Ключи к реальности

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Ключи к реальности » Ключи к взаимоотношениям » Чумовые истории


Чумовые истории

Сообщений 91 страница 100 из 190

91

Звонок

Чумовые истории

Ты промотаешь события, ну и что?
Что-то изменится? Будут тебя любить?
Может, дойдет адресованное письмо?
Куцые строчки всегда заставляли жить,

жить и надеяться. Больше желанья нет
вечно спешить и откладывать каждый звук.
Ты не привыкла за прочих держать ответ.
Ну а теперь выбирай. Выбирай из двух:

ты или все.
Все события наперед
знать никому во вселенной не суждено.
Небо берет телефон, открывает счет,
пишет приказ возвращаться к себе домой,

выбросить мысли пустые из головы,
жить для себя, перестать быть угодной всем.
Крепко сжимаешь в холодных руках цветы
и Маргаритой колышешься по Москве.

Ты промотаешь события до конца.
Мастера нет в нём, и выжжен Ершалаим.
Всё, что в страницах, должно оставаться там.
Самовнушение тоже должно быть им.

Ты неуверенно-робко идешь ко мне,
ты набираешь знакомые номера.
Я адресую звонок не-твоей Москве.
Желтый цветок подставляет дурман-слова.

Елена Шилина (с)


Garrett Kato – All Good

0

92

А когда наступит срок...

Чумовые истории

Я жива, пока жив ты,
Я храню колчан и стрелы,
Слова б молвить не посмела,
Но от ябеды-Луны

Мысли скрыть невмоготу,
Знает все, до каждой буквы.
Красной нитью, красной клюквой
Строки тянутся в строку.

Мысль нелепа, ну и пусть,
Ну и пусть корявый почерк,
Я оставлю в центре прочерк,
Ты читай его как грусть,

Как печаль и отзвук бед,
Бед прошедших и грядущих.
Ты искал девчонку лучше,
А девчонки лучше нет?

А когда наступит срок,
Не тоскуй, не жди Ивана.
Не тебе ведь ждать обмана
От друзей. Мой серый волк.

Елена Шилина (с)


Paper Towns – Let You Go

0

93

Сны

Чумовые истории

Мы все хотим тепла и солнца, мы зимы предаём забвенью… Вонзился в глаз стекла кусочек – и холод вдруг потёк по вене. А говорили, это сказки, мол, это просто сплетни гномьи. Пристал колючий зимний кашель, и сердце от чего-то ноет. Вот я не стал бы даже спорить, ведь все кричат здесь «лето, лето!» Но я другой, и всё другое. Кому бы мне сказать об этом? Мне снятся башни снежных замков, на шпилях звёзды ледяные, мне кажется, что я там заперт, не захочу тепла отныне. Мне часто снится Королева в волшебном белом одеянии. Врач говорит, что я болею, и поправляет одеяло. Как им сказать, что всё нормально,
что я не жалуюсь на вьюги, что я и есть тот самый мальчик, который Север очень любит, который любит снежных барсов, коньки, наточенные остро. Я Королеве улыбался! Все говорят про зимних монстров, про непролазные дороги, про нескончаемые ночи, про снег, лежащий на пороге – никто из них зимы не хочет, им подавай очаг и грога, уютных, сладких сновидений. Но мне и здесь совсем неплохо, меня здесь в белое одели, и я болтаю с Королевой, мы с ней вчера играли в шашки, ещё пасу её оленей, теряю варежки и шапки. Мне и без них вполне комфортно, но в королевстве с этим строго, все Каи носят эту форму. Зачем я зеркало потрогал в старинной почерневшей бронзе и уронил неосторожно? Осколки – не шипы от розы. Но, впрочем, что я? Розы в прошлом. Прошла уже как будто вечность, и я совсем не помню Герду. Врач говорит, меня здесь лечат – наверно, просто спутал с кем-то.

Шерил Фэнн (с)


Willow City - Hometown Sign

0

94

Июльское

Чумовые истории

Солнце пекло. Июлю в кои-то веки удалось прорваться через череду противных, моросящих дождей. Разомлевший от тепла кузнечик вяло отодвинул щекочущий бок край листа. Бабочки-капустницы кружили над цветами. Махаон расправил под солнечными лучами крылья.

В почти пасторальную реальность вписывался лес, в который, петляя, вползала тропа. Коснешься ладонью старого дуба, тот ворчливо зашелестит листвой. Ворчанье подхватят сосны и ели, а от них шелест пробежит по всему лесу. Всколыхнутся птицы, и шелест сменится звонкими голосами.

Еще немного, и почудится, что из-за ствола дерева выглянет улыбающийся сатир. Он поднесет к губам свирель, и из-под пальцев вырвется на волю мелодия.

В ней слышен скрип колес, лошадиный топот и понукание возчика — по тропе неспешно едет телега, переваливаясь, когда под колесами встречаются булыжники. Телега останавливается возле вбитого в землю указательного колышка на распутье.

— Налево — ущелье, — произнесла вслух путница и соскочила с телеги: — Спасибо, дальше я сама.

Она вытащила из телеги рюкзак, перекинула его через плечо, отряхнула штаны и отцепила от ткани репейник.

— На перепутье всех дорог
Грызет мундштук лукавый бог
И запускает в лужу корабли.
Круги блуждают по воде,
Вдоль линий на его руке
И сходятся в один на край земли.

Уставший путник хмур и зол,
А бог божится: ни при чем,
Мол сам дорогу выбрал по душе.
И за спиной, исподтишка,
Рисует путь, едва дыша,
На сточенном простом карандаше, —
насвистывала себе под нос девица, колдуя над замками рюкзака. Наконец она выудила из него наушники, спрятала их в нагрудный карман рубашки и с энтузиазмом зашагала к ущелью.

Указательный столб не обманул: тропа вывела путницу из леса прямо к подножию гор. Тропинка здесь обрывалась густой травой, желтыми головками одуванчиков и сине-розовыми — клевера. Прямо в траве лежали разбросанные камни, а на одном из камней — черный ворон. Он недовольно зыркнул на нежданную гостью, оглушительно каркнул и, слетев, скрылся за выступающим горным склоном.

Девица нерешительно потопталась на месте, заглянула за камень и среди мха заметила вход в пещеру. Воодушевившись, она подошла поближе, достала из бокового кармана рюкзака зеркальце, пригладила растопыренной пятерней волосы. Услышав тихое сопение рядом, она машинально сунула зеркальце обратно, остолбенело разглядывая железное чудище перед собой.

Ржавые доспехи, кривой шлем с перекошенным забралом, вместо перьев торчат куриные перышки — чудище не иначе как ограбило мусорный бак.

— Прощу прощения, а где можно найти дракона? — поморщившись, — запах от чудища был соответствующий — спросила гостья.
— А кто вы? — проскрежетало чудище.
— Я летописец из газеты "Вестник". Вы, наверное, слышали.
— Нет, не доводилось.

Гостья в растерянных чувствах проводила взглядом удостоверение, ощупываемое перчатками-лапами, и брезгливо взяла возвращенное двумя пальцами.

— Разрррешите пррредставиться, дрррракон! — чудище щелкнуло пятками, куриные перышки на макушке отчаянно-задорно махнули гостье. Заметив недоумевающие нотки в глазах, он добавил: — Что поделать? Время течет, приходится соответствовать: быть огнедышащим монстром уже не модно! — он покосился на блокнот, выглядывающий из рюкзака. — А вы пришли за интервью?

Гостья отступила на пару шагов.
— Да, хотелось бы услышать, как это — быть драконом. Насколько опасно, много ли сражений за плечами. Женская половина читателей интересуется о семье...
— Только сразу скажу, интервью бесплатно не даю. Десять банок сгущенки... — послышался прерывистый вздох. — И я весь к вашим услугам.
— Вы точно дракон? — хмыкнула гостья. — Похожий наряд я видела в мус... музее, на выставке.
— Обижаете, — обиженно протянуло чудище и, громыхая железом, повернулось спиной. — Не верите — дело ваше. Ищите себе другого дракона.
— Но у меня с собой нет... десяти банок. Давайте так, я завтра приду?
— На завтра у меня назначена дуэль с рыцарем, на послезавтра — чаепитие с восточным коллегой... Конец недели, думаю, подойдет.

Гостья согласно кивнула — «модернизированный дракон» будет бомбой.

Вернувшись к тропе, она перевела дух. Летописцам, конечно, не по делу улепётывать со всех ног, но мерзкий запах от чудища, кажется, въелся в одежду, кожу, пропитал вокруг себе воздух. Она вытащила флакончик духов, прыснула на запястье и поднесла ладонь к носу. Аромат серебристого ландыша немного, но заглушил миазмы.

К десяти банкам сгущенки «современному дракону» стоит купить одеколон и шампунь.

Губы сами собой расползлись в улыбке.

***
Ясный день превращается в облачный. Облака-метаморфы неторопливо скользят по небу. Воздушный дракон тянет за уши облачного зайца, закручивается в кольцо, заяц преображается и становится китом. Всё течет, всё меняется. Всё находится в беспрестанном движении. По тихим, на первый взгляд тропинкам, снуют муравьи, таская на спинах ветки и листья.

Первый взгляд обманчив, а что скрывается под оболочкой?

— Что вы ползете, как черепахи? — в окне кареты показалось капризное женское личико.

Кучер подстегнул лошадей. Карета пронеслась мимо указательного столба, едва не задев его. Следом тенями пронеслись четверо всадников.
— Ну и где ущелье? Где мой дракон? — сердито топнула ногой девушка, как только спустилась на землю, и выдернула ладонь из руки помогшего ей спуститься телохранителя.
— Сейчас. Сейчас все будет, Ваше Высочество, — суетливо накинул тот на плечи принцессы шаль.

Пока один безропотно выслушивал обвинения в неуважении к ее королевской особе, подрыве ее авторитета, другие стучали по камням палками в попытке вызвать хозяина.

— Что за шум? Доброго дня, — перед глазами путников предстала груда передвигающегося металлолома.
Принцесса отмахнулась от телохранителя.
— Я ехала в такую глушь, за тридевять земель, за драконом — а эти болваны даже дракона найти не способны!
— Я правильно понимаю, что вы приехали для того, чтобы дракон вас похитил? — шлем слегка наклонился набок.
— Конечно! Я слышала, что это самый надежный способ найти принца. Сейчас-то порядочного принца днем с огнем... — принцесса осеклась и сморщилась от запаха, исходившего от железного страшилища: — А вы вообще кто? И где дракон?
— Дракон — там, — перчатка махнула в сторону входа в пещеру. — А я — его обед, и, если не повезет, ужин.

Принцесса задумчиво оглядела драконий обед, брезгливо поднесла к носу край шали, развернулась и села в карету.
— Чего застряли? Поехали отсюда! — и добавила уже про себя: «Неужели дракон еще отвратительнее этого? Нет, принцы таких жертв точно не заслужили!»

***
— Дальше не положено ехать: заповедная зона, — такси остановилось у подножия горы.
— А дальше и не нужно, — ответила пассажирка, распахнула кошелек, из кошелька выпало фото. Водитель поднял фотокарточку, разглядев на ней обнимавшуюсю пару: его пассажирку и молодого человека, оба в маскарадных костюмах. Парень наряжен средневековым рыцарем, девушка — фрейлиной. Понизу фотографии шла витиеватая надпись — «Берта и Ланселот. Время тепла, время любви».

Водитель вздохнул: влюбленные у него всегда вызывали ощущение грусти. Перед ними открыты все дороги, они молоды, счастливы. Смогут ли они сохранить чувства спустя много лет? Торопиться на встречу, ждать? Пока молоды — времени хватает на всё. А затем...

Насупленная Берта забрала фотографию у водителя и спрятала в сумочке, достала монеты, пересчитала и передала с рук на руки.

На молчаливый вопрос: «Все точно?» — водитель ответил молчаливым кивком. Когда дверь машины захлопнулась, он подумал, что на обратной дороге стоит заехать в цветочный киоск — когда он в последний раз дарил жене цветы?

Берта вцепилась пальцами в сумочку, пытаясь успокоиться. Осталось завернуть за угол, и... Сидит, голубчик, отдыхает. Берта перехватила поудобнее ручку от сумки, размахнулась. Сумочка шлепнула по железному плечу.

— Значит, так тебя Король на границу отправил? Сидишь, прохлаждаешься, рыцарь недоделанный. А мне, получается, картошку копать и грядки полоть все выходные?
Рыцарь перепугано вскочил с камня, отбросил ветку, которой что-то чертил по земле, и вцепился руками в забрало.
— Чего молчишь? Стыдно тебе? — сумочка ударила по шлему. Рыцарь отступил на шаг, запнулся о булыжник и упал в траву. Шлем наконец слетел и откатился в сторону.

Из шлема выполз небольшой зверек, похожий одновременно и на лису, и на дракона. Чешуя переливалась и постоянно меняла цвет.

— В-в-вы меня, кажется, с кем-то перепутали... — пробормотал зверек, спрятавшись за шлемом.

Берта растерянно махнула сумочкой, и зверек съежился, слившись с поверхностью шлема.

— А где Ланселот? И ты кто?
— Я хамелеофабль! Между прочим, редкий в природе, занесен в охранную книгу королевства! — обиженно заявил тот. — А Ланселот... Вот там по тропе не он ли?

Берта проследила взглядом за лапкой. Действительно, по тропинке шагали рыцарь и дракон.

— Дорогая? А ты чего здесь? — рыцарь, ускорив шаг, подошел к жене. Та повисла у него на шее.
— Я звонила на границу, мне сказали, что тебя там нет.
— Тааам... Всё спокойно там, зря только шум подняли. Да, Феху? — туманно ответил Ланселот.

Дракон согласно закивал и, держась лапой за поясницу, бочком прошел к пещере за спиной у Берты.

— Ты зря переживаешь, родная. Сейчас вызову КСД* и отвезу тебя домой. Поедем домой, — Ланселот с грустью взглянул на дракона, тот ответил сочувственным взглядом.

Когда рыцарь с супругой скрылись с глаз, дракон вытащил из-за спины ведро с рыбой.

— Феху, это последний раз, когда я тебя выручаю! — заявил хамелеофабль, облизнувшись. — С тебя десять банок сгущенки.

***
— Стоп! Снято! — режиссер прокрутился в кресле и с довольным видом оглядел труппу. — Молодцы! Можете же, когда захотите!
— Ипполит Дионисович, на сегодня съемки окончены? — спросил актер в костюме рыцаря.
— Да, на сегодня все свободны. К тому же погода портится... — режиссер взглянул на небо с нависшими тучами. — Завтра на том же месте в то же время!
Ипполит Дионисович встал с кресла, накинул на плечи дождевик и направился в сторону автобуса.
Хамелеофабль уселся на забытой папке, названной просто и незатейливо: «Время тепла. Время любви» — и слился с поверхностью.

* КСД — Королевская Служба Доставки. Фирма такси, действующая на территории королевства

Елена Шилина (с)

0

95

ВОЗВРАЩЕНИЕ ИЗ ОПАЛЫ

Чумовые истории

Почти по Высоцкому — но всё же не совсем...

...в бесшабашной жил тоске и гусарстве
бывший лучший, но опальный стрелок.

/Владимир Высоцкий/

Дёмка, так-то, и сам не понял, за какие такие заслуги сослали его в эту глухую тьмускорпионь...
Что у царя Евстафия дочка Фёкла рыжая, курносая да конопатая уродина — так об этом в Триодиннадцатом царстве любой дурак знает, а Дёмке всё равно, Дёмка этого и вслух-то никогда не произносил. Да только завидовали ему — вот кто-то из смертельных друзей и напел царю в уши и в душу: лучший, мол, твой стрелок дщерь твою последними словами позорит. А Дёмка действительно лучшим был — любого ворога в глаз стрелой с расстояния пушечного выстрела разил. Ну и развлекался, понятно, немало — пил и гусарил. Он это называл: поиграть в Вильгельма Телля. Только в игре участвовал не сын Дёмкин — такового у него пока что не водилось, а все, наверное, молодайки царства — от прачек до фрейлин. И яблоко Дёмка ставил им не на голову, а на откляченную пятую точку. И стрелял! Причём надо сказать, даже кринолина, не то что мягкого места, ни одной не попортил. Зато мужьёв да женишков в страхе держал: как тут публично ревновать, когда у охальника лук да стрелы острые, ну и "сила, воля плюс характер — молодец!"?
Может, и Фёкла в этих игрищах отметилась... Хотя вряд ли. Но языки-то ведедь — они ж без костей...
Так что вот — допрыгался Дёмка — скрутили его соперники и недоброжелатели. А в светтаракани своей опальный стрелок вообще с катушек слетел — пил да дрался. И стрелялся б, наверное, да отобрали у него и лук, и колчан со стрелами.
...И вдруг — трах-бах-тарарах! — "хвать стрелка — и во дворец волокут".
А дело вот в чём было... Завелось в Триодиннадцатом царстве чудо-юдо заморское — дракон по имени то ли Гоша, то ли Коша. Народ, известное дело, в панике — царю полагается меры принимать. Тут Евстафий про Дёмку и вспомнил.
Приволокли, значит, Дёмку, к царю...
— Ты! — царь говорит. — Демьян Иваныч Бойко-Павлов! Знаменитый красный террорист! Мне всё равно, как ты это сделаешь, но чтоб духу драконьего в царстве не было! Вот! Я сказал!
— Разберёмся! — Дёмка пообещал — и двинулся прочь. А царь вдогонку орёт:
— Сделаешь — на Фёкле женю.
Нашёл Дёмка дракона — а тот грустный сидит. Оказалось при близком знакомстве, когда уже трёхведёрный жбан аверьяновки, то есть валерьянки, вместе выпили, что дракон заблудился. Жил он тихо, превратившись в мышку, у писателя дяди Жени, дружил с его кошкой Муркой и тремя котятами, с Муркиным мужем Кузьмой и хозяином его — художником дядей Сашей. И вот... Вылетел прогуляться — и попал в какое-то царство старорежимное...
— А ты превращайся в мыша, — Демьян советует, садись на стрелу, я выстрелю — сразу у дяди Жени своего окажешься!
— А долечу?! — дракон тревожится.
— Друг! — Дёмка возмущается. — Ты мне не веришь?! Как так?! —
Короче, сел дракон, став малым мышом, на стрелу, натянул Дёмка тетиву, напоследок спрашивает: — А зовут тебя-то как? Гоша? Или Коша?
— Раньше Гошей звали в пику Георгию Победоносцу, а как с Кузей подружился — так уже и Кошей!
— Ну лети, друг!
Спустил Демьян тетиву, улетела стрела, унесла чудо-юдо заморское восвояси — можно к царю идти рапортовать.
— Дракон отбыл на родину, — Дёмка царю говорит. — Ну, я пошёл!
— Куда?! — царь блажит. — Я тебя на дочери не женил! Стоять!
— Больно надо! — Дёмка жениться не хочет.
Но тут двери нараспашку — и входит Фёкла. Не красавица — с этим не поспоришь. Рыжая, конопатая, курносая. Но такая милая и славная — у Демьяна что-то переклинило, дым из ушей повалил, будто он дракон, а не Гоша-Коша: всё — влюбился.
— Женюсь!!! — блажниной орёт. Все рады, смеются, целуются, поют, тут же свадьбу отгрохали — в закромах царских ни копья после неё не осталось, а царь напился пьянее всех.
Жили они долго и счастливо, кучу детишек нарожали, и все непьющие — папа в своё время не только свою бочку выпил.
Да и по сей день живут — друг дракон недавно к ним в гости летал, с Муркой, Кузей и котятами. А дядя Женя теперь сказку пишет про всё это — длинную, интересную и абсолютно правдивую. Ну, а за дядей Сашей — иллюстрации, понятное дело!

АЛЕКСАНДРА АЛЁШИНА (с)


Про дикого вепря (новый звук) - Владимир Высоцкий Vysotsky

0

96

Черепахи и нет им конца

Чумовые истории

Хуже всего в настоящем одиночестве — вспоминать, сколько раз ты хотел, чтобы тебя все оставили в покое. И вот, они тебя оставили, и оказывается, что ты сам — прескверная компания.

/© Джон Грин "Черепахи и нет им конца"/

Море ушло, оставив обломки прошлого бесстыдно обнаженными.  Ребра — стены, обломанные ногти — черепица, разбитый фонтан как разбитое сердце... Айтан балансировал на тонкой грани между пошлостью и сентиментальностью, позволяя себе находить пейзаж под тонким кружевом соли успокаивающим. Искусственно созданная бесконечная пустота, странный маленький мир для решения личных проблем.
Айтан многое мог сказать о хозяине здешних мест после стольких дней, проведённых на мёртвом маяке, только никто бы не стал слушать.  По разрушенным улицам прошла не смерть, их суть лёгкой рукой забрало забвение. Лишённые тени здания, полупрозрачные побеги кустарников, призрачный лозы — жалкая попытка имитации жизни. Люди, рассказывающие сказки об этом месте, с обязательным переходом на шепот, попав сюда, были бы разочарованы. Раньше срока состарившийся город, с редкими пятнами зелени, вместо моря утопающий в меланхолии — не место для монстров и сокровищ.

Айтан вздохнул, привычно удивившись безвкусности воздуха.

— Каждое утро ты  поднимаешься на эту башню.  Проводишь здесь несколько часов, не отрывая взгляда от воды. Я даже думал, не раздумываешь ли о последнем полете. Лететь долго, волны манят. Но все твои разговоры сводятся к ненависти столь яркой, что мысли о смерти сгорают. Ты ругаешь меня, себя, это место, мир. А потом снова возвращаешься и смотришь. Здесь есть  некое противоречие, разгадать которое даже я не в силах, — в голосе слышался лёгкий упрёк дядюшки любимому племяннику. Как ему удавалось так виртуозно лгать, было загадкой.

Айтан передернул плечами,  слова, верные товарищи, первые помощники, не спешили на помощь. Вместо них внутри бился крик, рвался наружу, чтобы разорвать искривленную реальность.
Слишком тихо. Слишком мертво. Против воли он стал персонажем  акварельного рисунка, на котором художник успел проработать только небо.

— Моё поведение совершенно оправдано, — как же медленно текла речь. — Здесь красиво, чувствуется некая тайна, над которой без сомнений, стоило бы поломать голову, но испытывать приязнь к воплощенной скорби? — смешок получился излишне театральным.

Надо останавливаться, стать каменной статуей и ни в коем случае не поворачиваться к хозяину башни. Это приведёт лишь к очередной словесной дуэли, и раны полученные в ней, могут стать смертельными.
"Может, сегодня он уйдёт, оставит меня в покое, даст собрать мысли, составить подобие плана?"

Надеяться было наивно, Каспар не бросал игры на середине. Его не пугали ни проигрыш, ни последствия, зато они пугали любое другое здравомыслящее существо. В здравом смысле Айтан себе не отказывал, потому избегал любых контактов.
Иногда это казалось глупым. Ночами, не в силах заснуть от давящей тишины, то и дело просыпаясь от очередного кошмара, в которых был лишь бесконечный бег по длинным тёмным коридорам, Айтан говорил себе, что всё надуманно. Он вставал с кровати, подходил к кувшину, делал глоток и замирал. Вода без вкуса, просто мокрая, никаких иных определёний не подобрать.
Каспар не досаждал гостям, предоставлял полную свободу, готов был сам проводить по окрестностям, указать на скрытые опасности. Легко представить, как те, кто гостил здесь раньше, ещё когда город был скорее под водой, чем над ней, бросались на поиски тайн бытия, нитей собственной судьбы или чего-то столь же раздражающе великого. Все они рано или поздно приходили к Каспару, целые или разобранные на части, потерянные, пропитанные отравой одиночества, они просили, угрожали, бросались пылкими фразами, живые фейерверки — только поднести огонь. Усилия всегда оказывались напрасны. Каспар собирал из обломков старой личности новую, упаковывал в мантию сомнений и отправлял обратно. Каждый из ушедших помогал творить легенду. Их рассказы повторялись, наслаивались друг на друга, менялись местами причины и следствия, правда опускалась на глубину, обычным смертным недоступную.
Айтан играть отказывался. Соблюдение этого внутреннего запрета требовало огромного напряжения. Время от времени горло перехватывало, сердце пускалось вскачь, думалось — ещё пара молчаливых минут, и не будет незадачливого мага, рассыплется пеплом.
Минуты шли. Айтан оставался живым.

— Разве ты не прожил в пустыне несколько лет? — Каспар подошел так близко, что мог стать тенью собеседника.

Соблазнительная мысль, будто кто-то могущественный нуждается в случайном госте настолько, что готов прятаться, готов дать место для маневра, готов ждать.  Айтан также вёл себя с Альмой. Услужливый помощник, советчик, иногда шут, самую малость плут, любое действие, лишь бы принцесса достигла своей цели. Оставалась малость, лишь оттолкнуть девушку в сторону, забрать сокровище. Кто мог знать, что всё выйдет совсем иначе?

Пауза затягивалась. Каспар ждал. Айтан не отпускал надежду, что его молчание сочтут достаточно красноречивым ответом, тогда он сможет постоять здесь ещё немного, а потом спуститься к Альме и Рому. Или именно сегодня в голову придёт та самая светлая мысль, благодаря которой они выберутся с этого кладбища.

— Нет никакой возможности избегать меня вечно. Нет способа отказаться от обретенного дара. Нет возможности повернуть назад время, —  Айтан был готов поклясться, что сочувствие в голосе — настоящее.
Эту эмоцию маг ненавидел даже больше жалости. Она подходила для моментов, когда все выходы обрушились, все ошибки свершилось. Знак смирения, качества, которого Айтан был лишён от рождения.

— Согласен, вечность мне не по силам. Но можно рассчитывать на более скромный срок, — о том, что гораздо больше он рассчитывает на выздоровление Альмы, осталось непроизнесенным.

— Ты сойдешь с ума раньше, чем я устану пытаться.

Разговор затягивался, затягивал самого Айтана глубже в тоскливую дрему этого мира, где не было ни дождя, ни ветра, а солнце походило на старую монету, вытащенную из щели в полу.

— Тебе удалось сохранить рассудок.

— Разве в этом можно быть уверенным?  Посмотри внимательно. — Айтан послушно повернул голову налево, потом направо, скользнул взглядом по едва трепещущим волнам. По спине пробежала дрожь. Внезапно стоять спиной к тому, кто породил этот пейзаж, показалось плохой идеей. Он медленно повернулся, принимая поражение.
Каспар не выглядел могущественным существом из страшных сказок, удивительно худой и с каждым днем становящийся всё тоньше — тело превращающееся в набор линий. Длинные волосы стали почти прозрачными, невнятного грязно-серого цвета. Он ощущал себя больным, воплощал болезнь, и даже чтобы протянуть к нему руку, нужно было побороть неприязнь. Только в  чернильно-синих глазах таилось не отчаяние, Айтан не мог подобрать название этому чувству, но ближе всего оно стояло к...
— Я не верю в твоё безумие. Если ты сошёл с ума, создав царство безграничного одиночества, то выхода нет. Оно поглотит сначала нас, а после своего создателя. Дальше, раззадорившись, примется за ближайший город, приведет с собой холод, разрушающий отношения. Останется лишь смотреть, как замыкаются люди, каждый в собственном коконе, как теряют слова, не могут попросить помощи. Если ты безумен, то Альмонд зря зажигала огни. И Рому, она... — Айтан сбился, замолчал, стараясь смотреть куда угодно только не на Каспара. Легко распахнуть душу,  особенно когда зол от собственного бессилия, приятно переложить ответственность, стать уязвимым, податливым, подчиниться и исполнить чужую волю.

Айтан внезапно понял, насколько устал. Мысли в голове напоминали спутанный клубок ниток, от любой попытки развязать который приходила боль. Он не помнил, когда смотрелся в зеркало, хотя их здесь было с  избытком. Некоторые висели друг напротив друга, создавая стеклянную бесконечность, Альме бы понравилось, она не умела бояться таких чудес. Айтан умел.

— Когда они заперли меня здесь, привязав к городу, полному жизни, шума, бесконечного звучания людских сердец, это оказалось худшей пыткой. Все эти голоса, стук сердец, суета словно были созданы, чтобы усилить мои мучения. С теми силами, которые мне оставили, многого было не сотворить, но я старался. Отпугивал их, выгонял, из собственных пут создавал барьер, пока не осталось никого и ничего. Только отголоски жизни, времени... Смерти. Потом разверзлась земля, пришла вода, а вместе с ней должен был прийти покой. Но как оказалось, я — свой лучший мучитель.

— Так почему бы просто не отпустить нас, а заодно и себя? Ты уже получил нужное, уйми песню, Альма держится слишком долго. Это место её убьёт.

— Я не могу спастись, таковы правила. Меня можно только спасти.

С губ сорвался смешок, потом ещё один, и вот уже Айтан хохоча во всё горло, складываясь пополам, медленно сползает по каменной стене.

"Он все же сошёл с ума, и скоро мы к нему присоединился".

Полина Никишина (с)

0

97

Значит, дождь...

Чумовые истории

Темные стены, темная крыша – Дом словно пребывал в трауре. Но ничего не напоминало о смерти Хозяина, упавшего с лестницы. Полиция посчитала смерть несчастным случаем: герр Вальц был стар и вполне мог оступиться.

Дом жил своей жизнью. Из часов вылетала кукушка. Мерно стучал маятник. Скрипели под ногами половицы. Только зеркала были затянуты тканью. Из глубины Дома что-то звенело и слышалось пение.
Герти направилась в сторону звука. На цыпочках, чтобы не спугнуть домовых – в каждом уважающем себя старинном доме обязаны жить домовые.

Но посудой на кухне звенели не они, а все та же недавняя знакомая. Опустевшая корзина стояла на стуле. А еда лежала на столе. Герти облизнулась.

– Значит, вы здесь работаете, фрау?...
– Ляйн, – бросила та. – Слежу за Домом. А вас сюда никто не звал, – столовый нож воткнулся в разделочную доску.

"Никто меня сюда не звал", – пробормотала Герти уже под ночь, сидя на подоконнике. Фрау Ляйн не хотела разговаривать, и Герти пришлось изучать дом самостоятельно. Скрипучие лестницы поначалу вызывали мурашки по телу и холодок под сердцем, а потом стали просто отзываться щемящей тоской. Привезенные службой доставки вещи Герти отнесла в комнату покойного Хозяина.

"Тук".

Герти взглянула на часы – те неспешно качали маятником. "Значит, дождь", – подумала она. Дождь мелкими каплями накрапывал по стеклу. Герти вгляделась в свое отражение, подсвеченное настольной лампой. Отражение ободряюще улыбнулось.

"Тук".

Стук повторился еще несколько раз.

Герти спрыгнула с подоконника и прошлась по комнате. Идея остаться в комнате покойника ей казалась уже не такой хорошей. Она коснулась ладонью шкафа. Пальцы проскользили по дереву, по переплетам книг. Одна из книжек едва ощутимо выступала из ряда. Герти надавила на корешок.

Книжный шкаф отодвинулся в сторону, обнаружив за собой дверной проем.

Стук стал отчетливее.

Герти зажгла фонарь, набросила шаль на плечи и осторожно переступила через порог. Фонарь осветил каменную кладку на стенах, ступеньки, ведущие вниз, порванную паутину, свисавшую с потолка.
Касаясь ладонью стены, она медленно стала спускаться. Узкий проход к пятой ступени немного расширился. К десятой – лестница оказалась винтовой. К пятнадцатой – Герти устала считать. Стук изредка доносился до ушей, но с каждым разом был все громче.

Лестница перешла в коридор.

Герти прижала ладонь к виску – голова слегка кружилась. Повернула в сторону звука. Остановилась у замызганной деревянной двери.
Дверь под рукой скрипнула и отворилась.

У окна сидел мальчишка лет двенадцати и постукивал палкой по решетке.

– Ты... зачем здесь? – Герти прислонилась спиной к дверному косяку.
– Хозяин запер, – сипло отозвался мальчишка, изучающе оглядев Герти. Ей стало не по себе.
– Герр Вальц умер, – помолчав, тихо бросила она. – И теперь Дом мой.
– Дом ничей. Он принадлежит только себе, фрау.
– Фройляйн ден Шай. Герти.

Герти поежилась и обняла себя за плечи. Страх сидел у нее на плечах и дышал в уши. Ничего мальчишка ей не сделает: от лодыжки к решетке тянулась цепь.

– Ты кто? – Герти постаралась, чтобы голос не дрожал.
– Хаке. Но хозяин предпочитает... предпочитал звать меня "чудовищем", – невесело ухмыльнулся Хаке.
– А почему тебя заперли?
– За неподчинение, – Хаке пожал плечами, поймал взгляд Герти и по-взрослому вздохнул. – Хозяин, когда приехал, сразу начал устанавливать свои порядки, распугал домовых. Затем старому... – Хаке кашлянул и закатил глаза, – затем старику взбрело в голову, что домовые – это крысы. Разложил крысиный яд. А я выметал его отовсюду, где мог. Старик и поймал на месте преступления.
– Как вижу, ты не огорчен его смертью.
– А какого лешего я должен огорчаться? Хозяин если не был козлом, то стремился им стать.
– А почему чудовище?
– Я не человек. Творение архитектора Дома, – Хаке, заметив недоверие в глазах Герти, улыбнулся. – Заколка есть?

Герти вытащила заколку из волос, бросила ее Хаке. Тот поймал и острыми зубцами полоснул по ладони. Герти испуганно зажала рот ладонями.

Под кожей мальчишки блеснул металл.

Герти отшатнулась и бросилась прочь от подвала.

Елена Шилина (с)

0

98

Ключи архитектора

Чумовые истории

продолжение, начало тут

Влетела в комнату. Задвинула шкаф на место. Прижалась к нему спиной и перевела дух.
— Завтра же моей ноги здесь не будет, — вполголоса, но четко, произнесла Герти. И поставила выключенный фонарь на стол.

От настольной лампы плясали на стенах тени. Касались ловца снов, висящего над оттоманкой.
— Но сначала надо попробовать уснуть... — пробормотала Герти, надеясь, что все окажется просто дурным сном.
Завернувшись в одеяло, она не заметила, как из-за ловца снов выглянули две крошечные тени домовых.

На другое утро Герти подхватила чемоданы, выставила в прихожей и уже надевала пальто, когда ее настиг голос.

— Уже уезжаете? — фрау Ляйн вытерла руки о полотенце.

Герти застыла в дверях. Остаться в Доме — придется быть начеку. Кто знает, какие тайны он хранит? Уехать — значит, придут новые хозяева. И необязательно, что они будут верить в домовых или вообще не снесут Дом. Да и ей самой где жить?
Герти поднесла руку к губам и прикусила кожу на костяшках.
Фрау Ляйн свернула полотенце, повесила на спинку стула и взялась за ручку чемодана.

— Подождите, — слова сорвались с губ, прежде чем Герти собралась с мыслями. — У вас есть кусачки?
Фрау Ляйн опешила, но вскоре вернулась с инструментом.
— Спасибо. И налейте в блюдце под лестницей молока для домовых. Пожалуйста, — Герти прижала кусачки к груди, не обратив внимания на озадаченный вид фрау, поспешно поднялась по лестнице к кабинету и открыла потайной ход.

Второй раз спускаться в подвал вышло быстрее.
Дверь была открыта.
Мальчишка лежал у стены, завернувшись в шаль, упавшую с плеч Герти ночью. Герти на цыпочках подошла к спящему, присела на корточки и попыталась раскусить цепь кусачками. Ладонь Хаке накрыла ее пальцы. Он вынул кусачки и без усилий разомкнул цепь. Стальные звенья глухо упали на половицы.

Хаке потер лодыжку и шумно вздохнул.

— И вы меня не боитесь? — прищурился он.
— Боюсь, — честно ответила Герти и прижалась спиной к стене. — Но с Домом и его жителями стоит дружить, а не воевать, — пальцы Герти нащупали связку ключей в кармане пальто. — Почему ты решил, что герр Вальц — плохой человек?
— Он отравлял жизнь. Своим друзьям. Дому. Фрау Ляйн, — Хаке постучал пальцами по колену. — Он мог не заплатить за работу, не вернуть долги. Мог ударить нищего просто за то, что тот посмел на него взглянуть. Хозяин оставил без денег отца... архитектора, когда Дом был отреставрирован. Старый дурак...
— О покойниках нельзя...
— Я не о нем, хотя вел он себя по-сволочному. Я об архитекторе — он же считал старика своим другом. Да наверняка и сейчас так считает.

Герти вытащила ключи и повертела их в пальцах.

— Это же ключи архитектора, — Хаке удивленно взглянул на Герти. — Откуда?
— Мне их отдали. Сказали, что ключи герра потерялись, — она коснулась пятна на большом ключе. — А ты не знаешь, что это за пятно?
— Знаю. Кровь. Архитектор своей кровью меня оживил, — произнес Хаке совершенно будничным голосом. Герти встретилась с ним взглядом и вздрогнула — глаза Хаке были абсолютно черные.

«Решила жить с чудовищами под одной крышей — привыкай», — подумалось ей.
Она поднялась с пола и подошла к двери.
— Чего сидим? Пошли!
Мальчишка вскочил и обнял ее за пояс. Герти провела ладонью по взъерошенным вихрам.

— Фрау Ляйн, а вот и мы! — заявила с порога кухни Герти.
При виде Хаке фрау расцвела и заключила мальчишку в объятия.
— Герр Вальц говорил, что ты уехал, — она встревоженно вгляделась в мальчика.
— Так и есть. Уехал, а теперь вернулся, — Хаке улыбнулся фрау в ответ.

Ключи, звякнув, легли на стол.
— Фрау Ляйн, попросите мастера сменить замки и сделать новые ключи. И где можно позвонить?
— Телефон на тумбочке в прихожей.

Герти поднесла трубку к уху.
Долгие гудки.
Герти вздохнула и собралась положить трубку.
— Алле! — раздался из телефона звонкий голос.
— Добрый день, фрау! Я хотела пригласить вас к себе. Возражения не принимаются. Записывайте адрес...

***
Мальчишка в темных солнечных очках уселся напротив щуплого старика.
— Хозяин умер не просто так, да?
— На все воля Дома, — архитектор поправил позолоченные очки и улыбнулся.

Елена Шилина (с)

0

99

Яблочный сад

Чумовые истории

То, что у Джимми вместо головы — тыква, набитая овсянкой, известно каждому. То, что он уговорит позагорать даже рыбку в пруду, не вызывает сомнений. То, что я поддалась и влезла в эту авантюру, невозможно, но факт.
Мы встретились, как всегда, в пабе, где я иногда пела, а Джиму разрешали раз в полгода примерно терзать на сцене гитару.
Вечер — как и сотня других — бильярдным шаром катился к утру. Все были пьяны и недовольны жизнью.
— Этот город душит меня! — стенал Джимми. — Когда ты последний раз смотрела на звёзды?
Он демонстративно запрокинул голову. Потолок паба подмигнул ему голой лампочкой.
— Зачем мне звёзды? — я пожала плечами. — Тем более, почти все они погасли тысячу лет назад, а их свет только дошёл до Земли.
— Не умничай. Ты училась, конечно, но в театральной школе. Откуда тебя отчислили. Помнишь, почему? — Джимми схватил меня за руку. — Давай рванём отсюда? Гнилой город, гнилые люди! Поехали на природу, где больше света, воздуха, где всё по-настоящему?
И что-то было в его словах, молящем взгляде, что я поддалась.
Очередная авантюра Джимми называлась Гластонберийский фестиваль, и мы добрались туда за два дня на попутках. Причём он всем врал, что едем выступать, в качестве доказательства предъявляя расстроенную гитару и меня, не расстроенную, но умеренно разъярённую.
Наконец, появился указатель "Пилтон", и мы дошли до фермы Ивиса, где раскинулся целый городок со сценами, балаганами, палатками. Я как будто провалилась в прошлое и попала на средневековую ярмарку, впечатление портили только автомобили и велосипеды. Кто-то окликнул Джимми, и он увлёк меня за собой в круг очень добродушных и не очень трезвых длинноволосых людей.  А вечером я потерялась.
Сколько времени прошло в палатке, я не запомнила, но выбралась оттуда уже в темноте. Июньские ночи коротки, мне захотелось прогуляться, проветрить голову, и я куда-то пошла. Тропа, каменистая, извилистая, кажется, вела в сторону от реки к вершине пологого холма. Естественно, я заблудилась и шла наугад. Страшно не было, при свете солнца найти фестиваль легко, достаточно идти на шум, но сейчас тьма и тишина сбивали с толку.  Только неизвестная птичка заливалась в ветвях живой изгороди. Судя по запаху, это был шиповник. Я сошла с тропы и пошла вдоль кустов в поисках входа.
— Привет!
Я подпрыгнула. Мужской баритон в ночи – слишком для моих и так не крепких нервов.
— Ты пришла оттуда? – высокая фигура соткалась будто бы из мрака и аромата цветов.
— Привет! – Я посмотрела, куда он указывал и пожала плечами. – Вроде, да. Я потерялась.
Мужчина покачал головой, развернулся и зашёл за изгородь. Мне ничего не оставалось, как следовать за ним. Аромат яблок окутал нас, как шифоновый шарф.
— Откуда в июне яблоки? – сложно было сдержать удивление.
Он рассмеялся:
— Здесь всегда так. Яблочный островок в мире безумия.
Ночь таяла, меняя цвет с непроницаемого черного на жемчужно-серый. Мой собеседник оказался бородатым парнем лет двадцати пяти-тридцати в расстёгнутой рубахе и холщовых штанах. Почему-то особенно меня поразили его босые ноги.
— Не холодно?
Он покачал головой:
— Тебе пора. Скоро встанет солнце.
Это меня обидело. Я поднялась с травы, заметив попутно красные шары – везде валялись яблоки.
— Да я и не собираюсь задерживаться. Пока! Обычно вежливые люди знакомятся, называют имена. Например, меня зовут Эми Джейд. Родители те ещё приколисты!
Я шла вниз по тропе и бубнила под нос, чтобы не расплакаться. В спину мне прилетело яблоко:
— Арт, зови меня Арт, Эми Джейд.
Целый день я расспрашивала народ, где здесь яблоневый сад и что за чудак его сторожит, но на меня смотрели как на дурочку. Джим резвился как рыбка: атмосфера фестиваля шла ему на пользу, он обрастал новыми знакомствами и фонтанировал идеями, теребил меня, но я лишь отмахивалась.
Арт, странный парень, похожий одновременно на Джона Леннона и Иисуса, занял все мои мысли. Естественно, вечером я снова пошла туда. Как на зло, тропинка пряталась, а звёзды, так манящие Джимми, ехидно скалились с неба. Усталая и злая, я сунула руку в карман куртки: яблоко! То самое, что утром атаковало меня!
— Кислятина! – я скривилась и плюнула.
— Фу, как некультурно, Эми Джейд! – Разве леди ругаются и плюются?
Арт вновь напугал меня, появившись из ниоткуда.
— Я не леди! – дурацкая улыбка отказывалась сходить с губ. – А ты мастер подкрадываться.
— Это ты искала мой сад, — он пожал плечами. – Пошли?
И мы пошли.
— Я не думала, что в Сомерсете есть такие питомники.
Арт покачал головой:
— Питомники? Поможешь? – он протянул плетёную корзину. – Красные к красным, жёлтые к жёлтым, а других тут не бывает.
— Разве урожай собирают ночью?
— Тебе не нравится ночь?
— Дурная привычка – отвечать вопросом на вопрос!
Мы встретили рассвет среди полных корзин, опьяневшие от яблочного аромата.
— Возьми. – Он протянул мне румяное алое яблоко. – Это будет сладким, смотри, как мёд просвечивает сквозь кожицу!
Меня ненавязчиво провожали.
Я поднялась:
— Приходи вечером к нам. Кажется, сегодня я пою на джазовой сцене.
Ответа я не услышала, развернулась и побежала вниз, прочь от сада, запаха и Арта.
Последний день фестиваля праздновали с размахом, только я не могла найти место, злилась и срывалась по пустякам. Я ждала вечера  и боялась, что Арт не придёт.
Выступление я не запомнила, вроде, мне даже хлопали. Поздравления, объятия, разговоры – мне было них до чего. Я быстро сбежала, благо ночь, в отличие от Арта, не заставила себя ждать.
Предатели-ноги сами несли меня в ту самую сторону, на вершину холма, где цвёл яблоневый сад. На этот раз я услышала шаги за спиной и обернулась, готовая наброситься на Джимми с кулаками.
— У тебя прекрасный голос. Контральто? – в объятиях Арта было тепло и уютно, как дома у бабушки.
— Ты всё же пришёл? – слёзы сами покатились из глаз.
Он склонился, и его волосы защекотали мне лицо. У поцелуя был вкус яблок.
Мы лежали на траве, глядя в небо, пока ещё чёрное.
— Оставайся со мной?
Я рассмеялась:
— И что же мы будем делать? Собирать яблоки?
Кажется, он обиделся.
— Вполне подходящее занятие, чтобы скоротать вечность. Или у тебя другие планы?
— Планы? Я бы взяла себе пару «Грэмми» и уехала в мировое турне, — попытка разрядить атмосферу не удалась.
Его взгляд, серьёзный, тяжёлый, пронизывал насквозь.
— Значит, вот чего ты хочешь, Эми Джейд? Славы? А почему лишь пара «Грэмми»? Пусть будет пять. А когда надоест, помни, в моём саду для тебя есть место.
Восходящее солнце ослепило меня, а когда я проморгалась, Арта уже не было. Только яблоко, ради разнообразия, зелёное, лежало на примятой траве.

Александра Разживина (с)

0

100

КИТОВЫЙ УС

Чумовые истории

Честное слово, я не очень удивлюсь, если завтра увижу в море русалку. По-моему, даже учёные не знают всего, что водится в наших морях.

/Василий Авченко/

Однажды во Владивостоке, а короче — во Владе, в акватории Уссурийского залива, молодой человек по имени Владислав, сокращённо — тоже Влад, занимался спортом: ходил на доске под парусом. Вложения не такие чудовищные, как в настоящий яхтинг, а эмоции те же, если ещё и не покруче. Дёшево и сердито, что называется.
И тут подплывает к Владу кит — тощий и вообще еле живой — то ли по морю, то ли по небу.
— Помоги, — говорит, — добрый юноша, совсем я измучился от боли и голода.
— Что ж это с тобой такое приключилось? — спрашивает Влад — он ведь парень действительно добрый и животных любит. Китов и котов, прямо по Заходеру, особенно.
— Каюсь, сам виноват, хотел съесть одного рыбака, да он хитёр оказался — вставил мне в глотку решётку, и я не только что его съесть не сумел, а вообще только самая мелочь через неё и проходит. И глотку проклятая решётка царапает, так больно — ты себе и представить не можешь! Помоги, а?.. Вытащи!.. Пожалуйста!..
— А ты меня не съешь? — осторожничает Влад.
— Я же кит, а не свинья! — горячо заверяет его кит.
И полез Влад киту в глотку. И вытащил, что бы вы думали, решётку — в совершенно, надо сказать, антисанитарном состоянии, всю в гнилых рыбьих костях и осклизлых водорослях, не мудрено, что у кита так от неё горло болело.
Почувствовав облегчение, кит поблагодарил парня и поплыл питаться, из пограничного состояния между жизнью и смертью выходить.
Через неделю кит снова встретил Влада в акватории. Выглядел он уже вполне живым, но всё же был и сейчас очень худым.
— Мне уже гораздо лучше, глотка болеть перестала, — поблагодарил он, — спасибо тебе огромное. Но... Так ведь и не могу ни одну крупную рыбу съесть, — пожаловался кит. — Не знаю, в чём дело. Посмотри, а?!
Залез опять Влад киту в пасть — и видит: всё заросло там китовым усом, чтобы всякий планктон и рыбёшку мелкую в пищу себе кит фильтровал. Не до жиру, но живу быть вполне можно.
Вылез Влад, так, говорит, и так...
— Выломай его! — взмолился кит.
Но Влад любил не только китов, но и родной город, который стал недавно свободной экономической зоной, в котором рыбная промышленность только-только возрождаться начала. А лиши кита уса — мигом всю не успевшую толком расплодиться рыбу слопает.
— Не могу, — говорит Влад, — ты так весь регион без рыбы оставишь. Но ты не переживай. Ты выздоровел, скоро острый голод после болезни пройдёт, и тебе будет хватать той еды, что с усом получишь. Не огорчайся!
— Ладно, — отвечает кит.
Так поговорили они, и кит уплыл. А Влада взяли сомнения: не может один кит, даже тридцатитрёхметровый, подорвать экономику целого региона!
Значит, надо найти кита и помочь по-настоящему.
Неделю искал Влад кита. Наконец нашёл. И предложил помощь. Но кит уже слегка округлился и менять ничего не захотел. Потому что понял, что ему хватает того планктона и рыбной мелочи, что в усах застревает.
Зато сами с усами.
А с Владом кит до сих пор дружит. Кит его на спине катает. А Влад киту ус чистит. Такая вот гигиена полости рта!

Sascha Finsternis (с)


Train Home · 77 Bombay Street

0

Быстрый ответ

Напишите ваше сообщение и нажмите «Отправить»


phpBB [video]


Вы здесь » Ключи к реальности » Ключи к взаимоотношениям » Чумовые истории