Пусть у каждого эта зима будет сказочно прекрасна, пусть она будет пахнуть шоколадом, звучать скрипкой, греться тёплым пледом, чашкой чая, хорошими фильмами, книгами, приятными встречами.
Время таинства сказки и белых сов, Время белого снега и тишины: Ночь поёт свою песню луне без слов, А её отражает - в ночь - свет луны… Белый веер ресниц чуть во сне дрожит, И Ловец её Снов не шутя окрылён – Королева пока ещё сладко спит, А он в сети поймал её яркий сон… Кто сказал, что в душе у неё зима? Может, там тёплый день и растут цветы - Свои сны знает только она сама, А сегодня, читатель, узнал и ты…
Просто жить и, возможно, ещё иногда Невзначай открывать для себя города, Очень многое делать совсем невзначай: Просто книгу и фильм, просто кофе и чай… Или просто шагать неизменно вперёд И, смеясь, повторять «вот опять новый год!» Просто жить, просто знать – через сколько там лет Будет новый закат, будет новый рассвет…
Если бережно, как речной песок, просеивать каждый день через невод рутины - обязательно найдутся редкие жемчужины особенных мгновений и радостей.
Мы больше не дети – не пять нам и даже не восемь, а жизнь продолжает стремительно-длинный разбег, и как откровенье, закончится хмурая осень, и сказка вернётся, и белый вдруг выпадет снег… Да, жаль, не придётся достать их чулана салазки, и с криком восторга с горы, словно птица, лететь… Теперь по душе нам, по сердцу лишь тихие сказки, и мы не устанем на снежную сказку смотреть…
Дивное время — зима. Морозное, жестокое, но — волшебное.
Добро и совесть – дружные ребята, но в рассуждениях я, чур, не виновата! И вот приходится их разнимать объятия: ДОБРО и СОВЕСТЬ – разные понятия! Добро – деяние, а совесть – это критик: не дипломат она и не политик, договориться с ней конечно будет можно, но вот потом считать за совесть очень сложно! И как бы ни было у них объятье страстно – добро расплывчато, а совесть беспристрастна!
А мир такой сказочный! С наступлением зимы волшебство стало потихоньку выползать из своих домиков. Всюду царит зимняя сказка! Стоит только выйти из дому...
Пришла зима, рукой махнула - снег лежит, позёмка белая по улицам бежит, и с нею сам бежишь и где-то на бегу увидишь красную рябину всю в снегу. Девчонка в шубке чуть от холода дрожит, но убегать домой погреться не спешит, смеётся парень (мы-то знаем почему), в ответ девчонка улыбается ему. А город белый, словно праздничный стоит, он в кружева оделся снегом и притих. И только смех влюблённых весело звенит, а мы тихонечко оставим их одних...
Надо просто ловить момент и наслаждаться маленькими радостями жизни
Город снегом, как белым туманом одет, вечерами неярко горят фонари, сколько зим промелькнуло вдруг в памяти лет, обними меня крепче, в окно посмотри... И прекрасную сказку расскажешь мне ты, так красиво, как ты лишь один бы и смог, как засыпало снегом на клумбах цветы, и как снег от мороза их все уберёг...
Чем больше у Вас будет желаний - тем больше их сбудется. Теория вероятности. Главное... желайте!
Согрей меня среди зимы, когда душевная усталость твердит, как мантру, слово "мы", ведь слово "я" - такая малость... Согрей мне сердце, приложи ладонь свою поближе к коже, скажи мне тихо: не дрожи - я без тебя замёрзну тоже...
...я спешил в Вильну, где находился наш полк. Приехав однажды на станцию поздно вечером, я велел было поскорее закладывать лошадей, как вдруг поднялась ужасная метель, и смотритель и ямщики советовали мне переждать. Я их послушался, но непонятное беспокойство овладело мною; казалось, кто-то меня так и толкал. Между тем метель не унималась; я не вытерпел, приказал опять закладывать и поехал в самую бурю. Ямщику вздумалось ехать рекою, что должно было сократить нам путь тремя верстами. Берега были занесены; ямщик проехал мимо того места, где выезжали на дорогу, и таким образом очутились мы в незнакомой стороне. Буря не утихала; я увидел огонек и велел ехать туда. Мы приехали в деревню; в деревянной церкви был огонь. Церковь была отворена, за оградой стояло несколько саней; по паперти ходили люди. «Сюда! сюда!» — закричало несколько голосов. Я велел ямщику подъехать. «Помилуй, где ты замешкался? — сказал мне кто-то, — невеста в обмороке; поп не знает, что делать; мы готовы были ехать назад. Выходи же скорее». Я молча выпрыгнул из саней и вошел в церковь, слабо освещенную двумя или тремя свечами. Девушка сидела на лавочке в темном углу церкви; другая терла ей виски. «Слава богу, — сказала эта, — насилу вы приехали. Чуть было вы барышню не уморили». Старый священник подошел ко мне с вопросом: «Прикажете начинать?» — «Начинайте, начинайте, батюшка», — отвечал я рассеянно. Девушку подняли. Она показалась мне недурна... Непонятная, непростительная ветреность... я стал подле нее перед налоем; священник торопился; трое мужчин и горничная поддерживали невесту и заняты были только ею. Нас обвенчали. «Поцелуйтесь», — сказали нам. Жена моя обратила ко мне бледное свое лицо. Я хотел было ее поцеловать... Она вскрикнула: «Ай, не он! не он!» — и упала без памяти. Свидетели устремили на меня испуганные глаза. Я повернулся, вышел из церкви безо всякого препятствия, бросился в кибитку и закричал: «Пошел!» — Боже мой! — закричала Марья Гавриловна, — и вы не знаете, что сделалось с бедной вашею женою? — Не знаю, — отвечал Бурмин, — не знаю, как зовут деревню, где я венчался; не помню, с которой станции поехал. В то время я так мало полагал важности в преступной моей проказе, что, отъехав от церкви, заснул и проснулся на другой день поутру, на третьей уже станции. Слуга, бывший тогда со мною, умер в походе, так что я не имею и надежды отыскать ту, над которой подшутил я так жестоко и которая теперь так жестоко отомщена. — Боже мой, боже мой! — сказала Марья Гавриловна, схватив его руку, — так это были вы! И вы не узнаете меня? Бурмин побледнел... и бросился к ее ногам...