Меня зовут Лоренцо Джамтарелло, Я в тысяча шестьсот седьмом году Рождён был. И зря ждёт котёл в аду. Смерть одурачил ловко и умело.
Мою семью всю забрала чума, но Каким-то чудом выжить я сумел, И когда боль потери отревел, Попал в ученики я к шарлатану.
Сеньор Луиджи слыл в миру плутишкой, Охочим до вина и женских чар. Лишь фокусам меня он обучал, Я ж коротал часы свои за книжкой.
И древний фолиант прочёл однажды - Учебник алхимических чудес. Утратил аппетит, и сон, и вес, Ведь любопытство сушит хуже жажды.
Мне грезилось о философском камне, Способном враз бессмертье даровать. Я к цели шёл своей за пядью пядь. Та миссия казалась так близка мне.
Так, от распятья убежав к распутью, Случалось мне недосыпать ночей. Живя у алхимических печей, Мешал мышьяк то с серой я, то со ртутью.
АЛХИМИК. ИЗБРАННОЕ Автор: Лаврик Андрей
– Выпили сегодня не мало! – Пассажиров нонче не много, однако.
Скорый поезд Москва −Хабаровск тащил, не взирая на то свои полупустые вагоны сквозь мглистую тьму к заведомой цели, честно отрабатывая стальными колесами каждый стык поржавленных рельсов Байкало-Амурской магистрали. Сёма Форин, проводник шестого, купейного вагона, вышел, качаясь, проветриться в нерабочий тамбур. Открыл своим хитрым ключом дверь, присел, обдуваемый свежим ночным ветерком, рыгнул, поёжился, прислонился к косяку и уснул, посапывая. Вывалился он из вагона на долгом лесистом перегоне, когда состав накренился, закладывая истошный, протяжный поворот, огибая продолговатое болотце. Сёма скатился с откоса в высокий ольшаник, проложил небольшую просеку, разваливая кусты, и распластался навзничь, глядя на звёзды, проснувшись теперь окончательно. Сколько он там лежал, стараясь не шевелиться, собраться с мыслями, сообразить, что все-таки с ним случилось− неизвестно. Только небо посерело постепенно, звёзды стали моргать ему и гаснуть одна за одной. Кусты ольшаника выступили из тьмы причудливыми тенями, Сёма почувствовал, наконец, озноб, понял, что лежит в заболоченном месте, потихоньку промокая до последних (вроде целых!) костей. Ушибленное тело ныло, кислая муторность подпирала горло, отдавала в нос гнилой брагой, шпротами и сырокопченой колбасой. Сёма застонал, перевернулся и пополз на четвереньках, шлепая по воде, огибая тонкие стволы кустарника, торчащие из замшелых кочек. Куда он полз, сколько времени− так ему и не запомнилось. Очнулся он уже под вечер, лежа «мордой в пол» на сухом пригорке, изъеденный комарами и гнусом. Сёма открыл опухшие глаза, мимо него уныло ползла большая улитка, с носа, дрожа, переливаясь, стекла и плюхнулась со звоном на землю крупная капля. Сёма вдруг понял, что лежит ничком, а голова его мокрая, будто полил её кто-то водой, и тут на голову ему полили снова, свысока видно. Тонкая струйка больно ударила о воспаленную кожу, отозвалась внутри черепа болезненным эхом.
– Эй! Очнулся? − спросил его бодрый, скрипучий, незнакомый голос. – Ты кто? −спросил Сёма, не шелохнувшись.
Голос рассмеялся, скрипнул, подкхикивая…
– Чё ты ржешь, скотина!− застонал Сёма. − Как зовут тебя, лудило грешное! – По-разному зовут,− отозвался голос,− как кому придётся! – Короче,− промямлил Сёма. – Можешь меня Лёшей звать,− предложил голос......
Погожий день догорал румяными разводами в маленьком, низеньком оконце. В добротной, беленой печи горели, потрескивая еловые дрова, наполняя дом тонким, хвойным ароматом, высушивая сырость, выгоняя её в духовое окно на потолке. Заимка дикая, а печь добротная! – думал Сёма, сидя у стола на ладном, некрашеном табурете. Как его угораздило припереть-то в такую глухомань и плиту чугунную и дверцу такую огромную, с задвижкой! В печи вдруг что-то заворочалось, в топке! Спустя немного, изнутри постучали тихонько, будто чем-то твёрдым и острым, по большой чугунной дверце, потом ещё раз, уже сильней и настойчивей… Лёша встал, подошеё к печке, откинул запорную задвижку с крюка, слегка приоткрыл дверцу…
– Ну, ладно уж, выходи, – сказал Лёша, будто кому-то сидящему в топке и вернулся за стол.
Толстый Феникс вылез, кряхтя и ухая, что тот филин, из пылающей печки, затворил за собой дверцу, процокал когтями по полу, остановился на средине, отрыгнул пламя, потоптался, отрыгнул ещё разок, но теперь уже только сизый дымок. Попытался взлететь, раз, другой, но у него ничего не вышло.
– Совсем раздобрел! − довольно отметил Леша, любовно поглядывая на Феникса. – Куда ужо летать-то тебе, с такой жопой!
Феникс нахохлился, взъерошил перья, обиделся. Протопал в угол, поклевал из кошачьей миски сухого корма и залез под кровать. Прошуршал там устраиваясь, поцокал когтями перетаптываясь, покряхтел и затих.
– Что он тут делает-то? − спросил Сёма. – Живёт он здесь! − ответил Лёша. – Пакостит? – Нет! − удивился Лёша такому вопросу. – Зачем же ты его в печку засунул? – Я?! Сам он туда лезет! – Зачем? – Возрождается он там! Погорит немного и рождается вновь из огня! Он же – Феникс!
Птица Сирин. Былявка. Небольшой рассказ. Отрывок. АВТОР: ДМИТРИЙ ОГМА
