Пряная горечь

А земли наши тем и знамениты, что на приманку ловится луна.
Куда деваться бедному наймиту, когда он подмастерье колдуна?
Сиди и слушай, не ходи далече, корми собой летающую рать:
какое зелье от чего излечит, какие травы надо собирать, куда соваться одному негоже, пока не смог, не подобрал ключи.
Потом, смельчак, попрыгай с жабьей кожей, летучей мышью полетай в ночи.

А наши земли тем и привлекают любителей понежиться в росе: то сказочка привидится какая, а вроде и не сказочка совсем.
Проснешься — померещится спросонок: ведут в углу нехитрый разговор ушастая сова да лешачонок, поющий волчек да брусничный вор.
Колдун тебе об этом не расскажет, он больше про кикимор, упырей. А ты рискни, поешь гадючьей каши, поймёшь язык растений и зверей.

На хуторе, где каждый левой пяткой с рождения умеет колдовать, жил хлопчик. Звали хлопчика Ваняткой. Рос славным, непослушным, как трава. Подрос чуток повыше табурета, в июне табуретку перерос.
Казалось недомерку, что секретов у колдуна в запасе целый воз: о чём лопочет ёж, бормочет выдра, шипят ужи друг другу у реки. Но просто так секрет колдун не выдал, колдун позвал мальца в ученики.

В избе у колдуна лежали книги. Колдун сажал ученика к окну,
учил его премудростям великим: как боль от человека отпугнуть, как можно договариваться с тенью, дружить со смертью и другим вещам.
В язык лесных животных и растений колдун решил Ванька не посвящать. Учил развидеть прошлое. У прошлых поступков мир находится в плену.
Гадючьей каши деревянной плошкой тайком Иван в сарае зачерпнул.

И вышел в лес. Зачем ещё учиться, когда кругом сплошные чудеса.
— Иван смешной, — защебетали птицы.
— он без хвоста, — профыркала лиса.
Обидно слышать, тяжело до слёз, но оказался хлопец не у дел.
Волшебный дуб, корявый и серьезный, совсем неодобрительно кряхтел:
— вот носится и носится. Пустое. Хотя забавно он скользит на льду.
Полынного горчащего настоя уговорил попробовать колдун. И Ванька всё забыл. Молчали ивы,
молчал медведь, молчали барсуки. Живи, как человек, и будь счастливым, не маясь от нахлынувшей тоски.
Ванюшка жил (пока не расхотелось),
сто долгих лет, ещё пять раз по сто.
Когда колдун покинул это тело, достались Ване книги, дом и стол.

А земли наши старого уклада тебя к нему однажды приведут.
У колдуна полынная прохлада которую весну горчит во рту.

Резная Свирель (с)

Agnes Obel - Fuel to Fire

Мольберт

Когда художник числился ребёнком, у бабушки в серванте был алтарь, на столике цветастая клеёнка, на стенке красовался календарь. Бабуле внуком нравилось гордиться, как будто он какой наследный принц.
Бабуля сочиняла небылицы, рассказывала кучу небылиц: про лихо (боже упаси связаться), про колдовство, кипящее в котле.
Особенно про ведьминого зайца, который знай летает на метле
(он серый, ба? он серый или белый. Зимой белей, чем чаячье крыло).
Потом бабуля сильно заболела, простите, внука нянчить тяжело.
Родители вздохнули: ладно-ладно, мы справимся. Наверно. Поглядим.
В карман совали плитку шоколада. Дела у взрослых. Куковал один. Квартира часто подвергалась риску, отчаянно держалась на плаву.
Волшебный заяц, пролетая близко, кидал в окошко жёлтую листву, чертил на небе линию косую.
Ребёнок клялся самому себе, что зайца непременно нарисует, вот только купят краски и мольберт.
Испачканные детские ладошки прекрасно оживляли интерьер.
Смирившись, мама отвела в художку, но вазы хуже зайцев, например. И явно хуже чёрного квадрата.
Ребёнок вырос, выросла кровать. Работал, даже получал зарплату. Накопит денег — будет рисовать. Он — молодец, он всё решил в начале, продумал средства, технику и план.
Конечно, ведьмы разные встречались. То без животных, то без помела, то ряженые — в магии не шарят.
Планируя на запах пирога, роскошный заяц поводил ушами — над сквером проносился ураган, не делал зла, не попадал в газету и в новости по телику к шести.
Бежал художник рисовать к мольберту, чтоб мелкую деталь не упустить.
Случилось чудо. Заяц нарисован, красивый заяц, ведьмин, как живой
Ему поют кузнечики и совы, он на метле летает над Москвой, над Питером, Рязанью. Над Коломной.
Трясётся хвост, огнём горят глаза.
Хотя талант выпячивать нескромно, бабуле зайца надо показать.
Бабуля растерялась, но впустила, прошелестела тихо "не ждала".
Огромный зай, осенний заяц, стильный, сидел на кухне и жевал салат, мол, вот удачно. Ты как раз к обеду. Останешься? Останешься же ведь?

Художник стал известным зайцеведом, рисует только зайцев. Ну и ведьм. Ну иногда леса и сенокосы.
А если задают ему вопрос, любой вопрос — обычно на вопросы он отвечает как бы не всерьёз:
ходи в костюме, щеголяй в футболке: пока ты не увидел, как во двор влетает заяц на своей метёлке — ты в жизни не увидел ничего.

Резная Свирель (с)

Wyldest - Seastroke

Скрипка

Дракона не убьют, принцессу не похитят, закроется тюрьма, откроется музей. Красивые поля утонут в малахите, весёлые лучи в небесной бирюзе.

На этом кончен бал, комедия финита, —
сказал один дракон, прихлебывая чай. Офонарела ночь, и дверь была открыта. Осенний крупный снег, как с барского плеча, захватывал скамьи, деревья и балконы.
Дракон решил пройтись, разведать, что почём.
На самом деле он не выглядел драконом, а выглядел худым нелепым скрипачом. И сказочником, да.
Вот ящером едва ли. Никто не норовил писать с него портрет.
Его большой роман нигде не издавали,
поскольку это чушь, утопия и бред, зелёная тоска, и чушь, и бред — по кругу.
Вздыхал дракон-отец, тайком жалела мать.
И шёл один дракон к единственному другу в пекарню за углом на скрипке поиграть.
Конечно, с детских лет и дураку известно,
что, если взял смычок и скрипку, — то звучи.
От музыки пышней, великолепней тесто, и, как по волшебству, пекутся калачи.
Пока лежал листок, распятый на асфальте, про лучшие шкафы, которые купе,
какие пироги рождались под Вивальди. А к булочке вообще причастен был Шопен.
Чудесный пекарь прав — нельзя совсем без плюшек. И кто-то вдаль глядел на пятом этаже.
И таял мокрый снег, переливались лужи.
Обратно шёл дракон, обдумывал сюжет
для нового труда: кленовая аллея, отважный паладин на боевом коне.
Дракона не убьют, планета уцелеет, принцесса за шитьем. И сказка о весне.

Резная Свирель (с)

ДиДюЛя - "Голос сфер"

Библиотека

Ужасный вечер. Стылый. Беспросветный. Не думаю, что это хорошо.
Ты звал меня, но ты не ждал ответа. Я слышал, милый мальчик. И пришёл.
Вином я угощался на привале. Прощался, плакал, говорил: "звони".
Я был в таких местах, где не бывали любители порассуждать о них.
Чего читаешь, мальчик?
Дон-Кихота?
Отличный выбор, почему бы да.
Летела в осень Дикая Охота, копыта задевали провода.
Я встретил их вчера. Под звон металла качались буйволиные рога. Их гончие из ледяных кристаллов в любом прохожем видели врага.
Мертвее мёртвых. Призрачнее тени. Черней куска обугленной стены.
А это был, мой мальчик, понедельник, а мне ещё пахать до выходных. Не выгонять же их, на самом деле.
Сказал — штандарты сдайте в гардероб.
Пока терпел. Потом они запели, потом они внесли какой-то гроб, потом их цепи — ох, избави Один таскать килограммовую броню.
Не выдержал, сорвался: "Что поёте? Читальный зал. Нельзя здесь. Прогоню".
Дул ветер.
Развевался плащ ли? тога? А как они шумели — ты бы знал.
Мне кажется, у божьего чертога однажды мы запишемся в журнал. Нам выдадут читательские корки, роскошные билеты для босот.
У неба очень крепкие закорки. Не покатает — может, донесёт до вечности, до яблочного сада, цветущего за солнечным столбом.
Конечно, с фотографией засада, и впору заводить фотоальбом.
Все наши лица на краю апреля, все наши жизни, павшие в бою.
Когда кричат младенцы в колыбелях, то стариков в себе не узнают.
Я тоже вписан в эту картотеку, глаза мои давно не так остры.
Обычный старичок-библиотекарь, страдающий от язвы и хандры.
Не брал большие крепости на приступ, гнедую лошадь не кормил овсом.
Чего читаешь?
Графа Монте-Кристо?
Прекрасный мальчик. И прекрасный сон.

Резная Свирель (с)

Michael Barrow & the Tourists - Sweet Honey