Летнее Солнцестояние
— Я теряю в себе человека, — с тяжестью чугуна сошли с языка роковые слова. — Эмоций нет.
Широко распахнутые серые глаза отражали крайнее отчаяние души говорившей женщины. Она, почти не моргая, смотрела куда-то сквозь собеседника и подносила красные от мороза руки к лицу, снова клала их на колени, в нерешимости сорваться с пола или зарыдать. Мужчина напротив неё задумчиво ходил кругами по небольшой траектории у окна, вытирая со лба холодный пот. Устало вздохнул.
Лето в этом году выдалось жарче и ненасытней, чем за предыдущие десять лет: солнце выжгло часть травы на многочисленных пастбищах, лишило урожая целые поселения и обмельчило запасы воды. Воздух стоял затхлый, а лёгкий южный ветерок никак не мог разрезать его, чтобы подарить хотя бы чуточку прохлады живым существам. Впрочем, сегодняшний день был также душен в своей обыденности. Только птицы оживлённей скакали по могучим дубовым ветвям рослого дерева из сада, а пчёлы мерно жужжали, собирая с пышных маков пыльцу.
Женщина, словно её забрали злые силы в ночь на Ивана Купала, подрагивала от внутреннего холода. Мужчина же оттягивал ворот шитой серебром рубахи в попытках остудить жар тела.
Он облизнулся и перевёл взгляд на свою спутницу. Её кожа начала сереть, чернота волос стала особенно контрастировать с серостью глаз. Он любил делать акцент именно на их цвет. Цвет, так плохо переносящий перемены импульсивного характера Люцерны. Эта, по его мнению, необычная женщина не могла жить без перемен даже в мелочах. Помнится, благодаря такой её страсти и появились самые красивые маки на планете. Во всяком случае, такого мнения он был.
— Девясил?
Мужчина, замерший у окна в лучах ласкового солнца, неуклюже обернулся на голос.
— Я пока здесь, — улыбнулся он и легко помахал ей рукой. — Задумался. Я что-то пропустил?
— Вовсе нет, — Люцерна улыбнулась в ответ. — Тоска накатила. Сказала, чтобы ты знал.
— Ну, человек — существо сложное, составляют его не только эмоции. Его сдерживают рычаги по типу морали и долга, а иначе мы бы друг друга поубивали. Рассеять себя очень просто, если убрать рычаги и убеждённость в чём-то, чувство прекрасного, — поделился мыслями Девясил, севший рядом с женщиной в тень. — Насколько я знаю, с тобой трюк не сработает. Здравомыслие в один миг не растеряешь. Да и не бывает размышлений без него. Эдакая природная способность.
Мужчина подмигнул, полный энтузиазма к дискуссии.
— Пытаюсь понять: разве без эмоций голое знание может приобрести искренность? Разве без сострадания можно стать человеком? Вот, что меня тревожит. Знание того, что другому больно без сострадания, кажется мне фальшивым. Хочется помочь, но проблемой человека не проникнешься, и оказанная помощь проходит мимо тебя же. Становится рядовым событием. Вот думаю, правильно ли это: помогать, но без сострадания, — с усмешкой в голосе, пряча взгляд, говорила Люцерна. — Глупые размышления, ввергающие меня в шок.
— Да, глупые, — согласно кивнул собеседник. — Раньше ты не задумывалась об этом и жила себе спокойно. Важен сам факт того, что ты помогаешь, а не стоишь в стороне, когда кому-то плохо. Не обязательно проникаться его эмоциями, хоть с ними и веселее. Главное чувствовать удовлетворение от того, что ты делаешь. Если помощью другим ты помогаешь ещё и себе, я только за.
Женщина рассмеялась, прикрыв рот ладонью.
— Пожалуй, ты прав. Однако, в жизни всё не так просто, и закрывать некоторые вопросы для себя я не могу, — она положила голову на плечо Девясилу. — Знаешь, все эти мысли плохо сказываются на желудке. Давай лучше пойдём на речку. Сегодня слишком жарко!
— Я уж думал, не предложишь!
Они покинули свой ветхий домик, немного задержавшись на крыльце, роспись на котором слегка потускнела. Цветы в саду источали дурманящий сладкий запах, помнящий о влаге, полученной от недавней поливки. Небо впереди алело. Казалось, тронь его — и замажешься в крови солнца. Дышать стало проще, дорога привычно пролегала через открытую сельскую местность с рослой травой, полевыми цветами и пасущимся скотом. Дорожная пыль завилась вокруг путников змеёй, молчаливо следуя за ними, как только те ступили на землю. Ветер приятно игрался с волосами, вызывая нелепые улыбки на лицах. Люцерна прикрыла слегка красные глаза и расправила руки, открывая ветру пространство под мышками. Девясил последовал её примеру, закружившись вокруг своей оси. Его длинные русые волосы выбились из аккуратно собранного пучка, но он не обратил на это внимания. "Хорошо," — подумалось ему — "Правда, вряд ли успеем вернуться до темноты."
Где-то вдалеке мычали коровы без намёка на присутствие других людей поблизости.
— Солнце начало садиться ещё когда я в окно смотрел, — удивлённым тоном поделился Девясил. — Сегодня какой-то особенный день?
— Летнее солнцестояние, глупый, — ласково улыбаясь ответила Люцерна. — Время мистики, гаданий и прыжков через костры. Хочешь, сплету тебе венок?
— На красивый венок согласен, — кивнул мужчина. — А в мистику не верю. Традиции вместе с ней остались в прошлом. Природа необычна, но вполне объяснима.
Люцерна смешливо заглядывала в его карие глаза, сомкнутые в мягком, довольном прищуре. Она любила ловить мягкость на остром лице Девясила, наслаждаясь размеренной интонацией их бесед. Девясил был удивительным — ходячим произведением искусства скульптурирования самого себя. Люцерна восхищалась плавностью движений, гордостью поднятой головы и потоком слов, служившим ей морским бризом посреди пустыни. "Между нами такая гармония," — часто ловила она эту мысль за хвост.
— Хорошо, будь так, — женщина скрестила руки в смущении. — Но через костёр прыгать я хочу попробовать.
— Не отказывать же даме, — галантно поклонился Девясил. — Тем более, мы почти пришли.
Люцерна от счастья хлопнула в ладоши, переходя на бег и опережая своего спутника на пару шагов.
— Догоняй! — крикнула она и побежала вглубь тёмного леса, который они так любили.
Девясил буркнул себе что-то под нос, но расположения духа не растерял. Этот лес ощущался ими вторым домом, и принимал их, как своих детей под сказочными кронами деревьев. Приход сюда, в место единства природы и человека, давал силы и обнажал душу. Ноги сами просились танцевать, неконтролируемые остальным телом. Плюнув на всё, Девясил бросился за женщиной, обратившейся миловидной девушкой в чудесном голубом платье.
Он бежал, окрылённый чем-то выше свободы, и радовался новому рождению. Девушка повернулась к нему лицом на бегу, и, полная счастья видеть его обновлённого, издала птичий звук.
— Что же ты не летишь, Девясил? — шутливо спросила она. — Разве ты не хочешь догнать меня?
— Мне не нужно для этого летать.
И мужчина почувствовал, как бьётся живой огонь в её теле, ощутил дух леса. Паутина жизни, внезапно раскинувшаяся перед ним, указала короткий путь до девушки. Девясил нагнал возлюбленную, и они, споткнувшись о корень одного из деревьев, повалились на землю. Боли не чувствуя, они смеялись, как дети, в объятиях друг друга. Люцерна поцеловала мужчину в щёку, на которой появилась маленькая ссадина, а Девясил вытащил из её волос мелкую веточку. Они неуклюже поднялись с кучи листьев и уже по человечески пошли к реке.
Путь освещали светлячки, сбившиеся в такие стаи, что керосиновая лампа продолжила висеть в укромном местечке, брошенная. Древние дубы благосклонно склонились, приветствуя своих единственных гостей, птицы пели праздничные мотивы, а водная гладь была похожа на зеркало. Она плотной плёнкой покрыла реку, словно та превратилась в озеро. Течение её временно стихло, подвластное неведомым силам.
Люцерна скинула туфли и первая ступила на короткую линию песка, который тотчас же оказался у неё среди пальцев. Не долго думая, она скинула с себя платье, бросив его умиротворённому Девясилу. Мужчина поймал платье, растерянно глядя на девушку. Люцерна послала ему воздушный поцелуй и погрузилась с головой в воду. Спустя минуту вынырнула уже в другом месте.
— Иди ко мне! — позвала она. — Вода, что надо.
— Я на берегу посижу.
Знакомая фигура помахала ей рукой, заставив снова улыбнуться. Девушка в одно мгновение подплыла к суше, оказываясь совершенно мокрая рядом. Люцерна протянула руки навстречу Девясилу.
— А так пойдешь?
— Пойду.
Девушка держала его за руку и медленно вела к воде, как к алтарю. Одежда одиноко лежала на песке.
— Не бойся, я с тобой, — зачем-то вырвалось у неё.
— Только потому что ты со мной, — поцеловал он её руку. — Зови хоть в саму бездну.
Они вместе вошли в воду, но не глубоко, по колено. Отражение пошло рябью, размазывая лица, небо и звёзды. Синхронно запрокинув головы назад, пара смотрела на чёрную ткань-драпировку для бледно-розовой луны и звёзд-вспышек разной величины. Влюблённые положили руки друг другу на спину в полуобъятии, завороженные красотой, недоступной обычному человеку. Под ногами что-то зашевелилось, и люди опустили головы. Под гладью плавали чудного вида рыбы, впитывая большими спинами лунный свет. Рыбы словно светились, ловя отражение поверхности. Крупная чешуя переливалась оранжевым и голубым, хвосты, вдвое больше тел, были столь причудливой формы, что создавалось ощущение присутствия руки некого мастера, решившего повырезать снежинки из бумаги от скуки. Рыбы танцевали: вились вокруг людей и плавали друг над другом, рисуя известный только им узор. Две, что покрупнее, пододвинули ближе несколько кувшинок лотоса.
Лотосы тоже жили своей жизнью, распускаясь последовательно друг за другом. Из цветов вылетели светлячки, которые, казалось, должны обратиться этой ночью в фей. Светлячки облюбовали волосы Люцерны, создавая ей светящийся ореол вокруг головы, убирая лишние пряди с шеи.
Рыбы залезли под руки Девясилу и начали ему что-то шептать. От их слов у него посветлели глаза на два тона, засветились потусторонним цветом спелой рябины.
Девясил подхватил на руки Люцерну, ноги которой превратились в хвост, сам топнул по дну реки, словно до него действительно можно было достать. Новые рыбы с оранжевым, закатным отливом показались на поверхности, таща за собой санки и поводья. Девясил взял их и приказал рыбам лететь прямо к луне, дьявольски бледно и красной, словно живая кровь, и к звёздам, точками собирающимися в созвездия.
/Дарья/
