Вышивать на тумане горы Красной нитью судьбы и боли, Пить в ночи травяные сборы Из небес, полнолуний, хвои, Из любви - непосильной ноши, Из костра и золы летящей, Рисовать себе знак на коже - Оберег от тоски звенящей, Засыпать на чужбине грозной, Где колючие ветки ранят, И ходить по тропе морозной, Поверяя свой страх аркану, Покупать у седой знахарки Горький яд нерожденных песен, Пить его из старинной чарки Натощак в самой гуще леса, Танцевать у воды холодной, Забывать, забывать былое, Вышивать на сквозных полотнах, Пить чаи из небес и хвои.
что там еще не создали мы, какие миры проворонили, просмотрели в потоке жителей земли или просто так - не запомнили...
что там еще потеряли походя, по ходу жизни меняя стратегии, не увидели, или не дотронулись, или не поняли простоты гения.
что там еще черной дырой в сознании, в сердце или в душе отпечаталось? то, что когда-то знали или, то, что даже от себя прятали?
а, может быть, пробежали мимо глаза отвели потому, что не такие сильные - это, чуждое, поднимать с земли? не умели, наверное, слышать радугу, тронуть мелодию не смогли, у бархата не сумели услышать ни такта песни, что на бархате выткали.
да куда уже даже посылать себя, дальше не пройдешь, дно полное - потому что кого-то любя для себя ничего не исполнили.
или в лютости своей мелкой не смогли достойно поразить врага: струсили, поставили на заметку, бросили рукоять клинка.
Дожди зарядили, и в городе очень тихо, а это ещё не пришли холода зимы. Но если вам грустно, у нас в лютеранской кирхе обьявлена месса Святого, как есть, Фомы. Для тех, кто не верит, но втайне боится тыкать в дрожащее сердце, в его нутряную клеть. Несите зелёные яблоки, глёг и тыквы и вспомните песни, молитвы. Мы станем петь. Пока не отпустит. А может, и не отпустит, скорее, опустит макушками в водоём. Мне кажется, бог — это древний старик-акустик, которому нравится слушать, как мы поём. Хотя, если вслушаться в ноты, поём мы плохо. Коварно украли у нас голоса ветра. Брусничный (не алый), оранжевый (ближе к охре) — алтарь этой осени. Видишь, горит наш храм? Красиво горит, добрый господи, как красиво. Руины всегда привлекательней для людей. Мы любим, мы люди, мы знаний и цифр массивы, мы чья-то не очень удачная из идей. Мы чья-то плохая погода, налейте йода на детские ссадины, в утро налейте тьмы. И близится точка баланса и точка года. Сегодня же месса Святого, как есть, Фомы. Пока в наши окна сквозняк залетает в гости, мы чувствуем с ним фантастическое родство. Но эта история здесь не совсем про осень. Она про подарки, про сказки и Рождество.
Стояли морозы. Игрушечно скаля пасти, кружил карнавал в мандариновом имбире. Молва говорила — посуда, мол, бьётся к счастью, и лучше бы битой посуде лежать в ведре. В ведро насыпали песок, водружали ёлки, и звали актёра, который дарил коньки. А Мартин с упрямством осла собирал осколки, похожие на треугольные лепестки. И каждый осколок — в отдельный клочок салфетки — добыча, чужие секреты, заветный клад. Хоть падала на пол посуда довольно редко — коллекция Мартина чуточку, но росла. И рос человек, забывал о комочках манных. В прихожей висел электрический самокат. Потом была шумная ярмарка в Доме Анны. Печенье с корицей и ватные облака. И Мартин напялил цилиндр, помятый сбоку, и где-то по лучшим друзьям раздобыл сюртук, и сделал из чашек-тарелок такого бога, что мог осветить бы звенящую пустоту. И сделал фарфоровых ангелов белолицых, с глазами собак и носами смешных лисят. И сделал им руки, чтоб глупо не дать разбиться давно потерявшим надежду на всё и вся. Но ангелов, как и положено, было мало. Блестели гирлянды, на ветках не таял снег. Возможно, кому-то действительно помогало, наверно, кому-то действительно оберег от чёрного леса, кусачей нужды и лиха.
Мне кажется, бог — это древний старик-слова. Божественный кофе готовится в Анненкирхе. Осталось немного до нового Рождества. Дожди посерели, и в воздухе снова мрачно, но станут теплей батареи, теплее мы. Отдай мне прозрачного ангела на удачу, вложи его в ребра святого, как есть, Фомы. Плети паутинные сказки, легенды, байки, проникни сквозь трещинки снов, дорогой ловец. У хрупкого ангела будут глаза собаки. Что может быть более хрупким, чем человек?
«Потом говорит Фоме: подай перст твой сюда и посмотри руки Мои; подай руку твою и вложи в ребра Мои; не будь неверующим, но верующим».
Иоанна 20:27
Резная Свирель (с)
Fast Car - Tracy Chapman (Boyce Avenue feat. Kina Grannis acoustic cover) on Spotify & Apple
Лена плакала. Вернее сказать – рыдала навзрыд, захлебываясь слезами. Всякий раз, когда казалось, что плач уже на исходе, ей вспоминались смятые документы в сумке, и девушка, всхлипывая, с новыми силами заходилась ревом.
Впрочем, подвывала она совсем тихонько, чтобы не мешать окружающим. Спешащие по своим делам прохожие то и дело замедляли шаг, но, лишь взглянув на девушку, сидящую на ступеньках университета, тут же забывали о ней и торопились дальше. С другой стороны, даже если бы кто-то и остановился, навряд ли он бы смог чем-нибудь Лене помочь. Это ведь ее дело – страждущим помогать. Могло быть ее дело. Если б приняли.
Она уронила голову на руки и затряслась всем телом: голоса уже не было, горло схватывало, а горе все никак не иссякало. Каменные ступеньки холодили ноги, от напряжения разболелась голова. «Умру, – обняв колени, с мстительным отчаянием подумала Лена и всхлипнула. – Вот прямо сейчас пойду и брошусь с ближайшего моста в канал. И будут знать эти… эти… светлые из комиссии, каково это – рушить чью-то мечту!»
Представив себя, трагически погибшую во цвете лет, всю такую бледную и прекрасную, точно Офелия, девушка кулаком утерла глаза и громко шмыгнула, чувствуя, что от жалости к горлу подступает новый слезный ком. – И совсем необязательно умирать, дорогая моя, – раздалось сверху. – Утопленники имеют неприятное свойство распухать. Некрасиво.
Лена вздрогнула, втянув голову в плечи, словно ее поймали на чем-то постыдном, и неуверенно подняла взгляд. Перед ней стояла девушка, ненамного, должно быть, старше: высокая, может, самую малость пухлая, с длинной светлой косой, перекинутой на грудь, и ясными голубыми глазами. – Откуда вы… – Поверь мне, не нужно быть телепатом, чтобы догадаться, о чем плачет девочка твоего возраста в день приемной комиссии у светлых фей, – незнакомка мягко улыбнулась. – Три года назад я сама тут сидела. На этом самом месте, – она опустилась рядом на ступеньку и поправила подол аккуратной темно-зеленой юбки. – И мне казалось, что нет в целом мире человека несчастнее, чем я, – девушка хихикнула, прикрыв ладонью рот, как будто бы в этом и впрямь было что-то забавное.
Лена достала из рюкзака влажные салфетки и торопливо вытерла лицо, а затем высморкалась, чувствуя смущение: настоящие светлые феи не жалеют себя и никогда не вынуждают других о них беспокоиться. – Я не самая несчастная, знаю, – неловко, будто оправдываясь, ответила она. – П-просто…
На глаза опять навернулись слезы. Может быть, люди в комиссии правы – и Лена не подходит на роль доброй, справедливой, самоотверженной светлой? Вон, маленькая неудача, а она уже ревет белугой. Но как обидно-то, как обидно! – Извините, – снова высморкавшись, вздохнула девушка. – Ну что ты, – незнакомка дружески похлопала ее по плечу. – Знала бы ты, сколько слез я пролила на первом курсе. Меня так и называли: Ханни-плакса, – она поправила ремень сумки и протянула руку. – Собственно, Ханни. – Лена, – в ответ представилась та и шмыгнула. – Приятно познакомиться. – Взаимно. И знаешь что, Лена? – наклонившись к ней, Ханни сжала ее пальцы в своей теплой ладони. – Убиваться по разбитым мечтам на ступеньках – это, конечно, милое дело, но у меня на примете есть место куда более комфортное для душевных страданий.
Уже через десять минут они входили в небольшое кафе, спрятанное, как и множество других, на одной из маленьких улочек, петляющих вокруг университета. Мелодично звякнул колокольчик, Ханни первой нырнула внутрь кафе и взмахнула рукой, как будто здоровалась разом со всеми посетителями. Девушки прошли вглубь помещения и сели за небольшой круглый столик. Играла старая, смутно знакомая Лене музыка, с кухни приятно тянуло пряностями и сдобой, напоминавшими, что она не ела с самого утра, люди лениво переговаривались, и девушка, поначалу насторожившись, все же расслабилась, удобно устраиваясь на стуле с вязаной подушкой. – Мой наставник говорил, что прежде, чем объявлять конец света, стоит хорошенько поесть, – заговорщически поделилась Ханни с Леной и обернулась: – Миха, милый мой мальчик, я понимаю, что у тебя зверски интересный разговор, но тут две прекрасные дамы умирают от голода и тоски по твоему несравненному обществу. – Прошу меня извинить.
Из-за соседнего столика поднялся смуглый, растрепанный мальчишка лет пятнадцати, одетый в черную футболку с эмблемой какой-то рок-группы, и по-кошачьи грациозно скользнул к ним. – Ты же знаешь, Ханни, на твой зов я всегда откликнусь, – он, дурачась, наклонился и звонко чмокнул девушку в щеку. – О, – его взгляд задержался на Лене, подмечая распухший нос и покрасневшие глаза. – Эту прекрасную даму мы должны накормить? Что ж, тогда согласен, судя по виду, вы и впрямь умираете от голода и тоски, миледи, – мальчишка театрально поклонился. – Тогда принесу как обычно и… – он прищурил желто-зеленые глаза, глядя на девушку. – Взбитое мороженое с соком. В большом стакане.
Миха улыбнулся и так же бесшумно скользнул к пустующей барной стойке да скрылся за неприметной дверцей сбоку. – Не обращай внимания, он всегда такой, – Ханни похлопала ее по руке. – Подрабатывает здесь. Славный, мудрый мальчишка, очень его люблю.
Лена неуверенно кивнула, не зная, что ответить. Всю дорогу сюда ее мучил один вполне закономерный вопрос, но задать его девушка никак не решалась, пытаясь выгадать момент получше. Но вот сейчас они обе замолчали, и Лена, собравшись с духом, спросила: – А… Ханна, так? Наверное, это неделикатно, но могу я узнать: вы – кто? Девушка была милая, веселая и добродушная, но она ведь сказала, что тоже плакала после комиссии у светлых, а значит, феей так и не стала. Однако явно учится в университете, судя по виду. – Ну точно не Ханна, – она негромко рассмеялась, откидывая косу за плечо. – Ханимара, если угодно, в честь прабабки, но все-таки лучше Ханни. А что касается второго вопроса, – девушка понизила голос, – я – ведьма, дорогая. И давай на «ты».
Лена открыла рот, но подумала и промолчала. Ханни откинулась на спинку стула. – Не смотри на меня так строго, – она улыбнулась. – То, что я на выпускном курсе направления темного ведовства, еще не значит, что я отловила тебя, чтобы отравить. – Но… – наконец возразила Лена. – Вы… ты не выглядишь как ведьма, – она замялась. – А Миха не выглядит как потомственный шаман, – девушка повернулась к двери, откуда, чудом удерживая на руках по две тарелки, вышел улыбчивый мальчишка. – Но это ему, как и мне, нисколечко не мешает… милый мой мальчик, ну зачем ты заставляешь мое сердце так волноваться, попросил бы помочь, – она поднялась навстречу и с легкостью заправской официантки выхватила у него две тарелки, чтобы поставить их перед Леной.
На одной из них лежал горячий, аппетитно пахнущий бутерброд, а на другой – кусочек пирога с ветчиной и сыром. Поместив точно такие же блюда перед Ханни, Миха вновь скрылся за дверью, но вскоре вернулся оттуда с чайником, чашкой и обещанным стаканом молочного коктейля. Некоторое время девушки не разговаривали, занятые едой. Мальчишка, обменявшись с ведьмой еще парой любезностей, вернулся за стол к другим посетителям. Лена, в самом начале пообещавшая себе съесть лишь половинку предложенного бутерброда, сама не заметила, как взялась за пирог и еще через пять минут в изумлении смотрела на две опустевшие тарелки. – Вкусно, да? – Ханни налила себе чашку чая и снова откинулась на спинку стула, с удовольствием делая глоток. – И небо, скажи же, больше не норовит рухнуть тебе на голову?
Лена вздрогнула, вспомнив, что за дверями этого крошечного уютного кафе ее ждет безысходность: вместо своей комнатушки в общежитии и долгожданной учебы – билет домой и еще целый год в безуспешных попытках подготовиться к следующему приему, поиск подработки и неловкие «спасибо» в ответ на не менее неловкие попытки ее утешить. Небо, конечно, оставалось на месте, но держалось совсем некрепко. – Не знаю, что мне теперь делать, – призналась она, с сожалением глядя на опустевший стакан. – Я всем дома обещала, что стану… ну, что обязательно поступлю, у меня даже баллы хорошие были, – девушка прислушалась к собственным ощущениям: плакать уже не хотелось, но в груди поселилась жгучая тоска. – А теперь меня не приняли и… ну, вот.
Они еще немножко помолчали. Ведьма Ханни опустошила свою чашку и, взглянув на ее дно, загадочно улыбнулась своим мыслям, но тут же посерьезнела. – Возможно, мое предложение покажется тебе кощунственным, – вкрадчиво начала она, выдержав паузу, – на то я и злая колдунья, чтобы делать кощунственные предложения, – девушка перегнулась через стол и быстро глянула через плечо, будто боялась, что их могут подслушать. – Однако мне тут фамильяр на хвосте принес, что на нашем отделении опять большой недобор по направлению ведовства. Завтра объявят второй круг конкурса с пониженным порогом и тут же набегут все окрестные гадалки – не протолкнешься. Но сегодня… – она еще понизила голос, до шепота. – Сегодня тебя с твоими документами сразу возьмут.
Она выпрямилась и вернулась на место, бросив косой взгляд на часы. – Полчаса до закрытия осталось.
Лена воззрилась на нее с недоверием, а после покосилась на часы, как будто так могла убедиться в подлинности слов ведьмы, и снова посмотрела на невозмутимую Ханни. В голове ее метались лихорадочные мысли. Конечно, она мечтала поступить на фею – совсем не на ведьму! – однако путь к светлым, как ей сегодня сказали в комиссии, девушке был заказан. И… и если это шанс вырваться, да еще такой близкий – почему бы и нет? – А… – Тот же вход, но в коридоре – налево, – угадав ее вопрос, ответила Ханни. – А там сразу их увидишь.
Лена вскочила, подхватив сумку, но тут же вспомнила, что не расплатилась, и начала судорожно рыться в карманах, однако девушка остановила ее небрежным взмахом руки. – Иди уже. Я угощаю. На правах твоего будущего мэтра, – ведьма подмигнула ей и взялась за ручку чайника. – Спасибо вам… тебе большое! – девушка несколько раз кивнула и быстрым шагом направилась к выходу, на ходу проверяя документы в сумке.
Как сиренево-дивны пустыни твои, Шоарра, как ветра горячи, как мудры не по-детски дети. Мы плывем от планеты к планете, от шара к шару на большом корабле, на "Космическом мозгоеде". Как, Шоарра-земля, галактичны твои китайцы, как печально кричат робосамки в период брачный. Если взяли на борт корабля, то поздняк метаться — ты такой же космический странник, солдат удачи, как и мы. Капитану инструкция очень важен, не найдёшь занимательней чтива в родной Вселенной. Так познай её всю, да хранит тебя бог бродяжек. Мы летим через вечность, с обшивки сдувая пену, белоснежную звездную пену. Чужие тропки, невзирая на трудности быта, под ноги стелем. Пятиглазое чудо науки лежит в коробке (один хвост, две ноги, смертный трубка купить отдельно). Смертный трубка для киберохоты, лиса для щупать, что отлично лечить заикание и усталость. Лживый кусь и кружение, лазерный луч прищура есть экстаз для толпа. На шерстинках горят кристаллы, голубые кристаллы под толстым покровом ночи. Воззови даль утрата, узри глубину кошмара, и поймёшь, что последнее в мире, чего ты хочешь — это очень любить свой клыкастый лиса с Шоарры, и общать её нежно, как самое дорогое, пока бледные тени мышкуют по чёрным дырам. Так держи её, зверю певучую, под рукою, и включай вместо музыки новый режим фыр-фыра. Как красны и прекрасны, Шоарра, твои рассветы, и бессмертное солнце затмение не остудит. Всё хорошее, как нам надеется, будет летом, и поэтому нам обязательно лето будет.
Резная Свирель (с)
Peder B. Helland - Always (Revisited) (Official Audio)
Вам не знать бы таких чудовищ, тех, что встретила в сказке Белль. Зверя заперли в старом доме. Домик – сахар да карамель. Все детишки меня боятся, здесь играть им запрещено. Зверь не чувствует раскаянья, сердце зверя всему виной – только это везде и слышишь, все торговки о том кричат. Белль хорошей была малышкой, но у ведьмы в достатке чар: это вереск и маргаритки, птичьи косточки. Колдовство злая ведьма творила трижды, прежде чем вдруг раздался вой. Поползли по газетам слухи «в доме прячется страшный монстр!» Только я не обижу мухи ни одной из ужасных морд. Я хотел бы о том не ведать – ветер славный, печаль развей! – о проклятии старой ведьмы, о наветах преступниц фей.
Шерил Фэнн (с)
Красавица и Чудовище (2017) - Мечтаю Я! | Клип (Песня Белль) из Фильма [HD] На Русском.
Заплачет осень жёлтыми слезами, размытой тенью город за окошком, а чей-то силуэт на плёнке замер, и время сдвинуть стало невозможно. Три месяца мы будем в этом лимбе, где каждый день похож на предыдущий. Что толку на дожди и ветер злиться, куда же деть богам все эти тучи? Мой друг, ты наберёшь меня, я знаю. Такое осенью происходило. Такое происходит между нами: поговорить сейчас необходимо. Мне даже тишина теперь понятна, но всё-таки хочу услышать голос. Зачем из прошлого нам лица снятся? Что было в прошлом важного такого? Мы настоящий день едва вывозим, а статус «счастлив» каждый бы оспорил. Мой друг, мы оба верим в эту осень, в листву рябины, алую до боли.
Весь мир укрылся под зонтами, спит, убаюканный дождями, листва с деревьев облетает, и только нас в дорогу тянет по хляби серой и по лужам, по рельсам мокрым и по шпалам. Уже запахнет скоро стужей, но где же наша пропадала? Два неприкаянных скитальца – две ярких куртки на планете. Два межкосмических повстанца – такие солнечные дети. Две изумительных улыбки, два рюкзака в весёлых смайлах – все двери настежь нам открыты, а время стало вечным маем.
