Как оно выглядело в реале?!

Название этого действа знают все - по книге или по фильму, не важно. Оно стало почти нарицательным. При этом, никто или почти никто не знает, как оно выглядело в действительности и ка звучала аутентичная музыка. Но сие реконструировали. Итак...

Отрывок из Le Ballet de la Merlaison - то есть из Мерлезонского Балета, воспетого Александром Дюма.

https://zina-korzina.livejournal.com/

Времена года, времена жизни...

Каждая эпоха ассоциируется с каким-нибудь временем года, причём у каждого человека - свои ассоциации, которые вообще не зависят от исторических знаний - это идёт на уровне ощущений, на уровне ароматов. В своё время я писала пост о том, что 1970-е годы в СССР - это «...осень жизни, как и осень года». Например, эпоха Людовика XIV, слишком длинная и слишком разная, чтобы говорить о едином восприятии, и вовсе прошла весь годовой цикл - перед нами четыре времени Короля-Солнца. Весенний Людовик влюблён в такую же весеннюю блондинку Лавальер, он танцует, страдает, мечется от гнева к радости, он непостоянен. Даже мода в этот период иррациональна и забавна - ленты, банты, много белого цвета, какие-то буфы, брассьеры и рингравы - бессмысленная и беспощадная молодёжная линия. Летнее Солнце - горячее, властное, красно-золотое. Людовик уже не танцует в балетах, он любит театр, он уже - зритель. Он узнал вкус власти и аромат пороха. Двор затянут в парчу, в красный бархат. Рядом с ним царит полная, свежая и налитая мадам де Монтеспан, похожая на большой и зрелый фрукт.

Времена года Короля-Солнце...

Осень - это пожинание плодов. Людовик осени любит коричнево-золотые тона, на нём громадный парик. Он любит поклонение и покорность. Он уже окончательно превратился в Большого Брата, который «...наблюдает за тобой». При нём - сменяющиеся молодые метрессы, вроже свеженькой Анжелики де Фонтанж. Осень любит прикинуться весной, тянется к весне. А вот и зимний Людовик, зимнее Солнце. Холод, надменность, ханжество, печаль. В моде чёткие линии, но при этом - помпезность Большого Стиля. Дамы и кавалеры в своих уборах похожи на ожившие...высотные здания. При Людовике отныне и навсегда настоящая Снежная Королева - мадам де Ментенон. Версаль погрузился в траур по самому себе.

Или вот вам - николаевская эпоха. Это - зима. Николай I - зимний человек, зимний царь. Недаром, говорят, что он подморозил или даже заморозил Россию. Герцен говорил, что у него - «зимние глаза». Но это другая зима - не Версальская, а русская, гиперборейская, нордическая. Зима не как усталость, не как финал, а как начало. И даже так - зима, как норма и зима как смысл. Зимние балы Петербурга, шинели, кареты, шляпки, метель, бенефисы господина Каратыгина и мадемуазель Асенковой, жарко натопленные светские салоны - синими сумерками, при свечах поэты читают стихи. В воспоминаниях современников зимний царь любил ездить в открытых санях по городу - царь ехал, все кланялись. На большой скорости по холодному, подмороженному на тридцать лет, Петербургу. Чистота, снег, запах морозной пыли.

Николай I - царь нордической зимы...

А вот Серебряный Век - это исключительно осень. С одной стороны, это срывание плодов - именно в эту эпоху в моде были безумные траты накопленных состояний. Дарить деньги куртизанкам - на жемчуга и революционерам - на новенький броневичок. Творческая плодотворность - новые стихи, как итог накопившихся слов, очередные направления в живописи, разговоры... И - тоска по прошлому. Бенуа и Сомов тоскуют о Галантном Веке. Тоскуют совсем по-осеннему, но эта печаль светла, как утренняя дымка в сентябре. Бабье лето. В виньетках Модерна мелькает паутинка на солнце, запоздалая бабочка, подвядший ирис, поздняя роза - слишком тяжёлая и слишком пряная, чтобы быть свежей. Не в моде юные девы - они бутоны, актуален зрелый тип. Игорь Северянин пишет: «Ваше сиятельство к тридцатилетнему - модному - возрасту тело имеете универсальное как барельеф».

Как уже говорилось, осень любит притворяться, будто она - весна. В самом названии Модерн таится это притворство - усталая эклектика, метание между псевдорусским и неоклассическим стилями, кованые лианы, оплетающие окна. Запущенный осенний сад, отлитый в металл. Слово «модерн» динамично и рационально - острые углы, мир-схема, человек-машина. А тут поэтическая извилистость, любовь к закруглениям, к бестолковым красивостям. Какой же это - модерн? Это - страх перед модерном. Дамские моды перегружены деталями и смыслами. И шляпа с траурными перьями, и все эти текучие трены, и тело-барельф, стянутое корсетом. Осень - это ожидание зимы. Для одних это - страх перед Концом Света, для иных - ожидание Революции. Зима - не только холод и смерть, это чистота, а белый цвет - белый лист, начало нового, можно написать всё, что угодно. Осень - слякоть, а со слякотью пора кончать. Русская Революция 1917-го - осенью. Революция в Германии - ноябрь 1918-го.

Сомов, Головин, печаль, страницы былого, прозрачный воздух...

А вот 1930-е годы - это горячее лето. Солнечные блондины соревнуются на залитых светом стадионах. Летом всё просто, ясно и светло. Тоталитарные 1930-е ненавидят ночь, впрочем летом - ночь коротка. Долой тайны, долой недомолвки и поэтическую тишину. Долой темноту: «Ну-ка, Солнце, ярче брызни! Золотыми лучами обжигай! Эй, товарищ! Больше жизни! Поспевай, не задерживай, шагай!». Мир красных восклицательных знаков. В моде белый цвет, белые колонны, белые волосы, широкие солнечные улыбки. Актуально понятное, освещённое летним светом - здоровые инстинкты, спортивность, препарированная античность, подаваемая, как «юность человечества». Все красотки Голливуда срочно перекрашиваются в солнечных блонди. Джин Харлоу - свежее яблоко, Марлен Дитрих - утончённая белая лилия. Цветы и фрукты, всё цветёт и плодоносит. Формы - атлетичны и плодородны.

Дамские плечи широки, груди - высоки, талия выражена и, при этом, не обморочно-тонка, бёдра - мощны и при этом без грамма сибаритского жира. Мужчины - лётчики и футболисты, пахнут свежим ветром и всяческой соляркой. От «Солнечного столика» Сальвадора Дали - к небесам-обманкам Московского Метро. Поднимаем голову - видим светлое, освещённое солнцем небо, колонны, самолёты, парящих в горячем воздухе атлетов. Футболист Дейнеки ловит мячик-солнце. Нацисткий эталон называется - Sonnenmensch, - выдуманный Розенбергом солнечный, светлый человек. Из парижского салона мадам Грэ, где - античные драпировки и юные нимфы-модели, освещённые искусственными, но яркими солнцами, сбегаем на гайдаровскую дачу, где жар полдня и звук уходящего на Войну поезда. Война в Европе началась на исходе лета, война в СССР - в разгар лета, накануне матчей и концертов на открытых верандах... Так сразу после лета наступила зима.

Дали, Дейнека, свет, лучи, жара...

И у каждого из нас есть свои зимы и свои лета. Свои солнечные январи, и свои слякотные августы. Так, если вдуматься, мои 1970-е - это не осень, а - новогодняя зима. Пахнет мандаринами и конфетами из новогоднего подарка - эти подарочные баулы как-то по особенному пахли сладостями. По телевизору - пани Моника и пани Каролинка, Людмила Гурченко и Андрей Миронов, Золушка и Морозко. Конфетти и серпантин Кремлёвских ёлок, мамины духи 'Climat' и бабушкины пироги. Каток, огни, песня Эдуада Хиля про Зиму, которая «снежки солила в берёзовой кадушке». Такая вот прекрасная, советская, детская зима... У меня - зима, хотя на дворе стояла прозрачная и печальная, интеллигентная осень.
https://zina-korzina.livejournal.com/

Самая красивая выставка в Москве.

Стиль à la turque, популярный в XVIII-XIX веках, имел ...приблизительное отношение к Турции. Отдалённо-троюродное. Скорее, игровое и развлекательное, чем даже этнографическое. Скольжение по верхам, восприятие роскоши и — красивостей. Европейца всегда манил восток — не только сокровищами, но и неразгаданной тайной. «Дело тонкое», - усмехался товарищ Сухов. Закрытый, традиционный мир — явная противоположность экстравертивной, динамичной западной жизни. И нам не сойтись никогда! Восток считался диким и — потрясающим одновременно. В музейном комплексе Царицыно сейчас проходит выставка «Пламень и нега Востока. Турецкая тема в русской культуре 1760–1840-х годов». Для России XVIII-XIX веков «турецкий вопрос» - это не столько павлины с гуриями, сколько — война с геополитикой. Отсюда — «пламень» в самом названии. Многие экспонаты связаны с Русско-турецкой войной (1768–1774) и планами Екатерины II по освобождению Константинополя от османов...

Карл Брюллов. «Жёны Гирея» (1837).

Свернуть
Восточные байки — это непременный гарем. Будоражащая тема. Скрытые сокровища жестокосердных владык: «В тени хранительной темницы / Утаены их красоты». В XVIII столетии разыгрывались галантные комедии, наподобие «Трёх султанш» с Жюстиной Фавар, а гении — вроде Моцарта - замахивались на «Похищение из сераля». Но всё искромётно, как в бурбонском Версале — интриги, легкомыслие, игра случая. В эпоху романтизма интерес к султанским жёнам и одалискам не иссяк, а напротив, заиграл новыми красками — возникло целое направление в беллетристике, где главная героиня — европейская аристократка — попадает в гарем, а там уж - как фантазия прикажет. Среди душещипательной макулатуры попадались и шедевры-жемчужины. Впрочем, далеко ли нам ходить? «Бахчисарайский фонтан» - ай, да Пушкин! Иллюстрация к стихам - полотно Карла Брюллова «Жёны Гирея» (1837) — сочные дивы средь ароматной лени: «Нет, жены робкие Гирея, / Ни думать, ни желать не смея, / Цветут в унылой тишине», а вдалеке — печальная Мария, напоминающая ренессансных герцогинь.

Остальное - тут.

Пара слов о сериале про Салтычиху.

Это будет статьёй в газету, но тут - фрагмент, обсудить сериал «Кровавая барыня» про Салтычиху.

...В кадре — художник Рокотов; он пишет портрет мадам Салтыковой. Исторический факт? Ни разу. Этого никогда не случалось, просто у авторов нового сериала «Кровавая барыня» (2018) разыгралась буйная фантазия. Хорошо это или дурно? Смотря с какой стороны глянуть. Проект — смелый, лихой, захватывающий. Решён в жанре псевдоисторического триллера. Получился ли, собственно, thrill? Полагаю, нет, ибо thrill and suspense — порождения англосаксонского разума, и посему крепко рулят в британской литературе и голливудских блокбастерах. Русско-европейский ум для этого не приспособлен — мы иные. Мы — философствуем. Пытаемся докопаться до истины. Не пугать нам хочется, а выяснить — отчего Дашенька Иванова превратилась в Салтычиху? К сожалению, достоверности в сериале столь же мало, как в какой-нибудь «Анжелике — маркизе ангелов» или в приключениях штандантенфюрера Максима фон Штрилица. Авторы даже не пытались рисовать историческое полотно — им было важно показать истерзанную женщину, которая мстит всему человечеству за растоптанные иллюзии.

На дворе середина XVIII столетия, но куафюра у Дарьи Николаевны — как у героинь Тургенева.

Дочь психически ущербной матери, запертой в монастырской тюрьме, Дарья и сама - больна. Фатально и неизлечимо. Девочке доказывают, что мама — скончалась, но к полубезумной отроковице является фантом-призрак. «Моя мама не умерла!» - бьётся она в истерике и...тайком от папаши выкалывает глаза своей любимой кукле. Впрочем, пересказывать сериал — дело скучное, да и неблагодарное. Знатокам Галантного века всё это вообще лучше не смотреть — авторы смешали и спрессовали всё, что могли (и особенно — не могли). Перед нами — классицистические постройки (хорошо, хоть не сталинского периода!) и довольно странные костюмы — на дворе середина XVIII столетия, но куафюра у Дарьи Николаевны — как у героинь Тургенева, да и лиф — предполагает, скорее турнюр, нежели фижмы. Интерьеры — набор меблировок «из раньшего времени», как сказал бы старик-Паниковский.

Екатерина и юный Павел. Слева креслице эпохи Ар Нуво. Извините.

С принцессой Фике — те же проблемы. То мы наблюдаем её приезд из Цербста в 1744 году, а вот она уже «ваше величество Екатерина Алексеевна» и рожает Павла в то время, как матушку Всея Руси - Елисавет Петровну, в принципе, куда-то подевали. Невнятной тенью проскользнул Петер-Ульрих — голштинский чёртушка Пётр III. Кто? Кого? Откуда? Братья Орловы с княгиней Дашковой — мимо кассы. Напомню, что между свадьбой Фике и воцарением Екатерины прошло... 18 (восемнадцать!) лет. Я понимаю, что авторы и не собирались цитировать Ключевского! Но хоть какие-то нормы должны соблюдаться. Нельзя же создавать комикс, пусть и фантазийно-приключенческий. Но! В нашу эру пост-постмодерна зритель и не такое стерпит. В триллер-картине, как ни странно, есть место и юмору, и забавным аллюзиям. Так, авторы вводят в повествование барского сынка Митрофанушку и его трепетную дуру-мать — соседей Салтычихи. Вторая соседка — слепок с гоголевских «приятных дам» или же кумушек из «Дядюшкиного сна» Достоевского.

Какая рок-н-ролль-ная муха укусила постановщика танцев?

Однако следует отметить великолепную игру лицедеев. Юлия Снигирь прекрасно справляется с трудной и — малоприятной, тяжёлой ролью. Это именно то, что Осип Мандельштам называл: «Играй же на разрыв аорты!» Весь ужас в том, что зритель ...начинает искренне жалеть Салтыкову. Не мы такие — жизнь такая! Изысканна, холодна и надменна Северия Янушаускайте в образе Фике-Екатерины. Она — в постоянном напряжении. Ежесекундно — ждёт удара. Забыться в объятиях любовника? И это - не повод. Хорош и Фёдор Лавров, изображая растерянного и никем не любимого Глеба Салтыкова, которому осталась одна забава — насиловать крепостных девушек, да и холопкам он — сугубо противен. Трогательная Екатерина Копанова чудесно вписалась в роль крепостной девушки — беззащитной и глубоко несчастной. Как, впрочем, и все тут. Здесь — тупиковый случай, когда в депрессивном психозе пребывают все участники действа: от дворовой девчонки - до железной валькирии Фике...
https://zina-korzina.livejournal.com/