С любовью к штабс - капитанам
- Штабс - капитан.
Мы Вас уже заждались!
Мы все в рассказы
Ваши повлюблялись.
- Штабс - капитан,
Вот трубка и табак!
Давно пора
Вам начинать рассказ…
- А коньячок?!...
А свечи, канделябры!?
А ваши лица
Заросли, что швабры!...
Мы, Господа,
Не холуи какие.
Сейчас же стричься,
Бриться, вымыть выи (*).
Вас, подпоручик,
Попрошу к барьеру.
Нет… Не со зла…
Для поддержания примеру,
Чтоб не повадно было
В следующий раз
Вам опускаться,
Как английский свинопас.
Штаб с капитан, Мы вас уже заждались! (отрывок)
Автор: Леонид Грайвороновский
_________________________________________________________________________________________
(*) Бриться, вымыть выи - Выя — устаревшее слово, обозначающее шею.
_________________________________________________________________________________________
Часть вторая. Книга четвёртая. "Надрывы". Глава VI. "Надрыв в избе" (фрагмент)
За столом, кончая яичницу, сидел господин лет сорока пяти, невысокого роста, сухощавый, слабого сложения, рыжеватый, с рыженькою редкою бородкой, весьма похожею на растрёпанную мочалку (это сравнение и особенно слово «мочалка» так и сверкнули почему-то с первого же взгляда в уме Алёши, он это потом припомнил).
Очевидно, этот самый господин и крикнул из-за двери: «кто таков», так как другого мужчины в комнате не было. Но когда Алёша вошёл, он словно сорвался со скамьи, на которой сидел за столом, и, наскоро обтираясь дырявою салфеткой, подлетел к Алёше.
— Монах на монастырь просит, знал к кому прийти! — громко между тем проговорила стоявшая в левом углу девица. Но господин, подбежавший к Алёше, мигом повернулся к ней на каблуках и взволнованным срывающимся каким-то голосом ей ответил:
— Нет-с, Варвара Николавна, это не то-с, не угадали-с! Позвольте спросить в свою очередь, — вдруг опять повернулся он к Алёше, — что побудило вас-с посетить... эти недра-с?
Алёша внимательно смотрел на него, он в первый раз этого человека видел.
Было в нём что-то угловатое, спешащее и раздражительное. Хотя он очевидно сейчас выпил, но пьян не был. Лицо его изображало какую-то крайнюю наглость и в то же время — странно это было — видимую трусость.
Он похож был на человека, долгое время подчинявшегося и натерпевшегося, но который бы вдруг вскочил и захотел заявить себя.
Или, ещё лучше, на человека, которому ужасно бы хотелось вас ударить, но который ужасно боится, что вы его ударите.
В речах его и в интонации довольно пронзительного голоса слышался какой-то юродливый юмор, то злой, то робеющий, не выдерживающий тона и срывающийся.
Вопрос о «недрах» задал он как бы весь дрожа, выпучив глаза и подскочив к Алёше до того в упор, что тот машинально сделал шаг назад.
Одет был этот господин в тёмное, весьма плохое, какое-то нанковое (*) пальто, заштопанное и в пятнах.
Панталоны на нём были чрезвычайно какие-то светлые, такие, что никто давно и не носит, клетчатые и из очень тоненькой какой-то материи, смятые снизу и сбившиеся оттого наверх, точно он из них, как маленький мальчик, вырос.
— Я... Алексей Карамазов... — проговорил было в ответ Алёша.
— Отменно умею понимать-с, — тотчас же отрезал господин, давая знать, что ему и без того известно, кто он такой. — Штабс я капитан-с Снегирёв-с, в свою очередь; но всё же желательно узнать, что именно побудило...
— Да я так только зашёл. Мне, в сущности, от себя хотелось бы вам сказать одно слово... Если только позволите...
— В таком случае вот и стул-с, извольте взять место-с. Это в древних комедиях говорили: «Извольте взять место»... — и штабс - капитан быстрым жестом схватил порожний стул (простой мужицкий, весь деревянный и ничем не обитый) и поставил его чуть не посредине комнаты; затем, схватив другой такой же стул для себя, сел напротив Алёши, по-прежнему к нему в упор и так, что колени их почти соприкасались вместе.
— Николай Ильич Снегирёв-с, русской пехоты бывший штабс - капитан-с, хоть и посрамлённый своими пороками, но всё же штабс - капитан. Скорее бы надо сказать: штабс - капитан Словоерсов, а не Снегирёв, ибо лишь со второй половины жизни стал говорить словоерсами (**). Словоерс приобретается в унижении.
— Это так точно, — усмехнулся Алёша, — только невольно приобретается или нарочно?
— Видит бог, невольно. Всё не говорил, целую жизнь не говорил словоерсами, вдруг упал и встал с словоерсами. Это делается высшею силой. Вижу, что интересуетесь современными вопросами. Чем, однако, мог возбудить столь любопытства, ибо живу в обстановке, невозможной для гостеприимства.
— Я пришёл... по тому самому делу...
— По тому самому делу? — нетерпеливо прервал штабс - капитан.
— По поводу той встречи вашей с братом моим Дмитрием Фёдоровичем, — неловко отрезал Алёша.
— Какой же это встречи-с? Это уж не той ли самой-с? Значит, насчёт мочалки, банной мочалки? — надвинулся он вдруг так, что в этот раз положительно стукнулся коленками в Алёшу. Губы его как-то особенно сжались в ниточку.
— Какая это мочалка? — пробормотал Алёша.
— Это он на меня тебе, папа, жаловаться пришёл! — крикнул знакомый уже Алёше голосок давешнего мальчика из-за занавески в углу. — Это я ему давеча палец укусил!
Занавеска отдёрнулась, и Алёша увидел давешнего врага своего, в углу, под образами, на прилаженной на лавке и на стуле постельке.
Мальчик лежал накрытый своим пальтишком и ещё стареньким ватным одеяльцем.
Очевидно, был нездоров и, судя по горящим глазам, в лихорадочном жару. Он бесстрашно, не по-давешнему, глядел теперь на Алёшу: «Дома, дескать, теперь не достанешь».
— Какой такой палец укусил? — привскочил со стула штабс - капитан. — Это вам он палец укусил-с?
— Да, мне. Давеча он на улице с мальчиками камнями перебрасывался; они в него шестеро кидают, а он один. Я подошёл к нему, а он и в меня камень бросил, потом другой мне в голову. Я спросил что я ему сделал? Он вдруг бросился и больно укусил мне палец, не знаю за что.
— Сейчас высеку-с! Сею минутой высеку-с, — совсем уже вскочил со стула штабс - капитан.
— Да я ведь вовсе не жалуюсь, я только рассказал. Я вовсе не хочу, чтобы вы его высекли. Да он, кажется, теперь и болен...
— А вы думали, я высеку-с? Что я Илюшечку возьму да сейчас и высеку пред вами для вашего полного удовлетворения? Скоро вам это надо-с? — проговорил штабс - капитан, вдруг повернувшись к Алёше с таким жестом, как будто хотел на него броситься. — Жалею, сударь, о вашем пальчике, но не хотите ли я, прежде чем Илюшечку сечь, свои четыре пальца, сейчас же на ваших глазах, для вашего справедливого удовлетворения, вот этим самым ножом оттяпаю. Четырёх-то пальцев, я думаю, вам будет довольно-с для утоления жажды мщения-с, пятого не потребуете?.. — Он вдруг остановился и как бы задохся. Каждая чёрточка на его лице ходила и дёргалась, глядел же с чрезвычайным вызовом. Он был как бы в исступлении.
— Я, кажется, теперь всё понял, — тихо и грустно ответил Алёша, продолжая сидеть. — Значит, ваш мальчик — добрый мальчик, любит отца и бросился на меня как на брата вашего обидчика... Это я теперь понимаю, — повторил он раздумывая. — Но брат мой Дмитрий Фёдорович раскаивается в своём поступке, я знаю это, и если только ему возможно будет прийти к вам или, всего лучше, свидеться с вами опять в том самом месте, то он попросит у вас при всех прощения... если вы пожелаете.
— То есть вырвал бородёнку и попросил извинения... Всё, дескать, закончил и удовлетворил, так ли-с?
— О нет, напротив, он сделает всё, что вам будет угодно и как вам будет угодно!
— Так что если б я попросил его светлость стать на коленки предо мной в этом самом трактире-с — «Столичный город» ему наименование — или на площади-с, так он и стал бы?
— Да, он станет и на колени.
— Пронзили-с. Прослезили меня и пронзили-с. Слишком наклонен чувствовать. Позвольте же отрекомендоваться вполне: моя семья, мои две дочери и мой сын — мой помёт-с. Умру я, кто-то их возлюбнт-с? А пока живу я, кто-то меня, скверненького, кроме них, возлюбит? Великое это дело устроил господь для каждого человека в моём роде-с. Ибо надобно, чтоб и человека в моём роде мог хоть кто- нибудь возлюбить-с...
— Ах, это совершенная правда! — воскликнул Алёша.
из романа Ф. М. Достоевского - «Братья Карамазовы»
____________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
(*) Одет был этот господин в тёмное, весьма плохое, какое-то нанковое пальто, заштопанное и в пятнах - На́нка (от названия китайского города Нанкин) — прочная хлопчатобумажная ткань, как правило, буровато - жёлтого цвета. Используется для изготовления наждачного полотна и при пошиве меховых изделий, головных уборов. Сделанный из нанки — на́нковый. Франц Лесгафт в сборнике «Товароведение сырых продуктов и мануфактурных изделий» писал, что нанку изготавливают из хлопчатника сорта Gossypium religiosum, природный её цвет не ухудшается со временем и при стирке. Также он писал, что в Манчестере, в прирейнской Пруссии и в Саксонии для окраски нанки используют окись железа. Н. Соснина, И. Шангина в иллюстрированной энциклопедии «Русский традиционный костюм» пишут, что нанка изготавливалась «на трёх ремизках» саржевым переплетением В XIX веке нанка была одной из самых дешёвых тканей, выпускаемых русскими фабриками.
(**) штабс - капитан Словоерсов, а не Снегирёв, ибо лишь со второй половины жизни стал говорить словоерсами. Словоерс приобретается в унижении - «Словоерс» — название частицы -с (написание по старой орфографии — -съ), прибавляемой в русском языке к концу слов в определённых ситуациях. Исходно — сокращение от слова «сударь», «государь». Произносилось, когда было уместно «сударь»: вместо «извольте, сударь» — «извольте-с». В XIX веке словоерс считался выражением почтения к собеседнику, то есть как адрессивное окончание. В конце XIX века к адрессивному значению прибавилось гоноративное, а именно депрециативное (демонстративное самоунижение). В настоящее время словоерс употребляется крайне редко и только для маркировки авторской иронии.
____________________________________________________________________________________________________
( Штабс - капитан артеллерии Тушин кадр из фильма «Война и мир» 1967 )