И умрет апрель, И родится вновь, И придет уже навсегда
Виктор Цой
Я спешу на остановку. Стоит мужчина с цветами, немного на веселе. С утра уже или с вечера, подумала я. Бывает. И только хотела пройти мимо как он говорит мне: весна наступила, с весной тебя. Я его поправляю: только не тебя а вас. Он не понял и говорит мне: да и меня тоже с весной.
По аэродрому, по аэродрому Раньше я грузина узнавал. Он носил ту кепку и в гостях, и дома, В праздники и в будни надевал.
А когда грузинским я летел маршрутом, То уже у взлётной полосы Видел три знакомых, главных атрибута - Цинандали (*), кепку и усы.
Кепка-аэродром Автор: Петя Камушкин
(*) Цинандали - Марочное белое вино, обладающее уникальной историей и узнаваемым вкусом. Оно получило своё название в честь одноимённой деревни в Кахетии, где в 19 веке князь Чавчавадзе построил дом и разбил чудесный сад. В усадьбе князя любили гостить Пушкин, Лермонтов, Грибоедов, Одоевский. Хозяин умело развлекал их музыкой, интеллектуальными беседами и прекрасным белым вином, которое изготавливали из винограда, собранного на местных виноградниках. Чавчавадзе не раз бывал в Европе и был хорошо знаком с европейским виноделием. В своём имении он построил крупный винодельческий завод, самый большой в стране. Его фирменным вином стало как раз белое сухое Цинандали.
«Однажды Вано мечтал. Мечтал и Нико. Оба сидели в открытом поле спиной друг к другу, и оба глядели в открытое поле. „ А что, если, — мечтал Вано, — что, если рождался бы человек…“»
Так она начинается. Какой стремительный вход! Без разбега. В следующей строчке Нико уже мечтает о солнце, чтобы оно всходило и заходило. «Многого хочешь, Нико!» — слышим мы ответ (не то это Вано, не то автор, не то — сверху…). Но они продолжают мечтать, все так же по очереди: один о том, чтобы человек подрос, другой — о луне и звёздах, один — о предстоящей жизни: о её стремительности, о любви, даже о болезнях; другой — о смене времён года, о весне и даже об осени. И так, вдохновенно перебирая всеобщий и, так сказать, всегда наличествующий ряд бытия, доходят до почти уже невозможного:
«И было бы вот это поле. Был бы я, — Вано, был бы и Нико. Смотрели бы они в открытое поле, и оба мечтали бы…» И опять тот же голос: «Многого хочешь, Нико!» Но они не могут остановиться. Вано мечтает, чтобы был смех и были слёзы. Нико мечтает, чтобы «была бы земля…».
«О, если бы человек умирал!.. — О, это уж чересчур, Вано! Многого хочешь, Вано!»
Вот и всё. Круг бытия. Одна страничка. Двести слов. У меня получилось их больше, потому что, как бы я ни сдерживался, я не в силах не проявить авторского отношения, не комментировать...
«Однажды сказали так: Вано глуп, а Нико нет». Или: «Однажды Нико был на двадцать лет старше Вано». Или: «Однажды Нико казалось, что Вано птица, а сам он охотник». Или: «Однажды Вано был всемогущ. А Вано был всего Вано». Или (это почти непереводимо): «Однажды Нико был с семью Нико, а Вано был всего один…» И даже: «Раньше Нико был Вано, а Вано — Нико. Потом Нико стал Вано, а Вано — Нико. А под конец оба они стали Вано». С такой свободой, с такой «скоростью» нельзя говорить много. Дышать таким воздухом повествования легко и трудно, как в горах: не надышаться.
Неизвестный автор о книге (Избранное) Эрлома Ахвледиани - Пять рассказов о Вано и Hико.
