Дверь тихонечко скрипит, луч от солнца перламутром. Я бабуле: - С Добрым утром! - Да поспи ещё, поспи..
Стихи о прекрасном детстве Автор: Галина Пятисотских
Есть серьёзные сомнения в том, что врачи одобрят сидение девочки -подростка на холодной уличной брусчатке во второй половине октября. Пусть даже и в нижнем белье, в лёгких тренировочных и с пенопопой под ягодицами. Поэтому.. И то не долго.
Лётчик над тайгою точный курс найдёт, Прямо на поляну посадит самолет, Выйдет в незнакомый мир, ступая по-хозяйски, В общем-то зелёный молодой народ.
А ты улетающий вдаль самолёт В сердце своём сбереги, Под крылом самолета о чём-то поёт Зелёное море тайги. Под крылом самолёта о чём-то поёт Зелёное море тайги.
Там веками ветры да снега мели, Там совсем недавно геологи прошли. Будем жить в посёлке мы пока что небогатом, Чтобы все богатства взять из-под земли.
Под крылом самолёта (Отрывок) Поэт: Н. Добронравов
Ох и долго же добиралась Тося к месту новой своей работы!
Сначала её мчал поезд. За окном вагона веером разворачивались пустые осенние поля, мелькали сквозные рыжие перелески, подолгу маячили незнакомые города с дымными трубами заводов. А деревни и посёлки все выбегали и выбегали к железной дороге – для того лишь, чтобы на миг покрасоваться перед Тосей, с лету прочертить оконное стекло и свалиться под откос. Впервые в жизни Тося заехала в такую даль, и с непривычки ей порой казалось, что вся родная страна выстроилась перед ней, а она в своем цельнометаллическом пружинистом вагоне несётся вдоль строя и принимает парад.
Потом Тося зябла в легоньком пальтеце на палубе речного парохода. Старательно шлепали плицы, перелопачивая тяжёлую сентябрьскую воду. Встречный буксир тянул длиннющий плот: брёвен в нем хватило бы, чтобы воздвигнуть на голом месте целый город с сотнями жилых домов, школами, больницами, клубом и кинотеатром. «Даже с двумя кинотеатрами!» – решила Тося, заботясь о жителях нового города, в котором, возможно, когда-нибудь придётся жить и ей самой. Дикий лес, подступающий вплотную к реке, перемежался заливными лугами. Пёстрые крутобокие холмогорки, словно сошедшие с плаката об успехах животноводства, лениво цедили воду из реки. Сплавщики зачищали берега от обсохших за лето брёвен, убирали в запанях неведомые Тосе сплоточные станки и боны, готовились к близкой зиме.
Напоследок Тося сменила пароход на грузовик и тряслась в кузове орсовской полуторки по ухабистой дороге. Дремучий лес заманивал Тосю всё глубже и глубже в заповедную свою чащобу. Взобравшись на ящик с макаронами, Тося с молодым охотничьим азартом озиралась по сторонам, выслеживая притаившихся медведей. Юркая бочка с постным маслом неприкаянно каталась по днищу кузова и всё норовила грязным боком исподтишка припечатать Тосины чулки. Тося зорко охраняла единственные приличные свои чулки и ещё на дальних подступах к ним пинала бочку ногой. Один лишь разик за всю дорогу она зазевалась на толстенные сосны, с корнем вывороченные буреломом, – и ехидная бочка тотчас же подкатилась к беззащитным чулкам и сделала-таки своё подлое дело…
И вот уже Тося в лесном поселке, где ей предстояло жить и работать. Она еле поспевала за длинноногим комендантом, торжественно шествующим по улице с одеялом и простынями под мышкой. В военизированной одежде молодцеватого коменданта объединились несколько родов войск: на нём были кавалерийские бриджи, морской китель и фуражка с голубым летным околышем.
Стараясь не отстать от коменданта, Тося на ходу разглядывала поселок. Когда-то здесь шумел вековой лес, но, воздвигая дома, все деревья, как водится, опрометчиво вырубили. И теперь лишь кое-где, рядом с неохватными полусгнившими пнями, торчали, ограждённые штакетником, хлипкие и почти безнадежные прутики, посаженные местными школьниками в последнюю кампанию по озеленению и благоустройству поселка.
И строгий начальник лесопункта, с которым только что беседовала Тося, и комендант, по - журавлиному вышагивающий впереди неё, и редкие лесорубы, попадающиеся Тосе на улице,– все они, точно заранее сговорившись между собой, довольно удачно делали вид, будто и не подозревают даже, что живут у чёрта на куличках. Они вели себя так, словно посёлок их находился где-нибудь в центральной, легко доступной для новых рабочих области, а не затерялся в северной лесной глухомани, под самым пунктиром Полярного круга.
Вечерний сеанс психотерапии от старшой медицинской сестры Рэтчед
Врачи боятся вам перечить, Вы по призванью — медсестра, На это место, бесконечно, Несут дары вам от себя. И пациенты очень любят, Когда вы ставите укол, И люди вовсе не забудут, Приятных, нежных, добрых слов.
с ресурса umochki.ru
Согласно моему дипломному проекту я должен был бы стажироваться в башне противовоздушной и противоминной артиллерии на универсальных установках. Однако моё место оказалось на кормовом мостике группы артиллерийских зенитных автоматов крейсера. Как потом стало мне известно, я был назначен стажёром командира группы АЗА не случайно и не по воле училища или командования кораблём.
Казалось бы, я уже начал забывать о моих встречах с представителями Большого дома. Но где-то дней за десять до убытия на крейсер я снова повстречался с «моим» особистом. Василий Иванович подошёл ко мне в городе и даже не пытался изображать, что якобы встреча случайная. Был он в гражданском и сразу перешёл к делу:
— Максим, есть серьёзный разговор. Мужской и профессиональный… Время у тебя есть? — Профессиональный? С вашей или моей стороны? — Не язви. И с твоей и с моей. Так как? — Что, прямо сейчас? — А зачем откладывать? Ты же не рассуждал тогда, в деле со стрельбой? А сразу стал действовать…
Я действительно был свободен часа на три и ответил согласием, чем обрадовал старого чекиста.
— Тогда давай пройдёмся на Литейный, в наш дом, пешочком… Погода под стать прогулке. А?
Ходьбы туда было минут десять-двенадцать, и по дороге было о чём поговорить. Уже позднее, анализируя ход этой беседы с особистом, я прояснил для себя, что разговор по дороге был частью общего плана вовлечения меня в щекотливое дело, в основе которого была острая ситуация в интересах госбезопасности.
Василий Иванович вначале вкратце рассказал мне о том, что мой школьный товарищ Борис находится в розыске. Его опознал по фотографии отравленный матрос, и кое-что рассказали арестованные девушка и парень. Все говорило о том, что и Борис, и его семья исчезли, буквально растворились в Союзе, а может быть уже убыли за рубеж.
— Судя по всему, — говорил Василий Иванович, — Борис может жить в Союзе, но на нелегальном положении, то есть по чужим документам. — Значит, он — шпион? Чей? — Мы думаем, что американский или другой страны НАТО. Его интерес к нашему, причем секретному, училищу — это задание одной из западных спецслужб. Не исключена его ещё одна случайная встреча с тобой… В наших делах такое бывает. — Еще раз? Но лучше без стрельбы… — Как ты думаешь, он узнал тебя? — Мне кажется, нет. Если бы тогда узнал, то это как-нибудь проявилось: его взгляд изменился бы, он замешкался перед стрельбой, оглянулся бы из автомашины… А может быть, он вспомнил меня позднее, как я его? — Может быть, может быть… — в задумчивости произнёс Василий Иванович. — Если все же увидишь, то проследи за ним и дай знать нам. Куда? Сегодня мы дадим тебе телефоны… — Вы беседуете со мной, как со своим человеком из органов? С чего бы это? — А ты, можно считать, уже частично наш, конечно по делам, а не по должности. Насчёт должности — это дело поправимое. Только дай согласие, и… и сегодня может случиться так, что станешь совсем нашим. — Сексот, что ли? — Ну, не груби, пожалуйста! — насмешливо молвил «мой» особист. — Конечно нет. Помощник — это вернее, и то, если согласишься. А пока приготовься к очень серьёзному разговору со знакомым тебе адмиралом…
Предложение адмирала-чекиста
Пройдя КПП, мы поднялись на пятый этаж, и я снова оказался в уже знакомом кабинете, большом и уютном. Адмирал при моём появлении закрыл шторкой огромную карту на стене с изображением Балтийского моря, двинулся мне навстречу и приветливо, крепко пожал руку. Всё в нём говорило о расположении к гостю.
— Садитесь, мичман, — тепло сказал он, усаживаясь напротив меня за приставной столик. — Чаю, кофе?
Он протянул руку к звонку, и через несколько секунд появился дежурный офицер, которому адмирал сделал заказ.
— Как дела на последнем курсе? Что с дипломом? — Тема утверждена, готовлюсь. Но главное будет осенью, после корабельной практики…
Адмирал явно привыкал ко мне, его собеседнику. С ответом не торопил ни взглядом, ни жестом. Прислушивался к голосу и манере моей речи. Сам помалкивал, хотя и добавил, видимо, для поддержания беседы:
— Я кончал военно-морское училище имени Фрунзе, ещё до войны, дипломов тогда не писали. Да и сейчас — только в инженерных…
Чтобы поддержать беседу, я спросил:
— Какое ваше БЧ, боевая часть? Я — артиллерист, а вы? — БЧ-3. Кончал и ходил на эсминце по линии минно-торпедной боевой части. Но после гибели моего эсминца в Таллинском походе в сорок первом работал в контрразведке. Пришёл в органы в блокадном Ленинграде. — В училище у нас в роте половина ленинградцев-блокадников… — Между прочим, как и ты, в блокаду я начал помогать ловить немецких диверсантов, а уже потом меня пригласили в контрразведку. — Я ещё не в органах. Надо кончить училище. — Кончай, кончай — и к нам? — улыбнулся адмирал, поглядывая на Василия Ивановича, который согласно кивал головой.
Я понимал, что эти два опытных в своих делах человека имели какой-то замысел в отношении меня. Даже стал подумывать, что они уже сейчас привлекают меня в органы. Но…
из книги Максимова Анатолия Борисовича - Тайная жизнь разведчиков. В окопах холодной войны
И если ты уходил к другой, Или просто был неизвестно где, Мне было довольно того, что твой Плащ висел на гвозде. Когда же, наш мимолетный гость, Ты умчался, новой судьбы ища, Мне было довольно того, что гвоздь Остался после плаща.
Теченье дней, шелестенье лет, Туман, и ветер, и дождь. А в доме событье – страшнее нет: Из стенки вынули гвоздь.
Туман, и ветер, и шум дождя, Теченье дней, шелестенье лет, Мне было довольно, что от гвоздя Остался маленький след.
«Любви моей ты боялся зря» (Отрывок) Поэт: Новелла Матвеева
У женщины за моим столиком своя беда. Она наркоманка. Наркоманка любви. Ненормальная.
Как её угораздило? Очень просто.
Любовь случилась однажды, и потом продолжилась, и вспыхнула озарением, словно сполох огня в ночи...
"Неужели ЭТО можно вместить в себя? - кричало её существо, сгорая в любви. - Разве так бывает?"
Оказалось, что вместить можно. Сомневаясь и опровергая сомнения, любящая женщина наслаждалась полнотой своих чувств и была уверена в их бессмертии, как была уверена, что жива и что обязательно будет жить завтра.
Любовь - коварная штука: она как бы складывается сама собой, но если ты не различаешь свою и её силу, она принимается потихоньку проучивать тебя. Сначала обманывает по мелочам, поселяет тревогу, потом изменяет по-крупному, ломая что-то внутри и выбивая почву из-под ног. Ты пытаешься удержаться с помощью любви, убеждаешь себя, что она главное, а остальное прояснится само собой. И тут любовь начинает распадаться, сыпаться песком, уходить сквозь пальцы. Как будто и не было её вовсе. Так, почудилось и вскоре рассеялось туманом.
В один пасмурный день любовь женщины умерла. Это случилось внезапно, без обычной затяжной болезни умирания, на ощущении взлета, на счастливой вере в себя и любимого.
Чувство было растоптано и угасло, когда женщина меньше всего ждала удара, и стало так больно, что захотелось умереть самой. И она бы обязательно умерла, если бы не надеялась, что любовь повторится.
А почему ей нельзя было надеяться? Все так незамысловато: полюби и добейся, чтобы полюбили тебя. У всех получается.
У моей соседки почему-то не вышло. Вроде и начиналось, но увы... истончилось хрупкое ощущение праздника, возникшее на мгновение при виде мало знакомого человека. Из этого ощущения мог бы родиться росток чувства, на ростке чувства, если повезёт чуть-чуть, распустился бы цветок радости. А потом возникло бы что-то общее, какая-то улыбка, слетевшая одновременно на губы двоих, или слово, которого кто-то ждал и дождался... или движение навстречу друг другу... или... Какое огромное множество этих "или" порхает в пространстве сложившейся любви!
Может, женщина страдала бы не так сильно, если бы любви не случалось вовсе? Она не знает, она не способна думать об этом в такие минуты.
Женщину ломает, как наркомана, не получившего дозу. Мало знакомый человек оказался чужим, прошел мимо, и женщина, потеряв надежду на свой наркотик, ищет хотя бы сочувствия. Она протягивает мне себя через столик и ждёт реакции. Женщине стыдно, она с удовольствием спряталась бы в свою раковину, как делают остальные, но разве наркомана удержит стыд? Потребность любить сломила её волю.
В начале вечера женщина улыбалась, просительно заглядывала в равнодушные лица мужчин, нищенкой вымаливала случайное приглашение к танцу. А теперь вечер кончился, надо идти домой. Она отвергнута и никому не нужна.
"Я ощущаю в себе юность, - говорит её взгляд, обращенный ко мне, - и хочу ещё хоть малюсенький раз пережить счастье. "
"Туда ли ты стремишься? - отвечает ей моя душа. - Почему она так нужна тебе, эта доза любви? Разве мало у нас с тобой осталось праздников? Разве только в любви обретаешь полноту бытия? Вчера светило солнышко, и было здорово. Сегодня идёт дождь - и тоже хорошо..."
Женщина отворачивается и плачет. И я принимаю в себя наркоманку любви, такую беззащитную в своей тяге к дозе, такую одинокую в своей жажде быть вдвоём.
Я пересаживаюсь к ней поближе, руки мои гладят её поникшие плечи, губы мои называют её сестрой...
Размышления на параде опричных (*) отрядов самообороны
(*) на параде опричных - Опричнина. Личный удел царя Ивана Грозного, особая государственная территория, с войском и государственным аппаратом
Как отличить Царя от двойника? Никто не скажет вам наверняка, Но после пятой рюмки коньяка Чья разница не слишком велика,
Поскольку не видать издалека: Кто в парике, а кто без парика, Где не заметят люди пустяка Ожога типа или синяка!
Как отличить Царя от двойника Не прибегая к тесту днк, Чтобы узнать: кто Царь,а кто слуга? Народ ответит вам: "А на фига?"
Пускай бы щёки как у хомяка, Глаза пускай бы как у маньяка, Поскольку деньги платятся пока И не видать на улице врага!
Как отличить Царя от двойника? Поэт: spervapodumay (*)
(*) Поэт: spervapodumay - Автор просит его величать именно в статусе поэта
Зачем все императоры, короли ходят в военных нарядах, зачем делают маневры, парады, раздают награды военным, ставят памятники генералам и завоевателям? Зачем люди свободные, богатые считают честью поступить в лакейские должности к коронованным особам, унижаются, льстят им и притворяются в том, что они верят в особенное величие этих лиц?
Зачем люди, давно не верующие в средневековые церковные суеверия и не могущие верить в них, серьёзно и неуклонно притворяются верующими, поддерживая соблазнительное и кощунственное религиозное учреждение? Зачем с такою ревностью ограждается невежество народа не только правительствами, но людьми свободными из высшего общества?
Зачем они с такою яростью нападают на всякую попытку разрушения религиозных суеверий и на истинное просвещение народа? Зачем люди — историки, романисты, поэты, ничего уже не могущие получить за свою лесть, расписывают героями давно умерших императоров, королей или военачальников?
Зачем люди, называющие себя учёными, посвящают целые жизни на составление теорий, по которым выходило бы, что насилие, совершаемое властью над народом, не есть насилие, а какое-то особенное право.
из философского очерка Л.Н. Толстого - Царство Божие внутри вас, или Христианство не как мистическое учение, а как новое жизнепонимание
В грядущем, через сто лет от наставшего ныне дня, Кем ты будешь, Читатель стихов, оставшихся от меня? В грядущее, через сто лет от наставшего ныне дня, удастся ли им донести частицу моих рассветов, Кипение крови моей, И пенье птиц, и радость весны, И свежесть цветов, подаренных мне, И странные сны, И реки любви? Сохранят ли песни меня В грядущем, через сто лет от наставшего ныне дня?
Я птицей взлечу высоко в облака. И землю смогу оглядеть с высока. По ветру раскину я крылья свои. Открой мне свобода просторы твои! В долину спущусь, чтоб попить из ручья И снова взлечу высоко в облака.
Дядя Петя, бабушка Ифигения и молодёжь... одно на уме
Призывник, мой мальчик Лёха, нынче в А.Р.М.И. Я. пошёл. Что же делать, коль мальчишке — девятнадцать плюс пошёл. Все идут служить ребята. Жаль — девчонок не берут. Им парней дождаться надо и они, конечно, ждут.
Алёна Апина — Лёха (Отрывок, и прости Алёна, Подправленное)
Дядя Петя, местный участковый, сидел в тени развесистого ясеня, прячась от ярких весенних лучей. Но назойливые солнечные стрелы то и дело находили дядю Петю и вонзались в его потное лицо. Недовольно жмурясь, дядя Петя отмахивался дубинкой, натягивал фуражку на глаза и шарахался в сторону забора, где тень была погуще.
Дело в том, что участковый ужасно боялся веснушек. Веснушек и неправильного людского мнения о своей работе в полиции.
Именно поэтому, он обращался к каждому прохожему и суетливо объяснял ситуацию из-под ветвей ясеня: "Если бы вы только знали, какая опасная работа в полиции, какая ответственная... кабы не веснушки моей бабушки, не сидел бы я сейчас здесь, в тени, и не рассказывал бы вам о своих днях, сопряжённых с риском для жизни, а воров обезвреживал бы. Хотя моя бабушка мне всегда советовала беречь себя в первую очередь от преступников, ну, а потом уж - от солнца", - причмокивал он языком, сокрушаясь, ".. ведь моя бабушка была конопатой... да-да, вот такая беда с ней случилась. И эту нечисть прилепило к ней небесное светило!"
Прохожие сочувственно улыбались и торопились поскорее проскочить мимо ясеня.
Но дядя Петя, приподнявшись с травы, торопливо кричал им вслед, размахивая полицейской дубинкой: "А мама моя не была конопатой. Просто однажды она стала такой, когда приехала с юга, после отдыха! Веснушки у неё пошли не только по лицу, но и по спине, по плечам..." - всё громче кричал дядя Петя, "... хуже всего, что эта конопатость осталась с ней навсегда! Вот поэтому мне и приходится постоянно прятаться в тени из опасения стать рябым!"
"А то что?" - не выдержала однажды соседка по огороду, бабушка Ифигения, сверкая глазами на то, как милиционер у всех на виду несёт свою службу под деревом. "Рябому участковому меньше платят за его разговорчивость?"
"Да какой я разговорчивый?" - возмутился дядя Петя. "Это в старости один язык за все остальные органы без умолку вибрирует, а я... я ещё совсем молодой для возрастного словоблудия! Мне вчера тридцать четыре исполнилось... но позавчера было всего лишь тридцать три годка! Тридцать три - это, конечно, лучше, чем тридцать четыре, но тридцать четыре, согласись, это не тридцать пять, не тридцать шесть и даже не тридцать семь?"
Дядя Петя замолчал на секунду. "И пока я ещё не рябой!" - укоризненно посмотрел участковый на Ифигению. "А вот моя бабушка..."
"Рябой - это не горбатый и не хромой", - перебила участкового бабушка Евгения, подруга бабушки Ифигении, как всегда оказавшись поблизости. "... но полицейскому, всё же, лучше быть немым, чем таким языкатым!"
Дядя Петя обиделся за "немого", но вида не подал и замолчал.
У него было железное правило: никогда и ни при каких обстоятельствах не ссориться с соседями, особенно с разными бабушками.
