Фильм

Сто тысяч лет мы не были в кино, чтоб тёмный зал и плюшевые кресла, ворчливый шёпот слева "не канон", "её ж убили, почему воскресла?"
Сто тысяч лет не выходили в мир реальный из придуманной картинки.
С машинами, атлантами, людьми.
С субтитрами реклам.
Одним ботинком.
И кто-то в лужу обронил блокнот, а кто-то потерял уже и веру.
Осенний свет приходит под окно показывать прекрасную премьеру: рябину, жёлудь, толстых голубей, наушники и мокрые кроссовки.
Здесь, в городе, сюжеты о тебе, ты в главной роли (думаешь — в массовке).

Стекают горлом водосточных труб все небеса, свинцовые как гири. И ты пока настолько мал и глуп, чтоб оценить масштаб драматургии, чтоб оценить, как полон твой стакан, и реквизит, что древний, словно ящер.
Сентябрьский ветер — трикстер, шут, аркан — нашёптывает: ты не настоящий.

Вот где-то за бамбуковым столом или в стране жирафа и гепарда сидит пират, глотает тёмный ром, и у пиратской обуви нет пары. Японец ловит скользкого угря, в суп добавляет водоросли нори.

На всей земле премьера сентября, кино про листья, и оно цветное. Его посмотрим, зиму переждём, прибавим громче звук — весну разбудим.
Стоит Довлатов, плачет под дождём, лениво дождь стучит на "Ундервуде".

А где-то, в глотку всем нам якоря, с солёным матерком и стуком дробным, пират штурмует дальние моря. В одном ботинке очень неудобно.
Уснул, придумав сны, библиофил.
Нечёткий кадр, туман сбивает резкость. Представь — о нас однажды сняли фильм. Хотели, чтобы фильм был интересным.

Резная Свирель (с)

Psalm Trees, Guillaume Muschalle - Rain

Молочный мозг

Без предисловий, тупых понтов и не начистив нимб, в полночь заходит ко мне пальто. И человек под ним.
Не отвлекаясь на хлам, бедлам, прочую ерунду, сразу с порога: привет. Салам. То есть совсем колдун.
То есть желания, все дела. Так вот и понимай.
Дурень, шаблоны — чалма, халат.
Дурень, очнись, не май. Сам до сих пор удивляюсь, как каторгу волоку.
Мне только чая. И коньяка. Или рахат-лукум.
В чашке кружился чаинок рой.
Глядя глаза в глаза, я с придыханием — ух, герой — прямо пальто сказал:
— если бы чудо ты точно мог — я бы просил одно:
просто возьми мой молочный мозг. Вырасти коренной.
Он подавился, издал смешок:
— глупый капризный люд. Органы — к феям, я в них не ок. Хочешь, потом пришлю.

С этой минуты, когда светло или вообще не зги, я представляю, что за стеклом феи хранят мозги.

Резная Свирель (с)

Noah Derksen -- ‘Nothing (Acoustic) (feat Abby Wale)’

Вчера мы узнали...

Вчера мы узнали — нам больше никто не верит. Щедры мы на сказки да ходим всегда кругами.
Но тот же старик, возвращаясь на тот же берег, зовёт ту же рыбу.
А рыба давно другая.
С большими глазами пророков и чудотворцев плывут косяком к старику золотые рыбы, и он застывает. И тени кустов-уродцев в момент оживают.
Старик говорит: дары бы, желания бы и корыто бы мне всего лишь. Ну разве я вас не ловил, отпускал не я ли?
Дурачатся рыбы: ты больше нас не неволишь, к тому же,
за время и правила поменялись.
Теперь мы не рыбы, а солнце, луна и ветер. Теперь мы не рыбы, а длинные дни и ночи.
Помилуй же, старче, так долго живёшь на свете. Забавно услышать, что снова чего-то хочешь от моря, от камня, от удочки в божьей длани.
Подумай чутка и опять приходи с приливом.
От каждой играющей рыбы — по два желания.
Нам кажется, честно.
Нам кажется, справедливо.

Старик возвращается с моря — игрушка, пешка, ворчит про себя, мол, нашелся я им даритель. Чего они будут просить, что за план глупейший?
А может, вообще перегрелся, и рыб не видел?
А может, меня искушают какие духи, и надо бы к батюшке, пастору там и ребе. Конечно, я мог бы прилечь под бочок к старухе, да только старуха лет десять гостит на небе.

С приливом, конечно, спешит старикан обратно, туда, где ракушки и камушки в белой пене.
И так ему всё уже нравится, так понятно, что он даже пляшет немного от нетерпения.
Смеётся прозрачными кукольными смешками, а думал — совсем разучился за годы ада.
И рыбы смеются, обняв его плавниками, и шепчут ему что-то на ухо. То, что надо.
Теперь он не старче, а вечер, песок и утро.
Теперь он не старче, а ветер, луна и солнце, и море играет искрящимся перламутром. Старик улетает, история остаётся.

Идёт по тропинке красавчик, прямой как спица. Идёт по далёким мирам, от конца к началу.
Идёт прямо к раю, а там и его царица, она не ругает, она говорит: скучала.

Резная Свирель (с)

Field Guide - ‘Tupperware’

Несмышленок

Я сижу на диване, смотрю, как мигает лампа. У меня пластилин, шерстяные носки и друг. Дождь — большая смешная собака на мокрых лапах, но его почему-то нельзя покормить из рук. Я принёс бы ему колбасы. Или даже мяса. Он вильнул бы "спасибо" хвостом, убежал домой. Мне четыре и день. Меня кормят творожной массой. Говорят, что полезно и вкусно. И руки мой. Говорят не мешать, не сидеть в этой странной позе, потому что я снова с ногами на стул залез. Когда ты будешь спать в конуре, беспокойный пёсель, когда выглянет солнце, тогда мы поедем в лес. По железной дороге туда доберёмся сами. Очень надо, собака, я должен увидеть, что у высокого дуба стоит человек с часами. Миллион миллионов столетий стоит в пальто. Облака проплывают, они, безусловно, в теме, кучерявые, толстые, умные облака.
Человека нельзя отвлекать, он считает время, у него по карманам минуты, года, века. Даже пара секунд в остроносых лежит штиблетах. Но спрошу его прямо, уверенно, как могу:
Человек, улыбаясь, ответит: есть я и лето. Смерти нет, ты, наверное, мальчик, совсем ку-ку?

Я сижу на траве, у меня за спиной гитара. Прогуляли всю ночь у Санька, голова трещит. Двадцать лет и неделя — о боги, какой я старый, просто древний как мамонт. А мама сварила щи. Говорит — полноценно питаться ребенку важно. То есть я несмышленный ребенок, ну-ну, ага. Говорит — сухомяткой желудок сорву однажды. Жизнь весьма быстротечна, неправильна и строга.
Начинается дождь. Эх, зарядит теперь надолго. Заскочить в супермаркет? Залечь в одеяльных льдах?
Дождь похож на косматого зверя, стального волка. Красных шапочек только повывели в городах. Дорогая зверюга, тебе ничего не светит, отправляйся назад, в свою стаю, нору, отряд. Передай малышам: здесь кусается каждый третий, каждый пятый наивно надеется — не съедят. Здесь реально опасно. Вообще ни в одни ворота. Вот дрожу под навесом, а в горле противный ком. А рюкзак тянет плечи.
А завтра уже суббота, мы хотели с палатками в лес. Мы пойдем пешком. Погорланим, поспорим, наделаем много шума. Но я должен найти на поляне высокий дуб.
Человеку с часами признаться — чудак придуман, лично мной. На диване. Прости, я был мал и глуп.

Выпал снег, он лежит и похож на кусочки марли, а в отдельных местах — на осколки чужих планет. Я сижу на дурацком допросе. Меня поймали, притащили в какой-то нетопленный кабинет. Мне действительно холодно, боязно, неудобно. Они видят последнего гада в моем лице. Как в кино: это злой полицейский, а это добрый:
— вы зачем посещаете лес, что у вас за цель. Вы готовите бунт, на дворе назревает смута?
Вон, на морде написано — люмпен, бандит, жульё.
У меня в остроносом ботинке лежит секунда. Хорошо, что они до сих пор не нашли её.
Дорогой человечек с часами, мой детский идол. Эх, звучит, словно я претендую на роль жреца.
Они мне угрожали. Я, правда, тебя не выдал. Пока ты существуешь, у времени нет конца.

Резная Свирель (с)

Saintway - Far Away