Энн
Энн.
На мочке уха у неё – бабочка, крошечная, как настоящая. В волосах – цветы запутались, держатся чудом.
Энн вся была – как прохладный ветерок в жару, пахла лесом и летом, улыбалась ласково.
Энн хранила человечьи сердца на полках, в банках.
-Люди такие забавные, - говорила она, качая одно в руках, нежно, будто котёнка. – Такие самонадеянные.
Бабочка на её мочке, когда-то, возможно, была живой.
***
Ник видел однажды, как она это проделывала. Как с точностью и хладнокровием опытного хирурга вскрывала себе грудную клеть. «Вскрывала» — это, конечно, грубо. Несколько тонких надрезов, бесстрастное лицо. Ник, не сумев досмотреть, вышел из дому вон.
Он глядел, как скачут по веткам белки, и слышал, как тихо напевает Энн.
-Новенькое, - мурлыкала она, положив ладонь на свою грудь, туда, где под кожей билось сердце. – Юное. Он был полон надежд. Хорошо, что рак не тронул его сердечко.
Ник тогда был уверен, что почуял запах гниения, а под розовой девичьей кожей, на один удар старого-нового сердца, мелькнула обтянутая отмирающей плотью кость.
Ник думал, что больше не сможет прикоснуться к Энн.
Он, конечно, ошибся.
***
Энн будто не замечала, когда он уходил, но всегда встречала, когда возвращался.
-Хочешь, я накормлю тебя ужином? – нараспев спрашивала она, и в черных зрачках отражались огоньки из камина.
-Сейчас нет и обеда, - отвечал ей Ник, и тут же умолкал, а она глядела мягко, чуть снисходительно, как взрослый глядит на ребенка, а за окном уже темнел лес и наливались сумерки, и луна, идеальная, круглая, загоралась, будто фонарь
И Ник садился есть ужин, хотя кусок не лез ему в горло. Еда не была настоящей. Утолённое чувство голоса неминуемо возвращалось, стоило ему покинуть лес. Да, еда не была настоящей. Как не был таковым отвратно уютный домик, и белки на ветках, и ровная, яркая до рези в глазах луна, и, может быть, сама Энн. Только человечьи сердца в банках на полках были настоящие – это Ник знал наверняка, да он сам.
***
В реальной жизни (дом – работа – дом, растворимый кофе – кофе из кофемашины – из кофейни напротив) с походами по барам с друзьями, ленивым лежанием перед теликом – в этой размеренной, привычной, в меру интересной жизни псевдореальность казалась фантазией. Безумной. Ненормальной.
Чрезмерно ярким сном, эдакой игрой бессознательного, что тасовало столь странные образы, демонстрируя одно за другим.
Ник их ненавидел. И возвращался к ним так же неизменно, как нажимал на кнопку кофемашины по утрам в офисе.
Ник любил зеленый чай. Его воротило от черного кофе так же, как от бутафорского леса и его хозяйки с вереницей чужих сердец в груди.
Не заберёт ли, думал Ник, она однажды и его.
***
-Почему я здесь? – спросил Ник однажды, до самого подбородка натягивая свой край белоснежного одеяла. – Почему время здесь идёт по-другому?
Энн напевала. Пальцы её терзали ромашку. В мочке – красная божья коровка, на левом плече – россыпь рыжих веснушек. Энн лежала на животе, качала согнутыми в коленях худыми ногами. Она будто не слышала, и Ник повторил вопрос, а когда ничего не изменилось, произнёс:
-Энн, мне холодно.
Пение смолкло и замерли её пальцы. Ник замер тоже, а Энн смотрела так пристально, что становилось зябче. А потом она улыбнулась и потянулась.
-Хочешь, я принесу тебе ягодки?
Ник глядел как она вставала, не дожидаясь ответа, а в комнате становилось теплее.
***
«Я не хочу её видеть» - думает однажды Ник. «Больше никогда не хочу её видеть.»
Энн снится ему той же ночью. Она говорит, губы её шевелятся, но Ник не слышит слов. Ни звука.
Проснувшись, он долго, долго сидит на кровати в полутьме, закрыв лицо руками.
Ему нужно подумать, нужно убедить себя в том, что он всё ещё адекватен. Он не сошел с ума и, может быть, девушка в домике посреди леса просто снится ему. Она снилась ему всё это время.
Ник берет выходные и садится в поезд.
За окном – зима. За окном прозрачная пелена снега, легкая, будто туман. Череда кирпичных и деревянных домов, то заборы, то станции, то поля. Высоко в небе летит стая птиц. Тишина, нарушаемая только гулом поезда, да редкими разговорами.
Ник закрывает глаза. И вдруг что-то бьется в его окно. Ник пытается рассмотреть и в снежном буране видит черную птицу, что летит против ветра, выламывая себе крылья, летит с не птичьим упорством. Ник прислоняется лбом к стеклу. Птицу швыряет назад, и она теряется из виду.
На сердце делается тяжело и гадко.
Екатерина Есикова
Eloy Reflections From The Spheres Beyond
