Злой рок

Его песни — вереск, полынь, холмы. Холодок ерошит ему затылок.
Его голос — можно лицо умыть, как живой водой, родниковой, стылой. Покатай во рту, не напьешься впрок, не забудешь вкус, не сумеешь вовсе.
Над его страной тяготеет рок, уже сотни лет, уже сотни вёсен.
Раз король сказал, мол, обидно мне. Рассуждать об этом, прошу, не будем:
мы теряем близких не на войне, а когда безумцы уходят к людям. Кто глядел им вслед — оказался прав. Колдовство страшней беспощадных лезвий.
Уходить в закат от священных трав добровольно вряд ли захочет трезвый.
Я почти уверен — один злодей, овладевший магией чернокнижник, расселил вдоль наших границ людей на высоких ярусах и на нижних.
Такова судьба, такова стезя, потому указ королевский принял,
что бессмертным больше любить нельзя,
о любви нельзя говорить отныне.

Её сказки — яблоки и миндаль, колокольчик, солнце, луна в короне.
Из окна видна золотая даль, на хвосте у ветра перо воронье.
Если звёзды падали в камыши, говорила мама, что будет лучше не гулять одной, не влюбляться в ши. Ничего хорошего не получишь. Побежишь на музыку по ладам — на пороге станешь скулить собакой.
И однажды бабка пропала там, а ещё отцовская прапрабабка.
Её мысли — искорки в голове (берегись, голубушка, разной дряни). Но она идёт, потому что свет. Он идёт навстречу, поскольку тянет.
И, болтая целую ночь подряд, до утра обмениваясь мирами, о любви, конечно, не говорят. О любви живут и не умирают.

Её сказки — перец и куркума. Его песни — клевер и зёрна мака.
Когда он её отдаёт домам — ши не верит в рок, колдунов и магов.
И когда воркует она с котом и танцует вечером на концерте,
его нежность служит таким щитом, сквозь который трудно пробиться смерти.

Резная Свирель (с)

LANY - you!

Тёмный лес

Джек вырос в лесу, и в городе
для многих он был чужим.
Жену его звали Дороти, и Джек нарушал режим.

Когда проплывал над улицей космический острый чёлн, то Джек, перестав сутулиться, брал Дороти за плечо и вёл бедолагу к площади одним из своих путей, где днём на гривастой лошади катал чародей детей. И нравилось детям, кажется.
Туман холодил виски, а с неба роняли саженцы небесные лесники: мы холили их, лелеяли.
Был Джек конопат и рыж. И звёздная артиллерия лупила по скатам крыш.
Джек только ходил, насвистывал, от лавки до фонаря. И кто-то смотрел завистливо, а кто-то не одобрял, кидался словами едкими, мол, совести нет у вас.
Осина качала ветками, шумел долговязый вяз, шептались берёзы с клёнами, что скоро зима, хотя зимой запретят зелёное, а чудо не запретят.
По светлой воде, как посуху, над тёмной водой, как пар —
друид с деревянным посохом, дриада, шаман и бард.
А Дороти — луч за тучами, родное до слёз ребро — в ладонях несла текучее звенящее серебро.
Стволы наливались соками.

Когда подошёл черёд, зима наступила всё-таки.
В квартире — тепло и мёд, стояли на полке слоники. Котейка на стол залез.
И прямо на подоконнике у Джека прижился лес.

Резная Свирель (с)

Gabrielle Grace -- 'Good Without The Bad (feat. Logan Pilcher)’

Свечи

Послушай-ка, чего тебе скажу: ты человек, и дерево, и жук, и музыка красивая, и танец.
Ты маленький, всеобщий и ничей. Пойдем скорее к мастеру свечей. Недалеко, ты даже не устанешь.

Его каморка сразу за углом. В морозный день над ней дрожит гало. В весенний день над ней летают птицы.
Царит в каморке вечный полумрак. В плетёных сундуках хранится брак в надежде, что однажды пригодится.

Цитрин, аквамарин и аметист. И глаз-алмаз, и волос золотист, и волшебство такое, что завидно.
А если разрешишь себя обнять — проводит мастер в тихий особняк. Хозяева на стол поставят вина.

Невероятных призраков чета покажет сад, где пролегла черта, реальная, слепая и немая.
И этот сад, и этот пруд в саду, что ни попросишь — всё тебе дадут. Замри, как столбик, слово принимая:

— когда-то я был очень добрый маг. Тонул в огромном ворохе бумаг — в нём не одна душа уже утопла. Хотел понять, с какой звездой в родстве, откуда в людях возникает свет, причем не обжигающий, а тёплый.

И кто владеет им. И как суметь стать охра, терракота или медь. Мёд, аромат восточных благовоний. Чертил круги, обшаривал углы, держался цели, посещал балы, слегка теряясь на шикарном фоне.

Но я нигде ответа не добыл. И облака — кудрявые горбы — молчали. Их наездники молчали.
Забрёл почти за тридевять земель, где трижды навсегда конец зиме и трижды лету яркому начало.

Там древний храм, там воздух — молоко. На камне восседал старик-дракон и шумно ветер втягивал ноздрями. Сказал: а ты, мой мальчик, идиот. Ещё сказал: принцесса тебя ждёт вон в той красивой башне с янтарями.

На крыше флюгер, на ступеньках мох.
Чуть раньше я был очень добрый бог, но и богам объявлена отставка. Лежу на дне, ношу сатин и лён. Мир не на шутку перенаселён.
В нём без драконов теснота и давка.

Со стариком мы пили вкусный чай, дракона попросили — обвенчай.
С принцессой хорошо смотрелись в профиль.
Старик-дракон поведал, не спеша, как вырастить в себе огонь и жар, как стать гвоздика, апельсин и кофе, ваниль и персик, масло и руда.
То знание я сыну передал. Теперь он мастер гильдии, законно.
И волос золотист, и глаз-алмаз.
Но мой секрет не для широких масс, тем более, не мой секрет — дракона.

Послушай лучше, что тебе спою: ты майский дождь, ты воробей и вьюн, набросок бога, тишина, цунами, алхимик, звездочёт и водовоз. Но от любви ты плавишься, как воск.
Внутри тебя негаснущее пламя.

Резная Свирель (с)

Randall Kent - One Life

Сожжённое письмо

Я посвятил тебе тысячи длинных строчек.
Веришь, из них получился бы Млечный путь. Небо свидетель: пытался писать короче — не получилось, поэтому плюнул — пусть, там разберёмся.
Весна подросла, окрепла. Лето промчалось босым, не жалея ног.
Ты находила повсюду лохмотья пепла. Думала: надо плотней закрывать окно.

Я написал тебе тысячи долгих писем.
Сколько я ветер уламывал, но теперь он помогает. Я, кажется, стал зависим. Змей иногда приползает ко мне под дверь, грустно шипит, что совсем я его забросил. Он василиск, но больной и почти ослеп. Я говорю: подожди, девяносто восемь писем ещё напишу и давай печь хлеб.
Лодку паромщик отталкивал от причала. Гном любовался работой — хорош митрил.
Ты выгребала золу и под нос ворчала: высказать надо соседу, чтоб не курил.

Я сочинил тебе тысячи милых прозвищ.
Странное чувство, что снова ввязался в бой и проиграл, но дороже любых сокровищ только возможность болтать о тебе с тобой.
Добрый король навещал. В королевской свите полный раздрай.
Я просил передать письмо. Мог бы и сам. Не уверен, что хочешь видеть. Вот бы письмо отправлялось в полёт само.
Осень, зима. За окном фонари мигают. Жмутся друг к другу дома, и в домах уют.
Там, где я жил, драгоценная-дорогая, фениксы писем не пишут, они их жгут.
Я незадачливый феникс с кольца Сатурна. Если с надеждой упорно смотреть вперёд —
из ничего, из нигде, из вселенской урны
снова восстанет письмо. И оно дойдет.

Резная Свирель (с)

Эдуард Артемьев - Поклонники