Русское электричество

"Электрификация. 100 лет плану ГОЭЛРО" в Музее Москвы

/Илья Ильф и Евгений Петров «Двенадцать стульев»/

Музей Москвы умеет удивлять – все его проекты не лишь познавательны; они – волшебны. Тут, как нигде, умеют создать особую атмосферу, даже, если речь идёт о житейско-бытовых или узкопрофессиональных явлениях. То, о чём другие поведали бы скучно и с официозным пафосом, Музей Москвы превращает в феерическое действо. Здесь основательно погружают в тему, часто делая упор на подсознательные мотивы. Экспозиция каждый раз напоминает коллективное воспоминание, а иногда – игры разума. Сегодня мы увидим сердце Электрического Города – волнующей грёзы XX столетия, когда машина стала богом, а Фриц Ланг пугал всех "Метрополисом" - там электричество повелевает миром богатых и бедных, делая их одинаковыми рабами проводов и тумблеров. Хотя, он оказался прав – отключи нам электроток, мы тут же скатимся в первобытное состояние.

В XVIII веке галантные маркизы и напудренные профессора увлекались опытами с электричеством. Кое-кому это стоило жизни. Потом «направленному движению свободных частиц» нашли гораздо более серьёзное применение, чем развлекать гостей мадам де Помпадур, которая также не была чужда модных увлечений. Шли десятилетия, и электрическая лампочка из новинки становилась обыденностью. Несмотря на то, что выставка посвящена 100-летию Плана ГОЭЛРО, история русского электричества куда как значительнее и тот, кто бранит «отсталость» царской России, уподобляется полуграмотному телеграфисту из чеховской пьесы: «Я должен вам выразиться, господа, и отдать должную справедливость, что эта зала и вообще помещение великолепны! Превосходно, очаровательно! Только знаете, чего не хватает для полного торжества? Электрического освещения, извините за выражение! Во всех странах уже введено электрическое освещение, и одна только Россия отстала».

Экспозиционный зал – тёмное, подсвеченное пространство, где вещи выступают артефактами ушедших времён. На стендах – повествование о творцах ГОЭЛРО, и главной фигурой является Владимир Ленин, чью реплику о том, что «коммунизм есть электрификация всей страны плюс советская власть», мы учили с детства. Ильич ошибся – к концу 1980-х у нас была и тотальная электро-оснащённость, и советская власть, но коммунизма никто так и не дождался. Бюст Ленина работы Натана Альтмана, поражает реализмом и – надмирным холодком. Это «самый человечный человек», но и создатель государства нового типа. Дворянин Ульянов и – полубог Ленин. Калмыцкие скулы - усилены. Он – демиург евразийской цивилизации и, вместе с тем, лицо из толпы. Разработчики плана ГОЭЛРО - Глеб Кржижановский, Робертом Классон и Генрихом Графтио. Несмотря на витиеватые фамилии, все трое – подданные Империи, а потом и советские граждане. Индустрия началась не с нуля – всё то великое, что случилось в последующие годы, было задумано ещё при царском режиме. Лампочка Ильича – закономерный итог, а не начало начал. Подлинный же исполнитель – пролетарий, поэтому на выставке много картин, рисунков и скульптурных портретов, воспевающих трудовые будни.

Электрификация вызвала к жизни творчество особого рода, а ток всё чаще сравнивали с любовным переживанием. Андрей Платонов говорил, что электричество – это «…лёгкий, неуловимый дух любви: оно выходит из всего и входит во всё, где есть энергия». Эра динамики затребовала интенсивность чувств. Владимир Маяковский выкрикивал свои чудо-лозунги: «Электричество — вид энергии. / Культура велит, — бери на учет частных чувств базар! / Пускай Курой на турбины течет и жадность, и страсть, и азарт!» Идеолог Пролеткульта и теоретик научной организации труда, поэт Алексей Гастев выдавал чуть более скромные определения: «Шестерни - сверхскорость. / Мозгомашины - погрузка. / Киноглаза - установка. / Электронервы – работа».

Перед нами – череда просветительских плакатов, многие из которых рисовались для деревни. Яркий, почти комиксовый стиль, родственный лубку. Крестьянина зовут в даль светлую, параллельно уча тонкому обращению с неведомой силой, могущей и убить за раз. Под ЛЭПами – два убитых парня. Подпись гласит, что баловство с проводами несёт убыток населению и государству. «Вдоль деревни, от избы и до избы, / Зашагали торопливые столбы; / Загудели, заиграли провода, / - Мы такого не видали никогда», - писал в простонародной манере Михаил Исаковский, а ядрёные красавицы в сарафанах пели это со сцены, как частушки. А ведь не видали! До революции электро-мысль развивалась в рамках города, завода, железнодорожной станции.

Любовь к электричеству была чем-то, вроде поветрия. Лучшая иллюстрация – картины Климента Редько, иконописца Киево-Печерской Лавры, ставшего дизайнером, плакатистом, выразителем смелой теории. Он видел человека будущего, как совершенное тело и электрическую субстанцию – в общем, Терминатор тоже наш. В 1922 году Климент Редько сформулировал Декларацию электроорганизма: «Всё сводится к вопросу энергии – будущей культуры жизни. Так как современная известная единица скорости света определила всю ранее существующую известную скорость, художники изучают элементы, составляющие новые периодические состояния электроматерии. Я строю из воздуха, воды, ветра, динамита – это и есть элементы архитектоники электроорганизма». Его светящимся абстракциям, в которых видится нечто запредельное, посвящено сразу несколько стендов и – «тайный зальчик» в центре экспозиции. Он задрапирован и никак не обозначен. Зритель сам должен найти чёрный квадрат, войти в него и увидеть фантасмагорические шедевры мастера, обладавшего точным жестом и сказочной палитрой.

Всё было впервые и вновь. Терменвокс – ещё одна русская диковина. Первый электромузыкальный инструмент, спроектированный Львом Терменом в голодном Петрограде 1919 года. Термен – русский дворянин с французскими корнями, электротехник, виолончелист, мечтатель. Звук, издаваемый терменвоксом – неземной и даже пугающий. Не то радиоволна поёт, не то привидение плачет. Ленин встретился с Терменом и довольно быстро смекнул, что «поющая» штука может послужить не лишь искусству. В переписке вождя с Троцким есть такая строчка: «Обсудить, нельзя ли уменьшить караулы кремлёвских курсантов посредством введения в Кремле электрической сигнализации? Один инженер, Термен, показывал нам в Кремле свои опыты».

На выставке можно увидеть один из вариантов «голоса Термена» - так переводится название инструмента thereminvox. Сам инженер-меломан в 1930-х годах жил и выступал в Америке, где и запатентовал своё детище, сделался медийной личностью, таскался по вечеринкам, заводил романы, женился на негритянской танцовщице Лавинии Вильямс. Перед войной вернулся в Москву (без Лавинии), но вскоре был арестован. Правда, и тут повезло – вскоре уникальный зэк был уже сотрудником туполевского ЦКБ-29. В 1947 году – выпущен и реабилитирован Лаврентием Берией, но продолжил работу в закрытых учреждениях. Уже после смерти Сталина посвятил себя электромеханической музыке. Термен поражал всех недюжинным оптимизмом, а в 1991 году вступил в КПСС. Из принципа. И потому что «обещал Ленину». Умер почти столетним стариком. Жизнь, в которую могло уместиться пять «обычных» судеб. И вот он – терменвокс - ящичек с антеннами, банальный вид и звуки небесных сфер.

Внимание приковывают настольные лампы 1930-х годов - "На страже родины", "Знаменосец" и "Солнце труда". Выстраданный ампир. Райская инфернальность (sic!) эпохи. Не менее парадоксально выглядит и вентилятор с клеймом завода имени Карла Маркса. Это какой-то хищный цветок, металлическое чудо в стиле Ар Деко. Тут всё восторгает и пугает одновременно. Шрифты и рисунки Ивана Жотовского – творца МОГЭСа, который и теперь выделяется лапидарными формами. Производственная эстетика Якова Чернихова, рисовавшего дивный мир цехов, станков, эталонных проёмов, чётких эркеров. Он – родоначальник направления «индастриал». И снова русский! На витринах, под стеклом - документы, росписи, трудовые книжки, вехи, смыслы. Днепрогэс и возведение московских теплоэлектроцентралей – в том числе ТЭЦ-11, где всю жизнь проработал мой дед. Судьбы общества сплетаются из личных биографий. Обложка поэмы Семёна Кирсанова «Робот» - после Карела Чапека с его железным хомо-сапиенсом начался вал робото-фантазий и робото-ужасов. Кирсанов был оптимистичен: «Здравствуй, Робот, никельный хобот, / трубчатым горлом струящийся провод, / радио - обод, / музыки ропот - светлым ванадием блещущий Робот!»

На мониторах – скупая чёрно-белая хроника. Тут же - лиричный Фальк и сангвинический Дейнека, страницы журнала "СССР на стройке", головокружительные ракурсы Родченко, где радиомачты и ЛЭПы улетают в небо; пролетарские ситчики с шестерёнками и станками; рассказ о первом трамвае в глубинке, эскизы светового оформления праздников – тут есть, чему подивиться и что вспомнить. «А в тайге горизонты синие, / ЛЭП-500 – не простая линия / Но пускай тот, кто не был в ЛЭПии, / Завидует нам!» - пелось уже после войны, и банковский клерк из фильма "Карьера Димы Горина" влюблялся не столько в девушку-строителя, сколько в сами ЛЭПы, ибо русская любовь к электричеству сродни Космосу.

Загл. илл. Климент Редько. Завод. 1920-е гг

Галина Иванкина (с)