Тварь ли я дрожащая ? (©)
Убиваю: ножик в сердце.
Как приятен этот звук
Падает убито тельце.
Стук.
Расчленяю быстро тело,
В морге я уж частый гость.
Что-то странно захрустело.
Кость.
Разрезаю мясо ловко -
Как-то мне не привыкать.
Уложила тел я столько
Спать.
Мясо в мясорубке пляшет.
О ножи! Люблю молоть:
Превращается так в фаршик
Плоть.
Из костей я строю замок
И выкладываю герб.
Так ценнее сразу станет
Ущерб.
Человека так не стало.
Ну и пусть - его вина.
Украл моё, негодник, сало.
Хана.
Убийство
Автор: Анастасия Беляева
"СТАРУХА С НОЖОМ" второй трейлер южнокорейского экшена
Глава I. Судьи (Фрагмент)
Третий по счёту старейшина стоял, недоуменно провожая глазами уходящих (он не мог понять случившегося), как вдруг услышал тихий голос Иисуса:
«Дауд, прозванный Несосчитанным за своё богатство, приблизься».
Старейшина шагнул, и его взор, точно магнитом, был привлечён к новому имени на песке, начертанному рукою Иисуса.
Дауд замер.
Имя на песке точно вспыхнуло огнём, затем погасло, и вместо него в памяти образовалась ночь, страшная ночь.
Море, грозное, как бы взбесившееся, гнало в ночи вздыбленные волны, с грохотом обрушивавшиеся на полуразбитое судёнышко, потерявшее управление.
С грохотом масса воды обрушилась на двух уцелевших из всего экипажа людей, которые привязали себя к остаткам сломанной мачты.
Это были владельцы судна — богатый торговец Барух и матрос Дауд.
Они отчаянно боролись за жизнь. Снова и снова по палубе прокатывались волны, не давая им дышать, и каждый глоток воздуха они могли считать последним.
Потом приподнятое волною судёнышко с треском обо что-то ударилось, и куски обломков мачты вместе с людьми полетели в пучину…
Когда Дауд пришёл в сознание и открыл глаза, он понял, что выброшен на берег.
Светила луна. Море ещё волновалось и шумело, но уже без прежней ярости.
Дауд приподнялся и ощупал себя: тело ныло, но кости как будто были целы. Мокрая одежда липла к телу, и ему было холодно.
Оглянувшись, он увидел невдалеке от себя владельца судёнышка; фигура его, неестественно изогнутая, была распростёрта на выступавших из земли камнях.
Дауд подошёл ближе и увидел, что хозяин, по-видимому, мёртв. Руки его были разбросаны, голова закинута назад.
Лунный свет высвечивал серебряную оправу кривого ножа на поясе мёртвого.
Первой мыслью Дауда было то, что нож ему очень пригодится на этой неизвестной земле, где он теперь находился, где, может быть, ему придётся встретиться с дикими животными и недобрыми людьми.
Когда он стал отцеплять пояс с ножом, руки его нащупали другой, более широкий пояс под одеждой хозяина.
Молниеносная догадка осенила Дауда: хозяин, предвидя крушение корабля, нацепил на себя широкий пояс со множеством карманов, в которых спрятал свои драгоценности.
Торопливыми движениями Дауд расстегнул пояс и стал вытаскивать его из-под грузного тела. Для этого ему пришлось изрядно потормошить мёртвого.
Он запустил пальцы в одно отделение пояса и вытащил оттуда что-то вроде камешка. В лунных лучах камешек на его ладони тотчас расцвёл, загорелся изнутри как бы пламенем.
Это был большой алмаз. «За один такой камешек, — пронеслось в голове Дауда, — можно купить большой дом с садом.
Можно каждый день есть дымящийся плов, в котором совсем мало риса, а всё остальное — мясо и пряности… Он купит красивых невольниц…» Пояс оказался чрезмерно длинным для тощего Дауда.
Наконец он приладил его на себе.
Внутри его всё пело и ликовало — какая пришла к нему удача! Он теперь богат!
Рука его нащупала рукоять кривого ножа — своё богатство теперь он будет защищать от всех и вся.
Он решительно зашагал на запад. Пройдя некоторое расстояние, он убедился, что взял неправильное направление.
Он шёл по мысу. Перед ним снова клокотало море.
Надо было повернуть назад и мимо покинутого трупа хозяина идти дальше, где показались какие-то возвышенности.
Проходя по тому месту, куда его выбросили волны, он вдруг услышал слабый голос:
«Дауд» — и увидел, что его хозяин, которого он считал мёртвым, сидит, приподнявшись, на земле. «Да-уд», — снова позвал хозяин.
Матрос подошёл.
Хозяин долго смотрел в его лицо, а потом слабым голосом произнёс:
— Ты взял мой нож и моё богатство. Я тебя понимаю, ты считал меня мёртвым. Но я жив. Верни мне всё то, что ты взял у меня, и мы вместе доберёмся до людей, вернёмся на родину, и ты будешь у меня вместо сына. У меня сломана рука, но ноги целы. Ты мне поможешь идти? Помоги мне встать.
Но Дауд не двинулся с места. Наступило глубокое молчание.
Хозяин хорошо понимал это молчание: человек, взявший его богатство, решал жить или не жить ему, хозяину.
Он снова заговорил, пытаясь увещевать его.
На мгновение Баруху показалось, что в юноше происходит внутренняя борьба добра со злом, но это было только на мгновение, и в этих глазах он вдруг прочёл свою смерть и разразился исступленными проклятиями.
«Будь ты проклят навеки! Пусть земля разверзнется под твоими ногами!
Пусть жена твоя рожает уродов! Пусть кости твои не получат погребения! Пусть собаки растаскивают их…»
Сверкнувший в руке Дауда нож прекратил его изрыгания, которые перешли в предсмертное хрипение.
С тех пор прошло два десятка лет. Богатство, доставшееся Дауду ценою преступления, в его руках неимоверно разрасталось.
Удача сопровождала все его начинания. Он стал богатейшим купцом на всём побережье, и слава его разнеслась далеко и выражалась в том, что народ за несметное богатство прозвал его Даудом Несосчитанным.
Были у него и корабли, и дома с виноградниками, невольники и невольницы, обзавёлся он семьей с тремя детьми. И почему-то совесть все эти годы не тревожила его.
Но случилось так, что в одну ночь Дауд в сонном видении увидел себя стоящим на берегу моря.
И появился на этом берегу ещё один человек, шедший по направлению к нему. Дауд сразу узнал его. Это был зарезанный им Барух.
Но в нём не было ничего страшного, наоборот, он казался помолодевшим, весёлым и, проходя мимо Дауда, казалось, даже подмигнул ему. Потом исчез. Проснувшись, Дауд долго ломал голову, — к чему бы это?
Но в тот же день заболел его старший сын, красивый юноша и, проболев совсем немного, — умер. Это был страшный удар, обрушившийся на Дауда, он так любил первенца!
И тут же установил связь между своим сном и происшедшим несчастьем: Барух с того света мстил ему. Прошло ещё какое-то время, и Дауд опять увидел тот же сон — и на этот раз вскоре умерла старшая дочь.
Тут уже сомнениям не оставалось места. Мёртвый хозяин преследовал его. Что оставалось делать?
И тогда Дауд впервые задумался о боге, о котором до этого времени никогда не вспоминал и законами которого, возвещаемыми священнослужителями, он совершенно пренебрегал — они его не интересовали.
Всё перепуталось в голове Дауда: мстящий Барух и нарушенный им, Даудом, закон страшного и сильного бога как бы слились в один комок и отняли у него всё дорогое, что у него было на свете, — его детей.
Кто мог помочь ему?
Конечно, священнослужители, которые знали подходы к этому всемогущему существу, которые умели увещевать длинными славословиями, молитвами и приношениями богоугодных жертв…
Как Дауд был специалистом торговых дел, так священнослужители, по его мнению, были знатоками божьего нрава и способов воздействия на него.
Он начал с того, что внёс огромную сумму денег на построение храма, затеянного священнослужителями.
Затем последовали более мелкие отчисления, и кончилось тем, что священнослужители получали регулярные приношения и тем как бы превратились в служащих, ожидающих от своего хозяина постоянных милостей.
В свою очередь, духовенство старалось отплатить своему покровителю и выдвинуло его в Совет старейшин, где он ни во что не вмешивался, но покорно голосовал за большинство.
Таким образом, его присутствие здесь сегодня среди исполнителей смертного приговора над блудницей должно было символизировать одобрение и повиновение класса богатых законам древнего Израиля.
Все эти события, вся картина двух десятилетий его жизни с молниеносной быстротой промелькнули в сознании Дауда, когда он прочёл на песке имя Баруха.
Он посмотрел на Иисуса — тот встретил его взгляд синими, на миг показавшимися бездонными и излучающими свет глазами, и Дауд при этом безоговорочно понял, что Иисус видел всю эту картину, знает всё и ждёт, как он поступит.
И Дауд догадался, что и те двое, кто перед ним отошли, понуро опустив голову, были также изобличены в прегрешениях и, молчаливо признав их, — ушли.
из повести Альфреда Хейдок - «Грешница»
( кадр из фильма «12» 2007 )
