Ненастье на краю небес (©)
это небо испортилось
серое - серое
пельменем разваренным над всеми расстелено
мясо чёрное тучи на шпиль нарывается
ведь прорвётся, окатит
и… ладно
мне – нравится
это небо испортилось
мне в настроение:
я под ним – новорожденным, свеже - расстрелянным
руки бросив фалангами, в кожаных перьях
поднимался (как падал)
отчаянно,
в пепел
выгорая, мешаясь
в небесную краску,
это небо – моё! мой подарок на пасху!
на зелёные дни и на вербные почки…
в серый день предпоследний,
просоленный
ночью
это небо испортилось…
часто бывает
май тревожен, всё искренне мается маем
закрывается небо на ключ – до рассвета
темнотища такая!
и чайки не…
едут
что так сыро
и клювы, и перья – промокли
им бы в окна стучаться! да заперты окна!
ни одной, ни малейшей на небе прорехи –
словно чёрною формой
укрыли
морпехи
берег, море и небо до точки сжимаются.
здесь рассвет не прорвётся.
мне больше
не нравится.
Автор: Михаил Пимонов
Он задержался на перекрёстке, выбирая направление. Нерешительность не
была ему свойственна, скорее то было состояние неустойчивого равновесия,
когда достаточно малейшего повода, чтобы сделать выбор.
Ветер толкнул его в бок, и он охотно последовал за ветром. Улица
упиралась в парк. По аллеям шествовали процессии детских колясок. В парке
еще хранилась утренняя тишина. Кое - где на скамейках сидели студенты. Они
зачарованно покачивались над конспектами. У них были отрешённые лица
сомнамбул. Неужели и он когда-то всерьёз переживал экзамены?
Под полосатым тентом официантка расставляла стулья. Он выбрал столик у
перил, над прудом. Официантка протянула ему меню.
- Несите всё подряд, - сказал он. - Начинайте с первой строчки. Я
скажу, когда хватит.
Официантка улыбнулась. У нее были милые ямочки на щёках.
Ветер трепал ему волосы. Светлые, чуть вьющиеся, они разлохматились, и
он не стал приглаживать их. По глазам официантки он видел, что ей так тоже
нравится. Среди бледных москвичей его тёмный, южный загар бросался в
глаза. Тулин снял пиджак, повесил на спинку стула, засучил рукава модной
грубошерстной рубашки и принялся за салат, кефир, яичницу, сосиски, выпил
стакан кофе, съел бутерброды с сыром, с ветчиной, с колбасой и
почувствовал себя снова волшебником.
- А хвастались, - сказала официантка. - Я думала, вы только начинаете.
Он посмотрел ей в глаза.
- Мужчина всегда обещает больше, чем может.
- Это верно, - она засмеялась, не отводя взгляда.
- Я не хочу показаться обжорой, а то вы измените мнение обо мне.
- Будто вы знаете, какого я мнения о вас?
- Я всё знаю. Я знаю: вам противны жующие мужчины. Целый день вы видите
жующих мужчин. Вам может понравиться только мужчина, который ничего не
ест.
Неутолимое желание очаровывать всех, первого встречного, словно и эту
официантку необходимо было завоевать.
Взглянув поверх её головы, он сказал:
- Уберите салфетки, будет дождь.
- Прямо - таки! С чего вы взяли?
- Я же вам сказал, что знаю всё.
Он шёл вдоль пруда, наблюдая, как в вышине быстро вспухает сизое
облако. Официантка смотрела ему вслед. Это была милая девушка, с ней
приятно было бы погулять вечером в парке, но завтра он уедет, и поэтому он
ничего не мог обещать ей. Он почувствовал её огорчение и подумал о том,
как трудно доставлять окружающим одну только радость, чистую радость, без
привкуса сожаления.
У лодочной станции он поднялся на ступеньки беседки, обвитой плющом.
Облако растекалось по голубому небу густым чернильным пятном.
В этом еще солнечном беззаботном парке он был единственным, кого
всерьёз занимало то, что творится в вышине. Он знал, что небо испорчено.
Тёмная середина облака провисала всё ниже. Серебристые края его зловеще
дымились. Наползали тени, ветер укрылся в деревьях, по - кошачьи перебирая
мягкие листья.
Потемнело. Вместе с душной темнотой опускалась тишина, ясно слышная
сквозь шум города.
Несколько тяжёлых капель звучно ударили о землю. Первая пристрелка,
сигнал тревоги. Лебеди на пруду быстро плыли к дощатой будке.
Тулин поднял руку.
- Давай! - негромко скомандовал он, взмахнул, и тотчас, включая грозу,
вспыхнула молния. Ещё. Ещё, и крупный, сильный дождь наполнил парк
плещущим шумом.
В беседку отовсюду сбегались люди. Отряхивались, смеялись, любуясь
первой грозой. С карниза полилась, набухая, толстая, чуть поблескивающая
струя. Ветвистый лиловый зигзаг молнии прорезал небо наискосок, упал
где - то рядом, и холодный металлический свет проблеснул на тысячах мокрых
листьев.
- Хорошо! - одобрил Тулин.
Гром взорвался над головами, сотрясая воздух. В беседке ахнули. Тулин
поднял мокрое лицо навстречу грохочущим обвалам. Стихи пришли сами собой,
старинный торжественный ямб свободно ложился на могучий аккомпанемент
грозы. Он читал громко, не слыша себя среди нарастающей канонады:
Чья неприязненная сила,
Чья своевольная рука
Сгустила в тучу облака
И на краю небес ненастье зародила?
Внезапно сверху из беседки насмешливо спросили:
- Ну и как, удалось вам узнать?
- Представьте, удалось, - резко ответил он, не оборачиваясь.
Больше всего он боялся показаться смешным.
- Что значит поэты! Вы поэт?
Голос был женский, низкий, шершавый от сдержанного смеха.
- А почему бы нет! - сказал он.
- Как интересно! Прочтите, пожалуйста. Что у вас там дальше про грозу
выясняется?
- Перестань, - остановил второй женский голос и что - то ещё добавил
тихо. Обе прыснули, а потом та, первая, смешливая, сказала:
- Никогда не видала живого поэта. Да ещё мокрого. А как вы пишете
стихи?
- При помощи всяких катушечек, конденсаторов.
- Скажи, пожалуйста, и что ж это за приборы? - Его расспрашивали
поощрительно, как мальчика, который заврался, и тогда он ответил тем же
тоном, пытаясь взять верх в этой игре:
- Как бы вам объяснить доступнее? Ну, нечто среднее между пылесосом и
велосипедом.
- Ай - я - яй, как сложно!
- Нет, он пользуется пишущей машинкой!
- Холодильником!
- Или штопором. С конденсатором!
Смеясь, оба голоса перебивали друг друга.
- К вашему сведению... - запальчиво начал Тулин, но орудийный залп
грома заставил его вздрогнуть. Потом он долго не мог простить себе этого.
Наверху расхохотались.
из романа Даниила Гранина - «Иду на грозу»