Художник

Вот размажешь кистями лужи,
акварелью раскрасишь стены.
Если дождь никому не нужен,
он не выплывет из постели,

не пройдется по небу тучей,
не рассыплется янтарями.
Если осень казалась скучной,
то теперь она не обманет.

Грусть – такая себе приправа.
Привкус горчи и привкус соли.
Хочешь, даже шептать не надо.
И не надо кричать от боли.

Кто-то робко стучит по лужам,
ты почти понимаешь: "Дождик".
Если он и тебе не нужен,
то какой ты тогда художник?

Елена Шилина (с)

Moody Bear – My Blues

Целитель

Первый раз народился он травником, да таким, что к нему приходили лечиться из-за реки.
Бедняки приходили, и те, кто скопил добра.
Он лечил хорошо, даже плату почти не брал. Разве только по мелочи: яблоки или мёд. Говорил, что не надо, чего вы, мне лес даёт. Попрошу только лес: здравствуй, дедушка, выручай, и в корзинке уже кровохлёбка и иван-чай. А подарок оставишь для леса — тогда вообще: столько дива проявится, столько чудных вещей.
Иногда возвращался усталым, ничком в кровать. Очень травника дети любили — не оторвать.
А мечтал об одном постоянно, из года в год — посмотреть, как на праздники папоротник цветёт.
До могилы осваивал травное ремесло, а когда он загнулся, то плакало всё село.
Вспоминали тепло, пили водочку под грибы. В мире мало блаженных и светлых, но он им был.

Вот на этом бы месте и кончилась сказка, но
во второй раз родился шаманом и колдуном. За подкладкой носил обереги от всяких бед. С мертвецами, бывало, водился, но не робел.
А его опасались: и порчу он мог, и сглаз. Даже летом хотели избушку спалить дотла. Но не стали, герои повывелись, дурней нет, только "сдохни, колдун" нацарапали на стене да ещё, от бессилья поди, отравили пса. Кто-то видел — колдун нагишом на горе плясал. Как дремучий отшельник, чужак, отселился в скит. Изучал позабытые древние языки. Если в бубен стучал на заре — начинался дождь. Когда умер проклятый — неделю стоял гудёж. А кузнец проболтался, задира и бузотёр, что колдун искал счастья, где папоротник цветёт.

Вот на этом моменте закончился бы рассказ, но рассказ не закончился, значит, был третий раз.
В третий раз по вселенскому промыслу и уму получился очкастый ботаник, учёный муж. Под мостами кипела свинцовым огнём Нева. Город плыл и гудел, волновался и волновал. Но, когда ускользала реальность из цепких рук, то с учёным боролся мечтатель: а вдруг, ну вдруг, хотя степень, костюмчик с легендой слегка вразрез, я в купальскую ночь без оглядки отправлюсь в лес. Прочешу его вдоль, поперёк, целиком, зато я в конце, замерев от восторга, найду цветок.
Возвращался ботаник к работе, мусоля день. Про крамольные мысли не вызнал никто нигде, потому что в научных лекториях, господа, на подобные темы не принято рассуждать.
Когда умер учёный, грустила его жена. И коллега Олег Синяков написал в журнал: катастрофа, потеря, талантище, молоток.

А на небе сидит человек, человеку ок.
Человеку крылато, и солнце в руках, и мёд, а всё хочет увидеть, как папоротник цветёт.
Заиюнело. Пой же, Купала, комар — звени. Два излюбленных шага у неба: вперёд и вниз.

Резная Свирель (с)

Sivan Talmor – Finding my Memories

Пылюка

Пылюка до этого дня не встречал людей.
Обычное, в принципе, дело: он жил в заброшке. У самого неба, где месяц топорщил рожки и жарилось солнце на божьей сковороде. Пылюка немедля просёк, как его зовут, и сложное слово "материализовался".
Играла печальная музыка вроде вальса, торчал из плиты некрасивый железный прут.
Раздался хлопок, поднялась столбовая пыль, и на чердаке появился Пылюка. Серый, почувствовал, как под рубашкой забилось сердце, как крупный паук от мохнатой слинял стопы.
От тонких лучей у Пылюки светилась прядь, и в ней симпатичное пёрышко на удачу.
Пылюка разведал, что он домовой-чердачник, и, кроме него, домовых у заброшки пять.

Подвальник был бледным, сопливым и кашлял так, что стены тряслись, половицы плясали румбу. Подвальник следил, чтобы в доме гудели трубы и не было крыс, потому он держал кота: какой замечательный кот у меня, гляди.
Худой Водосточник свистел, как осенний ветер, при этом бедняга стабильно мечтал о лете, хандрил и в стеклянной бутылке носил дожди.
Но хуже всего обстояло с Почтовиком: он лязгал, нудел и таскался с огромной сумкой, но в век Инстаграмма, Фейсбука, Контакта, Зума никто не спешил обнадёжить его листком. Поэтому листья припрятывал в закрома. Пылюка из них зафигачил потом перину.
Два брата: мерцающий Лампочник и Перильник любили порядок. Перильник всегда хромал.
Конечно же, Дом ещё помнил шаги жильцов, но лица стирались, как ластиком, постепенно. И только хранители верили, что ступени надежней плечей, умудрённее мудрецов.

Пылюка однажды проснулся, поставил крест (держал календарь, ежедневник и ежегодник) и долго стоял и смотрел, как они уходят, как пять домовых покидают пределы мест.
Пылюка кричал: подождите меня, друзья.
Перильник и Лампочник грустно перемигнулись и дальше продолжили путь по утробам улиц, и даже (обидно) пытались слегка сиять.
Не бойся, сейчас они живы, открою, где.
Подвальнику точно не нравились новостройки. Там люди в подземных парковках как землеройки.
Пылюка до этого дня не встречал людей.
И вот наконец он настал — вожделенный час. Разбуженный случай Пылюке послал мальчишек. Один бесконечно трещал, желторотый чижик, другой посолидней, с конспектом, учил матчасть.

Сначала Пылюка был искренне возмущен: заброшка — плохая локация детских игр. Накинул кудлатую тень на машинку "Зингер", подумал-подумал, укрыл патефон ещё.
Но глупыми люди казались на первый взгляд. Они оказались нестрашными и смешными. Весь вечер от смеха Пылюкины щеки ныли, живот заболел от веснушчатых пострелят.
Кусочек луны оставался до сентября. Пора тосковать и вязать паутинный свитер. А дети — они как коты, они могут видеть, но взрослые редко их слушают. Может, зря?
Считаешь, что дети забрали его с собой? Но он нипочём бы на бегство не согласился. Ведь ночью баюкал Пылюку мятежно-синий, а утром качал вдохновляюще-голубой и яркий как море, которого он не знал, пронзительный свет, проникающий через крышу. Чердачник стерёг полосатый матрас и лыжи, походную кружку и пуговиц арсенал.
Ковер с лебедями, старинный футляр для линз, картину, звоночек для велика без педали.
Курносые гости нахально повырастали.
Заброшку пока, к вящей радости, не снесли.

Тебе интересно, куда делись пять других? Смешались с лоскутной толпой, не пропали точно. Теперь альпинистом работает Водосточник.
Подвальник таскает болотные сапоги, брезентовый плащ, подозрительный запашок сырого белья,
перманентно соплив при этом. Притёрся к сантехникам, диггерам и поэтам. С котом у Подвальника тоже всё хорошо.
Хитёр Почтовик — тот завел себе модный блог. И блог окрестив "шизанутый почтовый голубь", он пишет наотмашь, как будто ножом по горлу для тех, кому лень вылезать из своих берлог. Перильник, заноза, отправил заказ в Париж, строгает из дерева огров, друидов, банши.
И стоп, человек, разве мы не встречались раньше?
Ты ж Лампочник, правда? Ты даже сейчас горишь.
А я-то из них, посетивших чердак ребят.
Приятно и весело, сон оказался в руку.
Не очень торопишься, друг? Навестим Пылюку?
Вчера он мне столько рассказывал про тебя.

Резная Свирель (с)

Moarn – Set My Heart On Fire

Колдовство

Хочешь, давай сегодня про колдовство? Но не про злое, мрачное, вовсе нет. Это про то, как я обнимаю ствол, это про то, как всех обнимает свет. Это про нас — за солнце стоим стеной, вроде родные, вроде и не родня. Я бы тебе сказала, что мир — цветной, только ты это знаешь и без меня. Чувствуешь силу звёздных путей-дорог, чувствуешь родину там, но не знаешь где. Выйдет и к нам навстречу единорог — единороги верят порой в людей.
Хочешь, давай сегодня про "хорошо". Это когда ты дома почти везде. Держит слова невянущий репешок, чтобы кругами не были на воде.
Это про то, что я. И про то, что ты. Это про фей из розового куста. В косу вплету желания и мечты.
Хочешь, скажи желание, просто так.

Резная Свирель (с)

Michael Shynes – Home To You