Не было страшнее этих лиц, Что разили острыми клинками С яростью и силою тигриц, Убивавших мощными клыками. И страшнее всех был капитан, Словно был окутан в злые чары, И его турецкий ятаган, Сыпал словно молнии удары.
Через час последний пал в бою, Храбрый, гордый воин каравана На добычу бросились пираты, Про увечья позабыв, про раны. В кубрик капитана лишь вбежав, Разом все корсары онемели, Перед ними, с красотой богини, Девушка сидела на постели.
Строгий взгляд уставив на пиратов Голубых как небо глаз своих, И большой кинжал в руке сжимая, Пленница не замечала их. Кудри золотые, грудь и плечи, Тонкий и прямой принцессы стан, В жизни не видал цветка прелестней И красивей, страстный капитан.
Вмиг все чувства в нём переменились Похотью вскипела кровь, огнём. Вся команда тут - же удалилась. Он остался с девушкой вдвоём. Но принцесса гордая не стала Жертвой бурной страсти так, сполна, Честь в руке с кинжала защищала, До последней грани, как могла
«ЛЕГЕНДА О ПИРАТЕ» (ОТРЫВОК) Автор: Сергий Мартусов
— Короче, Саня, надо!
Вообще-то сегодня Александр планировал отдохнуть, развеяться, в музей сходить, может быть. Но раз такое дело…
— Ну, раз такое дело… — Вот и славненько! Вот и по рукам! Ты только в обед сходи к костюмерам — что-нибудь получше тебе подберут.
«Получше» оказалось шикарной ярко - зелёной туникой из тускло -блестящего шёлка, золоченым поясом с привешенным к нему устрашающих размеров бутафорским мечом — двуручным, явно оставшимся от съёмок какой-то рыцарской картины, толстенной медной цепью на шею и высокими ботфортами со шпорами.
Вот - вот, только шпор морскому вождю вандалов и не хватало! Да и были ли тогда шпоры-то? Вообще-то зря продюсеры кинулись на вандалов, могли б себе спокойненько забабахать фильму про тех же карибских пиратов. Или про берберских, так сказать, в натуральном антураже. И ходил бы сейчас Александр при длинной бородище и в чалме, изображая знаменитого Аруджа Барбароссу, или его братца Хайредцина, или, скорее всего, и того и другого сразу.
— Чего кривишься, Санек? Цепь не нравится? — подмигнув, рассмеялся Валентин: ко всему прочему, он ещё заведовал реквизитом.
Каскадёр хмыкнул:
— Да нет, цепь хоть куда, меня меч смущает — больно уж здоровый. Да ещё шпоры… Я ж не на коне скакать собрался! — Про меч, Саня, ты прав, — садясь на сундук, согласно кивнул реквизитор. — Не было в те времена таких мечей, да и ботфортов со шпорами не было. Ну не было, и что? Зрителю всё равно, лишь бы крови побольше да баб поголее! Сожрут, тут и думать нечего. — Чего они вообще про вандалов снимают? — Так они это, германцы типа, а Геныч, второй продюсер, арийцев во как уважает! — Ага, теперь понятно. — Александр потянулся и подкинул в руке меч, — Тоже ещё, фашист недобитый. То-то я смотрю, он всё время «Раммштайн» слушает. Слышь, Валик, я что, с этой дурой таскаться должен? — Можешь пока куда-нибудь положить, — пожал плечами реквизитор — Только на съёмки взять не забудь, сделай милость. Вот насчёт ботфортов… Погоди-ка, там у нас сапоги от какой-то волшебной сказки остались, по Пушкину. — Что по Пушкину, сапоги? — Да не сапоги — сказка! В них, в сапогах-то, этот, как его, дядька Черномор ходил! Хорошие сапожки, красивые, красные такие, на каблучках, тебе, думаю, впору будут. Поискать? — Нет уж, спасибо! — вежливо поблагодарил каскадёр, — Как-нибудь обойдусь ботфортами. Кстати, мне бы часы для съёмок сменить. У моих на циферблате арабские цифры — вдруг случайно в кадр попадут, а в те времена римские в ходу были. — Римские? — задумчиво переспросил Валентин. — Даже не знаю, у кого такие есть. Ладно, поищем. Постой! Какие, на хрен, часы?!
Саша довольно хохотнул:
— Да шучу, шучу я!
Прожекторы, с разрешения местного префекта, или как он там назывался, поставили на самой конечности мыса, как раз для ночной съёмки. Закат закатом, но и после него режиссёр решил поснимать, чтоб два раза «пиратские» ладьи на буксире в море не вытаскивать. Буксир немаленьких денег стоил, как и префект.
Я вышла замуж за тебя любви не зная наделала делов сама того не понимая...
Все говорили слюбится любовь придёт и обязательно дорогу к вам найдёт
Но не нашла... любовь дорогу и ожидание любви переросло в тревогу
Наделала делов... (Избранное) Автор: Татьяна Лашина
Ж е н я. Ого! Я вижу, вы не теряли времени даром!.. Никто меня не любит, Гусев, и, главное, я никого не могу полюбить. Может, никакой любви вообще нет? А, капитан?.. Г у с е в. Конечно, нет, Женечка, какая любовь! Ж е н я. Вот! Вот и ей скажи то же, Гусев! Любовь! Семечки!.. Г у с е в. Конечно!.. Берёшь стакан семечек, идёшь и поплёвываешь... В а л я. Ты, может, оставишь эту тему?
Г у с е в. Тихо, девочки!.. Любви, конечно, нет, но очень хочется, чтобы она была. Ей-богу. Особенно хочется, чтобы она была, когда уже есть всё другое. Ах, как хочется! Я был заводной малый, я больше всего на свете любил море и корабли. Я думал: этого хватит на всю жизнь. И этого хватит, да! Я хотел звёздочки, я хотел корабль, ещё я хотел, чтобы из окна моей квартиры всегда было видно море... Ты знаешь мою квартиру? Ж е н я. У тебя гениальная квартира!.. Г у с е в. Ну! У меня гениальная квартира, гениальная служба, вот такие друзья, у меня все!.. Но знаешь, чего мне хочется больше всего? Чтобы пришёл человек и взял все это как подарок. Любовь - это когда хочется всё отдать, когда ходишь и ждёшь: кто возьмёт, кому отдать, что ещё сделать? Чем ещё обрадовать, удивить, украсить? Любишь одеваться? Пожалуйста, будешь у меня как куколка! Хочешь там всякую мебель? Ради бога! Колечки-цацки? Возьми! Не потому, что я тебя покупаю, а потому, что мне приятно, мне хочется сделать для тебя! Всё, что хочешь!.. Ж е н я. Как-как? Ничего!..
В а л я. А если она захочет луну с неба? Г у с е в. Пожалуйста! Это теперь тоже не так уж сложно! Луну! Марс! Белого медведя!.. В а л я. Я хочу белого медведя!.. Г у с е в. Да? Без шуток? Ж е н я. Не говори, это же Гусев...
Г у с е в. Вы хотите? Вы только скажите, что вы хотите... В а л я. Я хочу белого медведя, я хочу поскорее кончить институт, я хочу жить в гениальной квартире, из которой видно море, я хочу сына и дочку, я хочу быть одета как куколка!.. Г у с е в. Стоп! Всё!.. Всё лежит вот здесь, в этом кармане! Женя, будь свидетель. Там ещё осталось шампанское?.. Сейчас мы выпьем и полетим с Валечкой в город - герой Севастополь! А, Валечка?.. Или я вам нравлюсь, как говорят в Одессе?.. Ж е н я. А что! Вот только так и происходит настоящее... Г у с е в. Валечка? Ну?..
В а л я. Вы мне нравитесь, Саша. Но я люблю другого человека. Ж е н я. О господи! Человека! Г у с е в. Бах! В самое сердце! В а л я. Гусев! Г у с е в. Сейчас, сейчас!..
Ж е н я. Гусев, не умирай! Эти гёрлочки ничего не понимают! Гусев, возьми меня лучше!.. (Вале.) А вы не можете, вам всех надо оповещать?.. Гусев!.. Г у с е в. Всё, всё! Норма!.. Глоточек бы, Женечка. Шампанского. Умоляю! Ж е н я. Сейчас. Не расстраивайся, она у нас немножко того. (Уходит.) Г у с е в. Нельзя! Так же можно убить человека!.. Поехали, а то времени уже - всё. Фюнф минут. В а л я. Я не поеду. Это правда, Гусев.
Г у с е в. Да, я понял... Ах, какие подросли интересные девушки! Пять баллов!.. Вот так живёшь-живёшь, а они подрастают, и у них уже своя компания... Да, восемнадцать лет! Правильно! А разве я в восемнадцать лет был не человек? И разве не знал, чего хотел?.. Да... В а л я. Ну не надо, Гусев!.. Г у с е в. Нет, я ничего. Всё о'кэй!.. Только я всегда ведь думал как? Я думал, что ворвусь однажды в какую-нибудь компанию, а там будет сидеть девушка на подоконнике, болтать ножками. И я посмотрю на неё, а она посмотрит на меня. А потом я скажу: послушайте, крошка, меня зовут каплей Александр Гусев, Саша, и вот я весь перед вами. И у меня никого нет. И, может, мне даже грех заводить семью, потому что я работаю не банщиком, и не зубным техником, и долго-долго не бываю на берегу. Но я думал, что я скажу: поехали со мной, крошка! И крошка спрыгнет с подоконника и скажет: поехали!.. Красиво я думал?.. Ну ладно, не будем! Отставить погружение!.. Опояшем сердце мужеством, как говорит наш командир, - очень, кстати, интеллигентный человек: два института, три языка... Мне пора... А кто он, если не секрет?.. В а л я. Один мальчик.
Г у с е в. Один мальчик!.. Ах, мальчики, девочки!.. Один - это уже много...
Не по закону власть дана! Как представитель тёмной расы Творил он грязные дела Со злобной в сумраке гримасой Уподобляясь тем, кто был Бичом судьбы его несчастной Он так же кровь чужую пил Себя утратив в жажде страстной Сверкают алые зрачки И люди — как мишени в тире Не понимают новички Что они — твари в этом мире Внушая смертным лишь кошмар К манерам склонны непристойным Передают великий дар Лишь в высшей мере недостойным
Гр. Король и Шут - Тёмный учитель (Отрывок)
..Она как раз читала «Опыты» Монтеня, подставив лицо под лучи нежного сентябрьского солнца, когда рядом раздался весёлый искристый голос, – девушка, а вы времени зря не теряете. Жаль вас прерывать... но может быть, обессмертите меня на холсте?
– На холсте нет, а на ватмане, пожалуйста, – сказала она, с сожалением закрывая книгу.
И тут её взгляд столкнулся с его взглядом. Это было нечто удивительное.
Его глаза не были ни весёлыми, ни искристыми. Они были… высокими, как небо и такими же голубыми и бездонными. Небо бывает таким только в начале осени, в пору зрелости... когда становится трудно оторвать взгляд от его глубины и выразительности.
Юноша был молод. Ему было не больше 27. Правильные черты лица, полные чувственные губы ещё больше подчёркивали очарование его глаз. Он был прекрасно сложен и со вкусом одет.
Виктория поймала себя на том, что слишком долго смотрит на него. Он тоже молчал и смотрел. Пауза затянулась. И не зная, как прервать её, они почему-то одновременно рассмеялись.
Виктория нервным движением руки поправила пряди длинных русых волос и взмахнула карандашом. Всё время пока она рисовала, он не сводил с неё глаз.
Она чувствовала это сквозь трепет ресниц... сквозь шелест листвы... В уголках её губ мерцала лёгкая улыбка.
Ей казалось, что время остановилось.
...Остаток дня они бродили по парку. Вдыхали влажный запах дубов, неистовый аромат цветов и лёгкое дыханье хвои.
Перед самым закатом они стояли на изогнутом, словно бровь красавицы мосту, который, наклоняясь над водой, упивался собственным отображением и всё это вместе – мост и его отражение были похожи на зеркальный глаз или на всевидящее око.
Их руки, как ласточки, проносясь над периллами, соприкасались... случайно... нежданно на миг или два и разлетались в разные стороны. А потом она, с трудом преодолев нахлынувшую истому, разжала губы и сказала, что ей пора...
– Уже?! – вырвалось у него с сожалением.
Она кивнула. Они договорились встретиться здесь же... через день.
Их встречи стали частыми. Виктория не могла вырваться из-под притяжения его глаз. И часы, проведённые с ним, были для нее подарком судьбы, откровением свыше. Но сентябрь кончился. Наступил октябрь. И ей захотелось большего.
Желание потеснило очарование. Её речь потеряла плавность, нетерпение всё чаще прорывалось в жестах, страсть зажигала взгляд, приглушала голос. Однажды она стремительно обняла его за плечи, а потом взяла его голову и быстро наклонила к себе. От вкуса её горячего пряного поцелуя он покачнулся и задышал быстро-быстро.
– Ты живёшь один? – спросила она. – Да… – Пойдём к тебе.
Через полчаса они оказались в обыкновенно тёмном подъезде, поднялись по лестнице и он открыл дверь ключом. Виктория вела себя так, словно она всю жизнь приходила в эту комнату такую тихую с удивительной аурой доброты и постоянства.
Виктория, свободный художник (Отрывок) с ресурса: RomanticCollection.ru
Ногу тянет, обходя преграды. Удивляюсь: вот так высота! В этом единении отряда Есть своя земная красота. Нет, сейчас в седле не инвалиды! Отрешившись от невзгод любых, Лошадьми хранимы и любимы – Словно крылья за плечами их.
А мальчонка, хоть не видит мира, Ровно держит спину, счастьем пьян. Лошади врачуют души зримо, В крылья превращая их изъян! И сестра – прекрасной амазонкой, Мерным шагом, на гнедом коне… Эх, вот если б снова стать девчонкой И скакать без устали за ней!
Эта встреча всех лекарств полезней. Это чудо, как ни назови! Лошади слепых своих наездниц Учат человеческой любви.
Лошади врачуют наши души (Отрывок) Автор: Наталья Скрипова
Надо было переправиться на другой берег ещё засветло. Одинокий путник, это был Майкл, университетский профессор - этнограф из Канады, устало перева-лился через седло гнедой мохнатой лошадки на прибрежную гальку. Река была не широкая, но стремительная, как и большинство речек в этих суровых краях. Кристально чистая вода гулко бурлила на перекате ниже по течению, подчёркивая первозданное безмолвие этих мест. Шли третьи сутки одиссеи профессора по лесотундре на пути к старинному поселению эвенков, доверчиво приютившемуся в излучине самой большой и самой необжитой на Земле реки, носящей, почему-то женское имя Лена...
«Последняя переправа» - подумал путник. « Скоро дойду…» - произнес вслух, услышал себя, понял двусмысленность произнесенного…
Завершался полевой сезон группы канадских и американских студентов - этнографов, впервые организованный Майклом в далёкой и таинственной Якутии, для того, чтобы дать возможность молодым студентам этнографам проверить себя в реальных условиях своей будущей исследовательской ра-боты. Группа студентов около месяца жила в стойбище эвенков, затерянном в бескрайних просторах лесотундры северной Якутии, или как называли свою страну её коренные жители, Саха. Студенты знакомились с бытом и культурой древнего народа. Сделав усилие, путник отчетливо, как ему показалось, громко произнес: «Добраться до посёлка на берегу Лены, организовать речной вариант доставки студентов до Якутска, оттуда вылететь всем вместе самолётом на Родину»...
За спиной остались многие километры бездорожья по болотистой тундре, местами в низинах, покрытой редкими лиственницами и густыми зарослями карликовой берёзы. Копыта лошади, которую он по большей части вёл под уздцы, почти всё время утопали в чавкающем моховом дёрне. Над головой вился тёмный тонко и противно звенящий клубок гнуса и комаров. Было жарко. Хотелось сбросить брезентовый плащ, шляпу с пологом от комаров и болотные по пояс резиновые сапоги - ботфорты, в которых ноги неудобно жали портянки. Но он прекрасно понимал, что без этой одежды он давно бы уже остался навсегда лежать на краю одного из бесчисленных тундровых озерков, что повсюду здесь возникали каждое лето из-за таяния вечной мерзлоты…
На берегу речки небольшой ветерок немного ослабил напор гнуса и комаров. Пытаясь сбросить оцепенение усталости, Майкл внимательно посмотрел на тот берег. Видна была проталина, уходящая в лиственничный подлесок. Там за ним, он знал, карта и компас не могли обмануть, располагалось обширное, километра четыре в окружности, мелководное ледниковое озеро, по которому можно безбоязненно передвигаться, глубина воды там была по колено. Держа курс на послеполуденное солнце, надо будет пересечь это озеро и затем, пройдя километров десять по лиственничному редколесью, выйти, наконец, на тот поселок, куда он держал путь. Надо было торопиться. Солнце уже клонилось к закату, хотя в этих широтах даже на исходе лета солнце полностью никогда не заходит за горизонт, оставляя всему живому серые сумерки.
Нетерпеливое фырканье лошади вернуло его к действительности. Он сразу вспомнил о Нём. Непроизвольно оглянулся. Не увидев Его, подсознательно встревожился ещё больше. Последние три часа пути на расстоянии предела видимости за ним тихо скользили, скрываясь в перелесках карликовой берёзы, два волка. Он знал, что ле-том полярные волки незлобивы. Но они сопровождали его так долго, что он не мог не думать о них. Иногда они возникали впереди него, иногда сбоку, чаще сзади… «Может быть, их лошадь интересует» - с надеждой то и дело принимался он себя уверять… И лошадь вправду стала вести себя неспокойно, кося красными от налипшего гнуса глазами в сторону передвигающихся серыми тенями от ложбинки к ложбинке, волков. Сначала, волки держались где то у горизонта, затаиваясь на время в понижениях рельефа. Потом, подходя к речке, Мишель потерял их из виду. Решил, что отстали…
«Если не видно, не значит, что нет» - вспомнил одно из поучений своего нового друга, местного старика шамана. Посмотрел более внимательно туда, где волк, ну никак, не должен был быть... Матерый полярный хищник, не таясь, неподвижно стоял на высоком берегу этой же речки, но выше по течению, на расстоянии не больше ста метров и смотрел в его сторону… Лошадь протяжно заржала, несколько раз гулко ударила копытом по гальке.. Волк не шелохнулся.
Хозяин лесотундры изучал новое для него «явление природы». Одинокий путник с лошадью и без стада оленей…. Это было так непривычно и непонятно. И одет путник был как-то «не полюдски», не так, как одевались знакомые волку местные люди, которых он уважал и не трогал. Он их знал, у него с ними было общее имущество – олени. Их дело было пасти оленей, его, волка, по мере надобности, отбраковывать «неблагонадежных». Бывали, конечно, и недоразумения в отношениях с людьми по поводу количества «отбракованных» оленей. Но это – зимой, когда всем здесь, и людям и волкам и всему живому, в этом суровом «белом безмолвии» надо было выстоять до весны…
Путник с трудом оторвал свой взгляд от неподвижно застывшего, как изваяние, огромного волка. Надо переправляться на другой берег засветло - выбора не было. Путник внимательно посмотрел на пологий противоположный берег. И снова быстро вновь взглянул в сторону, где только что видел волка. Его там уже не было. Ночевать на этом берегу, теперь стало окончательно ясно, было нельзя. «Летом волки здесь незлобивы» - тихо повторяя, как заклинание, эти слова, профессор зашёл в воду, держа лошадь на поводу.
«Переправа, переправа…», вспомнились почему-то строчки из длинной поэмы русского автора, которую профессор читал в качестве тренинга русского языка. Там тоже была переправа, бравый солдат - весельчак переправлялся под обстрелом и бомбами через большую реку, и «переправа, переправа – берег левый, берег правый…».
Он старался идти там, где было мелко, где вода бугрилась на перекате. Он едва противостоял течению, ноги соскальзывали с валунов, из которых и состояло всё дно. Несколько раз, поскальзываясь, он едва не упал. По мере удаления от берега, становилось всё глубже, а течение всё стремительнее. Он был уже почти на середине реки, когда начал понимать, что делает что-то не так. Остановился, решая, что предпринять. Стало очевидным, что если он упадёт, то больше уже не сможет подняться... Бешеный поток воды унесёт его вниз по течению и будет бить неуправляемое тело по камням… Он замер посреди реки, не зная, что делать…
Осторожно повернул голову, чтобы посмотреть, нельзя ли вернуться на берег и выбрать другое место для переправы. Он чуть не потерял равновесие и не упал в бурлящий вокруг поток ледяной воды. Это было невероятно, волк стоял в той же загадочно неподвижной позе, на берегу, в том самом месте, где путник только что несколько минут назад начал переправу. Наверное, серый хозяин лесотундры никак не мог понять логику поведения незнакомца, по-видимому, ему не чуждо было проявление любопытства…
Но профессору любопытно не было. Он замер, не зная, что теперь делать в этой критической ситуации...
И тут он почувствовал, как кто-то осторожно потянул его за руку. Он совсем забыл про свою верную мохнатую якутскую лошадку. Она шла за ним до сих пор осторожно и послушно так, чтобы повод совсем не испытывал натяжения, не мешая ему балансировать на валунах. Но теперь животное видимо поняло, что надо проявить инициативу. Ситуация приобретала критический характер…
Жизненный опыт лошади говорил ей, нельзя на перекатах переправляться через такие бурливые речки. Ей то не впервой приходилось переходить через эти таёжные протоки, да еще с поклажей на спине. Каким то ей одной свойственным чутьем, лошадь уже давно поняла, что её «компаньон не из местных» и потому теперь инстинктивно взяла на себя всю «ответственность» за дальнейшее...
Да, прав был старый шаман, провожавший Майкла в путь: «Смотри вокруг, и если увидишь, то будешь знать!».
«Если увидишь…, если увидишь…»..., лошадь на секунду прислушалась к незнакомым словам и, уловив их неопределённость, осторожно потянула его в сторону, противоположную той, что он ранее выбрал. Она медленно, но неуклонно влекла его на глубокую воду, что была ниже по течению. Повод натянулся и Майкл, крепко за него держась, увереннее начал двигаться. Теперь путник шёл за лошадью, она вела его. И он, почему-то доверился ей. Лошадь под водой осторожно рыскала копытом то одной, то другой передней ноги, нащупывала устойчивый камень, осторожно переносила на него центр тяжести своего тела… Они постепенно погружались, двигаясь в сторону глубокой воды.… Другой перекат был довольно далеко ниже по течению... Майкл понял, что животное надеется вплавь добраться до противоположного берега раньше, чем их снесёт на новый перекат, где они уже не смогут подняться на ноги... Да, конечно, это было единственно правильное решение, тем более, что они уже далеко удалились от начала своего пути через этот коварный проток.
Ноги путника уже не могут удерживаться на валунах и он, крепко двумя руками держась за повод, повис по горло в воде около шеи лошади… Несколько шагов, теперь уже и ноги лошади скользят на подводных камнях. Глубина возросла..., их быстро понесло вниз... И лошадь, изо всех сил преодолевая течение, поплыла к противоположному берегу.
Она выбивалась из последних сил, фыркая и недоуменно поворачивая голову в сторону путника, который, так непонятно для неё неподвижно висел на поводе, не помогая ей плыть, сильно тормозя движение. Лошадь не знала, что такое странное поведение её нового «компаньона», объяснялось тем, что профессор из университета не умел плавать. Наверное, поэтому он инстинктивно и выбрал неглубокую воду для переправы..
Они успели выбраться на берег в самый последний момент, когда копыта лошади стали задевать за дно: приближался новый опасный мелководный перекат. Выбравшись на берег, лошадь и человек долго не могли прийти в себя от усталости и пережитого нервного напряжения. Поднявшись повыше на откос берега, профессор понатаскал немного сушняка, развёл костёр, чтобы просушиться, вскипятить чай… Лошадь понуро стояла мордой к костру, мелко дрожа. Путник вытащил из подсумка одеяло, которым он укрывался, накинул на спину лошади, прикоснулся лбом к её шее…
ПОСЛЕДНЯЯ ПЕРЕПРАВА (ОТРЫВОК) Автор: Алексин Георгий А.
[/url]