Огненной краской рисую на окнах я солнце, листья кленовые тихо стекают в янтарь... Там, по лесам златоглазым ступает бездонность, спит под дубами эльфийский таинственный царь. Что мне весь мир, когда слышу те звуки мелодий, что пробудили все золото мира в огне? Осень стоит, замечтавшись, уже за порогом, манит сквозь ветви, все сны посылая Весне.
Яблоки - ало-малиновым всплеском по листьям, кровью граната средь золота нового дня. Я же крадусь в сердце леса - тропами лисьими, чтобы напиться иного, чудного огня! Где же тот царь, в волосах чьих уснул мирно ветер, тот, кто хранит сон всех ягод и алый восход? Плащ мой зеленый, как крыльев таинственных трепет, скроет в тени, когда близко - фей сказочный род.
Кто разукрасил весь лес, словно терем священный?! Алое золото, бронза и яркий янтарь... Купол к полуночи станет фиалково-светлым, выйдет по звездам лесной заколдованный царь. Взгляд его - тайна озер и зеркал серебристых, волосы - жемчуг рассветов и сизый туман. Плащ золотой в миг становится темным и мглистым, звезды шелку его царь рукой разбросал.
Мне ли не знать эту музыку светлой печали, песни священные Осени - дым и хрусталь?.. С каждою нотой я ближе теперь к изначалью, где никогда не лила кровь поющая сталь! Где никогда не звенели клинки в поднебесье, где не звучали стенанья бессмертных владык. Сердце у Осени - дверь в царство эльфов чудесное, сделай лишь шаг - и забудешь себя в этот миг.
На раздорожье застыну, вглядевшись в озера, что зеркалами поймали все звезды в силки... Ветви с плодами златыми качаются сонно, росы стекают хрустально в грядущие сны. Кем мне не стать под созвездьями эльфьего мира, кем мне не быть, повернув вдруг от сказки назад? Грани кристалла небесного в песне застыли, царь отступает во мрак, смолк невидимый бард...
Таинство Осени словно вино кипит в венах. Сок виноградный стекает, алея, в песок. Бродит, шумит под землей колдовской красной пеной, чтобы сердцам передать леса призрачный ток! Корни деревьев омоются соком и кровью, и под корой уже - магия нового дня. Пульс учащается, чтобы застыть смолой сонно, чтобы все золото мира хранить в кубке сна.
Я же, вернувшись в порогу забытого дома, тихо спою среди яблонь эльфийскую песнь - пусть каждый плод наливается кровью и соком, сердце мое же впитает небесную высь...
У Осени так тонок аромат - в блаженстве дней из солнца и из мёда янтарности пурпурной будешь рад, и саду яблонь - наливных и звонких. Их красный сок похож на кровь богов, откусишь раз - навек тот вкус полюбишь, и мякотью и счастьем будешь пьян. Так, что о Лете напрочь позабудешь.
У Осени в безвременьи в плену. Блеск паутин подобен вязи звездной. Еще не время для седых морозов, тепло сердец все отдано вину, что бродит в бочках прочных и дубовых. Один глоток - и кровь кипит огнем. Наполни феям полуночный кубок, оставь на алтаре пирог и ром. Пусть этот дар наполнит благом лес весь, когда все тени - гуще и длинней. Охоты рог напевный и чудесный зовет в полет и духов, и зверей.
У Осени вкус золотого меда, что в чаше из нетающего льда. Кленовый лист - как алый мак в полете, весь лес - кристалл небесного огня! И ты приходишь в сень извечной тайны, где круг камней и фей святой алтарь. Ложись и знай - исчезнет даже память, когда отдашь себя во власть зеркал.
Слышишь, Осень по саду ходит, шурша шелками... Расправляя юбки, что цвета вина и зари. Ее взор устремился золотом в чьи-то дали, где, как птицы волшебные, спят на волнах корабли. Златокрылые птицы с янтарными чудо-глазами, что встречают всегда нежным пеньем пьянящий восход - они сыплют из крыл золоченые сны листопада под чарующий танец дубов и стенанья осок.
Кровью алой, малиновым пламенем слаще рябины - растекается пурпур на клёны, как ягодный сок. И средь золота вечного леса, в мечтах тополиных - зажигается терпкость вишневого грога и роз! В янтаре плавит соты медовые нежное солнце, превращая ту сладость в холодный нектар всех богов... Золочеными стрелами робко влетают в оконце духи древнего леса под взорами мудрыми сов.
Пламень лисьих хвостов - меж топазовых листьев в кармине, пляски фей полуночи рождают палитру дубов... Осень полнит свой кубок горчащим отваром из листьев и вином поздних яблок, и диким медом из роз. Разве смертный избегнет тех чар, если кубок вдруг примет? Разве будет живым, пустив в вены тот яд вечных снов? Танцевать же ему, пока солнце и мир не остынут, под суровыми взорами древних и строгих богов...
Светозарные нити осенних янтарных дней - словно соты медовые меж золотых теней, и нет больше исхода блаженству в реторте богов, когда в каждый витраж леса дух заточен мастерстовом!
А в сосуде у фей - золотая пыльца огней, млечный сок звезд оссенних, что мира и снов древней... Зреет плод в колбе радуг - хрустальные лепестки превращаются в мякоть пурпурней цветка зари! Серебрятся побеги меж листьев прозрачней крыл... Это ангела сердце упало звездой в полынь и мерцает оттуда небес лазурным цветком - ночь вино пролила фиалковым молоком...
Та, чей взгляд - словно пламя янтарных и светлых чар, косы в такт расплетает струнам в семи ветрах; и струится по миру шелк ее дивных волос - медно-алым закатом средь золота вещих гроз! Ее платье мерцает опалами и огнем, оперенье Крылатой - радугой за спиной... И алмазно сверкает венец на ее челе, уступая сияньем венчать - золотой звезде.
На костре дивных радуг кипит золотой котел, в нем огни звездопада и земляничный мед, мармелад абрикосовый и золотая пыльца... И струится сквозь пальцы нить Ее волшебства! Золотых сладких яблок вкус у Ее вина, лепестков розы алой, орехового тепла, трав неведомых пряных, фиалок всех темных зной... Ароматы осенние ярче, чем были весной.
Все танцует царевна - и падают в травы, мох золотыми монетами листья под древний рог - в третий раз призывает Владыка Седьмой Луны королевну Осеннюю в замок женой войти. Надевай оперенье, птица златой поры, к королю лунных чар с ветром юным в дождях лети. Провожает невесту клин белых, как снег, лебедей... Нет на свете прекрасней любви вечноюных фей...
(с) Наталія Гермаковська
Terry Oldfield - Mya Vin Rys (Illumination - A Celtic Blessing)
Вереск укрыл все холмы и дол, мороком чар напитав восход. Стелит туман молоко богов среди лиловых медовых сот. Прян аромат, как слеза чиста песня моя среди юных звезд. Сиренью мерцает на мне роса, множит закатов огонь-аккорд. Сколько их - тех, что мечтали вновь тайну мою вырвать у земли? Только ушел сквозь Холмы народ, полнящий медом моим котлы. Феи ушли, вслед за ними - те, что синей краской страшил врагов, тело свое искупав во мгле, поил вересковым огнем богов. Драконы свивались у них в груди в кольца вселенские и узлы, руки ставали как лабиринт, крылья - чешуйчаты на спине...
Сгинуло племя узнавших высь, знающих тайну иных костров. В цветах моих теплится тихо жизнь, что избавляла от всех оков. Горечь и сладость меж лисьих троп - я зацветаю туманом грез. Плещет фиалковым молоком среди Холмов лишь один вопрос - что вы оставите за собой? Цвет нежных яблонь, плоды, шафран? Мед самых нежных на свете слов или безумье, войны океан?
Не было лучше ушедших - тех, знавших секрет моих пряных чар... Я прошепчу сквозь туман ответ - хочешь услышать, хоть ты так мал? Хватит отваги нести сей крест сквозь все эпохи, века, миры... И, проходя миллионы верст, мед вересковый в душе хранить?
Ну же, иди, дитя лунных снов, смертная дочь вечноюных фей. Среди песков и пурпурных роз вереска свежесть медово пей! Песни сплетая из звездных рун, пляски лисиц заводи во льдах... И позабудь о безумье слез - эту судьбу ты взяла сама. Я же, цветок колдовских Холмов, в дар отдаю Силу юных фей - там, где пройдешь, будет лисий дух, сонм голубых и лесных огней...
И, лишь испив кубок тот до дна, боли утрат и блаженства снов, ты отворишь врата в Холм сама, став вечноюной меж белых роз. Я укажу тебе верный путь среди изменчивых звездных троп, феей беспечной отныне будь в песнях крылатых, в безумстве гроз!
Варится мед вновь в твоем котле - я отдаю все свои цветы, вереск поет только при луне, соты расплавив в ее огне...
Другого ничего на свете нет - ни здесь, ни там - в космическим глубинах. Все, от песчинок малых, до планет - из элементов состоит единых.
(С. Щипачев)
Сам Бог устал за те века Чертёж держать над облаками И терпеливо ждать, пока Вручную окрыляют камень, И с неба падает вода В безвозрастные города. А Бог устал…
(Бетаки Василий)
Говорили, что он появлялся из ниоткуда - то тут, то там, бросая зерна истины в подготовленную им почву, и тут же исчезал, оставив за собой лишь шлейф недоумения и досужих пересудов, со временем перерастающих в легенды… Я встретил его впервые цветущим майским утром на берегу Сите, под благоухающими магнолиями и вишнями. Он неотрывно смотрел на фасад собора Нотр-Дам, словно видел в причудливых орнаментах и притаившихся в хищных позах химерах и гаргульях нечто большее, чем просто красивые скульптуры, рожденные в бурном воображении архитектора. Так же, не оборачиваясь, он неожиданно спросил: - Вы тоже видите в этом соборе лишь камень стен, обточенный ветрами времени? Я, смутившись, тем не менее, ответил: - Мне иногда кажется, что все эти создания хранят некую тайну, недоступную прочим… - Что ж, юноша, вы меня порадовали. Этот собор – величайшая книга знаний, которую когда-либо создавали под этим небом. Вот она стоит перед всеми, но каждый видит лишь название и восхищается красивой обложкой, не додумываясь заглянуть внутрь страниц! Когда таинственный незнакомец обернулся, меня поразили его бездонные, пронзительно-синие глаза, такие молодые, и в них плясали озорные искорки. Благородное лицо же украшала белоснежная аккуратная борода. Весь облик удивительного господина говорил о его необычности и исключительности. Так я стал учеником Алхимика, его верным помощником и единственным, кто мог беспрепятственно входить в его лабораторию и делить с ним крышу над головой в одном, с виду ничем не примечательном, двухэтажном доме на тихой улочке окраины Парижа… Алхимик учил меня в правильных пропорициях смешивать необходимые вещества, расшифровывать и трактовать древние алхимические манускрипты; и каждодневными упражнениями с утра до ночи стали мои эксперименты в лаборатории, среди перегонных кубов, стеклянных колб и тигелей. Однажды я спросил Мастера, удалось ли ему создать из меди, серебра и серы то самое легендарное золото алхимиков. Он долго смеялся мне в ответ. - Неужели ты думаешь, что достойным занятием алхимика является погоня за презренным металлом?! Или, быть может, мой юный Венсан, ты считаешь, что философский камень дарует тебе счастье? Я не знал, что ответить учителю. Но он улыбнулся и сказал, что скоро я сам все узнаю. Пойму, какова суть истинной алхимии, ее наивысшая цель. Шли годы, я уже научился так умело создавать одни элементы из других, смешивать вещества таким образом, что получал неведомые доселе. Но ответа на свой вопрос я так и не получил. Как-то раз, поздно ночью, я не мог уснуть и решил заглянуть в лабораторию, чтобы почитать одну старинную книгу, над которой начал работать. Но когда я приблизился, то увидел, что дверь в лабораторию была слегка приоткрыта и из-под нее струился неяркий свет. Я несмело заглянул и обомлел от увиденного! Мой учитель, мой Мастер стоял посреди комнаты, и к нему через открытое окно струились мерцающие огоньки всех цветов радуги. Он брал каждый из них в руки, подносил к лицу и бережно дышал на них, сжав в ладонях. И они превращались под его пальцами в пылающие живым хрустальным огнем невиданные драгоценные камни! Скорее, это были прекрасные кристальные сферы, наполненные изнутри трепещущим лазурным огнем… Я, затаив дыхание, не сводил глаз с Алхимика. Он взял один такой пылающий камень и подошел к окну. А затем бережно вытянул руку из открытых ставен и разжал ладонь, на которой покоилась маленькая светящаяся сфера. Словно мерцающее сердце ангела, кристалл медленно взмыл ввысь и поплыл над крышами спящего города, омываемыми серебряным лунным светом. Больше я ничего не увидел. Я испугался, что стал свидетелем того, что мне не должно было видеть, и как можно быстрее убежал к себе. Когда я прильнул к окну своей комнатки, то обнаружил, что в небе загорелась новая яркая звезда, которую прежде никогда не видел… Показалось, решил я тогда, и лег спать. Этой ночью мне привиделся странный сон – гусеница свила себе кокон и погрузилась в его плену в долгий сон, а после, прорвавшись наружу из этой шелковой колыбели, к свету солнца выпорхнула прекрасная лазурная бабочка, демонстрируя всему миру свое волшебное преображение! Когда я проснулся, я все еще ощущал то восхищение, когда стал свидетелем потрясающей метаморфозы ползающего создания в сияющее существо, обретшее прекрасные крылья… Кто, как не сама Природа учила нас великому искусству трансформации всех веществ, их преображения из одного в другое?.. На следующий день учитель показал мне удивительной красоты цветок с шелковистыми фиалковыми лепестками и золотой сердцевиной. Когда я любовался нежным творением природы, он промолвил: - В особые ночи ослепительного звездопада многие звезды срываются вниз и падают в мягкие травы, превращаясь в пламенные сердца рождающихся из недр земных цветов… Вот почему цветы так прекрасны, мой мальчик – в каждом из них бьется и горит небесным светом сердце ангела! Механические соловьи, созданные Алхимиком из золотых шестеренок и крохотных серебряных деталей вдруг обретали плоть и кровь и улетали на волю, рассыпаясь сладчайшими трелями за окном. Я мечтал, что когда-нибудь тоже смогу научиться величайшему искусству моего Мастера, когда мне не понадобятся реторты, колбы и тигели, но я сам, своей волшебной силой, волей своего духа смогу преобразовывать одни вещества в другие, претворяя разрозненные элементы в совершенные соединения чарующей формы, а неживой материи даровать жизнь. Я познавал пока алхимию материи, но высочайшим мастерством было овладеть алхимией духа, преображающей саму суть всех вещей! Я глубже погружался в свои изыскания, Алхимик научил меня, как выращивать в реторте из серебра и ртути сияющее дерево с золотыми плодами, которые должны быть отданы на определенной стадии Великого Делания перегонному кубу – Уроборосу, пожирающему свой собственный хвост. Я же все ждал, когда мой учитель вновь будет дарить новую жизнь сверкающим кристаллам и отпускать их на небо. В конце концов я разочаровался, так и не застав его ни за чем столь же волшебным и невообразимым, и сосредоточился на книгах и экспериментах с металлами. Но чудеса повторились через несколько месяцев. Одной такой летней ночью, когда почти уже рассвело, я подошел к комнате Мастера, и увидел струящийся из-под двери яркий золотой свет. Я прильнул к замочной скважине и с изумлением обнаружил, что мой учитель сидит за прялкой, струящей нить чистейшего золотого шелку, и прядет из нее ослепительные золотые лучи, которые стекали через открытое окно янтарным светом и красили серое небо в пылающее великолепие рассвета! В иной раз я увидел, как Алхимик смешал эссенции всех драгоценных камней и неведомых мне веществ и нанес их поверх вышитого им гобелена. В тот же миг с вышитого цветка взлетел золотой шмель, а сам цветок уронил ярко-алый шелковый лепесток на пол. Малиновка, заливаясь сладкими трелями, выпорхнула в окно, а вслед за ней – сонм сияющих бабочек и неведомых в этих краях сверкающих колибри… Я решил, что научусь у Мастера этому волшебству, чего бы это ни стоило и сколько бы времени ни понадобилось.
А еще через день я получил один из важнейших уроков моей жизни. Я, как и обычно, занимался в лаборатории, пытаясь следовать указаниям из книг Николая Фламеля и Джона Ди в последовательности стадий Великого Делания. Под моими руками проходили трансформацию ртуть и сера - Красный Король и Белая Королева, соединяясь в киноварь - символизирующую Андрогина, единение противоположностей. Первоматерию я подвергал последовательно этапам нигредо - "Делание в черном", альбедо - "Делание в белом" и рубедо - "Делание в красном". Первый этап символизировал гниение и смерть, второй - воскресение к новому бытию, третий - окончательное духовное преображение. Алхимик молчаливо и сосредоточенно помогал мне, и каково же было мое изумление, когда в руках у Мастера возник после стольких моих трудов легендарный камень философов. Он преобразил низшие металлы в сияющее золото. - Ну что, ты доволен? - строго спросил меня Мастер. - Ты получил именно то, чего так желал? Я смущенно опустил глаза - в руках я сжимал слиток презренного блестящего металла, за который другие продали бы душу дьяволу. Но я ничего не чувствовал - я был пуст и подавлен. Нет, не это было целью моих трудов и многолетних поисков. Душа жаждала иного, смутно предчувствуя блаженство, многократно превышающее все земные наслаждения. - У алхимии три цели, мой мальчик. - Произнес мой учитель.- Низшая и простейшая - это трансформация металлов, выше следует процесс духовного совершенствования человека и наиважнейшая - созерцание божества в его славе. Алхимик тем временем протянул мне прозрачный флакон с мерцающей жидкостью, переливающейся всеми цветами радуги. Казалось, она состоит из алмазной пыльцы фей и тайных грез мира. - Это эликсир Вечной Жизни, Венсан. Я отдаю его тебе, раз ты так мечтал получить его все эти годы, днем и ночью корпя над трудами великих алхимиков прошлого. Непросто было добыть его из млечного сока северных звезд и цветов, никогда не знавших солнечного света. О других составляющих я умолчу, дабы не вводить тебя в еще большее искушение. Пей. Я изумленно смотрел на эликсир, не веря своим глазам. Столько лет мечтаний - и вот, он передо мной, и Алхимик вручает этот бесценный дар мне! Но я вновь не испытал никакой радости. Зачем мне вечная жизнь, если душа все еще тяготится столь мелкими земными вещами и заботами, не зная истинного счастья Познания и Любви? Что проку от эликсира, когда спасено будет тело, а не душа. В блестящем сосуде будет вечно хранится испорченное вино, не более... Я не принял дара учителя, опасаясь его гнева, ведь я отверг столь бесценный дар. Но как же изумился, увидев улыбку на лице Алхимика, которую он прятал от меня в бороду. Довольный, он похлопал меня по плечу и, ничего не сказав, ушел в свою комнату. Вечером Мастер тоже не появился. И я с упоением принялся изучать самые сложные тексты Роберта Флудда, Парацельса, Эйжена Филалета, Ван Гельмонта и Альберта Великого.
Зимой, когда серебряные снежинки, словно ледяные причудливые цветы порхали в бледном лунном свете, вспыхивая алмазными россыпями на земле, Алхимик, наблюдая за моим почти детским восторгом, сказал: - Нет двух одинаковых снежинок - зима рождает в своих кристаллических небесных садах удивительную жизнь, принимающую формы растительного мира и дышащую неведомым разумом, вдохновленным Душой Мира - той, что соединяет все сотворенное единой незримой нитью... Я запомнил эти слова навсегда! Однажды учитель призвал меня рано утром в лабораторию. - Мой дорогой Венсан, я хочу создать аромат, способный подарить людям настоящее райское блаженство! Ни золото, ни философский камень, ни эликсир юности не способны преобразить саму сущность человека изнутри, заставив все его естество воссиять чистейшим неугасимым светом. Но этот аромат может это сделать. И мы с упоением принялись за наш высокий и тайный труд. Алхимик собрал ароматы всех цветов и трав, что только были на земле, наделив колбы и реторты, наполненные ими, неведомыми веществами из его хранилищ. Я видел, как первоматерия становится разнообразием сложнейших элементов благодаря непревзойденному мастерству Алхимика. Но последнего, важнейшего ингридиента так и не было. - Мне нужна голубая роза Истины, мой мальчик. Без нее весь мой труд пропадет впустую и наш великий замысел окажется напрасным! Ты должен достать ее, если справишься – я открою тебе величайший секрет алхимии. И я отправился в дальние странствия на поиски волшебного цветка. Но нигде его не нашел, только понял с каждым пройденным мной испытанием на этом долгом пути, что никакое золото, вечная молодость или слава не смогут сделать меняя счастливым, кроме как тот труд, в который я вложу всю свою любовь и стремление сделать этот мир хоть на мгновение лучше… Когда я вернулся к Алхимику, он первым делом спросил, нашел ли я голубую розу. Я сокрушенно покачал головой. В глазах моих стояли слезы. Учитель же подвел меня в большому стеклянному сосуду – колбе, на дне которой виднелась горсть земли и пепла. Он осторожно протянул руку и посадил туда маленькое сверкающее семя. - Что ты принес с собой из странствия, мой дорогой Венсан? – спросил Мастер. – Что самое ценное ты приобрел за эти годы, путешествуя по миру? - Ничего из скоротечных материальных благ и бездушных вещей не прельстило меня, учитель, - ответил я, - Только в сердце моем родилась великая любовь к труду, созидающему этот мир. И вдруг произошло невиданное! В стеклянном сосуде пробился хрупкий росток и на глазах начал расти, превратившись в сверкающий цветок ослепительной небесной лазури! - Вот она, твоя голубая роза Истины, мой мальчик! – улыбаясь произнес Алхимик, бросая лазурный бутон в емкость с почти готовым ароматом рая. В тот же миг повсюду разнеслось неописуемой красоты благоухание – я будто оказался в звездном небесном саду среди ангельских птиц и прекрасных созданий, в груди которых бились не сердца, а те самые драгоценные кристаллы – звезды! - Ты закончил свое обучение, мой ученик. Теперь ты – Мастер, способный преобразовывать грубую материю в звездный свет. Теперь ты понял, что является настоящей целью алхимии – не грубое золото или земные блага, а собственное внутреннее преображение… Философский камень – это твое сердце, способное любить, с помощью которого ты из неблагородного металла можешь превратиться в золото чистейшего света ангельской природы. Выйдя из праха земного – стать светоносным ангелом духовных сфер! Перегонный куб – это жизненные бури, ртуть и сера – время, что дано тебе и твои испытания, а медь – это наклонности твоего сердца. И аромат дивной розы – это аромат твоей очищенной от всех шлаков души, ставшей благороднейшим золотом философов… Больше мне тебя нечему учить. Прощай! Я не успел вымолвить ни слова, как Мастер растворился в воздухе, оставив мне этот тихий дом с лабораторией и древними книгами в пыльных фолиантах. И только тогда я понял, с Кем меня свела судьба. Моим учителем был величайший Алхимик, первый из всех, создавший из первоэлементов все живое – звезды, ветер, облака, землю, цветы, птиц и людей… Тот, кто был творцом божественной механики; тот, кто превращал заблудшие души в пламенные сердца звезд и возвращал их сиять на небо. Тот, кто творил золотой рассвет из мерцающих нитей и создавал из мертвых веществ живых птиц и цветы…
Я шел по направлению к Сите, где вновь распустились нежно-розовыми облаками магнолии и вишни. Нотр-Дам предстал теперь передо мной раскрытой книгой, заключающей в себе тайну музыки сфер и небесной механики… Каждое вещество содержит в себе все другие – вот что поведали мне эти каменные скрижали, оставленные потомкам сквозь века неведомыми подмастерьями Алхимика. И только цветок Истины способен преобразовать эти вещества в чистый волшебный свет, рождающийся в душе человеческой. Я шел к уже ставшей моей лаборатории, и повсюду расцветали голубые розы. Их видел только я, но та роза, что цвела в моем сердце, озаряла теперь весь мир.
Все началось с того, что она услышала во сне чей-то зов, настойчивый и манящий в неизведанность. Мегги с самого детства слышала голоса иных миров, а еще могла видеть то, что было недоступно другим людям. Бабушка Сьюзен тогда говорила, что у нее особый дар - дар творить волшебство на благо, дар понимать глубинную сущность вещей, тогда как остальные видят лишь их грубые обманчивые оболочки. Но когда бабушки не стало, все изменилось. Казалось, магия исчезла из ее сердца, однажды ночью упорхнув маленькой птичкой через окно в другие миры, вслед за бабушкой Сьюзен.
Вспоминая об этом, Мегги не могла сдержать слезы. Где теперь ее дар? Разве может магия просто исчезнуть бесследно? Ее отец с утра до ночи был занят делами, работа успешного коммерсанта отбирала все его драгоценные дни, превращая в равнодушного и в чем-то несчастного человека. А мать интересовали только наряды и светские приемы. Мегги считала, что так мама спасается от одиночества и пустоты, когда в семье царит холод. Девочка росла, предоставленная сама себе, и лишь ее детство было окрашено настоящим волшебством, когда бабушка была рядом и считала ее особенной, восхищаясь ее магией.
- Видишь, Мегги, этот цветок на подоконнике почти увял. Протяни к нему свои ладошки, коснись лепестков и спой нашу песенку! - шептала Сьюзен, обняв малышку за плечи.
И Мегги послушно гладила лепестки белой розы, напевая их колдовские слова:
Лес поет, шумит ветрами, Розы спят у мхов в оправе. Дождик стебли напоит, А в цветах роса звенит.
Солнце выйдет из-за тучи, Розам станет еще лучше, Все бутоны - шелк волшебный, Колокольчики полдневные.
Бабушка радостно смеялась вместе с Мегги, наблюдая, как увядшие цветы распрямляют свои лепестки прямо на глазах, наливаясь жизненной силой. И сейчас Мегги решила, что должна обязательно отыскать свою магию, ведь без нее жизнь станет невыносимой и бессмысленной, как у папы с мамой. А ведь у ее отца в детстве тоже был свой волшебный дар - эту тайну ей однажды поведала Сьюзен, взяв слово, что Мегги никогда не вспомнит о нем при родителях. Патрик рос очень чувствительным и замкнутым ребенком, любящим птиц, цветы и деревья. И у него была своя магия - он сочинял такие прекрасные сказки и стихи, что другим казалось, будто они попадают в удивительный волшебный мир, где их души светлеют, а сердца переполняет любовь! Но семейный бизнес потребовал непосильных жертв, и самой главной была его магия, его непревзойденный дар.
- Я отыщу свою магию! И папину тоже... Тогда мама перестанет думать только о нарядах, подолгу всматриваясь в зеркало пустым грустным взглядом, и в нашем доме снова поселится волшебство и любовь! - прошептала она свернувшейся на подоконнике кошке Белолапке.
Когда родители уехали, каждый по своим делам, Мегги с Белолапкой тихо выскользнули из дома и направились на птичий рынок, находящийся в нескольких кварталах от них. Эта часть Лондона всегда была шумной и оживленной, так не похожей на тихие и выхолощенные улицы, где жили богатые горожане. Каких птиц здесь только не было! Экзотические попугаи с южных островов и лимонно-желтые канарейки, певчие соловьи и белоснежные совы, ястребы и кречеты для охоты, неугомонные воробьи...
- Маленькая леди ищет потерянную птицу? - Мегги подскочила от неожиданности, услышав над ухом чей-то глубокий и сильный голос.
Перед ней стоял странный пожилой мужчина с пронзительно-синими глазами, в которых плескалось само солнце, седовласый, но очень крепкий и довольно высокий. Его пальто было потертым, но это не уменьшало величия его осанки и мудрости в ясном взгляде. Мегги кивнула, от смущения не зная что и сказать этому господину. Как он узнал, что она пришла не купить птицу в клетке, а отыскать свою, особенную?
- С детства любишь птиц, а? - подмигнул незнакомец, гладя черные перья ворона, примостившегося у него на плече. - Ты ведь всегда умела с ними разговаривать, понимая птичий язык. Я помогу найти твою птицу, но прежде ответь мне, зачем она тебе?
Мегги была в растерянности. Но собрав всю свою храбрость, все-таки ответила странному человеку с вороном на плече.
- Когда моя птица была со мной, я знала, кто я. А после того, как она улетела, все вокруг стало серым и бессмысленным. Я не хочу стать такой, как папа! - вдруг выкрикнула она, заливаясь слезами.
- Ну-ну, полно, дочка. Ты такой не станешь никогда, будь уверенна. Я ждал тебя так долго, что мои птицы поди уже потеряли надежду...
И с этими словами незнакомец взял Мегги за руку и повел прочь от птичьего рынка, прочь от города, прочь от серой неопределенности.
- Кто вы и как вас зовут? - спросила Мегги, успокоившись во время бодрой прогулки.
- Меня зовут Салазар. И я - Птичий Волшебник.
- Как это - Птичий Волшебник? - удивилась девочка, а Белолапка, важно идущая рядом, даже мурлыкнула себе под нос что-то неопределенное, будто показывая всем своим видом, что данное имя в ее глазах совершенно абсурдно.
Салазар улыбнулся. Люди и не догадывались, кем был на самом деле странный незнакомец с вороном на плече, каждое утро появлявшийся на птичьем рынке и рассказывающий детишкам чудные сказки, от которых у тех загорались глаза, а по ночам начинали сниться особенные сны, зовущие в странствие по неизведанным мирам.
- Я уже много лет состою на службе у Вороньего Принца, Мегги. Мой долг - находить человеческую магию, от которой отказались ее владельцы, или просто забыли о ней, или никогда в нее и не верили... Такую магию я превращаю в птицу, и она может в любой момент вернуться к тому, кто о ней вспомнит, захочет возвратить, чтобы сделать жизнь вокруг прекраснее, а свою - исполненной смысла и предназначения...
- А если не вспомнит? Никогда не вспомнит?! - испугалась Мегги, думая, что же тогда будет с волшебной птицей.
- А если не вспомнит, то птица услышит зов другого горячего сердца, которому она будет нужна. И станет его особым даром, его магией.
Мегги опустила голову:
- Где-то летает одинокая птица моего папы... Он о ней забыл навсегда.
Салазар вздохнул, потрепав Мегги по плечу.
- Не переживай. Может быть, твой отец когда-нибудь вспомнит о своем даре. И позовет.
Когда город исчез из вида, Птичий Волшебник неожиданно махнул рукой, и перед изумленной Мегги вместо пыльной дороги возник прекрасный зеленый лес, полный птичьего щебета и шепота деревьев. Салазар будто сдернул серое полотно с основ мира, являя перед ней тайные тропы миров. Белолапка выгнула спину, недоверчиво зашипев, но тут же успокоилась - не зря же все кошки обладают способностью видеть незримое, а она к тому же была из древнего кошачьего рода, веками охраняющего этот мир от мира тьмы и теней.
- Пойдем, Мегги. И возможно, ты отыщешь свою потерянную птицу! - позвал волшебник, ступая на тропинку, меняющую свой рисунок прямо на глазах. - Этот лес - страж между человеческим миром и землями Вороньего Принца, где рождаются все сны. Слушай, о чем разговаривают деревья. И ты многое узнаешь.
Они шли среди скрипящих елей и могучих дубов, словно безымянные духи в изумрудной колыбели мхов и росистого клевера, а вокруг цвели синие лесные цветы и пели нескончаемые гимны жизни тысячи звонкоголосых птиц.
- Вот мы и пришли! - выдохнул Салазар, довольно опершись на возникший из ниоткуда, испещренный таинственными знаками посох, увенчанный мерцающим кристаллом. - Это мой дом, а также дом всех тех птиц, которые оказались забыты своими владельцами.
Они стояли на круглой поляне, посреди которой в круге древних камней возвышался небольшой холм, усыпанный фиалками. А вокруг, на всех деревьях, на каждой ветви сидели сотни птиц, устремив свои загадочные и мудрые взгляды на юную гостью.
- Все эти птицы - воплощение магии, тех волшебных даров, которые были отвергнуты людьми! - грустно произнес Птичий Волшебник. - Смотри, эти две совы были магией двух сестер-близняшек, которые, выйдя замуж, отказались петь песни, от которых расцветали сады и стихала буря. Им внушили, что такой дар опасен и не соответствует высокому положению леди... А этот снегирь когда-то вдохновлял маленького мальчика на мечты, в которых тот создавал летающие города и корабли, на которых отважные капитаны ловили молнии. Если бы только он не забыл свою мечту, то такие города уже летали бы в небесах!
Чародей будто отдернул рукой цветочный полог с холма, и Мегги увидела в его основании расписную дверцу.
- А это мое жилище, оно связывает этот пограничный мир со всеми остальными. Через него сюда часто захаживают в гости мои старинные приятельницы - Ночные Охотницы, Стражницы Миров - Хель и Керридвен. Лучше их никого не сыщешь в искусстве находить потерянные сновидения! Они часто странствуют звездными путями в облике сов, и мои птицы всегда ждут их появления, чтобы услышать новости и расспросить о снах, которые видят их хозяева, в надежде, что те хоть в ночных путешествиях вспоминают о своей утраченной магии.
Как бы подтверждая слова волшебника, птицы на ветвях захлопали крыльями, мигая яркими глазами. Мегги стало невыносимо грустно. Сколько бесценных талантов было утрачено по собственной глупости людьми, сколько прекрасного не претворилось в жизнь из-за нелепых предрассудков, загоняющих взрослых гениев в железные клетки обыкновенности и уныния? Ее папа просто обязан вспомнить свои сказки!
- А где же моя птица? - робко спросила она Салазара, о чем-то тихо беседующего с белоснежным соколом.
- Его зовут Нуршан. Он был отвергнут одним восточным принцем, мечтающим, будучи ребенком, отыскать заброшенный в песках город джиннов. Если бы он продолжил свои поиски, человечество уже имело бы в своем распоряжении мудрость из тысячи книг, написанных древней расой полудухов-полулюдей! - покачал головой волшебник, будто не слыша вопроса Мегги. - Ах да, твоя птица. Чтобы ее отыскать, ты должна вспомнить, когда она покинула тебя, из-за чего... Закрой глаза и почувствуй ее. Биение твоего сердца созвучно с биением сердца твоей птицы, нужно только услышать!
И Мегги, закрыв глаза, начала вспоминать. Тогда умерла ее бабушка Сьюзен, и отец сказал, что такова судьба каждого, не проявив ни капли сожалений, не пролив ни одной слезы о своей матери. Мегги рыдала всю ночь, пела свои песни, от которых расцветали увядшие розы, надеясь, что бабушка тоже сможет вернуться, услышав ее голос. Но чуда не случилось... Тогда, совсем отчаявшись, Мегги прокричала, что ей не нужен такой бесполезный дар, который не способен вернуть самое дорогое. Уснув лишь под утро, она увидела во сне, как прекрасная птица улетела через распахнутое окно и растворилась в звездном океане. Больше она никогда не пела, а розы не возрождались от ее прикосновения.
Тишина в лесу казалась натянутой струной невидимой арфы. Казалось, еще мгновение, и она зазвенит, вибрируя в такт ее бьющемуся сердцу. Как же она сожалела о своем поступке, как хотела услышать голос своей птицы! И где-то на грани тишины до Мегги донесся слабый звук - ту-тук, тук-тук, тук-тук. Чье-то крошечное сердце билось в одном ритме с ее, и эта музыка казалась волшебнее всего на свете...
- Открой глаза, Мегги! - шепнул Салазар, счастливо улыбаясь. - Твоя птица вернулась к тебе.
Когда она несмело, едва веря в случившееся, открыла глаза, перед ней порхала маленькая крапивница, которая тут же серым комочком уселась в ее раскрытые ладони. В эту минуту Мегги почувствовала, как ее сердце будто стало горячим, переполненное солнечным светом, словно улей - золотым медом. И оттуда, из ее груди этот свет и тепло теперь лились в мир, наполняя его живительной магией. И Мегги решила сейчас же, во что бы то ни стало, отыскать отвергнутый дар своего отца.
Но внезапно ее внимание привлек черный ворон, сидевший на плече Салазара. Странная мысль пришла ей в голову, не давая покоя. И Птичий Волшебник, прочитав ее мысли, тихо сказал:
- Этот ворон - мой волшебный дар, моя магия, которую я тоже когда-то очень давно отверг, испугавшись быть особенным, не таким, как все другие люди. А потом меня нашел Вороний Принц и привел сюда, в этот лес, и я всей душой воззвал к своей утерянной птице... Ведь мой особый дар - видеть в сердцах людей и вселять в них надежду. Так я стал тем, кто я есть сейчас. Птичьим Волшебником.
- Как же мне найти папину птицу? Я хочу вернуть ее в наш дом, даже если не он ее позвал!
- А если твой отец не захочет принять свою магию? Ты думала об этом? Тогда его птица погибнет от тоски, бросившись в отчаянии на острые шипы шиповника под вашим окном.
И тогда Мегги все решила. Ее сердце было настолько переполнено любовью, что готово было вместить целый мир.
- Если папа не примет свою магию, я позову ее и приму, как свой дар. Пусть у меня будет две птицы, разве нельзя так спасти магию другого человека? И я смогу не только петь для увядших цветов, но и сочинять удивительные сказки, вселяя мечты в человеческие сердца... Может быть, так я смогу со временем поселить мечту в сердцах родителей?
Птичий Волшебник довольно кивнул. Еще ни один человек, призвавший назад свою магию, не спасал дар другого, тем самым делая мир прекраснее. Салазар ударил посохом о землю, отчего кристалл в его навершии вспыхнул звездным светом, и откуда-то сверху, из пышной зеленой кроны дуба, слетела к нему птица и запела пронзительную песню.
- Соловей! - воскликнула Мегги, протягивая птичке свою руку.
- Лучший сказочник лесного королевства! - усмехнулся чародей. - Неси его к своему отцу, и пусть его сердце вновь оживет, вспомнив, для чего он был рожден в этом мире. Весь лес наполнился счастливыми трелями свиристелей и малиновок, голосами пичуг, скворцов и зябликов, радующихся спасению своих сородичей.
Поздним вечером, когда родители вернулись домой, как обычно усталые и недовольные, Мегги ждала их в парадной комнате. Под потолком порхали крапивница и соловей, выводя свои мелодичные песни. Мегги тоже пела, гладя отцветшую розу, и та на глазах расцветала, наливаясь жизнью и источая дивный аромат.
- Что это?! - воскликнула леди Элис - мама Мегги, не веря своим глазам. - Этого не может быть! Патрик, иди же сюда скорее!
Когда отец юной волшебницы вошел в комнату, то замер, словно пораженный. Его дочь пела розе, и та оживала. А вокруг нее порхали птицы. Смутное узнавание проникало в его душу колющим, словно шип этой розы, воспоминанием. Когда-то очень давно, когда он был бестолковым мальчишкой, он написал сказку о такой вот девочке, которая умела дарить жизнь цветам. Слезы текли из его глаз, пожалуй, первый раз с тех самых пор, как он перестал сочинять свои истории.
- Откуда у тебя взялись эти птицы, Мегги? - глухо спросил он, но уже в глубине души знал ответ.
Дочка встала, протянув руку маленькому звонкоголосому соловью, и подошла к Патрику.
- Папа, смотри, как он скучал по тебе! Неужели ты не узнаешь свою волшебную птицу, которая заставляла в твоем сердце рождаться невероятные истории и мечтать?! - Мегги плакала, отчаянно желая, чтобы чудо произошло.
И Патрик стал вспоминать, как после того рокового дня, когда он отказался от своего дара, он часто видел на улицах Лондона странного человека с вороном на плече, и тот рассказывал детям о магии, которая будучи отвергнутой своим владельцем, превращается в птицу и улетает далеко, пока ее не призовут назад. Тогда он считал старика чудаком... Как же он был глуп, как слеп! Все эти годы его жизнь ничего не стоила, была пустой и бессмысленной.
- Если ты его не вспомнишь, он умрет от тоски! - умоляюще прошептала Мегги.
Патрик осторожно, боясь вспугнуть голос детства, протянул свою руку крошечной птице. Та доверчиво села в его широкую ладонь и запела. Сердце Патрика заболело от непривычного тепла, а потом словно расцвело, как роза в горшке от прикосновения дочери, и наполнилось безграничной любовью и ярким светом.
В тот же вечер с чердака были спущены в комнату пыльные коробки с пожелтевшими листами, исписанными юным Патриком. Он вдохновенно читал свои волшебные сказки и стихи жене и дочери, обнявшимся на диване, и даже Белолапка внимательно его слушала, довольно мурлыча на коленях у леди Элис. А на следующее утро Патрик сел писать новые истории, чтобы каждые выходные приглашать к себе детишек из соседних домов и читать им истории, способные пробудить в их сердцах собственную магию. Леди Элис же, забыв о своих нарядах и приемах, принялась вышивать сказки мужа, создавая восхитительные полотна. В распахнутом окне ее спальни все чаще стала появляться чудесная малиновка, наполняя комнату мелодичными песнями. Так птицы вновь обрели своих хозяев и никогда уже не были одинокими....
А на птичьем базаре вновь стал появляться странный незнакомец с черным вороном на плече, надеясь, что однажды наступит день, когда ни одна птица не будет одинокой, и ни один человек не откажется от своей магии, своего особого дара, а будет делать жизнь прекраснее и лучше. Тогда Салазар станет свободен и уйдет туда, где распускается цветок зари над розовеющим морем.
Пылает огонь в колдовской древней чаше - в самой чаще, сплетенной в своды богов, и терновые лозы исходят цветами, раня ветер беспечный острым шипом... Королева всех Ши белоснежно-прекрасна, и лицо неземное в цветах серебра; это руны слагаются вязью согласно под мелодию звезд, неизменной в веках.
Отражается мир в зеркалах полуночных самых синих на свете хрустальных озёр, и приходит олень, словно снег, белоснежный, и пылает лазОревым светом костёр! Лики статуй, лозой октября оплетенных, увенчал дикий плющ, в сети взял виноград. В сердце леса эльфийского, в сумрачной чаще все как было бессчетные годы назад...
Алых роз лепестки словно кровь - шелк и пламя, и застыли в руках королей в странных снах дивной речи волшебные тайные знаки, что не стерлись на камне, добытом в горах. Сокол чертит пути средь ветвей старых вязов, и сплетается в странные своды лоза - это тернии острые с нежною розой возвели леса зАмок под стать кружевам!
Королева все шепчет волшебное Имя, что утрачено Ши в самой бездне веков - и несутся на мир в танце лет вьюги зимние, девы льдов песни хлада хрустально поют... Если б вспомнил весь мир Имя нежного лорда - короля, что избавил Ши от оков и увел их в Холмы неземными ходами, сквозь Врата всех миров на святой Аваллон...
Знаете ли вы, что магия еще не окончательно покинула этот мир? Что наследие великого Мерлина еще бережно хранится и передается от учителя к ученику в древнем сердце туманного Альбиона, - там, где жители окрестных городков и деревень еще говорят на валлийском языке, высмеивая чопорных англичан...
Это место - легендарная Школа Волшебных Наук "Инис Авалон", скрытая от всего мира в непроходимых лесах Уэльса. И разве мог догадаться простой английский парень Боб Барнетт о том, что его занесет в стены величайшей колыбели магии, когда он просто намеревался прогуляться по лесу, приехав в гости к дедушке...
Боб судорожно рванул рубашку, отцепляя ткань от колючих зарослей ежевики. Темно-рыжие волосы спутанно упали на лоб, отчего взгляд топазовых глаз казался еще более негодующим, чем минуту назад. Состояние рубашки было плачевное - починить ее не сможет даже миссис Дулиттл. Потому паренек решил еще потянуть время до ожидаемой трёпки, и окончательно заслужить свое наказание, шатаясь до вечера в лесу. Когда Боб понял, что заблудился, было еще светло - но найти тропинку назад не удавалось.
Выйдя из очередных непроходимых зарослей под суровыми взглядами притихших птиц, он с удивлением раскрыл рот, не веря собственным глазам! Перед ним возвышалось многобашенное здание невероятной древности, похожее на сказочный город-замок, с витражными яркими окнами и острыми, как иглы, шпилями, на которых развевались флаги с изображением дракона, обвивающего кубок. Над кубком был изображен меч.
- И что это ты тут делаешь, парень?! Кто позволил войти в "Инис Авалон" простому ребенку?! - голос, раздавшийся прямо над ухом, казался карканьем, и Бобу на мгновение показалось, что та ворона, которая сидела на ближайшей ветке вяза, слетела на землю и превратилась в стройную черноволосую женщину с бледной кожей и темными чернильными глазами.
"Наверное, показалось", - подумал он, но строгая леди командным голосом, от которого вздрогнули даже деревья, отчеканила:
- Я - леди Моргана Пендрагон, профессор кафедры ядоведения, зельеварения и темных искусств. Повторяю еще раз для особо одаренных: что ты здесь делаешь?
- Я заблудился... - Боб еле сдерживался, чтобы не дать дёру от важной леди в черном.
"Точно ворона, вон как раскаркалась!" - пробурчал мальчишка себе под нос, обидевшись за такое непочтительное обращение с легко ранимой психикой подростка.
- Меньше думай, а то думать придется мышью в подвалах Школы, мальчик! - усмехнулась Моргана Пендрагон, но глаза оставались холодными, как зимняя ночь.
К ним подоспела еще одна леди - с золотистыми волосами и глазами зелеными, как весенние листья. Рядом с ней Бобу стало немного спокойнее.
- Профессор Рианнон Дифедская отведет тебя к директору нашей Школы - великому Мерлину Амброзиусу. Пусть он решает, что с тобой делать.
После этого леди Пендрагон вверила мальчишку профессору Рианнон, а сама исчезла в тенях деревьев. На ветку взлетела ворона, недобро щурясь темным глазом на наглого мальчишку, нарушившего покой этого места.
- А вы что преподаете, леди? - несмело спросил Боб, идя по длинным коридорам вдоль стен, на которых трепетали гобелены с мифическими животными - единороги соседствовали с порфироносцами, крылатые львы сражались с гарпиями, а химеры нападали на рыцарей в невиданных доспехах. Драконы почему-то всегда прятались за принцессами, из-под лоба смотрящих на незваных спасителей, скачущих на белых лошадях.
- Я профессор редких языков - учу студентов говорить на наречии птиц и зверей, а также понимать речь облаков и деревьев. И конечно же, когда они освоят все эти языки, можно переходить к эльфийскому! - улыбнулась зеленоглазая красавица, отчего на душе у Боба потеплело.
"Как можно говорить на языке птиц? Они тут что, все сумасшедшие?" - опасливо подумал парень, косясь по сторонам, чтобы в подходящий момент сбежать.
Леди Рианнон привела его в стрельчатую башню, забранную витражами с изображениями меча, кубка и драконов. "Хоть бы одного нормального животного нарисовали - зайца там, или хомячка... А то одни чудовища из детских сказок!" - буркнул про себя Боб, осматривая помещение. Но гаргульи на балках как-то уж очень осмысленно смотрели на непрошенного гостя.
- Подойди ближе, мальчик. С возрастом зрение у меня уже не то, что прежде. Еще каких-то пятьсот лет назад я мог различить орла высоко в небе.
Перед ним возник высокий импозантный старик с белой бородой, стекающей до пояса, в колпаке со звездами, и в очках, придающих ярко-голубым глазам сверхъестественный блеск.
- Почтенный Мерлин, вот тот юноша, что нарушил границу и перешел из мира смертных в "Инис Авалон".
- Что ты умеешь делать? - спросил Амброзиус, будто не слыша слов профессора Рианнон.
- Я... Я учусь в школе! - выпалил озадаченный Боб, будто постеснявшись, что его средние успехи в школе никак не сравняться с умением говорить с птицами или писать на эльфийском.
- Ладно. Если пробрался - значит так должно быть. Совсем без дара не прошел бы границу. Поручаю тебя профессору Рианнон. Может какой толк и выйдет из тебя, мальчик. Дедушку твоего я извещу соколиной почтой, не переживай.
Они спускались по витой широкой лестнице мимо развешанных на стене портретов. Люди, изображенные на них, по-правде сказать, были странные. Будто каждого вырвали из своей эпохи и повесили прохлаждаться здесь, в мрачных коридорах, дышащих тайной.
- Это Леонардус. Он жил пятьсот веков назад и был одним из лучших учеников нашей Школы! - с гордостью заявила профессор. - Правда, темперамент Леонардуса чуть не отправил его на костер в свое время. Мерлин говорил ему быть осторожным с самоходными машинами и крыльями для полетов. Но он мечтал научить людей летать. Глупец! Люди тогда хотели лишь ползать перед инквизиторами...
- А это - великий поэт и провидец Томас Лермонт. Его забрала к себе когда-то в Холмах Шотландии королева эльфов, но я все-таки уговорила дорогую кузину отдать Тома в нашу Школу, чтобы развить его поэтический дар и научить предвидеть будущее. У поэтов это особенно хорошо получается.
- А это кто?! - изумлено спросил Боб, разглядывая портрет зеленоглазой леди с распущенными иссиня-черными волосами, схваченными серебряным обручем в виде цветущей лозы. Жемчужина посреди лба казалась слезой луны.
- Ах, это - величайшая волшебница, какая только воспитывалась в наших стенах! Герцогиня Аннет Пэмброкская. Ее эксперименты в алхимии едва не стоили нам неприятностей - она вырастила философское Дерево из серебра и ртути, а когда случайно капнула на него своей кровью из пореза на пальце - выросли золотые плоды бессмертия! Так она стала эльфийской ученой, а Великий Мерлин забрал Дерево с плодами вечной жизни из ее лаборатории в башне в Лондоне, чтобы не нарушился баланс жизни и смерти, и не наступил хаос.
Герцогиня Пэмброкская очень заинтересовала Боба.
- А когда это было, леди Рианнон?
- Во времена Шекспира, дорогой мальчик. Но профессор Аннет до сих пор читает курс алхимии у нас в Школе. Ты скоро с ней познакомишься.
Когда они спустились на первый этаж и подошли к огромной студии со стрельчатыми сводами, Рианнон прошептала:
- Будь осторожен, здесь учитель Балор преподает науку гипноза и убийственного взгляда. Если вовремя не закроешь глаза, до того, как господин Балор откроет свой, - тебе конец!
Дальше располагалась аудитория, где мадам Виенна де Портулак учила первокурсников выращивать мандрагору и собирать млечный сок звезд в особые лунные ночи. У мадам было узкое лицо с карими глазами, спрятанными за толстенными стеклами круглых очков, и каштановые волосы, собранные в тугой пучок.
Следующим оказался профессор Синнах Лисий, учивший старших студентов искусству трансформации и невидимости.
- Синнах преподает не только науку метаморфоз, иначе - оборотничества, но и боевые искусства! - с гордостью сказала профессор Рианнон и покраснела. Синнах Лисий явно вызывал у прекрасной леди недвусмысленные чувства.
- А это - господин Ли Бо. Специально приглашенный преподавать ученикам нашей славной Школы игру в го, чтобы развить навыки тактики и стратегии, и даосские тайные практики, чтобы научиться творить новые миры посредством мысли и воображения. Занимательная наука, не правда ли, Боб?
Мальчишка с удивлением и восхищением смотрел, как экзотический Ли Бо с выским пучком седых волос на голове, заколотым шпилькой с драконом, сидел, скрестив ноги, посреди аудитории, зависнув в воздухе, как парящая в небе птица, и читал стихи, закрыв глаза. Вокруг него из ничего появлялись странные пейзажи и предметы, а потом исчезали, как звезды на небе.
- Все эти вещи перемещаются в другие миры, чтобы стать частью жизни... - Рианнон довольно смотрела на увлеченного Боба и улыбалась.
Начался его первый урок в стенах Школы волшебников. Профессор Рианнон рассказывала, как при помощи шипящих, нисходящих и восходящих звуков, общаться на лисьем языке. А потом объяснила, как щелчками и трелями вести беседы с птицами. Боб старался изо всех сил, и когда скучающая лисица, присутствовавшая в качестве ассистента профессора, неожиданно ответила ему довольным тявканьем, - все головы повернулись к нему.
- Молодец, Боб! У тебя первого получилось заговорить с Фокси. Ребята, давайте попробуем написать приветствие соловью Квитти на листочке дуба.
После занятий профессор познакомила Боба с его соседями по комнате - Фредди Моннаганом, высоким рыжим парнем с задорной челкой, и Стенли Розенкроффом, пухленьким шатеном с доброй открытой улыбкой. Когда мимо них проходили трое девченок, Фредди буркнул:
- Эти гордячки вечно нос задирают. Всегда на занятиях обскакивают всех парней. Смотри, Боб, эта рыжая с веснушками - Дорин Литтл, темненькая с синими глазами - красотка Маргарет Уоллес, а та голубоглазая блондинка - Сьюзи Харвест.
- Но злющие, как ядовитые змеи. Не зря у Маргарет Уоллес лучшие отметки по ядоведению! - оскорбленно вставил Стенли, явно влюбленный в темноволосую красавицу.
"Инис Авалон" приняла в свои ряды нового ученика, и Боб Барнетт мечтал стать величайшим волшебником двадцать первого века и покорить прекрасную профессора Аннет, изображенную на портрета в галерее. Он создаст для нее новое Дерево философов, думал он, и, когда вырастет, станет преподавать драконоведение в аудитории, соседствующей с ее кабинетом...
