В раю сокровенных признаний
Поцелуй меня, как хочешь,
Поцелуй, как чувствует душа,
Поцелуй, как будто бы щекочешь,
Поцелуй как будто малыша.
Поцелуй, чтоб ноги подкосились,
Поцелуй, как будто топишь лёд,
Поцелуй, чтоб поцелуи снились,
Поцелуй, как будто лижешь мёд.
Поцелуй, чтоб сердце участилось,
Поцелуй, объятьями пленя,
Поцелуй, чтобы в рабыню превратилась…
Поцелуй скорей же ты меня!
Поцелуй меня
Поэт: Ирина Головлева
На следующий день она решила поговорить с подругами.
Все ведь видели, как она гуляла со своим ухажёром, – согласимся, что одной лишь любви, пусть даже самой большой, мало: надо ещё сделать так, чтобы и все вокруг знали, что ты – любима и желанна.
Подругам до смерти хотелось расспросить, как и что, и Мария, взбудораженная новыми впечатлениями, рассказала обо всём без утайки, добавив, что приятней всего было, когда его язык дотрагивался до её зубов.
Услышав это, одна из подруг расхохоталась:
– Так ты рот не открывала, что ли?
И мигом стало Марии всё понятно – и вопрос паренька, и его внезапная досада.
– А зачем?
– А иначе язык не просунешь.
– А в чём разница?
– Не могу тебе объяснить. Просто когда целуются, то делают так.
Задавленные смешки, притворное сочувствие, тайное злорадство девчонок, которые ещё ни в кого не влюблялись.
Мария притворилась, что не придаёт этому никакого значения, и смеялась со всеми.
Смеяться-то смеялась, а в душе горько плакала.
И про себя проклинала кино, благодаря которому и научилась закрывать глаза, обхватывать пальцами затылок того, с кем целуешься, поворачивать голову то немного влево, то чуть - чуть вправо, – а самого-то главного, самого важного там не показывали.
Она придумала превосходное объяснение («Я тогда ещё не хотела целоваться с тобой по-настоящему, потому что не была уверена, что ты и есть мужчина моей жизни, а теперь поняла…») и стала ждать подходящего случая.
... через три дня, на вечеринке в городском клубе, она увидела, что её возлюбленный стоит, держа за руку её подругу – ту самую, которая и задала ей этот роковой вопрос.
И снова Мария сделала вид, что ей это всё безразлично, и героически дотянула до самого конца вечеринки, обсуждая с подружками киноактёров и других знаменитостей и притворяясь, будто не замечает, как сочувственно они на неё время от времени поглядывают.
И лишь вернувшись домой и чувствуя: мир рухнул! – дала волю слезам и проплакала всю ночь.
Целых восемь месяцев после этого она страдала, придя к выводу, что не создана для любви, а любовь – для неё.
Даже всерьёз стала подумывать, не постричься ли ей в монахини, чтобы остаток дней посвятить любви, которая не причиняет таких мук, не оставляет таких рубцов на сердце, – любви к Иисусу.
Учителя рассказывали про миссионеров, отправляющихся в Африку, и она увидела в этом выход для себя – не всё ли равно, раз в её жизни нет больше места для чувства?!
Мария строила планы уйти в монастырь, а пока научилась оказывать первую помощь (в Африке, говорят, люди так и мрут), стала особенно прилежна на уроках Закона Божьего и представляла, как она, точно вторая Мать Тереза, будет спасать людям жизнь и исследовать дикие леса, где рыщут львы и тигры.
Так уж получилось, что в год своего пятнадцатилетия Мария, помимо того что узнала – целоваться надо с открытым ртом, а любовь доставляет одни страдания, сделала ещё одно открытие.
Мастурбация. Как всякое открытие, произошло это почти случайно.
Однажды, поджидая мать, она трогала и гладила себя между ног. Она делала это, когда была ещё совсем маленькой, и ощущения были очень приятные.
Но однажды отец застал её за этим занятием – и сильно выпорол, не объясняя за что.
Полученную взбучку она запомнила навсегда, усвоив накрепко, что ласкать себя можно, только когда никто не видит, а на людях – нельзя, но поскольку посреди улицы это делать не будешь, а своей комнаты у Марии не было, то об этом запретном удовольствии она вскоре забыла.
Забыла – до того самого дня, когда со времени неудачного поцелуя минуло почти полгода.
Мать где-то задержалась, делать было нечего, отец куда-то ушёл с приятелем, по телевизору ничего интересного не показывали, и со скуки Мария принялась разглядывать себя и изучать своё тело – не вырос ли где - нибудь лишний волосок, который в этом случае следовало немедленно выщипнуть пинцетом.
К собственному удивлению, она заметила чуть повыше того места, которое в эротических журналах нежно именовалось «норка» или «щёлка», маленький бугорок; прикоснулась к нему – и уже не могла остановиться: удовольствие становилось всё сильнее, а всё её тело – особенно там, где порхали её пальцы, – напряглось, словно набухло.
Мало - помалу ей стало казаться, что она просто в раю, наслаждение делалось всё ярче и острее, Мария уже ничего не слышала, перед глазами колыхалось какое-то желтоватое марево, и вот она содрогнулась и застонала от первого в жизни оргазма.
Оргазм!!
Ей казалось, что она взлетела в самое поднебесье и теперь, медленно спускаясь, парит в воздухе на парашюте.
Всё тело её было покрыто испариной, и вместе с необыкновенным приливом сил она испытывала странное блаженное ощущение – будто что-то осуществилось, состоялось, сбылось.
Вот он – секс! Какое чудо! Никаких скабрезных журнальчиков, где столько толкуют о неземном наслаждении.
Не нужны никакие мужчины, которые любят только тело, а в душу женщины – плюют.
Можно быть и наслаждаться одной!
Мария предприняла вторую попытку, на этот раз воображая, что её ласкает знаменитый актёр, – и снова вознеслась в рай, и снова медленно спустилась на землю, зарядясь ещё большей энергией.
Когда она приступила к третьему сеансу, вернулась мать.
Своё открытие она обсудила с подругами, умолчав, правда, о том, что сделала его несколько часов назад.
Все девочки – за исключением двух – поняли её с полуслова, но никто не решался открыто говорить об этом.
Мария, почувствовав себя в этот миг ниспровергательницей основ, лидером, предложила новую игру «в сокровенные признания»: пусть каждая расскажет о своём любимом способе мастурбации.
Она узнала несколько различных методов – одна девочка посоветовала заниматься этим в самую жару под одеялом (ибо, по её словам, пот весьма способствует), другая использовала гусиное пёрышко, чтобы пощекотать это самое место (как оно называется, ей было неизвестно), третья предложила, чтобы это делал мальчик (Мария сочла это совершенно излишним), четвёртая применяла восходящий душ в биде (у Марии дома ни о каком биде и не слышали даже, но она бывала в гостях у богатых подруг, так что место для проведения эксперимента имелось).
Так или иначе, узнав, что такое мастурбация, и испробовав кое - какие новые методы из числа тех, которыми поделились с нею подруги, она навсегда отказалась от мысли уйти в монастырь.
Ведь это доставляло ей наслаждение, а церковь считала секс и плотское наслаждение одним из тягчайших грехов.
Всё от тех же подруг наслушалась она и всяких ужасов – от онанизма по лицу прыщики идут, можно с ума сойти, а можно и забеременеть.
Подвергая себя этому риску, Мария продолжала дарить себе наслаждение не реже чем раз в неделю, обычно по четвергам, когда отец уходил перекинуться с приятелями в карты.
И одновременно она чувствовала себя всё менее уверенно в отношениях с мужчинами – и всё больше хотелось ей уехать из родного городка.
Влюбилась она в третий, потом и в четвёртый раз, научилась целоваться, а оставаясь наедине со своими мальчиками, многое им – да и себе – уже стала позволять, но каждый раз в результате какой-то её ошибки роман обрывался в тот самый миг, когда Мария окончательно убеждалась, что вот он – тот самый единственный человек, с которым она останется до конца дней.
из романа бразильского писателя Пауло Коэльо - «Одиннадцать минут»
