Ключи к реальности

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Ключи к реальности » Ключи к взаимоотношениям » О Любви так много сказано...


О Любви так много сказано...

Сообщений 351 страница 360 из 363

351

Я не ревную, что ты звонишь не мне

Чем гордится жена офицера?
А хотя бы вот тем, что в шкафу
Рядом с платьем, расшитым умело,
Форма мужа, что очень к лицу

                                               Чем гордится жена офицера? (отрывок)
                                                             Автор: Наталия Гросс

Я боюсь телефонных звонков,
что тревожат меня среди ночи.
Когда тихо, темно за окном.
Когда сплю крепким сном, между прочим.
Я боюсь те звонки принимать
и услышать, что нет тебя боле!
Как тревогу мою унять?
Телефон я сжимаю до боли!

                                                              НОЧНЫЕ ЗВОНКИ (ОТРЫВОК)
                                                   Источник: "Поэзия телефонных звонков"

Короткие зарисовки

0

352

О бедном гусаре (©)

Застенчивым девушкам, жадным и юным,
Сегодня всю ночь приближались кошмары -
Гнедой жеребец под высоким драгуном,
Роскошная лошадь под пышным гусаром.

Звенели всю ночь сладострастные шпоры,
Мелькали всю ночь молодые майоры,
И долго в плену обнимающих ручек
Барахтался неотразимый поручик.

Спокоен рассвет довоенного мира,
В тревоге уснул городок благочинный,
Мечтая бойцам предоставить квартиры
И женщин им дать - соответственно чину.

Чтоб трясся казак от любви и от спирта,
Чтоб старый полковник не выглядел хмуро,
Уезды дрожат от солдатского флирта,
Тяжёлой походки военных амуров.

Большая дорога военной удачи!
О, сколько здесь женщин красивых бежало,
Армейцам любовь отдавая без сдачи,
Без слёз, без истерик, без писем, без жалоб.

Я тоже не ангел, я тоже частенько
У двери красавицы шпорами тенькал,
Усы запускал и закручивал лихо,
Пускаясь в любовную неразбериху.

                                                           Музыкальная композиция - Большая дорога
                                                                           Слова: М. Светлова

Глава XIV Знойная женщина, мечта поэта (отрывок)

Друзья вернулись только к вечеру. Ипполит Матвеевич был озабочен. Остап сиял. На нём были новые малиновые башмаки, к каблукам которых были привинчены круглые, изборожденные, как граммофонная пластинка, резиновые набойки, шахматные носки в зелёную и чёрную клетку, кремовая кепка и полушёлковый шарф румынского оттенка (1).

– Есть-то он есть, – сказал Ипполит Матвеевич, вспоминая визит к вдове Грицацуевой, – но как этот стул достать? Купить?
– Как же, – ответил Остап, – не говоря уже о совершенно непроизводительном расходе, это вызовет толки. Почему один стул? Почему именно этот стул?..
– Что же делать?

Остап с любовью осмотрел задники новых штиблет.

– Шик модерн, – сказал он. – Что делать? Не волнуйтесь, председатель, беру операцию на себя. Перед этими ботиночками ни один стул не устоит.
– Нет, вы знаете, – оживился Ипполит Матвеевич, – когда вы разговаривали с госпожой Грицацуевой о наводнении, я сел на наш стул, и, честное слово, я чувствовал под собой что-то твёрдое. Они там, ей-богу, там… Ну вот, ей-богу ж, я чувствую.
– Не волнуйтесь, гражданин Михельсон.
– Его нужно ночью выкрасть! Ей - богу, выкрасть!
– Однако для предводителя дворянства у вас слишком мелкие масштабы. А технику этого дела вы знаете? Может быть, у вас в чемодане запрятан походный несессер (2) с набором отмычек? Выбросьте из головы! Это типичное пижонство, грабить бедную вдову.

Ипполит Матвеевич опомнился.

– Хочется ведь скорее, – сказал он умоляюще.
– Скоро только кошки родятся, – наставительно заметил Остап. – Я женюсь на ней.
– На ком?!
– На мадам Грицацуевой.
– Зачем же?
– Чтобы спокойно, без шума, покопаться в стуле.
– Но ведь вы себя связываете на всю жизнь!
– Чего не сделаешь для блага концессии!
– На всю жизнь…

Ипполит Матвеевич в крайнем удивлении взмахнул руками. Пасторское бритое лицо его ощерилось. Показались не чищенные со дня отъезда из города N голубые зубы.

– На всю жизнь! – прошептал Ипполит Матвеевич. – Это большая жертва.
– Жизнь! – сказал Остап. – Жертва! Что вы знаете о жизни и о жертвах? Или вы думаете, что если вас выселили из вашего особняка, вы знаете жизнь?! И если у вас реквизировали поддельную китайскую вазу, то это жертва? Жизнь, господа присяжные заседатели, это сложная штука, но, господа присяжные заседатели, эта сложная штука открывается просто, как ящик. Надо только уметь его открыть. Кто не может открыть, тот пропадает. Вы слыхали о гусаре - схимнике?

Ипполит Матвеевич не слыхал.

– Буланов! Не слыхали? Герой аристократического Петербурга?.. Сейчас услышите…

И Остап Бендер рассказал Ипполиту Матвеевичу историю, удивительное начало которой взволновало весь светский Петербург, а ещё более удивительный конец потерялся и прошёл решительно никем не замеченным в последние годы.

Рассказ о гусаре - схимнике (отрывок)

Блестящий гусар, граф Алексей Буланов, как правильно сообщил Бендер, был действительно героем аристократического Петербурга.

Имя великолепного кавалериста и кутилы не сходило с уст чопорных обитателей дворцов по Английской набережной и со столбцов светской хроники.

Очень часто на страницах иллюстрированных журналов появлялся фотографический портрет красавца - гусара – куртка, расшитая бранденбурами (3) и отороченная зернистым каракулем, высокие прилизанные височки и короткий победительный нос.

За графом Булановым катилась слава участника многих тайных дуэлей, имевших роковой исход, явных романов с наикрасивейшими, неприступнейшими дамами света, сумасшедших выходок против уважаемых в обществе особ и прочувствованных кутежей, неизбежно кончавшихся избиением штафирок.

Граф был красив, молод, богат, счастлив в любви, счастлив в картах и в наследовании имущества. Родственники его умирали быстро, и наследства их увеличивали и без того огромное богатство.

Он был дерзок и смел. Он помогал абиссинскому негусу Менелику в его войне с итальянцами.

Он сидел под большими абиссинскими звёздами, закутавшись в белый бурнус (4), и глядел в трёхверстную карту местности (5).

Свет факелов бросал шатающиеся тени на прилизанные височки графа. У ног его сидел новый друг, абиссинский мальчик Васька.(6)

Разгромив войска итальянского короля, (7) граф вернулся в Петербург вместе с абиссинцем Васькой.

Петербург встретил героя цветами и шампанским. Граф Алексей снова погрузился в беспечную пучину наслаждений.

О нём продолжали говорить с удвоенным восхищением, женщины травились из-за него, мужчины завидовали.

На запятках графской кареты, пролетавшей по Миллионной, неизменно стоял абиссинец, вызывая своей чернотой и тонким станом изумление прохожих.

                                                                             из сатирического романа Ильи Ильфа и Евгения Петрова - «Двенадцать стульев»
____________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

(1) … кремовая кепка и полушёлковый шарф румынского оттенка… – Речь идёт о так называемой «румынской моде» в Одессе 1920-х годов: тогдашние франты носили поверх рубашки или пиджака длинный шарф – преимущественно розовых тонов. Прим. редактора.

(2) у вас в чемодане запрятан походный несессер - Несессер (от франц. nécessaire — «необходимый») — специальный контейнер (сумка, барсетка, кошелёк, шкатулка, футляр и пр.) для мелких предметов. Используется для хранения принадлежностей гигиены, косметики, маникюра, шитья, рукоделия и т. п..

(3)  куртка, расшитая бранденбурами - Бранденбуры (также встречаются названия «бранденбурги» или «бранденбургеры») — двойные петли с двойными пуговицами, заимствованные из венгерской одежды. Представляют собой горизонтально пришитые нарядные шнуры, которые справа и слева оканчиваются петлями и продетыми в них пуговицами. Вошли в моду в XVII веке, названы по имени герцога Бранденбургского, носившего одежду с такой застёжкой.

(4)закутавшись в белый бурнус -  Бурнус — очень широкий, просторный мужской или женский плащ с капюшоном из сукна или тонкого войлока. Изначально светлых тонов, орнаментированный тесьмой, шнурами и аппликациями в восточном стиле.

(5)  и глядел в трёхверстную карту местности - «Трёхвёрстка» — распространённое название географической карты, выполненной в масштабе три версты в дюйме, то есть 1:126 000 (в 1 сантиметре 1,26 километра).

(6) ног его сидел новый друг, абиссинский мальчик Васька – В основе рассказа Бендера о «гусаре-схимнике» Буланове – биография А. К. Булатовича (1870 – 1919), русского гвардейского офицера, этнографа - любителя, путешественника. В 1896 – 1900 годах он был прикомандирован к русской дипломатической миссии при негусе (императоре) Абиссинии (Эфиопии) – Менелике II (1844 – 1913). Как военный советник абиссинской армии Булатович участвовал в войне с Италией 1895 – 1896 годов и действительно привёз взятого на воспитание «абиссинского мальчика Ваську». О своих африканских приключениях Булатович написал несколько книг, наиболее популярной была «С войсками Менелика II», изданная в 1900 году в Петербурге. В 1903 году он оставил службу, ушел в монастырь и принял схиму, что действительно стало светской сенсацией. Прим. редактора.

(7) Разгромив войска итальянского короля – В рукописи – «короля Виктора Эммануэля». Исправлено при подготовке к публикации, поскольку Италией тогда правил Умберто I (1878 –1900). Ошибка весьма характерная: Виктор - Эммануил II (1861 – 1878) приобрёл мировую известность как объединитель Италии, которого поддерживал кумир русской интеллигенции Дж. Гарибальди, а Виктор - Эммануил III (1900 – 1946) был современником авторов романа. Прим. редактора.

О любви так много сказанно

Отредактировано Гусев (2025-05-09 08:18:41)

0

353

Любовь, которая в комнате

Луна прилепилась к небу в окне
Как к стенке печи – лаваш.
* Мужчина и женщина наедине
Не будут читать «Отче наш» -

Кентавром взлетит по белой стене
Их тень – недремлющий страж -
Мужчина и женщина наедине
Не будут читать «Отче наш».

Растёкшись, капли скользнут по спине,
Сплетясь в размытый коллаж, -
Мужчина и женщина наедине
Не будут читать «Отче наш».

А если забросит долгий вояж
На Дантова ада круги,
За них помолись, Всепрощающий наш,
Любовь возродить помоги!

                                                                      Мужчина и женщина наедине
                                                                                 Автор: СИрена
____________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

* Мужчина и женщина наедине - «Solus cum sola, in loco remoto, non cogitabuntur orare „Pater noster“» — латинское крылатое выражение, дословный перевод которого — «Мужчина и женщина наедине не станут читать „Отче наш“». Прим. автора.
____________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

Спальня. Вечер. Вид из окна. Снег лежит и искрится на солнце. В кровати двое.

ОНА:
Почему ты никогда не остаёшься на ночь?
ОН:
Дорогая! Мне хорошо с тобой, но я ещё не подготовил жену к разводу.

ОНА:
Милый! Не понимаю, год ко мне ходишь, и всё не можешь решиться. Почему?
ОН:
Она запретит мне видеть сына.

ОНА:
Твой сын женат, живёт отдельно.
ОН (замешкав):
Понимаешь, не так просто. (пауза). Она настроит меня против него.

ОНА:
Ты же знаешь, твой сын женат на дочери моей сестры. Он не жалует свою мать, тебя обожает.
ОН:
А если изменит своё мнение обо мне?

ОНА:
Поговори с ним заранее.
ОН:
Пытался, но слова уплыли.

ОНА:
Мне уже тридцать лет. Хочу семью, детей.
ОН:
Я тоже.

ОНА:
Я сама с ним поговорю.
ОН (взмолился):
Только не это.

ОНА (категорично):
Значить так! Не приходи, пока не решишь свои проблемы в семье. Ты изначально это обещал. Я поверила...

ОН вышел из комнаты хлопнув дверью.

Гостиная. Открыта балконная дверь. Деревья зелены. Лёгкий ветерок колышет штору. На диване мужчина лет сорока и ОНА. На столе две свечи, бутылка вина, бокалы наполнены до половины. Мужчина достаёт коробочку, открывает, там колечко. Входит ОН.

ОН:
Прости, открыл своим ключом. Поговорим?

Кухня, за столом ОН и ОНА.

ОНА:
Что ты хотел?
ОН:
Не выходи за него. Я люблю тебя.

ОНА:
И с женой поговорил?
ОН:
Завтра всё ей скажу.

ОНА:
Уходи и оставь на тумбочке мои ключи.

ОН падает на колени перед НЕЙ.

ОН:
Не уйду. Не могу жить без тебя.

Спальня. За окном деревья в снегу. В кровати ОН и ОНА.

ОНА:
Ты поговорил с женой?
ОН:
Завтра непременно.

ОНА:
Но наш малыш скоро родится.
ОН:
Вот тогда и поговорю.

                                                          Диалог мужчины и женщины. Мини сценарий
                                                                          Автор: Лилия Лобанова

Вопросы взаимоотношений

0

354

По расписанию любовь и поезда

Ты уехал тогда -  я осталась,
Опустел многолюдный перрон.
Показалось на самую малость:
Всё, что было, как будто бы сон...

Это сон – наши встречи у моря
Под закатами бархатных роз.
Для меня все несчастья и горе
Потонули в реальности грёз.

Наши дни, пролетев как мгновенье,
Остаются со мной навсегда:
Ветра нежное прикосновенье
И упавшая в море звезда…

Ты прощался со мной на вокзале -
Я тебя понимала без слов,
Мы друг другу звонить обещали,
Мы из разных с тобой городов...

Как теперь буду жить и смеяться?
Отдала своё сердце навек.
Чтоб с любимыми нам расставаться -
У дорог не кончается бег…

                                                                            Ты уехал
                                                           Автор: Ирина Зорина - Заря

О любви так много сказанно

Жила - была на свете проститутка по имени Мария.

Минуточку!

«Жила - была» – хорошо для зачина сказки, а история о проститутке – это явно для взрослых. Как может книга открываться таким вопиющим противоречием?

Но поскольку каждый из нас одной ногой – в волшебной сказке, а другой – над пропастью, давайте всё же будем продолжать, как начали.

Итак:

Жила - была на свете проститутка по имени Мария.

Как и все проститутки, родилась она чиста и непорочна и, пока росла, всё мечтала, что вот повстречает мужчину своей мечты (чтобы был красив, богат и умён), выйдет за него замуж (белое платье, фата с флердоранжем *), родит двоих детей (они вырастут и прославятся), будет жить в хорошем доме (с видом на море).

Отец у неё торговал с лотка, мать шила, а в её родном городке, затерянном в бразильском захолустье, всего только и было что кинотеатр, ресторанчик да банк – всё в единственном числе, – а потому Мария неустанно ждала: вот придёт день и нагрянет без предупреждения прекрасный принц, влюбится в неё без памяти и увезёт покорять мир.

Ну а пока прекрасного принца не было, оставалось только мечтать.

В первый раз влюбилась она, когда было ей одиннадцать лет, – по дороге из дома в школу.

В первый же день занятий поняла Мария, что появился у неё попутчик: вместе с нею в школу по тому же расписанию ходил соседский мальчик.

Они и словом-то друг с другом не перемолвились ни разу, однако она стала замечать, что больше всего нравятся ей те минуты, когда по длинной дороге – пыль столбом, солнце палит немилосердно, жажда мучит – поспевает она, из сил выбиваясь, за мальчиком, который идёт скорым шагом.

И так продолжалось несколько месяцев. И Мария, которая терпеть не могла учиться и, кроме телевизора, иных развлечений не признавала – да их и не было, – мысленно подгоняла время, чтоб поскорее минул день, настало утро и можно было отправиться в школу, а субботы с воскресеньями – не в пример своим одноклассницам – совсем разлюбила.

А поскольку, как известно, для детей время тянется медленней, чем для взрослых, она очень страдала и злилась, что эти бесконечные дни дают ей всего - навсего десять минут любви и тысячи часов – чтобы думать о своём возлюбленном и представлять, как замечательно было бы, если б они поговорили.

И вот это произошло.

В одно прекрасное утро мальчик подошёл к ней, спросил, нет ли у неё лишней ручки.

Мария не ответила, сделала вид, что обиделась на такую дерзкую выходку, прибавила шагу.

А ведь когда она увидела, что он направляется к ней, у неё внутри всё сжалось: вдруг догадается, как сильно она его любит, с каким нетерпением ждёт, как мечтает взять его за руку и, миновав двери школы, шагать всё дальше и дальше по дороге, пока не кончится она, пока не приведёт туда, где – люди говорят – стоит большой город, а там всё будет в точности как по телевизору показывают: артисты, автомобили, кино на каждом углу, и каких только удовольствий и развлечений там нет.

Целый день не могла она сосредоточиться на уроке, мучаясь, что так глупо себя повела, и вместе с тем ликуя оттого, что мальчик наконец её заметил, а что ручку попросил – так это всего лишь предлог, повод завязать разговор: ведь когда он подошёл, она заметила, что из кармана у него торчит своя собственная.

И в эту ночь – да и во все последующие – Мария всё придумывала, как будет ему отвечать в следующий раз, чтоб уж не ошибиться и начать историю, у которой не будет окончания.

Но следующего раза не было.

Они хоть и продолжали, как прежде, ходить в школу одной дорогой – Мария иногда шла впереди, сжимая в правом кулаке ручку, а иногда отставала, чтобы можно было с нежностью разглядывать его сзади, – но он больше не сказал ей ни слова, так что до самого конца учебного года пришлось ей любить и страдать молча.

А потом потянулись нескончаемые каникулы, и вот как-то раз она проснулась в крови, подумала, что умирает, и решила оставить этому самому мальчику прощальное письмо, признаться, что никого в жизни так не любила, а потом убежать в лес, чтоб её там растерзал волк - оборотень или безголовый мул – кто - нибудь из тех чудовищ, которые держали в страхе окрестных крестьян.

Только если такая смерть её настигнет, думала она, не будут родители убиваться, потому что бедняки так уж устроены – беды на них как из худого мешка валятся, а надежда всё равно остаётся.

Вот и родители её пускай думают, что девочку их взяли к себе какие - нибудь бездетные богачи и что, бог даст, когда - нибудь она вернётся в отчий дом во всём блеске и с кучей денег, но тот, кого она полюбила (впервые, но навсегда), будет о ней вспоминать всю жизнь и каждое утро корить себя за то, что не обратился к ней снова.

Но она не успела написать письмо – в комнату вошла мать, увидела пятна крови на простыне, улыбнулась и сказала:

– Ты стала взрослой, доченька.

Мария пыталась понять, как связано её взросление с кровью, струившейся по ногам, но мать толком объяснять не стала – сказала только, что ничего страшного в этом нет, просто придётся теперь каждый месяц на четыре - пять дней подтыкаться чем-то вроде кукольной подушечки.

Она спросила, пользуются ли такой штукой мужчины, чтобы кровь им не пачкала брюки, но узнала, что такое случается только с женщинами.

Мария попеняла Богу за такую несправедливость, но в конце концов привыкла, приноровилась.

А вот к тому, что мальчика больше не встречает, – нет, и потому беспрестанно ругала себя, что так глупо поступила, убежав от того, что было ей всего на свете желанней.

Ещё перед началом занятий она отправилась в единственную в их городке церковь и перед образом святого Антония поклялась, что сама первая заговорит с мальчиком.

А на следующий день принарядилась как могла – надела платье, сшитое матерью специально по случаю начала занятий, – и вышла из дому, радуясь, что кончились, слава богу, каникулы.

Но мальчика не было. Целую неделю прострадала она, прежде чем кто-то из одноклассников не сказал ей, что предмет её воздыханий уехал из городка.

– В дальние края, – добавил другой.

                                                                                                      из романа бразильского писателя Пауло Коэльо - «Одиннадцать минут»
_________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

* белое платье, фата с флердоранжем - Флёрдора́нж, белоснежные цветки померанцевого дерева (семейства Цитрусовые). Померанцевый цветок — традиционная часть свадебного убора невесты. Предположительно, первыми в этом качестве флёрдоранж начали использовать сарацины. Символ девичьей невинности.

О любви так много сказанно

0

355

В раю сокровенных признаний

Поцелуй меня, как хочешь,
Поцелуй, как чувствует душа,
Поцелуй, как будто бы щекочешь,
Поцелуй как будто малыша.

Поцелуй, чтоб ноги подкосились,
Поцелуй, как будто топишь лёд,
Поцелуй, чтоб поцелуи снились,
Поцелуй, как будто лижешь мёд.

Поцелуй, чтоб сердце участилось,
Поцелуй, объятьями пленя,
Поцелуй, чтобы в рабыню превратилась…
Поцелуй скорей же ты меня!

                                                                              Поцелуй меня
                                                                       Поэт: Ирина Головлева

О любви так много сказанно

На следующий день она решила поговорить с подругами.

Все ведь видели, как она гуляла со своим ухажёром, – согласимся, что одной лишь любви, пусть даже самой большой, мало: надо ещё сделать так, чтобы и все вокруг знали, что ты – любима и желанна.

Подругам до смерти хотелось расспросить, как и что, и Мария, взбудораженная новыми впечатлениями, рассказала обо всём без утайки, добавив, что приятней всего было, когда его язык дотрагивался до её зубов.

Услышав это, одна из подруг расхохоталась:

– Так ты рот не открывала, что ли?

И мигом стало Марии всё понятно – и вопрос паренька, и его внезапная досада.

– А зачем?
– А иначе язык не просунешь.
– А в чём разница?
– Не могу тебе объяснить. Просто когда целуются, то делают так.

Задавленные смешки, притворное сочувствие, тайное злорадство девчонок, которые ещё ни в кого не влюблялись.

Мария притворилась, что не придаёт этому никакого значения, и смеялась со всеми.

Смеяться-то смеялась, а в душе горько плакала.

И про себя проклинала кино, благодаря которому и научилась закрывать глаза, обхватывать пальцами затылок того, с кем целуешься, поворачивать голову то немного влево, то чуть - чуть вправо, – а самого-то главного, самого важного там не показывали.

Она придумала превосходное объяснение («Я тогда ещё не хотела целоваться с тобой по-настоящему, потому что не была уверена, что ты и есть мужчина моей жизни, а теперь поняла…») и стала ждать подходящего случая.

... через три дня, на вечеринке в городском клубе, она увидела, что её возлюбленный стоит, держа за руку её подругу – ту самую, которая и задала ей этот роковой вопрос.

И снова Мария сделала вид, что ей это всё безразлично, и героически дотянула до самого конца вечеринки, обсуждая с подружками киноактёров и других знаменитостей и притворяясь, будто не замечает, как сочувственно они на неё время от времени поглядывают.

И лишь вернувшись домой и чувствуя: мир рухнул! – дала волю слезам и проплакала всю ночь.

Целых восемь месяцев после этого она страдала, придя к выводу, что не создана для любви, а любовь – для неё.

Даже всерьёз стала подумывать, не постричься ли ей в монахини, чтобы остаток дней посвятить любви, которая не причиняет таких мук, не оставляет таких рубцов на сердце, – любви к Иисусу.

Учителя рассказывали про миссионеров, отправляющихся в Африку, и она увидела в этом выход для себя – не всё ли равно, раз в её жизни нет больше места для чувства?!

Мария строила планы уйти в монастырь, а пока научилась оказывать первую помощь (в Африке, говорят, люди так и мрут), стала особенно прилежна на уроках Закона Божьего и представляла, как она, точно вторая Мать Тереза, будет спасать людям жизнь и исследовать дикие леса, где рыщут львы и тигры.

Так уж получилось, что в год своего пятнадцатилетия Мария, помимо того что узнала – целоваться надо с открытым ртом, а любовь доставляет одни страдания, сделала ещё одно открытие.

Мастурбация. Как всякое открытие, произошло это почти случайно.

Однажды, поджидая мать, она трогала и гладила себя между ног. Она делала это, когда была ещё совсем маленькой, и ощущения были очень приятные.

Но однажды отец застал её за этим занятием – и сильно выпорол, не объясняя за что.

Полученную взбучку она запомнила навсегда, усвоив накрепко, что ласкать себя можно, только когда никто не видит, а на людях – нельзя, но поскольку посреди улицы это делать не будешь, а своей комнаты у Марии не было, то об этом запретном удовольствии она вскоре забыла.

Забыла – до того самого дня, когда со времени неудачного поцелуя минуло почти полгода.

Мать где-то задержалась, делать было нечего, отец куда-то ушёл с приятелем, по телевизору ничего интересного не показывали, и со скуки Мария принялась разглядывать себя и изучать своё тело – не вырос ли где - нибудь лишний волосок, который в этом случае следовало немедленно выщипнуть пинцетом.

К собственному удивлению, она заметила чуть повыше того места, которое в эротических журналах нежно именовалось «норка» или «щёлка», маленький бугорок; прикоснулась к нему – и уже не могла остановиться: удовольствие становилось всё сильнее, а всё её тело – особенно там, где порхали её пальцы, – напряглось, словно набухло.

Мало - помалу ей стало казаться, что она просто в раю, наслаждение делалось всё ярче и острее, Мария уже ничего не слышала, перед глазами колыхалось какое-то желтоватое марево, и вот она содрогнулась и застонала от первого в жизни оргазма.

Оргазм!!

Ей казалось, что она взлетела в самое поднебесье и теперь, медленно спускаясь, парит в воздухе на парашюте.

Всё тело её было покрыто испариной, и вместе с необыкновенным приливом сил она испытывала странное блаженное ощущение – будто что-то осуществилось, состоялось, сбылось.

Вот он – секс! Какое чудо! Никаких скабрезных журнальчиков, где столько толкуют о неземном наслаждении.

Не нужны никакие мужчины, которые любят только тело, а в душу женщины – плюют.

Можно быть и наслаждаться одной!

Мария предприняла вторую попытку, на этот раз воображая, что её ласкает знаменитый актёр, – и снова вознеслась в рай, и снова медленно спустилась на землю, зарядясь ещё большей энергией.

Когда она приступила к третьему сеансу, вернулась мать.

Своё открытие она обсудила с подругами, умолчав, правда, о том, что сделала его несколько часов назад.

Все девочки – за исключением двух – поняли её с полуслова, но никто не решался открыто говорить об этом.

Мария, почувствовав себя в этот миг ниспровергательницей основ, лидером, предложила новую игру «в сокровенные признания»: пусть каждая расскажет о своём любимом способе мастурбации.

Она узнала несколько различных методов – одна девочка посоветовала заниматься этим в самую жару под одеялом (ибо, по её словам, пот весьма способствует), другая использовала гусиное пёрышко, чтобы пощекотать это самое место (как оно называется, ей было неизвестно), третья предложила, чтобы это делал мальчик (Мария сочла это совершенно излишним), четвёртая применяла восходящий душ в биде (у Марии дома ни о каком биде и не слышали даже, но она бывала в гостях у богатых подруг, так что место для проведения эксперимента имелось).

Так или иначе, узнав, что такое мастурбация, и испробовав кое - какие новые методы из числа тех, которыми поделились с нею подруги, она навсегда отказалась от мысли уйти в монастырь.

Ведь это доставляло ей наслаждение, а церковь считала секс и плотское наслаждение одним из тягчайших грехов.

Всё от тех же подруг наслушалась она и всяких ужасов – от онанизма по лицу прыщики идут, можно с ума сойти, а можно и забеременеть.

Подвергая себя этому риску, Мария продолжала дарить себе наслаждение не реже чем раз в неделю, обычно по четвергам, когда отец уходил перекинуться с приятелями в карты.

И одновременно она чувствовала себя всё менее уверенно в отношениях с мужчинами – и всё больше хотелось ей уехать из родного городка.

Влюбилась она в третий, потом и в четвёртый раз, научилась целоваться, а оставаясь наедине со своими мальчиками, многое им – да и себе – уже стала позволять, но каждый раз в результате какой-то её ошибки роман обрывался в тот самый миг, когда Мария окончательно убеждалась, что вот он – тот самый единственный человек, с которым она останется до конца дней.

                                                                                                      из романа бразильского писателя Пауло Коэльо - «Одиннадцать минут»

Наш Городок

0

356

Любовь и смерть после Высшего Суда

Чтоб мне стала свободой,
Наградой…
Лицемерье любимых,
Границы стиревшее.
Искания истин,
К блужданью обрекшее.

Похороните меня за забором,
Чтобы жизнь моя долгая,
Стала укором…
Тем кто на свет появился,
Чтобы тщетно искать.
Кому всё не дожив,
Молодым умирать.

Похороните меня за церковными стенами,
Чтоб я канул последним рабом,
Мельпомены бы…
Чтоб никто и не вспомнил,
Эгоистичных тех лир,
Что убивши себя,
Уничтожат весь мир.

Похороните меня за оградой.
Пусть мне станет свобода,
Наградой…
Чтоб не божьего света,
Ни чёртовой рожи,
Отдохнуть,
На последнем бы ложе.

                                               Похороните меня за оградой
                                                 Автор: Дмитрий Титов

Короткие зарисовки

Часть I. Глава 2. Фрагмент.

В августе, хмурым вечером, возвратясь с дачи, Клим застал у себя Макарова; он сидел среди комнаты на стуле, согнувшись, опираясь локтями о колени, запустив пальцы в растрёпанные волосы; у ног его лежала измятая, выгоревшая на солнце фуражка.

Клим отворил дверь тихо, Макаров не пошевелился.

«Пьян», — подумал Клим и укоризненно сказал: — Хорош!

Макаров, не вынимая пальцев из волос, тяжело поднял голову; лицо его было истаявшее, скулы как будто распухли, белки красные, но взгляд блестел трезво.

— С похмелья? — спросил Клим.

Макаров поднял фуражку, положил её на колено и прижал локтем и снова опустил голову, додумывая что-то.

Клим спросил, давно ли он возвратился из Москвы, поступил ли в университет, — Макаров пощупал карман брюк своих и ответил негромко:

— Третьего дня. Поступил.
— На медицинский?
— Отстань.

Посидев ещё минуту, он встал и пошёл к двери не своей походкой, лениво шаркая ногами.

— К ней? — спросил Самгин, указав глазами в потолок. Макаров тоже посмотрел вверх и, схватясь за косяк двери, ответил:
— Нет. Прощай.

Видя, как медленно и неверно он шагает, Клим подумал со смешанным чувством страха, жалости и злорадства:

«Заразился?»

В комнату вбежала Феня, пугливо говоря:

— Барышня просит посмотреть за ним, не пускать его никуда.

Нелепо вытаращив глаза, она пропела:

— Что было-о!

Клим пошёл наверх, навстречу по лестнице бежала Лидия, говоря оглушающим шёпотом:

— Зачем ты отпустил его? Зачем?

При свете стенной лампы, скудно освещавшей голову девушки, Клим видел, что подбородок её дрожит, руки судорожно кутают грудь платком и, наклоняясь вперёд, она готова упасть.

— Догони, приведи! — уже кричала она, топая.

Испуганный и как во сне, Клим побежал, выскочил за ворота, прислушался; было уже темно и очень тихо, но звука шагов не слыхать.

Клим побежал в сторону той улицы, где жил Макаров, и скоро в сумраке, под липами у церковной ограды, увидал Макарова, — он стоял, держась одной рукой за деревянную балясину ограды, а другая рука его была поднята в уровень головы, и, хотя Клим не видел в ней револьвера, но, поняв, что Макаров сейчас выстрелит, крикнул:

— Не смей!

Он был уже в двух шагах от Макарова, когда тот произнёс пьяным голосом:

— Аллилуйя! И — всё к чёрту…

Клим успел толкнуть его и отшатнулся, испуганный сухим щелчком выстрела, а Макаров, опустив руку с револьвером, тихонько охнул.

Впоследствии, рисуя себе эту сцену, Клим вспоминал, как Макаров покачивался, точно решая, в какую сторону упасть, как, медленно открывая рот, он испуганно смотрел странно круглыми глазами и бормотал:

— Вот… вот и…

Клим обнял его за талию, удержал на ногах и повёл. Это было странно: Макаров мешал идти, толкался, но шагал быстро, он почти бежал, а шли до ворот дома мучительно долго. Он скрипел зубами, шептал, присвистывая:

— Оставь, оставь меня.

А на дворе, у крыльца, на котором стояли три женские фигуры, невнятно пробормотал:

— Я знаю — глупо…
Укоризненно покачивая гладкой головой, Таня Куликова слезливо заныла:

— Не стыдно ли…
— Молчи! — приказала Лидия. — Фёкла, — за доктором!

И, подхватив Макарова под руку, спросила вполголоса:

— Куда ты выстрелил…

                                                                                                                  из незавершённого романа Максима Горького - «Жизнь Клима Самгина»

Короткие зарисовки

0

357

В холоде солнца 

Вокруг запястья был у ней
Шнурок из шёлка – нет черней;
Её изящная рука
Казалась пленницей шнурка.
Темна тюрьма, но там не прочь
Со светом повстречаться ночь;
Иль так установилась тень,
Чтоб видеть разом ночь и день.
Блажь эту ставьте мне в вину!
Но коль свобода есть в плену,
Тогда желал бы я тюрьмы
В таких, Любовь, оковах тьмы.

                                        О чёрном шнурке вокруг запястья графини Карлайл
                                                                Поэт: Роберт Геррик

Глава. XX (фрагмент)

— Нужно же что - нибудь делать, Любочка, — заговорил я, набираясь сил. — Так нельзя…
— Что нельзя?
— Да вот сидеть так…
— Идите спать… А я посижу здесь… Может быть, я вас компрометирую?
— А вы боитесь скомпрометировать себя, если пойдёте и уснёте в нашей избушке? Что может подумать о вашем поведении Пепко!.. Как это страшно…
— Вы его не любите…
— И даже очень не люблю…

Она закрыла лицо руками и зарыдала. Теперь уж я сделал движение в ожидании истерики.

— Я… я его так люблю… — шептала Любочка, не отнимая рук. — А вас ненавижу… Да, ненавижу, ненавижу, ненавижу!.. Вы его не любите и расстраиваете… Не от меня он убежал, а от вас.
— От меня?
— Да, вы, вы… Вы думаете, что я совсем дура и ничего не понимаю? Ха - ха!.. Вы нарочно увезли его и на дачу, чтобы спрятать от меня. Я всё знаю… и ненавижу вас… всех…

Разговор принял совсем неожиданный оборот, и я немного растерялся в качестве опытного заговорщика и предателя.

— Вот что, Любочка… Идёмте гулять?
— Не хочу… Я останусь здесь и дождусь его. Ведь когда - нибудь он вернётся из города… Вот назло вам всем и буду сидеть.

Это, очевидно, был бред сумасшедшего.

Я молча взял Любочку за руку и молча повёл гулять.

Она сначала отчаянно сопротивлялась, бранила меня, а потом вдруг стихла и покорилась.

В сущности она от усталости едва держалась на ногах, и я боялся, что она повалится, как сноп.

Положение не из красивых, и в душе я проклинал Пепку в тысячу первый раз.

Да, прекрасная логика: он во всём обвинял Федосью, она во всём обвиняла меня, — мне оставалось только пожать руку Федосье, как товарищу по человеческой несправедливости.

— Куда вы меня тащите? — взмолилась Любочка, изнемогая.
— Не знаю… Войдите и в моё положение: что я буду делать с вами? Оставить вас я не могу, как это делают некоторые… Утешать — бесполезно.

Мы прошли два раза всё Третье Парголово и остановились, наконец, на пустой горке, мимо которой спускалась тропинка на вокзал.

Нашлась спасительная скамейка, на которую мы могли присесть.

Солнце уже поднималось, — солнце холодное, без лучей.

Перед нашими глазами разлеглось чухонское болото, перерезанное Финляндской железной дорогой; налево в пыльной мгле едва брезжился Петербург.

Моя дама сидела безмолвно, как тень.

Глаза у неё слипались, но она продолжала бороться со сном.

Был момент, когда ей хотелось расплакаться, — я это видел по дрожавшим губам, — но дневной свет, видимо, действовал на неё отрезвляющим образом.

— Бедный, где-то он провёл ночь… — думала она вслух.
— Да, бедный… Чёрт бы его побрал!..

Она посмотрела на меня и улыбнулась.

— Воображаю, как вы меня проклинаете в душе, — проговорила она, продолжая улыбаться. — Целую ночь нянчитесь… Я вас, кажется, бранила?
— Да… Вернее сказать, вы сами не знали, что говорили.
— Миленький, простите… Я так страдала, так измучилась… Идите, голубчик, спать, а я посижу здесь. С первым поездом уеду в Петербург… Кланяйтесь Агафону Павлычу и скажите, что он напрасно считает меня такой… такой нехорошей. Ведь только от дурных женщин бегают и скрываются…

На мой немой вопрос она сама ответила:

— Вы боитесь, что я опять приеду? Конечно, приеду, но на этот раз буду умнее и не буду лезть к нему на глаза… Хотя издали посмотреть… только посмотреть… Ведь я ничего не требую… Идите.
— Нет… Я всё равно сегодня не буду спать.
— Почему?
— Я влюблён…
— Вы? Когда это случилось?
— Вчера, в восемь часов вечера…
— В Надю?
— Нет.
— Ах, да, эта высокая, с которой вы гуляли в саду. Она очень хорошенькая… Если бы я была такая, Агафон Павлыч не уехал бы в Петербург. Вы на ней женитесь? Да? Вы о ней думали всё время? Как приятно думать о любимом человеке… Точно сам лучше делаешься… Как-то немножко и стыдно, и хорошо, и хочется плакать. Вчера я долго бродила мимо дач… Везде огоньки, все счастливы, у всех свой угол… Как им всем хорошо, а я должна была бродить одна, как собака, которую выгнали из кухни. И я всё время думала…

— О чём?

— Ведь и мы могли бы так же жить на даче с Агафоном Павлычем… Я так бы ждала его каждый день, когда он вернётся из города. Он приезжает со службы усталый, сердитый, а у меня всё чисто, прибрано, обед вкусный… У нас была бы маленькая девочка, которую он обожает. Тихо, хорошо… Потом мы состарились бы, девочка уже замужем, и вдруг… Нет, это страшно! Мне представилось, что Агафон Павлыч умер раньше меня, и я хожу в трауре… Знаете, такая длинная - длинная вуаль из крепа… Переезжаю жить к дочери и всё плачу, плачу… Каждый день хожу к нему на могилу, приношу цветов и опять плачу. Ведь никто не знает, какой он был хороший, добрый, как любил меня… Вы не смейтесь надо мной, Василий Иваныч. Если вы действительно любите ту девушку, так всё поймёте…

— Я не смеюсь.
— И вдруг ничего нет… и мне жаль себя, ту девочку, которой никогда не будет… За что? Мне самой хочется умереть… Может быть, тогда Агафон Павлыч пожалеет меня, хорошо пожалеет… А я уж ничего не буду понимать, не буду мучиться… Вы думали когда - нибудь о смерти?
— Нет, как-то не случалось.
— Значит, вы ещё не любите. Если человек любит, он всё понимает, решительно всё, и обо всём думает… Я целые дни сижу и думаю и не боюсь смерти, потому что люблю Агафона Павлыча. Он хороший…

Мне опять сделалось жаль Любочку, в которой мучительно умирал целый мир и всё будущее.

Она была права: любовь делала её почти умной, и она многое понимала так, как в нормальном состоянии никогда не понимала.

Её наивная философия навеяла на меня невольную грусть.

В самом деле, от каких случайностей зависит иногда вся жизнь: не будь у нас соседа по комнатам «черкеса», мы никогда не познакомились бы с Любочкой, и сейчас эта Любочка не тосковала бы о «хорошем» Пепке.

По аналогии я повторил про себя свою вчерашнюю встречу с Александрой Васильевной — тоже случайность и тоже…

Дальше я старался ничего не думать, потому что моё солнце уже поднялось и решительный день наступил.

А она, наверное, спит молодым, крепким сном и давно забыла о моём существовании…

                                                                                                   из романа  Дмитрия Мамина - Сибиряка - «Черты из жизни Пепко»

О любви так много сказанно

0

358

Экзистенциальная отсылка на ... / ну, это, если разрешат (считать экзистенциальной отсылкой на ..)

Вепрь был добрым, бесконечно добрым… Он создал мир, чтобы любить его… Но мир был несовершенным… потому что иначе мир просто не смог бы существовать. Совершенство нельзя было совместить с бытием… (©)

В квартире нету никого
Лишь пустота по ней гуляет
Как - будто беленьким платком
Корабль длинный прогоняет
И так, идёт денёк, другой
А может месяц вдруг минует
И лишь за грязненьким окном
Страстями жизнь ярко бушует.

****
Не появляется никто
В моём ничтожно мелком мире
Слышу шаги лишь за окном
Но, не в моей пустой квартире.

****
Заглянул бы ко мне сосед
И побалтали бы немножко
Но, я лишь слышал от него
Ругательства и брань в окошко.

***
Квартира долго пуставала
Уехал вдаль я от неё
И целый год ведь не видала
Моё прекрасное лицо.

****
Когда от близких я вернулся
В квартиру вновь свою зашёл
И то, что очи увидали
Я в страшном сне бы не нашёл.

****
В квартире всё перевернули
Разбили вазочку мою
И на постели я своею
Увидел жирную свинью.

****
Тот боров толстый разволился
По всей кровати ведь моей
Запачкал мне подушку гроздью,
Своих зелёненьких соплей.
Я закречал ему прям в ухо
Ты, что тут делаешь козёл
А он ответил мне, братуха
Хату твою я приобрёл.

                                                          Чужая Квартира (отрывок)
                                                              Автор: Viktor Novikov

О Любви так много сказано...

0

359

Бѣс Хованщинский

— Помнишь Раскольникова, нашего соседа?
— Конечно, а что с ним?
— Он убил двух женщин. Так говорят братья Карамазовы.
— Боже мой! Я помню, он был таким спокойным подростком! В него что, вселились бесы?

                                                                                                            --  х / ф «Любовь и смерть» («Love and Death») 1975.  Цитата

Видеоклип на песню KREC "Нежность" по мотивам фильма Казино Рояль. Ева Грин и Дэниел Крейг.

Ты убивал меня порою.
Словами, мыслями играл.
И сердце жглось моё в ладони.
И душу тьма к себе берёт.
Ты причинял так много боли.
И смехом злобным, сердце в кровь.
И в памяти от всех издёвок
Лишь кровь, кипит всегда порой.
Ты убивал всегда, так сладко.
Смотрел на все страданья в раз.
Любовь, как истина валялась.
Её ты ненавидил как.
От тьмы, что светом мне казалась.
Запутались мои мечты.
Я думала, что ты другой,
Что ты меня обнимешь робко.
Но ты не ангел во плоти.
И мой удел, любить подонка.
Я умираю каждый час
От каждой весточки о чуде.
От каждой милости, не раз
Я глупая и не закроюсь.
Я не закрою чувства вновь.
И пусть мне больно я взлетаю.
И пусть ты не любил меня.
Моя любовь меня спасает.
Ты убивал меня всегда.
Словами, сердце забирая.
Его ногами ты топтал.
И светом тёмным душу скроешь.
Любила я всегда тебя
Твои глаза, твою улыбку.
Но поняла теперь и я,
Что дьявол, света не потерпит.
Как тяжело уйти сейчас
Как тяжело закрыть все двери.
И слёзы, каждая волна.
Мою дорогу не заменит.
Ты убивал меня порою,
Играя как с игрушкой в прятки.
Но стала я совсем иной.
Теперь не буду я игрою.
Не буду, больше я трястись.
Прощенье не заслужишь, знаешь!
Я стану лучше.
Ну, а ты .
Меня забудешь, знаю робко.
Я умираю от любви, от тёмной злобы,
От страданья.
За всё, за всё меня прости,
Но я любовь не предавала.

                                                     Ты убивал меня
                                             Автор: Алёна Фёдорова

О любви так много сказанно

0

360

В юность после удивительных приключений

В детстве мы жили - были,
Сказочно были - жили,
В детстве все звёзды ярче светили,
Были дома большими.
Шли мы легко за днями,
Щедрой была дорога.
Ах, как сияло солнце над нами,
Как его было много!
Как наше сердце билось!
Как нам светло мечталось!
Что-то исчезло, что-то забылось,
Многое в нас осталось.
Солнце по небу катит,
Вновь ему в небе тесно.
Пусть в человеке светят, не гаснут
Добрые сказки детства!

                                               Поэт: Роберт Рождественский

Клип на дораму "Отличник средней школы"

2

На следующий день Нильс проснулся ещё до рассвета.

Он сел на кровати и огляделся. Где он?

Вместо высокого неба — над ним низкий потолок. Вместо кустов — гладкие стены.

Да ведь он дома! У себя дома!

Нильс чуть не закричал от радости.

И вдруг он вспомнил: «А как же Акка Кебнекайсе! Неужели она улетит со своей стаей, и я никогда её больше не увижу?»

Нильс вскочил и выбежал во двор.

«Верно, и Мартин хочет попрощаться со стаей Акки Кебнекайсе», — подумал он и приоткрыл дверь птичника.

Мартин спал рядом с Мартой, окружённый гусятами.

— Мартин! Мартин! — позвал Нильс. — Проснись! Мартин открыл глаза, вытянул шею и зашипел.
— Мартин! Да что ты? Ведь это я, Нильс! Мартин недоверчиво покосился на него, но шипеть перестал — Мартин! Пойдём попрощаемся с Аккой! — сказал Нильс.
— Га - га - га! — ответил Мартин.

Но что он хотел сказать, Нильс не понял.

— Ну, не хочешь — не надо!

Нильс махнул рукой и один пошёл к пруду.

Он ещё не привык к тому, что у него такие большие руки и ноги. Поэтому он старательно обошёл первый же камень, который попался ему на дороге — Да что это я! — спохватился Нильс и даже рассмеялся.

Он нарочно вернулся назад, перешагнул через камень, да ещё поддал его носком башмака.

На краю деревни Нильс увидел, как из дому с вёдрами в руках вышла какая-то женщина. Нильс прижался к забору. И опять рассмеялся. Ну чего ему прятаться? Ведь он теперь мальчик как мальчик.

И он смело пошёл дальше.

Утро выдалось тихое, ясное. То и дело в небе раздавались весёлые птичьи голоса. И каждый раз Нильс задирал голову — не его ли это стая летит?

Наконец он подошёл к пруду.

В кустах испуганно зашевелились дикие гуси.

— Не бойтесь, это я, Нильс! — крикнул мальчик. Услышав чужой голос, гуси совсем переполошились и с шумом поднялись в воздух.
— Акка! Акка! Подожди! Не улетай! — кричал Нильс.

Гуси взметнулись ещё выше, а потом построились ровным треугольником и закружились над головой Нильса.

«Значит, узнали меня! — обрадовался Нильс и замахал им рукой. — Прощаются со мной!»

А одна гусыня отделилась от стаи и полетела прямо к Нильсу. Это была Акка Кебнекайсе. Она села на землю у самых его ног и стала что-то ласково говорить:

— Га - га - га! Га - га - га! Га - га - га!

Нильс нагнулся к ней и тихонько погладил её по жёстким крыльям. Вот какая она теперь маленькая рядом с ним!

— Прощай, Акка! Спасибо тебе! — сказал Нильс.

И в ответ ему старая Акка раскрыла крылья, как будто хотела на прощание обнять Нильса.

Дикие гуси закричали над ним, и Нильсу показалось, что они зовут Акку, торопят её в путь.

Акка ещё раз ласково похлопала Нильса крылом по плечу…

И вот она опять в небе, опять впереди стаи.

— На юг! На юг! — звенят в воздухе птичьи голоса. Нильс долго смотрел вслед своим недавним друзьям. Потом вздохнул и медленно побрёл домой.

Так кончилось удивительное путешествие Нильса с дикими гусями.

Снова Нильс стал ходить в школу.

Теперь в дневнике у него поселились одни пятёрки, а двойкам туда было не пробраться.

Гусята тоже учились, чему им полагается: как клевать зерно из деревянного корыта, как чистить перья, как здороваться с хозяйкой. Скоро они переросли Мартина с Мартой.

Только Юкси остался на всю жизнь маленьким, словно он только что вылупился из яйца.

                                                                              из сказки Сельмы Лагерлёф «Чудесное путешествие Нильса с дикими гусями»

Ученическое

0

Быстрый ответ

Напишите ваше сообщение и нажмите «Отправить»


phpBB [video]


Вы здесь » Ключи к реальности » Ключи к взаимоотношениям » О Любви так много сказано...