Тёмная ты женщина, Пелагея, ни какой в тебе сознательности
тёмные люди во мраке тяжёлом,
тёмной походкой по ночи бредут.
тёмные звёзды на небе бездонном,
тёмными каплями тихо ревут.
тёмные люди не то что бы злые —
тёмным людишкам на всё наплевать.
тёмные люди, как ваза, пустые.
но не хотят этого признавать.
тёмные люди не знают о дружбе,
им не понять, что такое любовь.
но им знакома и алчность, и лживость,
будут они предавать вновь и вновь.
тёмные люди сгорают в заботе,
тёмные люди не любят любить.
тёмные люди сидят на работе,
с жизнью реальной лишь тонкая нить.
тёмные люди живут в тёмном мире,
тёмные люди забыли про свет.
тёмные люди сидят в тёмных дырах,
там ничего кроме них то и нет.
может, и мы с тобой тёмные люди?
может, и мы умираем внутри?
что, если скоро о жизни забудем?
вдруг.. мы уже? глаза ты протри.
Тёмные люди
Автор: Эбби Хантер
Прошло три дня после собрания сельчан, на котором был создан колхоз, носящий отныне название «Светлый путь».
Председателем колхоза избрали Маркела Титова, председателем сельского совета стал Захар Булашов, а главой партийной ячейки остался Дмитрий Анисимов. Бригадирами, как ни странно, выбрали Хохлова Тимофея и Проконина Савелия, мужиков из беднейших семей, не имеющих за душой и в хлеву абсолютно ничего.
Зато Тимка и Савелий рьяно выступали за права бедноты, драли глотки до хрипоты почём зря. При обобществлении скота они проявили удивительную сноровку, чувствуя себя полноправными хозяйчиками, покрикивая и на скотину и на крестьян, сдававших её в общий амбар.
Вечером следующего дня заседало правление сельского совета. Руководствуясь директивами партии, правление решило: с кулаками надо бороться до полного уничтожения кулачества, как враждебного крестьянству класса.
Кулаков разделили на три категории, не зная даже чёткого определения: кто такой кулак. Ладный дом, крепкое хозяйство с коровами и лошадьми, много хлеба в амбарах, добротная одежда – всё служило предметами зависти сельчан.
– В перву очередь надыть раскулачить Нелюбова Прокопия, – предложил Захар Булашов, – он кулак первой категории, подрасстрельной. Так што, ежели задумат сопротивлятьси, к стенке яго, согласно директиве!
– Да, да! – поддержал Захара Дмитрий, – Прокопий – мироед известный, у яго и мельница и дом добротный. Только лошадей десять, восемь коров и полнай двор другой всякай скотины. И амбары должно не пустують, пашеничка то имеется, и немало. Да и сквалыга он, какех поискать. Над своеми работниками так изголятьси, инда сердце заходитси. Яго первого раскулачить надыть!
Эту кандидатуру почти не обсуждали, решение приняли сразу: раскулачить по первой категории.
Следующий на очереди был Булашов Игнатий, второй богатей, имеющий маслобойку и тоже много скота. Жадюга редкий, загоняющий крестьян в непосильные долги, заставляющий отрабатывать их несоизмеримым трудом.
Затем выбрали все хозяйства, в которых было по две коровы и больше, а так же лошади и другая живность. Обсуждали кандидатов на раскулачивание быстро, вынося один и тот же вердикт.
– Эх, до плана по разнарядке ишшо пятерых не хватат! Надыть двадцать пять дворов раскулачить, а у нас тольки двадцать получилося, – почёсывал карандашом голову Захар, – думайтя, мужики, думайтя! За не выполнение плана по головке не погладять, а то и в подкулачники запишуть.
И мужики думали. Далее уже выбирали «кулаков», из крестьян, имеющих по одной лошади и по одной корове в личном хозяйстве, но отказавшихся вступить в колхоз. Даже то, как одеваются крестьяне, имело значение при выборе подходящих кандидатур.
– Вона у Дёмина жена, что ни день в другой юбке ходить, а сам он в куртке кожаной щеголят. Ну, ясно, кулак! – активно драл глотку Тимка Хохлов, в недалёком прошлом дезертир и пьяница, сам не любивший работать.
– Так Дёмин работат не покладая рук, себя не жалеючи, и детёв у его шесть душ, за что жа его то? – попробовал возразить Маркел.
– А чаво жа он тоды упиратси, в колхоз не идёть? И одёжу скромнея носить надыть, неча народ злобить, – воинствующе заявил Савелий, откровенно недолюбливающий Петра Дёмина за то, что тот неоднократно пенял ему на его дремучую лень и неумение хозяйствовать.
Историю появления куртки у Дёмина не знал никто. То ли выменял он её где, то ли досталась по наследству? Была она старая, сильно потёртая, но ведь кожаная! Эта вещь вызывала тайную зависть, и вожделенные шепотки у половины жителей села.
Записали в список и Дёмина. Попал в список и Порфирий Костылев.
Отобранное у кулаков добро решено было описать и отдать в пользование колхозу.
На следующий день процессия из пяти человек двинулась в сторону Нелюбовского подворья. Весть о раскулачивании Нелюбовых быстро облетела деревню и возле их плетня собралась толпа любопытных.
– Вота тиятра! Смотритя, люди, как Прокопку Нелюбова раскулачивають. Вот и правильно! Ишшо Карла Маркса говорил, што всех ксплуататоров и мироедов к ногтю надыть приткнуть, штоба у простых, сознательных граждан кровь не пили. Така вота тиятра! – громко и радостно вещал дед Ерошка.
– Гляди! А ты, что жа, дед, Карла Маркса читал? – удивился Семён Силантьев, стоящий рядом с дедом у Нелюбовского плетня.
– Чаво ты, Сёмушка, я и буквов не знаю, не грамотный я. Коды подписать чаво надыть, «крест» ставлю. Не читал я про Карлу Марксу, но я с им в энтом вопросе завсегда согласный. Мироедов - к ногтю! – опять громко выкрикнул дед.
– Не читал, так откуда знашь, об чём Карл Маркс писал? – продолжал выпытывать у деда Семён.
– Вота, тиятра! Ну, ясно жа, Митяй Анисимов вокруг мяне просветительну работу ведёть, потому как дружок он мяне. Ну, понял, теперя? – объяснил дед Ерошка, недовольно передёрнув плечиками.
Между тем в большом доме Прокопия после оглашения постановления о его раскулачивании началось описание имущества главного богатея деревни. Опись вёл Дмитрий, справляясь с этим делом с трудом. Он выводил корявыми буквами слова, постоянно слюнявя химический карандаш, от чего губы его быстро приобрели фиолетовый цвет.
Пелагея, жена Прокопия, средней упитанности и невзрачной внешности, сорокадвухлетняя баба вначале просто рыдала, спрятав голову на груди сына. А когда достали из подпола ларец с царскими червонцами, завопила на весь дом, кидаясь на правленцев:
– А - а - а! Не трожьте! Не вами нажито! Да чаво жа энто? – в исступлении кричала она, пытаясь помешать ограблению.
Сын, высокий темноглазый брюнет с яркими чертами лица, еле удерживал мать, готовую вцепиться в волосы Захара, пересчитывающего золотые монеты. Пелагея, брюзжа слюной, вместе с криками истошно с надрывом выла, постоянно повторяя нараспев:
– Господи, за што? Да чаво жа энто делатси, Божечки?
Мельник Прокопий сидел на витом, деревянном стуле, сжимая время от времени кулак огромной пятерни и перекатывая желваки за крепко стиснутыми зубами. Лицо и шея его стали багровыми от сдерживаемого напряжения, глаза из - под хмуро сдвинутых, тёмных бровей сверкали открытой ненавистью.
– Баранов десять, коз восемь, три телушки и двенадцать свиней, – крикнул забежавший в дом, вспотевший, Тимофей, собираясь тут же повернуть обратно.
Он сдёрнул с головы шапку и провёл ей по лбу, по слипшимся волосам.
– Да погодь ты! – остановил его Дмитрий, – не поспеваю я. Давай ладом докладай, – склонился он снова над исписанным наполовину листом бумаги.
– Одеял стёганных шесть и двадцать две подушки пуховы, – донеслось с другой стороны.
Пелагея причитала ещё громче, раскачиваясь и завывая так, что её вопли были слышны на улице. Она взмахивала руками, как курица крыльями, порываясь остановить членов правления, выносящих вороха одежды и предметы конфискованного имущества из избы.
– Ишь, как убиватьси! Чижало с добром - то расставатьси, – переговаривались крестьяне с тайным злорадством в душе, облепившие изгородь вокруг дома.
– Замолчь, контра, не то так вота рот закроешь! – крикнул на неё Захар, ткнув в лицо Пелагеи дулом нагана.
– Молчи, мать, – подал голос Прокопий, – Бог терпел и нам велел, – перекосившись всей внешностью, зло сказал он.
От истоков своих Глава 25 «Колхоз Раскулачивание» (отрывок)
Автор: Мила Стояновская
