Сверхсекретное

Матвею восемь лет. Замашки принца, инфанта чердака и спортплощадки.
В его вселенной существует принцип: мир бесконечен, мир давно в порядке. Заполнен он прекрасными вещами. И волшебством. И существами даже.
В газетах ничего не освещали в надежде избежать ажиотажа.

А то бы люди бросили работу, пошли смеяться и смотреть на звёзды.
Матвей ужасно сильно ждёт субботу. Отец сказал, что он вернётся поздно, зато и ночью спать они не лягут.
Отправятся по крышам до рассвета. Матвей сложил в рюкзак ключи и флягу, складной рыбацкий нож, модель корвета, а самолётик улетел за стулья, где вскоре был котом и обнаружен.
На крыше ждёт ворчливая горгулья, на крыше ведьма накрывает ужин для дальних внеземных цивилизаций — следила за сигналами в эфире.
Матвею это не должно казаться. Он точно будет жить в волшебном мире, где в камне меч, антоновка на блюде, где солнце пахнет спелым апельсином.
И если будет взрослым — тоже будет. Торг неуместен, доводы бессильны — его, Матвея, жизненное кредо.
А кто не верит — убедятся сами.

Отец Матвея служит в сверхсекретном отделе столкновений с чудесами. Который год он обещает сыну, что свозит его в Прагу или в Таллин. Молчит, что расчудесную картину на улицах лет сто не наблюдали. Ни магии, ни волшебства. Куда там! Поймали стайку пришлых профанаций. И, чувствуя себя последним гадом, уже набрался смелости признаться.

Обычный вечер. Прямо то, что нужно. Ещё бы снизу фары не мигали. Вдвоём сидят на тёплой крыше, дружно болтая в город четырьмя ногами.
Зияет небо чернотой в провале, курорты рекламируют с экрана.
На крыше всё поёт и карнавалит. Вот космолёт спешит с Альдебарана.
Вот гномы — в тесноте, да не в обиде. Вот эльфы — ходят мимо тихой сапой.
Ну, папа, неужели ты не видишь. Ты правда их вообще не видишь, папа?

Отец качает головой, как пони. Да вижу-вижу, — говорит, — конечно.
И смотрит на ладони, а в ладонях: кувшинка, медуница и подснежник, мерцающие феи с Волопаса, и океан, и свежим ветром веет:
да брось ты, ладно. Нет нас. Ты не парься. Ты только, эй, не говори Матвею.

Резная Свирель (с)

Whatever you want - Finding Hope

А скоро весна

А он не любил перроны, совсем не любил вокзалы.
Варил себе макароны и тоненько резал сало. Зато обожал искусство — Обломов, Онегин, Чацкий. Дурацкое было чувство, что надо куда-то мчаться.
Нельзя запереться дома, читать, рисовать и дрыхнуть. А хочется по-другому. Сугроб за окошком рыхлый, кефир образцово-кислый, окошки желты, как соты. Но странные были мысли, что где-то забыл он что-то. Случайно, нелепо, глупо.
Застыли в окне ландшафты.
Висела над крышей ступа, болтались в ней космонавты с глазами смешного цвета, какого уже не носят.
А он не любил билеты и спать в неудобной позе.

С утра он идёт по галсу, от скуки слагая опус. Очки поправляет, галстук, берет на работе отпуск, рассыпав слова и скрепки.
С экрана орёт иконка. И нет ни одной зацепки, что дяденька был ребёнком. Поскольку уверен твердо: родился и сразу вырос. Не очень любил рекорды и кофе в кафе на вынос.
И море ему по пояс, и солнце над ним из меди.
Зачем-то садится в поезд, зачем-то куда-то едет. Снуют по вагону тени. У цели, небрит и светел, свидетель его падений, ошибок его свидетель живёт, как большое сердце, у боженьки на задворках.
Всё слушает Тома Уэйтса, а может быть, Тома Йорка.
В коробках на негативах, размноженных, словно сплетни, — мальчишка, такой красивый, такой двенадцатилетний.

Закутав больное горло, как птицу (куда деваться), он молча выходит в город.
Во вторник ему двенадцать.
Во вторник — физра на лыжах, лежит в рюкзаке домашка.
И дворник, жилетно-рыжий, лопатой лениво машет у стройки с подъёмным краном.
А скоро весна и верба. И он ощущает странно:
он любит и это небо, и этих котов (и кошек), и бабушкины компоты, и мамин халат в горошек.
И то ателье, что фото.
И снег на еловой лапе. Отличная жизнь случилась.
Смеётся фотограф в шляпе, похожий на Аль Пачино, а может, вообще де Ниро: я чай заварил — согреться.
Короткий отрезок мира, который зовётся детством, где мишки из мармелада, а ты с великана ростом.
Густая хмельная радость, что вот же нашел, всё просто: привет, как дела, здорово, увидимся на неделе.
Но он уезжает снова, вернётся уже в апреле.
Таксисты торчат, как кисти, стоит на заставке Поллок, и первые люди-листья летят с самых верхних полок.

Резная Свирель (с)

Joe Hicks - Rest Your Head (Acoustic)

А снег идет...

Кто-то хороший на небе решил за нас: можешь сражаться, бежать, покорять Парнас, строить карьеру, с довольным гулять лицом — вряд ли окажешься в старости мудрецом, если ты жил исключительно для себя. И о тебе не жалеют. И не скорбят.
Можешь забыть про шашлык, практикуя ЗОЖ. Главное: верить — однажды ты мир спасёшь. Пусть незначительный. Маленький мир. Один.
Можешь вообще написать миллион картин.
Кто-то прекрасный,
хоть как ты его зови,
жить повелел исключительно для любви.

Нас было двое с рождения: я и брат. Вместе созвездия ярче, в пятьсот карат. Вместе теплей и уютней, когда дожди. Мы обещали друг друга не подводить, в самую лютую мглу не бросать в беде. Брат забияка, попробуй его задеть. Я — похитрей, поуживчивей, плут, ловкач. Только судьба оказалась умней — хоть плачь. Смутные были, тяжёлые времена, странная карма прошлась колесом по нам, выжгла нутро, обещала: ещё приду.
Думаю, кто-то не это имел ввиду, неоперившихся птиц выпуская в мир. Толку молиться — забит у богов эфир. Мелют без устали древние жернова, слабым даруя умение выживать.

Кто-то ужасный на небе решил: ага. Что, размечтались о жарких цветных лугах? Спрятались, чтобы хозяева не нашли?
Нас обнаружил на мелком клочке земли клан великанов. И угольно-чёрный смерч. Вот бы защиту — копьё, катапульту, меч. Брат говорил, будто страх — суета и тлен. В чём повезло — не убили, забрали в плен, про́дали тем великанам за горсть монет.
Брат не смирился. Проснулся я — брата нет. Долго кричал, но беззвучно, зашитым ртом: брата верните. Увидел уже потом.
Скорчившись, словно согнула его нужда, брат одиноко на кресле лежал и ждал.

***
Мальчик на узком диване сидит, смеясь. Кубики Лего, игрушечная змея, в краске коленка, на майке — вишневый сок:
мама, ура, он на кресле — второй носок.
Чёрная кошка лениво терзает плющ. Кто-то на небе доволен и всемогущ. Сам испугался на очень короткий миг: в следущий раз я придумаю их людьми. Тоже несладко: начальники, курс валют, кризис, болезни. Хотя бы чайку попьют.
Надо бы сразу. Зачем же я, идиот?

Мальчик с носком обнимается. Снег идёт.

Резная Свирель (с)

Footprints - Jennifer Ewbank