Ключи к реальности

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Ключи к реальности » Ключи к взаимоотношениям » В Межзвездном городе


В Межзвездном городе

Сообщений 51 страница 60 из 248

51

Джинсы в чёрных дырах.

В Межзвездном городе

А мама ему говорила: "Послушай, детка,
послушай, малыш,
я люблю тебя очень сильно.
Но голову тоже, боюсь, потеряешь где-то".
За окнами маленький пазик чихал бензином.
И мальчик хотел стать невидимым и летучим
(все дети умеют летать, только крылья прячут).
Терялись кроссовки, тетрадки, шарфы и ручки.
Пропали ключи, палка лыжная и задачник.
А папа ему говорил: "Вот в кого ты, честно.
Дед вечно теряет очки, неужели в деда?"
Конечно, такое встречается повсеместно,
но это была воспитательная беседа.
Родители спать отправляли ложиться рано,
а мальчик смотрел в темноту, представляя будто
огромные дыры зияют в его карманах,
и в них исчезают расчески, часы и пульты.

И где-то в дремучих пространственных коридорах,
на дальних планетах и в вихрях протуберанцев
живёт медвежонок, который ему был дорог,
и синие лямки, оторванные от ранца.
Кусок пластилина, рогатка, футбольный мячик,
рубашка и новая "бабочка" для парада.
И мальчик просёк, потому что был умный мальчик,
что это совсем не такая уж и неправда.
В карманах темно, неизвестно, почти зловеще.
В карманах действительно чёрные злые люки.
И если в карманах легко пропадают вещи,
наверно, там также легко пропадут и люди.

Когда он подрос,
и карманы побольше стали,
он начал пихать в них всех тех, кто ему противен:
мальчишку с площадки (он шумно игрался в танки),
и Таньку из банка, что нагло хвостом крутила,
директора банка (ну просто душила жаба),
соседа, занявшего место его парковки,
и старую бабку, которая раздражала.
А мрак расширялся, густел и просил обновки:
гаишника (гад) за просроченную аптечку,
врача (а чего вы устали, мы все устали).
Туда же отправилась глупая человечность
(её придавила немного сентиментальность).
Актрису кино (за отсутствие чувства стиля),
судебного пристава, тетку с облезлым лаком.

А детские крылья в кармане не поместились.
Нашёл, в гараже убираясь, и вдруг заплакал.
Заплакал, как в детстве, надрывно и безутешно,
как будто реальное горе, а не досада.
А мама ему говорила: "Ну да, конечно,
оставили их.
Мы подумали, может, надо".
Он выпустил всех:
даже дворника дядю Митю,
и даже бомжа с перегаром и свежей мойвой.
Надежно заштопал карманы суровой нитью
и выбросил джинсы дурацкие на помойку.

Резная Свирель (с)


Nebezao & NЮ - Если бы не ты (cover by kamik)

0

52

Пирожки с вакуумом.

В Межзвездном городе

Кто от сгоревших мостов оставляет сваи, кто от несчастной любви проклинает бога.
С Костей всегда жила бабушка, так бывает. Папа и мама работали очень много.
Бабушка выдалась толстенькой и уютной, но по характеру — прямо стальная дама.
С бабушкой в Костин бедлам приходило утро, гладились брюки и грела теплом пижама.
Костю встречали из школы и провожали (так дорогого ребёнка никто не тронет).
Дети играли со спичками и ножами.
Костю отдали играть на аккордеоне.
Бабушка вечером часто торчала в чате, где обсуждали ватрушки и расстегаи.
С выпечкой в Костину жизнь возвращалось счастье немолодыми, но бодренькими ногами.
Бабушке нравилось печь пирожки с грибами.
Строго и резко отринула "чоко-паи", чипсы, сухарики и медвежонка Барни ("всякую гадость внуку не покупаю").
Костя однажды не выдюжил стометровку, не повели в выходной в зоопарк с гориллой.
Бабушка Костеньку гладила по головке,
нос вытирая, бабушка говорила:
"Беды-проблемы свои обведи в кружочек. Видишь, какой он беспомощный и тщедущный".
В Косте лежали: сладенький пирожочек, три пирожка с капустой, яйцом, горбушей.
Годы стрелой пролетели, и Костя вырос, вырос почти в двухметрового Константина.
Бабушка печь начала пироги на вынос с ливером, с рисом, и, кажется, с бужениной.
Только в два раза больше, и очень скоро Костику стало сниться, что очевидно — он, альпинист, на пирожные лезет горы, а вместо солнца сияет пирог с повидлом, тесто по краешку в ровненьких вкусных косах. Облако сверху с посыпкою из орехов.
Странное дело, но Костю позвали в космос, он отпросился у бабушки и поехал.
Бабушка сразу скукожилась и поникла, ей-то чего — магазин, бытовая проза
Каждую ночь водружала пирог с брусникой на подоконник, чтоб было поближе к звездам,
к этим чужим, равнодушным, холодным далям, чувствуя — звезды в еде ничего не шарят.
Мало ли, страшно ведь — вдруг он там голодает.
Костя смотрел, как красив наш родимый шарик, и, покоряя открытое безвоздушье,
плавая в нем привязанным к железяке,
вновь вспоминал коржи, беляши, ватрушки. И кулебяки, естественно, кулебяки.
Костя вернулся, когда моросил ноябрь.
Весь из себя легендарный и неслучайный.
Ел у бабули огромный пирог из яблок и запивал его крепким горячим чаем.
Бабушка дёргала Костю за край одежды,
что, мол, твои гуманоиды, печь-то лень им?
Костя смеялся: "Бабуля, пекут, конечно,
жарят, прикинь, даже крутят подчас соленья. Только, вот честно, начинка у них не очень. Всё-таки космос, бабуль. У тебя вкуснее".
Бабушкин котик катал под столом клубочек. Город засыпало первым ноябрьским снегом.

Резная Свирель (с)


James Blunt "You're Beautiful" & "Bonfire Heart" - Nobel Peace Prize Concert

0

53

Автограф белого карлика

В Межзвездном городе

В тёмной лавке пылились портьеры и зеркала, иногда загорался фонарь как драконий глаз.
В лавке жил продавец, и жена его там жила.
И игрушечный мир, и заморский иконостас
самых разных невиданных штук окружал того,
кто забрёл в магазин по наводке, а может, сам.
Словно это такое убежище, островок для готовых обменивать деньги на чудеса.
Ледяные конфеты и солнечная мука, бурдючок с летним воздухом,
толстенький как тапир.
Волчий зуб,
хелицеры морозного паука.
Всё манило и словно кричало: "купи, купи".
На контрасте с невзрачными буднями и людьми под прилавком бурлил океан и цвела волна.
Продавец не хитрил,
ему нравился этот мир.
Если кто-то нуждается в сказке, то — вот она.
Пока люд торговался за пенни, за цент, за су,
поспевала на ветке японская мушмула.
А жена превращалась в синицу или в лису,
то есть самой обычной и скучной жена была.
Не из худеньких эльфов, сильфид или вовсе фей.
Но любил её лес, узнавала её трава.
В лавку как-то зашел человек — кашемир и фетр —
и сказал: "У меня тут вещичка одна для вас.
Не подумайте — жалкий брехун, я душою чист. Расставаться с удачей действительно нелегко",
и, пошарив в портфеле, достал белый-белый лист,
белоснежней снегов Антарктиды и жемчугов.
"Продаю, причём очень недорого, как своим
(сокращения, кризис, тяжёлые времена) подпись белого карлика, млечный туманный дым.
И, заметьте, мон дьё, не подделка, оригинал.
Остроносый корабль пролетел через навь и новь,
а иначе бы вы не держали товар в руках".
В тёмной лавке витал аромат можжевельных снов,
абрикосовых солнц и индейского табака.
По вечерней лиловой тарелке катался нут,
с неба целились ангелы камешками пращей.
А жена превращалась в комету или в луну,
всё настолько обыденно серо, что аж вообще.
Для коллекции странный автограф — почёт и шик.
В тёмной лавке за ужином тускло горел ночник.
Продавец говорил:
"Эй, поздравь-ка, меня,
пляши.
Видишь, видишь, жена, ну не прелесть ли, зацени.
Неужели совсем не найдётся хвалебных слов?"
Две косы у жены разлохматились, как бинты.
"Вот тебе моё небо, мой космос, моё крыло —
всё настолько привычно, что хоть выноси святых.
Вот тебе моя нежность в венце или смерть в конце.
Что я смыслю в твоих чудесах, мой прекрасный муж".
Только что-то такое скрывалось в её лице — бесконечно волшебным казалось оно ему.
В тёмной лавке слышны иногда голоса теней,
и рога костяные для вешалки сбросил лось.
Да — автограф оставили в рамочке на стене.
К сожалению, пока покупателей не нашлось.

Резная Свирель (с)


Nirvana (Tori Amos) "Smells Like Teen Spirit" by Daisy Gray

0

54

Яблоко с пространственной червоточиной.

В Межзвездном городе

Здравствуй, солнце, прости, но мне хочется говорить.
Мне с тобой поболтать — что в пустыне глотнуть воды.
Из газет я узнал, что когда-то метеорит приземлился в районе, где нынче растут сады.
Заводские сады, но теперь и завода нет.
В девяностых цеха расписали под хохлому.
Там по-прежнему белые яблони по весне,
и по-прежнему мне в них гуляется одному.

Я кусочек мозаики прошлого, кот Баюн, разноцветный петрушка, паяц, цирковой осёл.
Там красивые птицы, ты слышишь, они поют, потому что у них Авалон, а не это всё.
Ты уехала, правильно мыслишь — чего ловить: половина посёлка спилась, у второй — тоска.
Но высокое дерево выросло из любви разогретой земли и холодного родника.
Я бы тоже уехал, уставился бы в стекло, в проплывающий мимо пейзаж недымящих труб.
Только странное дело со мною произошло и настолько чудное, что я до сих пор ору.

В эту ночь я пошёл, неприкаянный, как всегда,
мимо серых бараков, что в плане уже под снос.
Бесфонарное небо расплавилось как слюда.
Ты же знаешь меня — я пройдоха, варварин нос,
и какого-то ляда свернул по дороге в сад.
А вокруг антураж, словно вылепил игродел, чаровниц бы ещё — по росе нагишом плясать.
Да шучу, я банально антоновки захотел.

Впиться сладко в бугристую мякость, глотая сок,
стать измазанным, детским спустя вереницу лет.
Никакой из меня, моя радость, не вышел толк
(это ты утверждала, родная, что я — поэт).
Я настолько поэт, чтобы петь до конца строки,
и настолько кретин, чтоб тебе разрешить читать.
Оказалось, что яблоки выели червяки, неприятная чёрная горькая пустота.

Мне подумалось — сверху красиво, внутри дыра.
Мне подумалось — аллегорично, как будто я.
Если я не антоновка — черт бы меня побрал,
вот повисну на ветке, и пусть они тут стоят,
эти старые яблони, скрюченные узлом, отражая весну лепестковым дождём в пруду.
Моих песен решётки, растащенных писем лом
аккуратно порежут на ломтики и сдадут.

Те, кто ел эти яблочки из заводских садов — или я, или ты, или вон, недовольный тип —
это мы, безнадёжно застрявшие между льдов, и спасительный борт с медициной не прилетит.
Раньше резали яблоки, клали сушить на стол,
или делали бусы из яблок, и на окно.
А теперь начинается сказочка про ничто —
про континуум этот, пространственно-временной.

Там пространство совсем неправдиво,
и время врёт.
Там есть Шрёдингер с ласковым котиком — он везде.
Я пишу тебе, солнце, две тысячи лет вперёд,
через звезды пишу в моисеевой бороде.
Я пишу на латыни, иврите и на фарси. Покидаю планету Земля как горящий танк.
Ты подумаешь — вот, эк ты яблоко откусил.
Да оно ни при чём, я такая же пустота.

Как и этот посёлок, шлагбаумы-пастухи, секонд-хэндовый вечер, крадущийся словно тать.
Я, наверное, сдохну, закончив писать стихи.
Ты, наверное, сдохнешь от бремени их читать.
Я смотрю в червоточину,
рыжий лисенок Вук.
Там есть мультики жирным фломастерным кругляшом —
там красивые люди,
ты слышишь,
они живут.
Там счастливые люди, им вроде бы хорошо.

Но проблема размером с лоснящегося кита,
хоть сто раз ты меня просканируй, измерь и взвесь:
мы с тобой настоящие, солнце, "тогда" и там", или все-таки мы существуем "сейчас" и "здесь"?
Ведь когда я смотрю в червоточину, лаз, портал,
кроме прочих чудес (файервол, тахион, квазар)
в самой дальней вселенной я вижу, как мир устал.
Невозможно усталый за тысячи лет назад.

Может, бросишь на праздники шумный триумвират — он закатан по горло в рекламу, в асфальт и в ритм —
— и приедешь со мной путешествовать по мирам.
Здесь ведь тоже неплохо. Здесь падал метеорит.

Резная Свирель (с)


Giving Up · Besso

0

55

Нарушитель законов тяготения

Сила женщины

Когда твой детский бог глядит в прицел:
"Ты вырос, принц, ты сильно повзрослел", и звёзды не видны за облаками — твердишь: барашек, роза, баобаб.
Считаешь, что ты слаб, но ты не слаб. Ведь принцы не бывают слабаками.

Они скучают, плачут, устают, заводят быт, начальников, семью.
Проваливаясь в зыбкое "что дальше", твердят — удав, комета, рыжий лис.
И воскресает гипсовый горнист, и палочками машет барабанщик.

Ни для чего, и для чего-то для.
Пусть треснула обшивка корабля, и темнота слепа и безгранична — ты снова поднимаешься над ней. На улице сегодня выпал снег, а значит, мир в порядке, как обычно.

На улице сегодня выпал снег.
Я слышала, как ты твердил во сне — пустыня, ящик, змейка, астероид.
А где-то домик с красным кирпичом, и волчик не кусает за бочок.
И голуби, герань, и пчелы роем.

Закаты (сорок три), и чай с утра.
Зачем же тебе чёрная дыра, и белая, что бабочка июля.
Ведь все равно дыра, как ни крути. И ты же научился жить (почти), твердя про карты, поезда, пилюли.

Не отпускают огоньки болот.
Лети, лети, мой маленький пилот,
и выводи всех наших из болота.
Пускай шипят из склепов и из нор, что это — море, и оно больнО.
Но надо вам — валите, коль охота.

И время не проходит, просто есть.
Оно под колпаком, сейчас и здесь.
Оно не лечит, никого не лечит.
А там, где вьются души наших троп — там сменит бог прицел на телескоп, набросив плащ сверкающий на плечи.

Там лето, роза, люди нагишом.
Ты счастлив и слегка умалишён, и космос, и любовь незримой тенью.
И я читаю на твоём лице — пусть пылью, но в сатурновом кольце, преодолей земное тяготенье.

Резная Свирель (с)


Jackson Wooten - FLOWER

0

56

Пока младенец-город спит

В Межзвездном городе

Пока младенец-город спит в руках,
пока планету держат три кита,
живет у моря Марта, пишет дни
в скрижалях тех, которые даны

на память людям или просто так.
Ночь от ночи плетет за шагом шаг.
Младенец-город слеп и оглушен.
Взглянув на город, исчезаешь в нем,

как в бликах бездны, в пустоте зрачков.
Себя теряешь, рухнет мост из слов:
слова и мысли канут в пустоту.
Шептало море: "Я спешу... Спешу..."

А может, это шепот с женских губ,
печально-строг и непривычно груб,
он пахнет ночью, лунным серебром.
Услышав шепот, исчезаешь в нем.

Такая чертовщина, не поймешь.
Идет у моря Марта, пишет дождь,
она не человек, не демиург,
она лишь та, кто замыкает круг

из подпространств, личин и городов.
Протянется в скрижалях вязь из снов,
молитв, надежд и суеты сует,
и в этой вязи не найти ответ,

ведь все почти ответы в нас самих.
Малютка-город спит, и дождь притих.
Пока планету греют три кита,
живет у моря Марта и пока

мир-рыба воскресает с головы,
то будет ночь, за ночью будут дни.
Младенец-город спит, ему во сне
шептало море: "Я спешу... к тебе..."

Елена Шилина (с)


Claude Debussy : Clair de Lune, for Piano (Suite Bergamasque No. 3), L. 75/3

0

57

Нервный тик машины времени

В Межзвездном городе

Не доверяя крылышкам фортун,
перебирая кучу вариаций,
Дэн ждал, когда её изобретут.
Он очень ждал и наконец дождался.

Бледнела ночь, и даже месяц сник,
колючий ветер гладил против шерсти.
Скрывалась где-то в закромах НИИ
машина для далёких путешествий.

Не райской манной, сладкой как вино,
не выкидышем адского исчадья —
на тумбочке, сиявшей белизной,
стоял, задравши нос, электрочайник.

Не маховик, не капсула, не пульт —
китайский чайник в маленький цветочек,
что обещал прекрасный длинный путь
сквозь сотни круглых лун. Куда захочешь.

И длинным был его плетёный шнур,
И красным был его переключатель.
Денис бегом бежал через страну,
и на бегу отплясывал бачату.

Поскольку он решил, решил опять
(ведь не всегда же за него решали) —
вернуться лет на двадцать-двадцать пять
назад, где жизнь еще воздушный шарик.

Так долго думал и готовил речь,
трясясь в маршрутке, лежа на диване,
чтоб самого себя предостеречь
от всяких неудач и расставаний.

Теперь-то гуру, дока и король.
Секретны явки, адреса, пароли.
И знает, что ответить, если тролль.
И даже иногда бывает троллем.

Добрался —
снег шёл частый, как штрих-код,
студентки-практикантки сбились в стайку —
и выставил необходимый год
(такой момент — у
чайника был таймер).

Пока летел в невидимой трубе
как стеклышко в калейдоскопе дремы,
то верил — очень нужен сам себе,
такой поживший, смелый, умудренный.

Когда-то же сбывается мечта?
И даже без счастливого билета.
И чтобы не ноябрь — здесь достал.
Чтоб лето, пусть нежаркое, но лето.

Вот двор, вот в банке персиковый сок,
вот пешеход ругается с водилой.
Вот он, сидит в песке и ест песок,
в обнимку с космонавтом и Годзиллой.

На горку тянет грузовик за нить,
протягивает листья (это деньги).
И вроде надо что-то говорить,
но нужные слова куда-то делись.

Но начал говорить, от сих до сих,
сбиваясь на детали. Дэнчик слушал,
потом спросил: "Вы, дядя, что ли, псих?
Возьмите шоколадку — станет лучше".

На небе — облака и самолет,
а на земле — кузнечики и "классы"
Дэн ясно понял — Дэнчик не поймёт,
ещё и испугал себя напрасно.

Летел обратно.
Мир вокруг сверкал,
сужался мир до горлышка маслёнки.
Но Дэн ошибся временем слегка,
и в том году он был ещё в пеленках.

И вот теперь какой-то карапуз —
глаза как две зелёные полянки —
умеет классно выбирать арбуз
и не сорвётся в Сызрань после пьянки,
шестого,
в среду,
после десяти.
И позвонит, и встретит, и добьётся.
У чайника случился нервный тик.

Снег кончился,
вовсю светило солнце.

Резная Свирель (с)


Тема мечты (Из к/ф "Полёт с космонавтом")

0

58

Конец света за неуплату

В Межзвездном городе

Назначили конец света. Банально, за неуплату. Закрылись по кабинетам, придумали час и дату.
Всем частным и непричастным трубили с трибун и с вышек. Игру из сети скачали. Зачем? Потому что вышла,
порубимся напоследок. Мы так её долго ждали. И больше не будет лета — ему не воздастся дани костров, рюкзаков, попуток, гитары и репеллентов. Шепнули дома: "капут нам", скрутилась дорога лентой. Устала взлетать ракета. Закончились соль и спички. Назначили конец света. Обыденно, схематично.

Ночь снега — горбушка с салом — натёрла асфальт мастикой. Картины не написали, возможности упустили. Не сплавали по маршруту, не съездили за границу. Как выглядят странно-жутко вчерашние наши лица. В которых ещё надежда, стремления, лес и поле.
Давайте, прошу вас, нежно, без шуточек и не больно — как дырочку пистолетом, как мокрую вязь отлива. Назначили конец света. Обидно, несправедливо,

спилив маникюрной пилкой лужайку, и быль, и небыль. Но мальчик разбил копилку и кинул монетки в небо. И боги все стали братья, и люди все стали звезды. И небо сказало: "хватит". Оно не сказало: "поздно", пришив куда надо — знамя, воткнув куда надо — чипы.
А небо сказало: "Знаешь, я что-то погорячилось, зимой — и погорячилось.
Засыпало крыши дустом.
Ешь, пей давай, хомячина, расскажешь потом, что вкусно, с оказией, за обедом — с кунжутом или с ванилью?"
Назначили конец света. И быстренько отменили.

Резная Свирель (с)


'Undertow' [Sombre Piano & Strings CC-BY] - Scott Buckley

0

59

Помойте за собой мозги

В Межзвездном городе

Рассыпан снег, как сахарный песок,
и тянется по снегу сеть дорог –
как птичий след, как клякса на странице.
И эта сеть дорог в который раз
совой безумной все не сводит глаз,
печатая забвение на лицах.
Крошится в золотую пыль кирпич.
Стать явью предрешенному – тот бич,
который иногда страшнее боли.
И серебро облезет с башмаков,
и городу под пальцами богов
оставят опечатанную долю.

Замрет светильник в платяном шкафу.
Попросишь чая – чая не нальют.
Все спрятались в домах, зашторив окна,
боятся, что их небо упадет.
Хронически устало бродит год,
и году тоже очень-очень больно.
Листает календарные листки,
из прошлых дней построит корабли,
их не держать под сердцем, верно, проще.
"Кораблики, поможете в пути?"
На них в ответ зажгутся фонари.
Настенный календарь худой и тощий.

Последний. Тоньше пряника теперь.
Ты постучишь – тебе откроют дверь,
а за порогом – ни души, ни тела.
А на полу рассыпался фарфор.
Не заходи в обманно-сладкий дом:
здесь потерять себя – пустое дело.
Здесь брат с сестрой поставили капкан
на осень, время, гостя и туман.
Дождись, пока последний лист сорвется.

Тогда уставший год заснет в шкафу,
все корабли останутся в порту
и время никогда не оборвется.

Рассыпан снег, как сахарный песок,
и тянется на небо сеть дорог,
такая, как узоры паутины.
Ты выйдешь за порог, и тишина.
Забудь, забудь, что прожито сполна,
забудь про все: ведь сказок нет в помине.

Елена Шилина (с)


Chris Rea - Driving home for christmas

0

60

Я верчу Землю

В Межзвездном городе

Когда Старуха в облаках нахмурится,
и в тёмное депо уйдут автобусы — проснётся в мастерской на тихой улице чудак, который классно делал глобусы.
Прекрасные болезненные шарики — пустыни жёлтым, океаны синие.
И даже без волшебного вмешательства изделия магически-красивые.
Дельфины и медведицы полярные,
киты, ленивцы и жирафы с тиграми.
А жалко, что у нас не будет ярмарки —
с глинтвейном, с мандаринами, с картинками.
Поскольку раньше (даже в високосные), когда на окнах расцветали лотосы,
он доставал мешок с луной и звездами — тот человек, который делал глобусы —
и шёл,
и фонари светились бледные, как маяки для саночек с оленями.
На то, чтоб землю крутануть как следует — у одного не хватит сил и времени.
Закат горел немыслимым пожарищем, последние лучи вонзались копьями.
Шёл странный человек — дарить желающим собственноручно сделанные копии.
Артритным пальцем, детскими ладошками, летящей бурей, ветром главной площади —
все помогли земле, и мы продолжились.
Ещё на год, желательно побольше бы.
Ещё на год.
С салатом, с зодиаками,
со старыми стихами, новым свитером.
Эй, просыпайся, человек с подарками,
а то мы как-то тормозим действительно.
Мы откопаем с антресолей (долго ли)
планету с ламантинами и чайками.
И, как машину, встрявшую в колдобину,
толкнем, но — без тебя не получается.
От снега утром остаётся кашица,
но радостно уткнутся в север компасы.
Придут к нам Санта, Дед Мороз, и кажется,
тот человек, который делал глобусы.
Найдут возможность — белокрылой утицей, курьерами, улыбкою цветочницы.
Пока мы верим в них — планета крутится
Пока мы любим — ничего не кончится.

Резная Свирель (с)


Ólafur Arnalds - Only The Winds

0

Быстрый ответ

Напишите ваше сообщение и нажмите «Отправить»


phpBB [video]


Вы здесь » Ключи к реальности » Ключи к взаимоотношениям » В Межзвездном городе