцена, прекрасный итог пройдённого Пути.
Эйприл Геррови не была его другом. И любимой девушкой не была.
Элвин не мог описать их взаимоотношения одним словом, но точно знал, что они были чем-то особенным. Наверное, для такого слов ещё не придумали. А жаль.
Как-то так получалось, что они всегда встречались в самые тяжёлые периоды жизни. С самой первой встречи десять лет назад, когда герцог Хайспайер с женой и сыном приехал в замок герцога Геррови на похороны его матери, бабушки Эйприл. Элвин эту женщину не знал, но видел, что родители Эйприл и её старший брат, Роланд, грустили, герцогиня Эмилия постоянно вздыхала и всхлипывала, а мама Элвина обнимала её за плечи и сочувствующе гладила по голове. Рон тогда почему-то не приехал, наверное, у его отца были неотложные дела в столице, а из детей остальных немногочисленных гостей Элвин знал только Каролину Паради. Но кузина принца, будучи старше, держалась ближе к взрослым, как и остальные дети, поэтому как-то само собой получилось, что Элвина привели в комнату Эйприл.
Маленькая Эйприл попросила служанку подать им с Элвином чёрного чаю и, когда им принесли всё необходимое, сама взяла чайник и разлила горячую жидкость по маленьким изящным чашкам. Девочка уже тогда держалась как настоящая герцогиня: сидела с идеально прямой спиной, не позволяла себе лишних жестов, слов и улыбок, и Элвин почувствовал себя на редкость неуютно. Но всё же, сделав пару глотков чая, взял себя в руки и пробормотал:
— Мне жаль насчёт твоей бабушки. Соболезную.
— Благодарю, — сдержанно кивнула Эйприл. Помолчала пару минут, бесшумно отпивая из чашки, а затем неожиданно сказала:
— Я совсем не плакала.
Элвин, не ожидавший больше услышать от маленькой герцогини ни слова, вздрогнул и ошарашенно переспросил:
— Что?
— Я совсем не плакала, — всё тем же ровным голосом повторила Эйприл. — Тебя это удивляет?
— Нет, вовсе нет, — поспешно замотал головой Элвин. Затем вспомнил покрасневшие глаза герцогини Эмилии и осторожно спросил: — У тебя с бабушкой... были плохие отношения?
— Не знаю. Нет, — Эйприл задумчиво склонила голову набок. — Плохих отношений не было. Хороших тоже.
— А у твоей мамы? Она сильно переживает, — сочувственно заметил Элвин.
— У мамы... — протянула Эйприл. — Не знаю. Я не видела. Но мама плакала. Папа немного плакал. Роланд плакал. Я — нет.
Элвин не знал, что на это ответить, но чувствовал, что для Эйприл почему-то важно об этом поговорить. Поэтому молча ждал, прихлёбывая ароматный чай.
— Мама всегда плачет. Она чувствительная. Много смеётся, плачет тоже много. Папа... бабушка его любила. И Роланда любила — он старший сын. Со мной она почти не разговаривала — помню, что она всё время болела. Я, наверное, тоже должна плакать, но мне не хочется. Мне грустно только потому, что маме грустно, папе, Роланду. А из-за бабушки не грустно. Это нормально?
Эйприл перевела взгляд на Элвина и посмотрела ему прямо в глаза. Элвин вздрогнул: взгляд серых глаз девочки был холодным и острым, как сосульки. Маленький герцог вспомнил, что об Эйприл Геррови много говорили взрослые; говорили, что она странная, дикая, жестокая. Когда Элвин спросил у своей матери об этом, она нахмурилась и сказала, что все эти разговоры — глупости, и все, кто их поддерживает — глупые и трусливые. "Люди боятся всего, что не могут понять, — сказала мама. — Эйприл ведёт себя не так, как они привыкли, поэтому её и боятся. Не слушай их, Эйприл — обычная девочка. Будь умнее. И добрее". Сейчас Элвин, кажется, начинал тех людей понимать.
Он задумался. Эйприл всё так же смотрела на него, не отводя взгляда и, кажется, почти не моргая.
— Наверное, нормально, — наконец сказал Элвин. — Если ты с ней не разговаривала и почти не знала, то и плакать тебе не о чем.
Тонкие губы Эйприл сложились в улыбку, а взгляд немного потеплел. Элвину даже показалось, что девочка облегчённо вздохнула.
После этого они виделись ещё несколько раз, и всегда делились друг с другом всеми неприятностями, переживаниями, дурными предчувствиями и плохими снами. Семья Эйприл приезжала на похороны младших братьев и сестры Элвина, умерших во время эпидемии, — тот день Элвин помнил плохо, в памяти остались только рыдания матери, сухие красные глаза отца, чувство тупой боли в груди, сочувствующий взгляд Эйприл и вкус чёрного чая. Вскоре после этого заболела мама — её и так слабое сердце не выдержало навалившихся несчастий — и герцогиня Эмилия вновь приезжала поддерживать и помогать. Рон снова не смог приехать — его мать, которую тоже коснулась эпидемия, ещё до конца не отправилась после болезни, поэтому у Элвина были только Эйприл, чёрный чай и непрекращающееся чувство тревоги за мать.
Ту их встречу, когда им было шестнадцать, Элвин запомнил особенно чётко. В тот раз ничего трагичного или хотя бы неприятного не происходило, и Элвин даже удивился — настолько присутствие юной герцогини Геррови и вкус чёрного чая прочно стали ассоциироваться с чем-то плохим. Они по уже устоявшийся традиции сели за чайный столик в комнате Эйприл и первые минуты молчали. Затем Эйприл сказала:
— Я должна тебе признаться кое в чём.
— В чём же? — вскинул брови Элвин.
Девушка посмотрела на него пристально и сурово.
— Никто больше не знает. Ни одна живая душа.
Элвин почувствовал, как внутри всё похолодело от этого взгляда и голоса. Привычное, в общем-то, ощущение — Эйприл всегда была холодной, с ледяным взглядом, ровным голосом и непроницаемым лицом. Но сейчас стало особенно неуютно. Даже немного тревожно.
Элвин вернул девушке её прямой взгляд и серьёзно кивнул.
— Я слышу крики банши, — сказала Эйприл, и её голос дрогнул. Чуть ли не впервые на время их знакомства.
— Что, прости? — переспросил Элвин. Сознание отказывалось воспринимать слова герцогини всерьёз, сердце же на мгновение замерло, а потом заколотилось так быстро, словно готово было выпрыгнуть наружу.
— Банши, — повторила Эйприл. — Все те разы. Перед смертью бабушки. Твоих брата и сестры. Всё время перед чьей-то смертью.
Кровь прилила к голове и зашумела в ушах, пальцы судорожно, до побелевших костяшек сжали ручку чашки, чтобы не выронить.
— Это страшно, — сказала Эйприл, и её голос сорвался на шёпот, а невозмутимый взгляд серых глаз на миг стал затравленным и испуганным. — Слышать эти крики — страшно. Знать, что они предвещают — страшно. Знать, что ничего не сможешь сделать — ещё страшнее.
Элвин сглотнул.
— Почему раньше не рассказывала? — вырвался вопрос.
— Не видела смысла. Всё равно не предотвратить.
— Почему решила рассказать сейчас?
— Не смогла больше молчать.
Из горла герцогини вырвался судорожный всхлип, а по щеке стремительно сползла слезинка. Девушка быстрым движением смахнула её, но вслед за ней покатилась ещё одна, ещё и ещё. Элвин на мгновение замер от неожиданности, но тут же отставил чашку на столик, шагнул к Эйприл и крепко обнял её, прижав к себе. Она всхлипнула ещё пару раз, но разрыдаться себе не позволила, взяла себя в руки и быстро успокоилась, выдавая себя только мелкими подрагиваниями. Элвин ничего не говорил, молчал, но не отпустил её, пока она не перестала дрожать. Наконец Эйприл мягко высвободилась из кольца рук юноши, прикоснулась к его руке ледяными кончиками пальцев в благодарном жесте и прошептала: "Спасибо".
С тех пор их странная связь ещё больше окрепла. Они по-прежнему виделись нечасто, разговаривали мало, только пили чёрный чай и делились наболевшим. Эйприл была всё так же холодна и немногословна, Элвин пробить её защиту не пытался, но надеялся, что стал немного лучше её понимать. В обществе об Эйприл судачили всё больше с каждым годом, придумывали даже на редкость абсурдные истории, вроде того, что Эйприл — подкидыш, которого подбросили герцогине Эмилии злые духи, что она приносит несчастья, что она получает силу от чужих страданий. Эйприл держалась с достоинством, холодно и отстранённо; Элвин пригрозил разошедшимся сплетникам дуэлью, после чего разговоры слегка стихли — ссориться с сыном герцога Хайспайера не хотел никто. Он стребовал с Эйприл обещание писать ему сразу же, как только она снова услышит банши; Эйприл серьёзно кивнула, но пока не писала.
Элвин никогда не ждал её в гости и встречи специально не искал. Он не верил, что Эйприл Геррови приносит несчастья, но их разговоры всегда были о плохом. Элвин даже толком не знал Эйприл, не знал, что она любит, что приносит ей радость, о чём она мечтает. Знал только, что она любит чёрный чай.
Сам Элвин уже десять лет как чёрный чай без Эйприл не пил. Никогда.
Джонатан чувствовал, как холодный северный ветер забирается под мундир, вызывая мурашки по коже и волну возбуждённой, почти детской радости в груди.
Корабль уверенно рассекал волны, позади остались суровые горы, покрытые снежными шапками, впереди были бескрайние просторы моря, а над головой — пронзительно-синее небо. Джонатан поднимал глаза, и в первые мгновения голова кружилась от высоты и бескрайности. В такие моменты верилось, что море живое. Верилось, что оно всемогущее, словно божество, что оно властно оберегать, направлять или карать. Джонатану казалось, что море — единственное, во что стоит по-настоящему верить.
И небо. Светлое и невозможно высокое днём и холодное и непроницаемо-чёрное, усыпанное мириадами звёзд ночью. В небо можно было смотреть вечно, оно даже заставляло забывать, кто ты, где ты находишься, что ты здесь делаешь, почему вообще существует что-то ещё, кроме неба и моря.
А когда Джонатан увидел северное сияние — впервые в жизни — он даже забыл, как дышать.
Моряки рассказывали легенды о небесном лисёнке, который прыгает по небу, играя в догонялки со звёздами и взмахивает пушистым хвостом, оставляя на небе яркие всполохи. Другие легенды были о деве, дочери ночи и северного ветра, которая расчёсывает свои длинные волосы, бросающие на небо разноцветные отсветы. Джонатан слушал, улыбался и запоминал рассказы, а после пересказывал их в письме Каролине.
Каролина хотела знать всё, в мельчайших подробностях, и Джонатан запоминал все детали, чтобы вечером дополнить письмо. Оно выходило огромным, страниц на десять уже, но Джонатан знал, что Каролина любит длинные письма. Она и писала ему много, эмоционально, так, что рука не поспевала за мыслью, и буквы подпрыгивали на строчках, сбиваясь с ровного строя. Каролина хотела увидеть весь мир, любила рассказы о других странах и новых местах и всегда жадно, с широко распахнутыми глазами слушала Джонатана, когда он возвращался из плаванья.
Звёзды на ночном северном небе напоминали глаза Каролины — такие же яркие и светлые.
Иногда можно было увидеть, как за бортом играли в волнах тюлени. Джонатан, наблюдая за ними, хохотал от восторга, как мальчишка; тюлени смешно фыркали и грациозно ныряли в воду. Они немного проплывали рядом, провожая корабль, а затем прощались и уходили в глубину. Каролине бы тюлени тоже понравились.
Джонатан писал о море, о небе, о звёздах, о небесном лисёнке и о тюленях. О том, как легко здесь дышится, о том, что эти места не похожи ни на какие другие, о том, что они прекрасны настолько, что теперь кусочек сердца Джонатана навсегда остался здесь.
Сюда хотелось вернуться. Здесь он чувствовал себя собой. Капитаном, моряком, навсегда влюблённым в море, по-настоящему живым.
чай с лавандой и звёздное небо (с)
The Afters - I Will Fear No More (Official Lyric Video)
Раяна вздрогнула и обернулась, наткнувшись на встревоженный взгляд Рона. Принц подошёл к ней и положил руку на плечо, обеспокоенно заглядывая в глаза.
— Не заболела? Ты такая бледная и не здесь как будто. Хорошо себя чувствуешь?
От неприкрытой заботы в его голосе на душе потеплело, и Раяна не смогла сдержать улыбку.
— Нет, не заболела, всё хорошо, — заверила она. — Просто...
Она вновь перевела взгляд на окно и подавила тоскливый вздох. Только не ныть. Ныть нельзя. Надо держать себя в руках. Ещё не хватало, чтобы Рон подумал, будто она капризная и неблагодарная.
Но как же Альбион был непохож на дом!.. Здесь всё время было пасмурно, холодно, часто шли дожди, а по ночам на землю опускался туман. Привыкшая к южному солнцу Раяна постоянно мёрзла, не говоря уж о том, что, когда небо затягивалось свинцовыми тучами и всё за окном становилось серым и безрадостным, против воли начинала хандрить. Целыми днями сидеть и предаваться унынию было совершенно невыносимо, и Раяна, отчаявшись, предложила Грете помощь по дому. Радушная хозяйка была совершенно счастлива, и Раяна постепенно начинала осваивать искусство уборки и готовки. Не то чтобы она была в восторге от всего этого, но такие занятия помогали отвлечься от хандры, а ещё — хоть каким-то способом отблагодарить Грету.
— Рассказывай уже, — напомнил о себе Рон. — Чем дольше ты молчишь и так тоскливо смотришь, тем большие ужасы я себе придумываю.
— Да нет никаких ужасов, — махнула рукой Раяна. — Просто не привыкла ещё к вашей природе.
Ужасы придумывает... Раяна едва удержалась, чтобы не фыркнуть и не закатить глаза, но в глубине души было чертовски приятно. Эта его внимательность, забота, беспокойство заставляли чувствовать себя... нужной. Он со всеми так себя ведёт? Или забота обо всех и вся у принцев просто в крови?
— Скучаешь по дому? — понимающе спросил Рон. Раяна коротко кивнула. Если она сейчас начнёт вспоминать и рассказывать о звёздных ночах Сархашаба, то это закончится очередным приступом хандры. Даже несмотря на то, что сегодня небо было ясное, впервые за последние несколько дней.
Удивительно, Раяна никогда не думала, что её настроение будет настолько сильно зависеть от погоды.
Рон на секунду задумался, а затем в его глазах показался азартный блеск, а губы растянулись в лукавой усмешке. Он вскочил и махнул рукой:
— Поехали!
— Куда? — изумилась Раяна.
— Ты не пожалеешь! Оденься потеплее только. Жду на улице.
— Эй, ты что задумал? — успела крикнуть ему вслед Раяна, но принц только махнул рукой — быстрее, мол, — и выскочил за дверь. Недоумевающая, но заинтригованная Раяна надела под платье тёплую рубашку и чулки и, накинув тёплый плащ и крикнув вглубь дома Грете, что скоро вернётся, выскочила на улицу к нетерпеливо ожидающему её принцу. При виде девушки Рон кивнул, подсадил её на свою лошадь, сам сел позади и направил лошадь к одной из центральных улиц.
— А куда ты меня везёшь? — спросила Раяна, увидев приближающиеся городские ворота.
— Подожди, увидишь, — Рон хитро улыбнулся и подмигнул.
— За город?
— Да. Потерпи.
Беспрепятственно миновав ворота, Рон и Раяна поскакали по главному тракту, ведущему из столицы. Проехав некоторое расстояние, Рон уверенно направил лошадь в сторону, сворачивая с дороги в поля. Раяна умирала от любопытства, но уже ни о чём не спрашивала: поняла — бесполезно.
Наконец Рон остановился. Слез с лошади сам, помог Раяне, и девушка не выдержала.
— Ты мне объяснишь наконец, куда ты меня привёз и зачем?
— Т-сс, — Рон мягко усмехнулся, а затем приобнял Раяну за плечи и развернул в сторону поля. — Смотри.
Звёзды.
Раяна ахнула было, но дыхание перехватило, и она так и замерла с приоткрытым от изумления ртом и широко распахнутыми глазами.
Небо было чёрное и всё сплошь усыпанное звёздами. Почти как дома — и всё же совершенно другое. Дома небо было бархатным, глубоким, тёплым, словно обволакивающим, и звёзды на нём были как алмазная крошка на королевском платье. Здесь небо было высокое, холодное, отстранённое и необъятное, а звёзды, кажется, светили ярче, но были недостижимо дальше. Здесь, стоя посреди бескрайнего поля и глядя в огромное высокое небо, Раяна чувствовала себя совсем крошечной.
— Я знал, что тебе понравится, — самодовольно прошептал Рон. Раяна обернулась к нему и восторженно выдохнула:
— Конечно, понравилось! Это просто... что-то невероятное, у меня слов нет! Спасибо тебе!
— Рад, что ты довольна, — принц широко улыбнулся, на щеках поступили ямочки. В его глазах отражались восторженные глаза Раяны.
— Довольна — это слабо сказано! — воскликнула она, поспешно переводя взгляд обратно на небо, поймав себя на том, что слишком долго смотрит на принца. Ещё пару секунд она чувствовала на себе его взгляд, затем Рон отвернулся и тоже уставился наверх. Потом снял плащ, расстелил его на земле и приглашающе махнул рукой.
— Садись.
— Тебе не холодно? — обеспокоенно спросила Раяна, невольно поёжившись при взгляде на него.
— Нет, всё нормально. Сегодня тепло, — улыбнулся Рон. Раяна пожала плечами — она сегодня, как и в другие дни, с непривычки мёрзла — и села на плащ; Рон плюхнулся рядом.
Какое-то время они сидели молча. Раяна боялась заговорить первой и спугнуть хрупкость и волшебство момента: поле, Рон, звёздное небо, альбионская осень — всё это было настолько необычно, но в то же время так близко и так правильно. Словно вся жизнь Раяны свелась к этому моменту. Чувство было странным и непривычным, но приятно-волнующим.
— Раяна, — тихонько позвал Рон.
— Да?
— А у вас, в Сархашабе, небо отличается?
— Отличается, — отозвалась Раяна. — То есть... Созвездия, их расположение — всё такое же. Но само небо другое, оно как-то ближе и... мягче, что ли. Понимаешь?
— Кажется, да, — кивнул Рон. И, чуть смутившись, пояснил: — Я просто никогда на юге не был. Только на севере пока. Но это недалеко, и поэтому небо там не отличается. А вот северное сияние... Этого нигде больше не увидишь.
— Это очень красиво, наверное, — вздохнула Раяна.
— Неописуемо, — серьёзно ответил Рон.
Раяна снова вздохнула. Слова Рона взбудоражили воображение, и в голове против воли начали возникать образы северного сияния. Интересно, какое оно на самом деле? Вот бы увидеть, хоть одним глазком...
— Ты дома часто смотрела на звёзды? — прервал поток мыслей тихий голос Рона.
— Да, очень. Любила по ночам сидеть на берегу моря. Было чувство, похожее на то, что здесь — словно ты совершенно одна, а вокруг нет ничего, кроме черноты, только небо и море, а ты такая маленькая, как звёздная пыль, просто сидишь и смотришь, и совершенно теряешься.
— А о чём ты ещё думаешь, когда смотришь на небо?
— О том... — Раяна прикупила губу, задумавшись. Раньше она никому этого не рассказывала. Но спросил Рон, а ему она могла рассказать всё, что угодно. — О том, что, может быть, мы не одни среди всех этих звёзд? Может быть, есть где-то там такой же мир, как наш, в котором живут люди? И, может быть, они живут на какой-нибудь звезде... А что, если возможно как-то попасть с их звезды к нам? Или хотя бы передать послание. Поговорить.
— Ого, — спустя несколько секунд изумлённого молчания уважительно протянул Рон. — Мне никогда такое в голову не приходило. Я знаю только астрономию — где какое созвездие и как по ним ориентироваться — ну и легенды разные.
— Легенды? — оживилась Раяна. — Вот это да!
— Ничего особенного, — смутился Рон. — Так... сказки. Слышал в разных местах и запоминал.
— Расскажи!
— Правда, хочешь? Хм... Ну ладно. Слушай. Однажды спустилась на землю Луна. Пришла она к лесу, где жили большие разумные звери. Вышли к ней лесные звери, и она им говорит...
__________________________ Георг внимательно смотрел на Каролину и задумчиво сосал палец. Каролина медленно склонила голову набок. Георг, не разрывая зрительного контакта, зеркально скопировал её движение и озадаченно угукнул. Каролина высунула кончик языка, затем скорчила рожицу. Георг издал звук, похожий на смешок, и заулыбался, не вынимая изо рта палец. Каролина не выдержала и тоже расплылась в улыбке.
"Интересно, о чём он думает", — в который раз задалась вопросом Каролина. "Какие вообще мысли у младенцев в голове? Как они видят мир?" Георг, конечно же, ничего на мысленные вопросы сестры не ответил — говорить он ещё не умел, только лепетал что-то бессвязное и солнечно улыбался. И, несмотря на то, что к детям Каролина была абсолютно равнодушна — мысли о материнстве её совершенно не воодушевляли, даже пугали немного, — малыш Георг вызывал исключительно нежные чувства. Розовощёкий, голубоглазый, с хохолком золотистых волос на голове, он плакал очень редко и, только научившись, почти не переставал улыбаться. Словом, был чудесным ребёнком. Каролина и хотела бы, чтобы он её раздражал, так как был ей сводным братом — с Эммой, новой женой отца, дружеские отношения у неё так и не установились, оставшись на уровне прохладно-вежливых, — но не любить Георга было просто невозможно.
— Ну и чего с тобой делать? — спросила Каролина, наклоняясь пониже над кроваткой брата. — Сказку, что ли, почитать?
Георг радостно засмеялся и замахал ручками.
— Поняла, — улыбнулась в ответ Каролина. — Сейчас посмотрим, какие у тебя тут книжки есть.
Взгляд зацепился за лежащий на столе потрёпанный сборник, и Каролина не сдержала умилённого возгласа. Эту книгу она помнила отлично.
Девушка подошла, взяла томик в руки, погладила тёплую обложку, открыла. Губы сами собой расплылись в улыбке.
Воспоминания, вспыхнувшие в голове, были такими яркими, словно не много лет назад это было, а буквально вчера. Они с Роном обожали слушать сказки. Придумывать не очень получалось — потом, будучи постарше, они это осознали и приняли — а вот слушать они могли часами. Часто вместе с ними проводил время и Элвин Хайспайер, и они втроём, наслушавшись историй, с удовольствием играли в спасение принцессы из башни, в сражения с драконом, в пиратов или в колдунов и ведьм. Спасаемой принцессой приходилось быть, конечно, Каролине, поэтому эта игра ей не очень нравилась. Куда интереснее было играть за генерала, который ведёт рыцарей в атаку на дракона! Или капитаном пиратского корабля, за которым следуют его верные матросы в поисках сокровищ. Сокровища, добросовестно запрятанные в "тайник" Джоном, воспитателем Рона, они могли искать днями напролёт по всему замку, благодаря чему тёмные и дождливые осенние дни и длинные зимние вечера становились полными настоящих приключений.
Конечно, им нравилось представлять себя на месте героев любимых сказок. Рон обожал истории про спасение заколдованных и попавших в беду беззащитных девушек — роль принца на белом коне была близка ему ещё в детстве. Элвин и Каролина больше любили приключения, причём юную графиню Паради особенно завораживали рассказы о странствиях, дальних плаваньях и новых землях. Она мечтала когда-нибудь увидеть весь мир, хоть одним глазком посмотреть, как в других странах живут люди, какие строят города и какие пишут картины, какие в других краях пейзажи, как выглядят чужие цветы и деревья... Обо всём этом Каролина слушала сказки, затаив дыхание, и воображение уносило её туда, к тёплым южным ветрам и ярким громкоголосам птицам, к высоким горам и прозрачно-хрустальным источникам, к северным каменистым склонам и снежным лесам.
Сейчас мечта была ближе, чем когда-либо. Сейчас был Джонатан, прекрасный капитан, словно сошедший со страниц любимых в детстве сказок и из её девичьих снов, который обещал на ней жениться и показать весь мир. При мысли о нём чаще забилось сердце.
Каролина вдруг поймала себя на том, что уже долго стоит, бездумно перелистывая страницы книги, и улыбается без перерыва всё это время, от чего начинают болеть щёки. Напомнил о себе вопросительным угуканьем Георг. Каролина встрепенулась: наверное, он уже не первый раз пытается её позвать. Она подхватила книгу, пододвинула стул поближе к кроватке брата и открыла книгу на первой странице.
— Ну что, наследник, — усмехнулась она. — А какие истории любишь ты?
Роскошный светлый зал был полон блеска и музыки, шума и ярких платьев, смеха и оценивающих взглядов. Каролина любила танцевать, потому что в танце она чувствовала себя свободной, как летящая птица, могла забыть о правилах и обязанностях, обо всех неприятностях: была только она и музыка. На балах было много людей: Каролина то и дело ловила на себе взгляды дам, обсуждающих её саму, её платье, причёску, манеры, будущего жениха; взгляды молодых людей, многие из которых, она точно знала, желали бы попросить её руки, чтобы через неё породниться с королевской семьёй; взгляды девиц, видящих в ней опасную соперницу в поиске будущего мужа и завистливо ищущих любой изъян, который бы показал, что она ничем не лучше других. От всего этого становилось неуютно и мерзко, и Каролина то ли дело поёживалась против воли, с трудом дожидаясь следующего танца, чтобы снова раствориться в свете и музыке.
Желающих пригласить её на танец было много, она всегда могла выбрать, кому отдать предпочтение. Конечно же, нельзя было постоянно отказывать всем, с кем она не хотела иметь ничего общего — а таких было подавляющее большинство. Часто приходил на выручку Рон, и Каролина была брату за это благодарна. Приятно было потанцевать и с Элвином, с которым они, хоть и не общались уже давно так же тесно, как в детстве, тёплые отношения всё же сохранили. Но самый желанный, тот единственный, в руках которого хотелось находиться вечно, балы посещал редко. Каролина понимала, что, если корабль надолго уходит в плаванье, с этим ничего не поделаешь. Но как же Джонатана не хватало!..
На этом приёме он был. Им удалось переброситься только парой фраз: Каролину, словно нарочно мешая её разговору с Джонатаном, позвал отец и втянул в беседу со своими друзьями. Каролина слушала краем уха, вежливо поддакивая и тоскливо ища глазами своего капитана. Высокий, широкоплечий, загорелый, со своими густыми длинными, собранными в хвост волосами, граф Виндблоу разительно отличался от большинства представителей знатных семейств. Возможно, отчасти поэтому его семью всё ещё не считали за настоящих дворян, относились снисходительно и в высшем обществе принимали неохотно. Впрочем, и знатным происхождением его семья похвастаться не могла: титул и земли тогдашний король пожаловал деду Джонатана за поистине выдающиеся успехи на флоте.
После очередного танца Каролина отошла к стене, чтобы перевести дух, и снова начала искать глазами Джонатана. К своему удивлению, знакомой фигуры в зале она не увидела. Молодая графиня нахмурилась, приподнялась на носочки, чтобы лучше видеть, но, чем дольше старалась рассмотреть его в толпе, тем яснее понимала, что Джонатан, скорее всего, уже покинул зал. На душе стало вдруг невозможно тоскливо. Конечно, ему не захотелось находиться в этом змеином гнезде, среди сплетен и интриг. Конечно, это место совершенно непохоже на те, где он привык бывать, на те, что он любит. Конечно, вся эта атмосфера ему чужая, не соответствует ему. Конечно, но ведь он мог бы не бросать её здесь одну, после того, как они столько времени не виделись!..
Поток горьких обиженных мыслей неожиданно прервался, когда Каролина почувствовала едва ощутимое прикосновение к талии сзади и услышала знакомый шёпот над ухом:
— И снова рад Вас видеть, сударыня. Поистине, Вы — украшение сегодняшнего вечера.
Каролина вздрогнула и ощутила сладкую волну мурашек по всему телу. На лице сама собой расцвела улыбка.
— Благодарю за комплимент, — шепнула она в ответ, не поворачивая головы.
Перед её лицом вдруг оказался бокал с вином. Каролина взяла его, отпила пару глотков. То ли от вина, то ли от долгожданной близости Джонатана слегка закружилась голова.
— За встречу? — Джонатан поднёс свой бокал к её.
— За встречу, — отозвалась Каролина, чокнувшись с ним. С губ не сходила радостная улыбка. Как же счастлива она была его видеть! Джонатан, судя по голосу, тоже улыбался.
— Я скучал по тебе, — снова наклонившись к ней, доверительно прошептал он. — Давай сбежим отсюда? Здесь довольно душно.
— И правда, — кивнула Каролина. Сердце заколотилось так, словно собралось выпорхнуть из груди. — Я бы с удовольствием оказалась сейчас где-нибудь... подальше отсюда.
— Пойдём, — Джонатан подмигнул и, вдруг взяв её за руку, потащил за собой к выходу из зала, стараясь не попадаться на глаза остальным приглашённым. Каролина еле сдерживала подкативший смех. Как дети, втихаря сбегающие со скучного урока! Отец наверняка будет искать её. Оставалось надеяться, что с вопросами о том, куда подевались сестра, он первым делом пойдёт к Рону. Братец ещё никогда её не подводил.
Ночной Арлон был свежим и холодным. На удивление, город ещё не спал: во многих тавернах горел свет и раздавались громкие разговоры, песни и взрывы хохота. Чем ближе они подъезжали к пристани, тем больше оживлённых кабаков попадалось на пути. Вернувшиеся домой из плавания моряки собирались хорошенько погулять.
Каролина часто бывала на пристани. Морю она отдала сердце с самого детства и, сколько себя помнила, любила смотреть на корабли и гадать, куда они держат путь и из каких земель возвращаются. Шум волн успокаивал, уносил с собой все тревоги, оставляя лишь внутреннюю гармонию и неясную тоску по неизведанному. Запах соли, крики чаек, брызги, разлетающиеся во все стороны, когда морские воды с разбегу налетали на борта кораблей, — всё это завораживало, манило и звало за собой. За горизонт, вслед за стремительно гаснущим закатом, со свежим попутным ветром в парусах!..
— Когда ты так смотришь на горизонт, я люблю тебя больше всего на свете, — сказал Джонатан, и Каролина рассмеялась. Зябко поёжилась от ночной прохлады и тут же почувствовала, как на плечи заботливо лёг капитанский плащ. Следом за ним на голову аккуратно пристроилась шляпа.
— Я не испорчу тебе причёску? Было бы жаль.
— Ничего страшного, — бодро отозвалась Каролина и, поправив шляпу и гордо приосанившись, повернулась к Джонатану. — Ну как? Похожа я на капитана корабля?
— Ещё как, — уважительно закивал тот. — Составишь мне серьёзную конкуренцию!
Каролина заливисто расхохоталась.
— Научишь меня управлять кораблём? — спросила она.
— Обязательно, — кивнул Джонатан, обнимая её сзади за плечи и прижимая к своей груди. — Когда поженимся и вместе поплывём в путешествие.
— Я хочу прямо сейчас.
— Пожениться?
— Нет. В путешествие.
Джонатан рассмеялся.
— Ладно, я всё помню, — вздохнула Каролина. — Сначала тебе нужно согласие моего отца. А для этого нужно сходить в ещё пару торговых плаваний, чтобы на вырученные средства обустроить поместье...
— Всё верно, — кивнул Джонатан. — Наш род не может похвастаться ни древностью происхождения, ни сказочными богатствами.
— Зато ты путешествуешь! Каждый раз видишь столько нового, столько узнаёшь и рассказываешь! Как же я тебе завидую...
— Знаешь, что? — вдруг с усмешкой сказал Джонатан. — Мне кажется, даже если бы меня не было в твоей жизни, ты бы всё равно нашла способ сорваться с места и отправиться, куда глаза глядят. С твоим живым и совершенно неугомонным характером ты бы дала фору кому угодно!
— Наверное, ты прав, — после секундной задумчивости рассмеялась Каролина. — Только кто знает, сколько времени бы мне потребовалось, чтобы на это решиться. С тобой я на всё готова, а вот в одиночку было бы страшно.
— Стоит сделать только один шаг, — серьёзно сказал Джонатан. — Один шаг к горизонту. И вся прежняя жизнь останется за спиной. Раз начав, ни за что не сможешь остановиться. Это где-то внутри, в душе, то, что тянет за горизонт и не отпускает до самой смерти.
"Во имя всего святого!" — мысленно воскликнула Каролина, повернулась к своему капитану и поцеловала его.
_______________ В замке было на удивление тихо. Не было слышно ни разговоров, ни смеха служанок, даже с улицы не доносилось обычного вечернего шума. На паркет коридора из окон падал свет заходящего солнца, в косых лучах медленно оседали на пол пылинки, кружась, будто в медленном танце.
Эдвард замер, пытаясь ухватить не дававшую покоя мысль. Сделал осторожный шаг по направлению к лучу света, затем ещё один, и снова остановился, словно боясь своим вмешательством разрушить что-то очень хрупкое, невесомое и неуловимое. Затаив дыхание, сделал ещё шаг, войдя прямо в золотистое тёплое пространство, и выглянул в окно.
Небо окрашивалось закатными красками, солнце уже наполовину скрылось за горизонтом, напоследок кидая на небо яркие отблески. Закат разгорался золотисто-алым пламенем, постепенно остывая на пути к высокому прозрачно-голубому небу. На фоне чернели деревья. Вспорхнула стая воробьёв, тоже из-за вечернего освещения показавшихся чёрными. Их чириканье раздалось совсем близко, и Эдвард вздрогнул. Сперва — от неожиданно нарушившего тишину звука, а затем — поняв, что всё это время идеальной тишины в коридорах замка не было. Было что-то, что отпечаталось на самом края сознания и чувствовалось идеальным дополнением к этому вечеру, неотъемлемой его частью.
Мелодия.
Тихая, чувственная, невероятно красивая. Прежде Эдвард её никогда не слышал. И сейчас, вслушиваясь, больше всего на свете захотел взглянуть на человека, который это играл. Просто посмотреть в глаза этому музыканту, который нашёл мелодию, настолько соответствующую этому вечеру, что она не разрушала его хрупкую красоту а, напротив, дополняла. Против воли мелькнула в голове мысль о том, что такие вечера быстротечны, других таких никогда не будет, они пройдут мельком в нашей жизни и оставят только чувство лёгкой светлой грусти; и в то же время, они вечны, потому что, перетекая один в другой, они каждый раз будут задевать какие-то сокровенные струны души, трогать что-то личное, глубоко запрятанное.
Как эта музыка.
Ноги сами несли Эдварда на звук. Подгоняемый любопытством и нетерпением, он всё же старался ступать осторожно и бесшумно, чтобы не сбить играющего. Наконец он остановился перед дверью в одну из комнат: кажется, здесь была малая гостиная, с диваном, маленьким столиком, изящными вазочками на подоконнике и клавесином. Эдвард припал ухом к двери — так и есть, мелодия доносилась отсюда.
Войти и прервать неведомого музыканта, кто бы это ни был, Эдвард не осмелился, а потому стоял, вслушиваясь в незнакомые ноты, и растворялся в их звучании. Тот, кто играл в той комнате, явно хорошо умел это, и дело было не только в том, что за всё время исполнитель ни разу не сбился, — он вкладывал всего себя в игру, всю свою душу, словно проживая эту мелодию.
Кто бы это мог быть? Эдвард ставил на кого-то из слуг. Родители вряд ли бы стали вдруг заниматься игрой на клавесине, а приехавший вчера в гости граф Паради на памяти Эдварда к инструментам не подходил даже близко.
Мелодия завершилась. Эдвард сделал глубокий вдох и толкнул дверь в комнату.
Она сидела спиной к нему, и за целое мгновение до того, как она обернулась на звук открываемое двери, Эдвард успел её рассмотреть. На ней было очень простое светлое платье, перевязанное красной лентой, волосы сзади были собраны в очень простую причёску, никаких украшений, никаких вычурностей или попыток выглядеть шикарно и нарядно. А затем она посмотрела ему в глаза и широко, но чуть смущённо улыбнулась.
— Ой, — воскликнула она. — Ваше Высочество! Я не слышала, как вы вошли. Ничего, что я тут?..
Она нерешительно провела рукой в сторону инструмента, и Эдвард нашёл в себе силы только покачать головой.
— Прошу прощения, кажется, нас не представили друг другу? — взяв себя в руки, проговорил он. — Принц Эдвард Клэрхарт, к вашим услугам.
Он слегка поклонился, вызвав ещё одну широкую улыбку.
— Аделаида Паради, дочь графа Сэмюэля. Вчера мне... нездоровилось после дороги, и я провела вечер в выделенной мне спальне, но сейчас мне уже лучше, поэтому я решила погулять по замку, с позволения Их Величеств.
Почему он никогда не видел её раньше? Девушка по имени Аделаида, с этой невероятно светлой улыбкой, с лучащимися искренней добротой яркими зелёными глазами, которая так красиво играла, была прекраснее всех, кого Эдвард когда-либо встречал.
— Вы чудесно играете, — проговорил он.
— Ой. Благодарю вас, — снова смущённо рассмеялась Аделаида. — Просто люблю это делать.
— Это слышно, поверьте.
— Верю, — с улыбкой кивнула она.
Эдвард подошёл ближе, облокотился на крышку клавесина.
— Сыграете ещё что-нибудь, пожалуйста? А после этого, если хотите, составите мне компанию в прогулке по саду?
Брови Аделаиды взлетели вверх от неожиданности, но затем она кивнула.
— Почту за честь.
Аделаида повернулась к инструменту, бросила лукавый взгляд на Эдварда, занесла руки над клавишами и заиграла снова.
чай с лавандой и звёздное небо (с)
Infinite Stream - So Far Away (Silent Shout, 2020)
А знаете ли вы, что до того, как боги разделили Великого Человека на две половинки, человечество состояло итз трёх полов: Андрогины;Супер мужчины; Супер женщины. В результате же разделения человечество стало двух полым и стало делится на три касты.
Каста первая: Трудящиеся - электорат.
Мужчины, представляющие собой одну из частей того двуполого прежде существа, которое называлось андрогином, охочи до женщин, и блудодеи в большинстве своём принадлежат именно к этой породе, а женщины такого происхождения падки до мужчин и распутны.
Каста вторая: Официальная власть
Мужчин, представляющих собой половинку прежнего мужчины, влечет ко всему мужскому: уже в детстве, будучи дольками существа мужского пола, они любят мужчин, и им нравится лежать и обниматься с мужчинами.Это самые лучшие из мальчиков и из юношей, ибо они от природы самые мужественные. (...)Возмужав, они любят мальчиков, и у них нет природной склонности к деторождению и браку; к тому и другому их принуждает обычай, а сами они вполне довольствовались бы сожительством друг с другом без жен. Питая всегда пристрастие к родственному, такой человек непременно становится любителем юношей и другом влюбленных в него.
Каста третья: Тайная власть.
Женщины же, представляющие собой половинку прежней женщины, к мужчинам не очень расположены, их больше привлекают женщины, и лесбиянки принадлежат именно к этой породе.
Издревле много болтали у нас в селе. Страшные байки заводят в такие дебри, где разберёшься не сразу — кто прав, кто лев, кто потерпевший, а кто победил злодея. Сядем, бывало, устроимся у костра, жмёмся друг к другу как курицы на насесте. Может, мы так из себя изживали страх, жуть замутив позабористей, честь по чести.
Ночь разговоров придумана для того, чтобы расплавить всю горечь небесным горном. Помню историю — жил в лесу белый волк, с красным большим языком и с железным горлом. Как-то колоду украл от худых ворот. Не по-хорошему, скверно был лес устроен. Мол, как найдётся смельчак, что туда войдёт — станет героем, совсем навсегда героем, магом без посоха, рыцарем без меча и без кольчуги, и, кажется, без забрала. И вот представьте, нашёлся такой смельчак, мало ли дурней в селе у нас — да немало. В нашем селеньи и дурней полно, и дур. Вот отыскалась чума — ни коня, ни воза Славная, словно искупанная в мёду, или по случаю просто стояла возле.
Вроде случилось то в августе-сентябре. Дочка охотника — прядей огонь, веснушки. Слух прошуршал — понимает язык зверей, мамке с отцом не особо нужна, к тому же (так говорило повальное большинство). Зыркнет глазами, забьётся как мышка в норку. Сказки, наверно, придумали для того, чтобы никто не считал себя одиноким, тенью печальной не мыкался по углам. Жалко девчонку. Село собралось на площадь: "Нож хоть возьми". Отказалась и не взяла. "Факел возьми" — знай хохочет, "да я наощупь". Думали, всё. Проводили её как в бой. Дура возьми да вернись — ну, встречайте, нате, и притащила из леса она с собой крупных волчат. Только зверю не место в хате. Даже когда у них шерстка — мучнистый тальк, бусины глаз невозможно тревожат, манят. А пригляделись к ним — поняли, что не так. Звери из мягкого сумрака и тумана.
В нашем селе тот и царь, чей язык длинней. С этого часа, куда бы ни шла тетёха, трое волчат большелапых бежали с ней — то незабудковый луг, то прозрачней вдоха. Падало солнце в ручей, издавая плеск, маялись сны, в догонялки с луной играя. Если тебя, как родного, приветил лес, он остаётся с тобой до конца и края. Он будет рядышком, близко, когда беда, лес не предаст, не изменится, не оставит. Лес превратится в защитника навсегда, скроет туманом и сумраком, мягким, тайным. Дурочка шла, улыбалась на всё село, от бакалеи и пасеки до калитки. Папа освоил портняжное ремесло. Мама давала волчатам мослы и сливки.
Времени, как ни вертись, не замедлишь бег. И вот когда незаметно подкралась старость, девочку волк подхватил и унёс к себе. Волк был огромный, и след от него остался лужами, кружевом — прямо в лесную глубь, белый такой, словно он — молоко кобылье. Ты извини меня, братец, я слишком глуп, чтобы придумывать сказки. Всё так и было. Может, и сгинуло б это во тьме веков. Друг написал мне недавно — Виталька Пчелкин — возле села засекли пятерых волков. Взрослый один и четыре его волчонка.
Резная Свирель (с)
Легенда о волках 💠 Русский трейлер 💠 Мультфильм 2020 (AppleTV+)
