Ключи к реальности

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Ключи к реальности » Ключи к взаимоотношениям » На таинственных дорожках...


На таинственных дорожках...

Сообщений 41 страница 50 из 352

41

Праздник Вечности

На таинственных дорожках...

Лошадь неторопливо брела по тропе – послушная малейшему прикосновению каблучков к бокам. Всадница погрузилась в свои мысли, но ее размышления были прерваны шелестом веток каштана, росшего посреди большой поляны – словно кто-то тряс их, или едва не свалился, забираясь наверх.

– Кто здесь? – крикнула Кэтрин. Девушка спешилась, привязала лошадь к ближайшему дереву и подошла к каштану. Он него исходил странный свет, а в поредевшей листве было нечто нереальное, необъяснимое и нерациональное. Там было нечто, чего никак не могло быть в обычном шотландском лесу. Кэтрин тряхнула волосами и закрыла глаза, мысленно посчитав до десяти. Приоткрыв один глаз, она вскрикнула, понимая, что наваждение никуда не пропало, а сидит себе на нижней ветке каштана, насмешливо и немного надменно глядя на нее миндалевидными ореховыми глазами, которые, казалось, излучают золотистое сияние… Странный лесной человек, одетый в старинную национальную одежду зеленых оттенков, качнул стройной длинной ногой в высоком сапоге. Кэтрин разглядела, что на его поясе, в кожаных ножнах, висит в костяной оправе шотландский кинжал – скин ду, а длинные серебристые волосы украшены блестящим желтым обручем – возможно, позолоченным.

Человек мягко спрыгнул на землю, усыпанную сухими листьями, и, подойдя к Кэтрин вплотную, церемонно поцеловал ее руку. Вблизи он был еще красивее, и даже странно заостренные черты лица не вызывали удивления, настолько все было в нем гармонично и очаровательно.

– Позвольте представиться, Дан Туата Де Даннан, Высокородный сид, правитель Королевства Вечной Красоты.
Голос его – звонкий, как перекаты ручейка – разорвал лесную тишь и окутал Кэтрин тончайшим покрывалом, несущим грезы и иллюзии, в этом голосе слышались перезвоны колокольчиков, пение птиц и звуки свирели.

– Меня зовут Кэтрин Фокс, – ответила она, резко вырывая руку из его тонких аристократических пальцев. Должно быть, тут рядом снимают исторический фильм, и этот человек уж слишком вошел в свою роль, оправившись гулять окрестными лесами в гриме. Или, возможно, он участник исторического фестиваля? Это было единственно возможное объяснение происходящему.

– Я знаю, – отозвался он и жемчужно улыбнулся, – и я пришел за тобой!

– За мной?.. – в глазах Кэтрин появилась настороженность, а затем и страх. Кто этот странный незнакомец, словно сошедший со страниц волшебных кельтских сказок? Зачем весь этот маскарад? Что он задумал? Может быть, ее хотят похитить ради выкупа, ведь ее жених очень богат!..

– Мне не нужны деньги твоего жениха, – расхохотался лесной человек, словно прочитав ее мысли.
Его наглая улыбка и полная уверенность в том, что она должна ему верить, разозлили Кэтрин. Скрывая страх в расширившихся глазах, она медленно отступила к дереву, возле которого стояла привязанная лошадь. Бежать! Нужно бежать отсюда, пока не случилась беда!

– Прости, что напугал тебя, – мягко сказал Дан, и его глаза вспыхнули золотистым огнем. Кэтрин замерла, словно каменное изваяние, с ужасом понимая, что не может сдвинуться с места. Крик застыл в горле, словно ее губы склеились, словно что-то запечатало их.
Мужчина подошел к ней вплотную, и ее испуганные глаза схлестнулись в молчаливом поединке с темным янтарным морем, плещущимся на дне его взгляда. Он нежно погладил щеку Кэтрин длинными прохладными пальцами. Его руки были очень ухоженными и изнеженными, но при этом в них чувствовалась сила. Магнетизм, который излучал лесной человек, окутывал Кэтрин тончайшим туманом очарования, и она сама не заметила, как страх исчез – вместо него в сердце проснулось странное томление и предощущение чего-то волшебного, нереального. А он продолжал смотреть в ее глаза, словно устанавливая между ними невидимую связь.

– Не бойся меня, прекраснейшая из женщин, – прошептал он, и его кошачьи глаза потухли. И тут же оцепенение словно спало с Кэтрин, она снова могла шевелиться и говорить. Но она больше не боялась стройного незнакомца в старинной одежде. И это не удивляло ее. Казалось, так и должно быть – она и он, замершие на поляне, заросшей высокой травой, одурманенные ароматами дикой розы.

– Кто ты? – тихо повторила она, словно боясь спугнуть очарование этого момента.

– Я тот, кто подарит тебе встречу с другим миром, миром колдовства и тайн, миром гармонии и счастья…

– Почему я должна верить тебе?..

– Если ты во что-то не веришь, это не значит, что этого не существует. Но есть вещи, которые существуют только для тех, кто в них верит…
Дан торжествующе улыбнулся и взял Кэтрин за руку – это прикосновение обожгло ее, как будто она оказалась охвачена пламенем. Она горела, но не сгорала в этом волшебном огне. С изумлением она поняла, что они поднимаются в воздух – как пушинки, гонимые ветром, как легчайшие лепестки ромашек. Но ей не было страшно. Она посмотрела вниз – земля стремительно отдалялась, вот уже они поднялись над зелеными кронами деревьев, и усыпанный цветами холм становится все меньше, у подножия его струится ручей, скрытый в зарослях жимолости и шиповника.

Окружающий мир задрожал в туманном мареве, Кэтрин поняла, что они парят уже не над Аннандейлом – ведь там, где раньше зеленели луга, на которых цвели бледно-желтые нарциссы и ирисы, теперь горбились огромные покатые валуны, оставленные ледником. Вот здесь только что шумел лес, но сейчас возвышаются отроги скалистых холмов, среди которых можно разглядеть огромный замок, почти слившийся с каменными выступами. Вымпелы на его башнях трепещут на ветру, а серые стены увиты плющом и дикой розой. Недалеко от замка сверкает под ярким солнцем озеро, окруженное густым лесом. Река, которой тоже здесь не было, падает с глухим ревом со скал, скрываясь в облаках ажурной пены и брызг, рассыпающихся мелким жемчугом на камнях. Лавандовые поля сиреневым ковром расстилаются до самого горизонта…

Полет закончился так же стремительно, как и начался. Кэтрин и лесной человек оказались на той же самой полянке, где рос раскидистый каштан. Девушка, покачнувшись, схватила лесного человека за рукав рубахи и вопрошающе взглянула ему в глаза – и золото его взгляда вновь успокоило ее, неся в своей прозрачно-медовой бездне легчайшие грезы и обещания… обещания волшебства, обещания приоткрыть завесу над тайнами лесов Аннандейла, обещания новых полетов и сладких, похожих на сновидения, встреч.

…Чей-то смех – негромкий, счастливый – отвлек Кэтрин, и она порывисто обернулась туда, откуда он донесся. Замерла, прикрыв тыльной стороной ладони приоткрытый рот, второй рукой продолжая цепляться за того, кто назвался повелителем волшебного мира. Похожие на старичков карлики играли в мяч, носясь по поляне, словно солнечные зайчики. Их лица – кроткие, добрые и отзывчивые – повернулись к девушке. Длинные бороды трепетали на ветру – спутанные, с застрявшими в прядях травинками. Поклонившись Кэт и Дану, гномы с улюлюканьем бросились врассыпную и исчезли за деревьями. Маленький красный мячик сиротливо остался лежать возле каштана.

– Что это было? – с придыханием спросила Кэт. – Гипноз?

– Я показал тебе свой мир, моя Королева, – ответил лесной человек. – Я показал тебе мир холмов – сидов, мир, полный колдовского очарования. Мир, который подарит тебе вечную молодость. Мир, который никто еще не смог покинуть по своей воле. Мир, сотканный из снов и иллюзий, мир, который ждет свою повелительницу…
Кэтрин смотрела на него и пыталась убедить себя в том, что всего этого не было… Пыталась – и не могла. Ведь видела же она замок на скале, был же этот стремительный полет над неизвестным ей миром, бегали по поляне гномы… И вот немым доказательством лежит возле пышных кустов красный мяч. И стоит перед ней, сверкая золотистыми глазами, высокий худощавый человек с рассыпанными по плечам пшенично-медными волосами, словно сотканными из солнечного света.

– Тебе нужно подумать, – мягко улыбнулся Король Туата и церемонно поклонился, легчайшим поцелуем коснувшись ее руки, – я буду ждать тебя через неделю на этом же месте. Но помни, ты единственная смертная, живущая сейчас на этой земле, которая видела невидимых духов и слышала их музыку в густых тенистых лесах.

– Но… почему именно я? – тихо спросила Кэтрин и отпустила наконец-то рукав его рубахи.

– Почему?.. Что по сравнению с тобой все женщины мира? Бледный луч против утреннего солнца, светлячки против восточной звезды. Я выбрал тебя.
И он исчез. Просто растворился в воздухе, рассыпавшись золотистыми искрами. Только ветер шумел в кронах древних дубов и вязов, да сладко пахли розы.

Через неделю Кэтрин приехала на ту же поляну, где повстречала странного незнакомца. Приехала, несмотря на все свои сомнения, несмотря на угрызения совести, несмотря на то, что была невестой другого. Любопытство и странное томление сердца оказались сильнее страха, сильнее голоса разума, сильнее любви к Майклу Алистеру. Любви?.. Кэтрин всю неделю ходила, тоскуя, по саду, замирая статуей от сладких воспоминаний о волшебном полете и золоте глаз лесного человека. Она смотрела по вечерам во тьму карих глаз своего жениха и видела вместо него светловолосого сида – утонченного, неземного, окутанного тайнами и дымкой призрачных грез. Майкл казался слишком обычным, черты его лица – слишком грубыми и резкими, словно вытесанными из гранита. Его поцелуи раздражали Кэтрин, а внимание и забота, которые раньше льстили – вызывали глухую злость. Одного только она не понимала – злилась она не на него, а на себя.

…Кэтрин тряхнула головой, пытаясь прогнать мысли о женихе, и ее светлые волосы рассыпались по плечам, несколько прядок упали на лицо, и она нервно отбросила их за спину. Огляделась вокруг и удивленно замерла – рядом с каштаном темнела небольшая деревянная хижина. Откуда она здесь взялась? Девушка нахмурилась, внимательно осматриваясь по сторонам – притихший лес ловил в зеленую сеть ветвей солнечные лучи, а нависшие над домиком кусты орешника создавали иллюзию искусной арки.

Кэтрин вздрогнула от неожиданности, увидев, что из хижины вышел тот, кто снился ей все это время, тот, кто подарил ей сладость сказочных грез. Человек ли это был? Он сказал ей, что он эльф – она по привычке называла так дивный народ из легенд. Кэтрин замерла, и услышала скепсис внутреннего голоса: «Неужели ты такая наивная и всерьез веришь в то, что летала над незнакомой страной? Этот проходимец просто хороший иллюзионист!..»

Девушка смерила Дана высокомерным взглядом – высокий и статный, с убранными за уши длинными волосами, облаченный в белые свободные одежды из атласа, украшенного зелеными камнями, он был красив, и она не могла не отметить этого. Но вслух она, разумеется, никогда бы не призналась в этом. Лесной человек надменно улыбнулся, а Кэтрин продолжила внимательно рассматривать его, возвышаясь на своей лошади над землей, покрытой ковром дикотравья, крепко сжимая поводья побелевшими от напряжения руками.

Она перебирала в памяти старинные легенды и пыталась осознать, что перед ней существо, одно из самых сильных на земле, свидетель создания европейской цивилизации. Пыталась осознать, что он мог видеть медленное движение человечества из первобытного мира, и, возможно, увидит, его закат. Пыталась осознать, что он может быть старше этих холмов, приютивших его народ в незапамятные времена – именно так говорится в сказках. Пыталась осознать – и не могла… Но так хотела!

…Но стоило ему сверкнуть янтарными глазами, приблизиться к ней и провести по ее руке прохладными пальцами, как Кэтрин безоговорочно поверила всему, что он рассказывал ей при первой встрече. Всему, что помнила, ибо странный колдовской туман застилал ее память, и воспоминания о том дне были отрывочными и зыбкими.

– Я рад, что ты пришла, – сказал Дан, разрывая лесную тишину переливами своего голоса, в котором слышался звон бубенцов. Его глаза снова вспыхнули – уже привычным девушке золотистым светом. – Я ждал тебя, Кэтрин.

Она спешилась, проигнорировав протянутую им руку, и медленно пошла по мягкой траве, в которой синели колокольчики. Дан скользил рядом, искоса поглядывая на ее нахмуренное лицо со сведенными к переносице бровями. Она облизнула пересохшие губы и резко повернулась к нему.

– Скажи, почему никто не видит вас? Почему дивный народ остался лишь в легендах? – спросила она с вызовом. – И почему ты ждал именно меня?

– Нас невозможно найти, если мы не хотим этого… – терпеливо начал говорить Туата, сорвав синий как небо цветок и протянув его девушке. Она сделала вид, что не замечает этого и сложила руки на груди, облокотившись о ствол каштана. Дан понимающе усмехнулся и продолжил: – Мой народ живет в скрытых от чужих глаз горных долинах, в священных волшебных лесах, подземных пещерах… и редко общается с миром смертных. Если бы не ты, прекрасная Кэт, я бы ни за что не покинул свой дворец. Я житель прекрасной страны. Страны, где нет смерти и невзгод. Мы беспрерывно пируем, танцуем и музицируем. Мы живем в большом сиде, или холме, поэтому и зовемся сидами – жителями холмов. Но это я уже говорил тебе…

– Расскажи мне о вашей стране, – попросила Кэтрин и протянула руку, забирая у него колокольчик и легко опускаясь на ковер из зеленых трав, на прогретую солнцем землю.
Гость из холмов сел у дерева рядом с ней. Расправил складки своего плаща, и узор из камней вспыхнул в солнечных лучах яркими бликами, изумрудной змейкой стекая по плечам сида.

– Каждый день – праздник для Туата, – тихим ручейком лился его рассказ в тиши летнего дня, – наша любовь к музыке, поэзии и песне известна далеко за пределами Страны фей. Во всех ваших легендах смертные очаровываются музицированием жителей холмов. Я могу рассказать тебе о наших главных праздниках и провести скрытыми от глаз дорогами в мир Грез... Смена старого года на новый происходит во время зимнего солнцестояния, земля в это время очищается, отдыхая под покрывалом снегов... А еще мы почитаем День Счастливых фей. Он наступает ранней весной, и приносит радость жителям волшебной страны. Он должен напоминать всем – пикси, лепреконам, феям и сидам – об их родстве. Этот день проводится в шутках и веселье, играх и застольях. Есть еще Весенний и Осенний Ритуалы – балы Бельтайна и Самайна, Ритуал Цветения Трав... Мы проводим весну в поисках любви и песен. Это время, когда большинство пар заключают союз или думают о помолвке...

Тут голос Дана неожиданно стал глуше, и он резко повернулся к Кэтрин. Янтарь его глаз потемнел от нахлынувших чувств, и темные опасные искры вспыхнули в медово-золотой глубине. Ей на миг стало страшно, показалось, что в этих глазах разверзается бездна – и она стоит на ее краю, и лишь бьющий в лицо ветер удерживает от падения…

– Знаешь, а я уже выбрал себе невесту, – тихо сказал Туата, – но я не уверен, что она согласится стать моей Королевой.

– Если ты любишь ее, то должен бороться за свои чувства, – безапелляционно заявила она, словно не замечая его волнения. Конечно, ей и в голову не могло прийти, на кого пал выбор Короля сидов, ведь их первую встречу она помнила очень смутно. – Но продолжай свой рассказ – мне безумно интересно!

– Праздник Вечности – это праздник сотворения нашего народа, – пытаясь успокоиться, продолжил Дан, отводя взгляд в сторону, – и всей волшебной страны. Вы называете этот день Летним солнцестоянием…

…До самого вечера сидели они под раскидистым старым деревом, и Король Туата рассказывал девушке о Стране фей, и его голос шелками окутывал девушку, неся очарование мира Грез, она ловила каждое его слово, каждый жест, сравнивала лесного человека со своим женихом… и Майкл проигрывал тому во всем. Слишком земной, слишком обычный, слишком скучный…

А потом она мчалась на взмыленном коне сквозь сгущающиеся сумерки вечернего леса, чтобы успеть домой к ужину и кляла себя за то, что не осталась с сидом. Хоть он и не звал ее за собой, Кэтрин была уверена, что стоит ей намекнуть, и ворота вечности распахнутся перед ней, и она снова увидит прекрасный мир, спрятанный от человеческих глаз в холмах Шотландии. На сердце у Кэт было неспокойно – возвращаться в обыденную жизнь после волшебных сказок лесного человека, как она упрямо продолжала называть про себя Дана, не хотелось. Кэтрин знала – музыку, которую она слушала неделю назад в странной пещере, она не забудет никогда.

Юлия Рудышина (Мэб)


[Piano Solo] Merlin BBC ~ Witch's Aria

0

42

В ночь Самайна

На таинственных дорожках...

Ночь Самайна древнего идет по земле, с шелестом листьев багряных и желтых, с ветрами, что воют волками над холмами, с дикой охотой в серном небе, со сказками страшными. В Ночь Самайна хозяйка моя варит зелье осеннее и сыплет туда полынь да бересклет, ягоды шиповника и брусники, порошок из костей летучих мышей да траву проклятую, что появляется в нашем лесу только один раз в году. Хозяйка моя хороша собой, да сердце у нее черное – совсем как Самайн. И псы ее дикие скалятся у порога, и кот ее рычит и шипит, словно дух какой неприкаянный. И я вот – Джек-из-тыквы – фонарем служу. Весь год лежу в темном и пыльном подвале, а в эту ночь вывешивает меня ведьма у своей двери, чтобы все, кто в лес ее зайдет, видели и знали, кто тут госпожа, кто тут осени не боится.

Вот и скалюсь я зубастым ртом своим в ельник густой – а там призраки бродят, воют пронзительно, напугать пытаются путников случайных. Хотя разве может кто в такую-то ночь жуткую выйти из дома да сюда попасть не по своей воле? Разве что очарованный и обмороченный… Но случайностей в этом лесу не бывает. Того года вон пришел на порог к хозяйке моей юноша с золотыми локонами, в плаще дивном, подбитом мехом чернобурки. Богатый да знатный, по всему видать. Встретила его ведьма хорошо – отваром своим колдовским напоила, верескового потом хмельного в кубок налила, а кубок тот из черепа человеческого сделанный, красивая вещица, древняя. Но не загостился юноша. Куда пропал – не ведаю. Но на пороге дома ведьминого я его больше не видел. Бывает, отпускает она гостей-то, и под утро, седые да испуганные, мчатся мимо меня они в туман рассветный, крестятся да воют обреченно…

Чу, идет кто-то по тропинке. Елки старые скрипят, волки воют, а шаги слышны так чудно, словно великан топает. А вот и гость! Эй, хозяйка, иди, встречай! Сверкну глазами своими зелеными, оскалюсь, завою противным голосом, проверяя, не убоится ли тот, кто ведьмин Зов услышал?.. Охотничек в этот раз пожаловал – колчан со стрелами, плащ добротный, сапоги высокие… Проходи, коль пришел, проходи. Да погляди, как хороша госпожа – платье зеленое беличьим мехом украшено, в волосах венок из колючих веток шиповника, ликом бела, а глаза как изумруды во тьме лесной светятся. Хороша она. Жуть как хороша!..

Скрипят ступеньки, разговор слышится, смех ведьмин звонкий… жаль, не попасть мне внутрь, не подглядеть за ночными ее утехами, висеть у двери да охранять госпожу от призраков да проклятых душ, что с диким гоном в мир наш пришли.

Идет Самайн, поет Самайн, воет волками, шелестит листьями… хорошо в лесу осенью, красиво… А то, что страшно – так к тому привыкнуть можно. Это вам я, Джек-из-тыквы, говорю!

© Юлия Рудышина "Королева зачарованных лесов"


Kíla - Baroki

0

43

За порогом твоим - Самайн

На таинственных дорожках...

А там, за порогом твоим - Самайн, он просит его впустить. Он шёл очень долго, без малого год, и просто хотел согреться. Небесная пряха стучит колесом и тянется-тянется нить, а стук прорастает внутри зерном и корни уходят в сердце.

А там за порогом - грядущий год, тонка, незаметна грань, и громче становится шёпот волн, и выше стремленье сосен. Твой мир замедляет дыханье снов, Самайн простирает длань - он снова вернулся, и в доме твоём он встретит последнюю осень.

Впусти же Его, обогрей у огня, Он странник иных путей, сегодня Самайн у тебя внутри, как вкус молодой полыни, и ты - это пламя одной свечи из тысяч других свечей.
И если ты всё ещё можешь гореть, тогда назови
Его
имя.

Варвара Ларионова /Варежка Волшебная шкатулка


Loreena McKennitt - All Souls Night

0

44

Английская сказка "Вилл-о-Висп"

На таинственных дорожках...

Когда-то давным-давно, уж много лет тому минуло, пришёл как-то один путник к нашему кузнецу Виллу. Дело в том, что лошадь у него потеряла подкову, и надо было скорей её подковать заново, а то дороги-то у нас каменисты. Ну и Вилл не сплоховал, - глазом путник не успел моргнуть, а лошадь его уже подкована. А путник тот оказался не из простых, был он человеком святым, и перед тем как уйти, сказал он нашему Виллу: какое желание ты сегодня до захода солнца ни загадаешь, - сбудется.

Ну, Вилл и говорит: "Хотел бы я, чтобы я мог прожить свою жизнь еще раз".

И это желание действительно исполнилось. Только вот вторую свою жизнь провел Вилл за кружкой, да за костями, да в драках, да ухлестывая за каждой юбкой. Но и эта жизнь завершилась, и отправился наш Билл в Иной Мир, - думая, конечно, что теперь ему самое место в аду. Но у адских врат встретил его сам Дьявол, и не позволил ему войти. "Э, нет, - сказал он, - столько зла и пороков ты уже повидал за две жизни, что нечего тебе тут делать, груз твой слишком велик, чтобы искупил ты его до Суда".

Пошёл тогда кузнец к райским вратам, - но и туда не пустил его привратник.

Воротился тогда Вилл к адским вратам, - умоляя дать ему хоть какое местечко в аду, но не впустил его Дьявол, только лишь, сжалившись над неприкаянной душой, кинул Виллу уголёк от адского огня, чтобы тот мог согреться.

Так и пошел Вилл, приладив уголек в маленький фонарик, и с тех пор бродит он повсюду, особенно по болотам и по влажным мхам, и огоньком своим заманивает в топи и трясины тех, кто сбился в пути, и последовал за ложной надеждой, что дает в ночной тьме слабый отблеск адского уголька. Сам же Вилл от таких дел так изменился, что ничто уж не напоминает в нем о том кузнеце Вилле, что когда-то подковал лошадь святому человеку.

перевод © Шеллир (Натальи Никольской)


OMNIA (Official) - Fee Ra Huri

0

45

История о банши

На таинственных дорожках...

Слыхал я, как отец мой рассказывал (да упокоится его душа на райском ложе!) что был один старик из семьи Риганов, который жил здесь, в Киллине, много лет назад.

В те времена ни свечками, ни лампами не пользовались, а делали так: все ходили в болото и выкапывали хорошее толстое бревно из болотной древесины и приносили домой. Затем брали тесак и разрубали бревно на sliseóg’и такие хорошие, тонкие, длинные sliseóg’и. Затем эти sliseóg’и макали в жир, который вытапливали из забитых коров или овец, и когда нужен был свет, брали такую лучину, и человек держал ее в руках, а иногда ставили ее на кучку картошки, когда ели картошку на ужин.

И вот эти sliseóg’и, которые они зажигали, назывались caisne или caisnín. А такие caisnín’ы не жгли всю ночь, вроде как теперь жгут лампы. Ведь их ни черта бы не хватило, если бы их изводили таким манером. Зажигали их только, когда горшок на огонь ставили или с огня снимали или если искали в доме чего-нибудь. А все остальное время сидели у огня и рассказывали друг другу всякие истории, рассуждали про старое доброе время. И света огня от торфа им было достаточно, и там были старики, а старики могли рассказывать истории без конца.

Ну так вот, тот старик из Риганов — видно, это прадед Патина Ригана, так что теперь вам ясно, что это было уже довольно давно — был у него большой такой пень болотной древесины, вроде как вот тот за горой Карраханском болоте, как раз у подножья горы, а вы, может быть, скажете, что и на горе. Значит, выкорчевал он тот пень с корнем, забросил его на кочку и собрался нести его домой. Как только наступила ночь, он пошел туда, к Каррахану. Там есть ручей, который течет по одной стороне Каррахана, и что же он слышит, как не стук валька на вершине той большой [каменной] плиты, мимо которой проходишь, когда там идешь? А он такой уж был ветреный парень, и плевать ему было, от демона или от дьявола у него бесшабашность эта.

Перебрался он туда, где услышал звук валька, и как пить дать увидел он ее там, и в одной руке у нее был валек, а в другой — красивая расческа [гребень]. Он так тихонько подошел к ней сзади, выхватил у нее расческу, перепрыгнул на другой берег и побежал с расческой домой. Да уж, если бы перед ним летел мартовский ветер, то Риган бы его обогнал, а если бы за ним летел мартовский ветер, то не догнал бы он Ригана — такой он был быстроногий.

Не догнала его и bean sí, что погналась за ним, и каждый крик ее был страшнее другого. Схватила она валек, который был у нее в руке, и метнула в него. Верно, Господь спас его или же не дал Он ей силы ударить его, но как бы то ни было, просвистел валек мимо его башки, а если бы попал он ему в башку, то он бы умер на месте. Да, Риган был великим бегуном, и может быть и так, что Господь Всемогущий не дал ей таких ног, каких он дал Ригану, но как бы то ни было, ему все удавалось бежать перед ней.

Когда она добежала до валька, она схватила его второй раз; Риган слышал, как он просвистел у него мимо уха, и, думаю я, такая уж судьба у него была, но и второй раз валек в него не попал. Банши в третий раз добежала до валька, и как только она схватила его, как Риган повернул к торцу своего дома, и что же сделала банши, как не метнула валек в третий раз? Риган как раз успел вскочить в свою дверь, когда валек ударился о матицу и дом задрожал сверху донизу. Он запер дверь на засов и подпер его изнутри maide eamainn, которой тогда подпирали дом во время бури.

И вот сидели они все дома, и, верно, сердце у них чуть не выскочило из груди, как они услышали вопль за дверью. Она им сказала по-ирландски, чтоб они отдали ей расческу или она снесет дом. Риган встал, взял лопату и положил расческу на лопату, взял лопату за feac [ручку] и подсунул ей расческу под дверь. Она схватила расческу вместе с половиной железа, что была снаружи, и забрала расческу и половину лопаты с собой. Когда они затянули лопату внутрь, то половина ее пропала!

На следующее утро проснулись они и вышли наружу — и что же они видят, как не торец дома, расколовшийся надвое на две равные половинки от камышовой крыши до земли. Когда бы вы ни пошли посмотреть на старый cabhail (руины) дома Ригана, то увидите, что торец расколот на две равные части, и вот так это и случилось.

(цитируется Ипо сборнику Лайсафт П., Михайлова Т. «Банши. Фольклор и мифология Ирландии»)


TOM NEWMAN Moonrise BAYOU MOON

0

46

Диармайд уа Дуивне

На таинственных дорожках...

Диармайд уа Дуивне, то есть Диармайд сын Донна (темного бога мёртвых ирландской мифологии, похожего на валлийского Гвин ап-Нудда) был одним из воинов фианны, сражавшимся вместе с Финном мак Кумалом. Диармайда считали одним из самых умелых воинов, и в текстах говорится, что он собственноручно убил 3400 воинов в битве, и спас как самого Финна, так и фианну. Приёмным отцом-воспитателем и покровителем Диармайда (традиция воспитывать детей не в родительском доме, а в доме чужих достойных людей, была широко распространена в Ирландии) был Оэнгус Ок, бог любви и юности, и его воспитанник, к слову, считался одним из самых красивых мужчин своего времени. Кроме того, одна из волшебных дев, воплощающая в себе юность, проведя как-то раз с Диармайдом ночь, наложила на него чары, поместив ему на лоб «любовное пятнышко» (или «родинку любви»), - и с тех пор любая женщина, взгляд которой хотя бы бегло касался этой любовной отметины, влюблялась в Диармайда.

Четыре волшебных оружия было у Диармайда. Один из мечей достался ему от Оэнгуса, который, в свою очередь, получил его из рук Мананнана мак Ллира. Имя этому мечу было Мораллтах (Móralltach, «Великая Ярость»), и меч этот ни одного удара и ни одного пореза не оставлял незаконченным, и любой удар им можно было нанести с первой попытки, как бы искусен не был противник. Вторым мечом Диармайда был меч Бегаллтах – «Маленькая ярость», который также считался волшебным мечом, но был не столько опасен, как первый. Кроме того, у Диармайда было два копья Ге Бихе (Gáe Buidhe, «Желтое Копьё») и Ге Дерг (Gáe Dearg, «Красное Копьё»), которое наносило раны, которые нельзя было исцелить. В особо важных и трудных битвах Диармайд брал Мораллтах и Ге Дерг, и не было шансов у противников против блистательного воина с волшебным оружием. В других же случаях в руках у него оказывались Бегаллтах и Ге Бихе, и бой шел не до смерти.

Впрочем, Диармайд, хоть и был великим воином, особенно известен из-за любовной истории. Грайне, юная невеста уже престарелого к тому времени Финна мак Кумала увидела на свадебном пиру «пятнышко любви» на лбу Диармайда, и немедленно полюбила его больше жизни. Девица была решительной, так что сразу начала действовать: она опоила Фианну, вином и чарам погрузив всех, кроме Диармайда в глубокий сон. На самого же Диармайда она наложила гейс (табу, запрет), что не может он не украсть Грайне у Финна и не увезти ее из Тары, и, несмотря на то, что сам Диармайд не очень-то хотел совершать такое злодеяние по отношению к предводителю Фианны, и даже попытался образумить Грайне, восхваляя подвиги Финна и принижая свои заслуги, и даже спросил при случае (по некоторым версиям легенды) у других фениев и даже у самого Финна (правда не называя имени Грайне, - но все они ответили, что должен он исполнять гейс, наложенный женщиной) - они всё же бежали со свадебного пира.

С этого момента начинается одна из самых ярких историй преследования и охоты в ирландском мифе, хотя дичью тут выступают не олень и не кабан, а пара беглых влюбленных. Существует несколько версий мифа, и в разных местностях перечисляются разные географические точки, в которых скрываются от Финна возлюбленные. Увезя Грайне из Тары, Диармайд отправился к броду через реку Шэннон, а оттуда - к лесной хижине, в которой он надеялся укрыться. Диармайд поднимает вокруг нее частокол, и возлюбленные остаются вместе. Кстати, нередко рассказывают, что в начале их бегства Диармайд отказывается спать с Грайне из уважения к Финну, но потом все же уступает ей, - Грайне поначалу даже дразнит его, что вода, плеснувшая из реки ей на ногу, более решительна, чем он сам.

Финн, который был не только великим воином, но и колдуном, легко нашел беглецов в этой хижине, и явился туда со всей фианной, которая к тому моменту была весьма большим войском, чтобы убить Диармайда и забрать Грайне; Диармайд же собирался сражаться, но тут явился его воспитатель, Оэнгус Ок. Обернув Грайне волшебным плащом невидимости, которые носили только Туата де Даннан, он увёл её далеко от того места, а Диармайд сделал вид, что будет сражаться. Но в последний момент, хотя фении ждали его у ворот, он перепрыгнул через частокол и сбежал, да так ловко, что никто не смог догнать его. Встретившись с Оэнгусом и Грайне, Диармайд получает от воспитателя несколько советов: не входить в лес, если туда ведет только одна дорога, не искать укрытия в пещере с единственным входом, не останавливаться на острове, попасть на который можно только одним путем, не есть еду на том же месте, где они приготовили её, не ночевать там, где ели, где ночуют - вставать до рассвета, и ни в коем случае не ночевать дважды на одном и том же месте. Благодаря этим советам Финн не мог найти их сразу, и его погоня из воинов с гончими псами всё время отставала.

Шестнадцать лет провели Диармайд и Грайне в своем бегстве, соблюдая все эти правила - и мало осталось мест на Ирладнской земле во всех её пятинах, про которые не говорили бы с тех пор, что тут ночевали беглецы, или тут они готовили себе пищу. Им давали приют леса и менгиры, вересковые пустоши и острова, высокие скалы и низины. Спустя годы Оэнгусу Оку удалось примирить Финна и короля Кормака (отца Грайне) с Диармайдом. Диармайду вернули родовые земли - земли О'Дуивне далеко на западе, где он и поселился, Финн женился на младшей дочери Кормака вместо Грайне. Долго они жили в мире друг с другом, и говорят, что не было тогда человека богаче золотом, серебром и стадами, чем Диармайд О'Дивне, и никого удачливей в грабежах. Грайне родила ему четырех сыновей и дочь, и всё было бы мирно, если бы однажды ночью Диармайд не услышал лай гончих псов вдалеке - не пустила его из дома Грайне узнать, что стряслось, но трижды просыпался той ночью Диармайд от лая и воя собак. Утром отправился он все же проверить, что же стряслось, и встретил охоту Финна - только не охотниками они были в тот момент, а дичью: подняли они великого волшебного кабана Бен Булбана, который к тому моменту убил уже 50 воинов фианны и 50 прекрасных псов, и не могли охотники остановить его. Диармайд же вступил с кабаном в бой, но его верный пёс бежал в ужасе, камни из пращи не наносили волшебному зверю вреда, а волшебный меч разлетелся вдребезги, лишь коснувшись кабаньей щетины. Диармайд схватился с кабаном врукопашную, и все же убил его, проломив кабану череп рукоятью своего меча - но и сам не остался невредимым, - кабан вспорол ему живот.

Финн мак Кумал же, как мы уже говорили, был не только воином, но и колдуном, и был у него дар исцелять любые раны, в том числе смертельные - всего-то и надо было Финну, что принести воды от источника и дать напиться тому, кто ранен. Но из мести и ревности Финн отказался помогать Диармайду, и даже когда воины фианны стали говорить о том, что не должно ему так поступать - Финн трижды черпал воду из источника, чтобы якобы исцелить Диармайда, но трижды позволял он утечь всей воде меж пальцев, так что ни капли не доставалось умирающему воину. Тело Диармайда не было похоронено в мире людей - за ним явился Оэнгус Ок и другие из волшебного народа, ибо половина его крови была от сидов. Издав три горестных крика, положили они тело Диармайда на богато расшитый плащ, и унесли в ту страну, куда нет дорог для тех, кто их недостоин, и откуда нет возврата.
Конец же истории о Грайне в ирландской версии мифа прост и циничен. Сначала Грайне в ярости на поступок Финна посылает своих сыновей учиться воинскому мастерству, чтобы отомстили за отца, но проходит время, страсти утихают, всё забывает Грайне, и тогда приходит к ней Финн и предлагает снова взять её в жёны, и она соглашается. И до самой смерти, хоть и презирают её другие фении за её поступок и за всё то горе, которое она причинила фианне, она живет с Финном как верная жена, и даже примиряет с ним своих сыновей, убеждая их оставить месть, на которую сама же их и подговорила.

Нередко считается, что история о Диармайде и Грайне стала основой и прообразом куда более известной и более поздней истории о Тристане и Изольде.

текст: © Шеллир (Наталья Никольская)

0

47

Подари мне, Король, ворох сказок...

На таинственных дорожках...

Подари мне, Король, ворох сказок из связанных нитей печали и вечного сна,
Поцелуй меня в губы, белее, чем мрамор, белее, чем снежный прозрачный холодный лед,
Называй меня так, как никто из живущих меня никогда не звал,
Согревай исхудавшие руки священным дыханьем своим, называя меня "любовь".

Подари мне кольцо с алым камнем, как память об осени, память о нас двоих,
Расскажи, мой Король, как ты души забрал птичьим смехом и лапками жаворонков и волков,
Расскажи, как ты любишь меня, мой Король старых сказок, воздуха и ольхи,
Надевай мне на косы алмазы и белую россыпь хрустальных слепых цветов.

Расскажи мне, как ты научился силки расставлять для ветров и мятежных душ,
Расскажи мне, как смог ты поймать эту осень в медовую тень полусомкнутых днем ресниц.
Иероглифом, старым расползшимся словом на пальцах застынет тушь,
Перекликом осенним по венам течет звон сокольничих дикой охоты – птиц.

Подари мне, Король, россыпь звезд, снятых с неба незримой величественной рукой,
Разливай по бокалам столетнего терпкого яда без вкуса, без запаха, без любви.
Я прошу не о многом, прошу лишь позволить остаться всегда с тобой,
Я прошу мне отдать эту вечность, белее, чем мрамор, темнее, чем наши сны.

Расскажи, мой Король, эту сказку, без радостей, горя, прологов и прочих ненужных слов,
Согревай мои губы дыханьем, льдянее которого может быть только кристальный снег.
Я останусь с тобой, нарисую на стенах, деревьях и листьях нашу музыку без черно-белых нот.
Это будет наш реквием. Давай назовем его реквием по мечте?

Елена Шилина


Король воздуха - Канцлер Ги & Bregan D'Ert

0

48

Легенда о Короле Херле

На таинственных дорожках...

Давным-давно Британией правил король по имени Херла, любимым занятием которого была охота. Целыми днями готов он был скакать вслед за гончими через леса своего королевства. Как-то раз в пылу погони он оставил свою свиту далеко позади. Вдруг смотрит: из зарослей верхом на козле выезжает рыжебородый гном.

Гном учтиво поприветствовал короля, король ответил тем же. “Я — король королей,— промолвил гном,— и подданным моим нет числа. Я выехал тебе навстречу, ибо ты — правитель, наиболее близкий мне по могуществу среди сильных мира сего и потому достойный того, чтобы я почтил своим присутствием твоё свадебное пиршество. Пускай тебя не смущает, что мне ведомо то, чего ты сам ещё не знаешь. Сегодня же к твоему двору прибудут послы французского короля и предложат тебе руку его дочери. Заключим же соглашение: я побываю на твоей свадьбе, а ты на моей, которой суждено состояться ровно через год”. Не дожидаясь ответа, он обернулся и растворился в сумраке густых зарослей.

Когда Херла вернулся в свой замок, его уже дожидались послы из Франции. “Наш король,— сказали они,— будет счастлив, если ты согласишься принять руку его дочери”. Король Херла согласился, так как невеста была хороша собой, да и приданое отец давал за неё немалое. Дату венчания решили не откладывать, а пир закатить такой, чтобы другим королям завидно было.

Настал день свадьбы. Молодая невеста покинула отцовский очаг, чтобы воссесть рядом с Херлой в пышно убранном зале его замка на многолюдном свадебном пиру. Но не успели подать первое блюдо, как въехал гном в окружении такого количества челяди, что в огромном зале сразу же стало тесно. В мгновение ока гномы возвели снаружи шатры, дабы те, кому не хватило места в замке, смогли расположиться там. И, надо сказать, большая часть гостей отобедала снаружи. Гномы-слуги сновали из шатров и обратно, разнося гостям кубки, сделанные из кристаллов, редких драгоценных камней и сверкающего золота, а к серебру даже не прикасались. Они оказывались тут как тут в нужный момент, причём блюда подавали собственные, а не из кухни короля Херлы. Каких только кушаний у них не было — даже самых что ни на есть редких — и всего хватало вдоволь. Огромные запасы Херлы так и остались нетронутыми, а слуги его вынуждены были сидеть без дела, в то время как гномы в украшенных драгоценными каменьями одеяниях носились как угорелые между гостями, затмевая всех, кто находился внутри, подобно тому как солнце с луной затмевают звезды.

Когда гномы закончили свою работу, их король обратился к Херле: “О, лучший из королей, ты видишь, я явился, как мы уговаривались. Пожелай такого, чего не видят твои глаза, и если это в моей власти, я с радостью выполню твое пожелание. Но помни: ты не должен уклоняться от ответной благодарности когда я попрошу о ней”. Промолвив эти слова, он вместе со всей своей свитой исчез столь же внезапно, как и появился, не успел петух прокукарекать.

Ровно через год, день в день, гном вновь появился и потребовал, чтобы Херла выполнил свою часть уговора. Король согласился, повелев своим слугам приготовить всё, что требовалось для свадебного пира столь же блистательного, как и его собственный. И гном повел короля с его людьми неизведанными тропами, ведущими вдаль от человеческого жилья вдоль серых скал, через пустынные края. Наконец, они добрались до пещеры, уводящей вглубь отвесной скалы, что возвышалась над пропастью. Они вошли и какое-то время двигались в полной темноте. Но вот впереди забрезжил свет и вскоре они очутились во дворце, сияющем не менее ярко, чем солнце в зените благодаря бесчисленному множеству рукотворных ламп. Здесь состоялся второй свадебный пир, со всем великолепием, какое мог позволить себе король Херла, хотя предыдущему пиру он уступал настолько же, насколько богатство человеческого правителя уступало богатству короля-гнома. Тем не менее, гном остался вполне доволен, так что Херла больше не чувствовал себя в долгу.

Когда Херла засобирался в обратный путь, его богато одарили: лошадьми, гончими, соколами — словом, всем, что имело отношение к охоте. Король-гном проводил своих гостей до места, где начиналась темнота пещеры и проходила граница между его королевством и безлюдным пространством вокруг. Там он вручил Херле прощальный подарок — щенка гончей, которого следовало держать всю дорогу на руках. “Ни один из вас не должен ступать на землю, пока щенок сам не спрыгнет с рук короля”,— повелел гном. После чего в последний раз попрощался и отправился назад в свою страну.

Король Херла и его люди выехали из пещеры на свет божий и вскоре встретили пастуха со стадом. Это был человек весьма преклонного возраста, согнутый в две погибели под бременем лет. Херла спросил его, как поживает королева, назвав ее по имени, на что старик удивленно затряс головой: “Господин, я с трудом понимаю твою речь, ибо ты бритт, я же — саксонец. Впрочем, догадываюсь: ты спрашиваешь про королеву, чье имя знакомо мне из старинных легенд. Как гласит предание, королева, которую так звали, была женой правителя здешних мест, который однажды исчез в этой самой скале, после чего его больше никто не видел. Но то случилось очень давно, ещё до прихода саксонцев, а мы вот уж двести лет как захватили эти земли.”

Херла потерял дар речи — он-то думал, что гостил у гномов всего три дня. Кое-кто из его свиты, позабыв о наказе гнома, спрыгнул на землю и тут же обратился в прах. Тогда Херла строго-настрого запретил остальным спешиваться, пока щенок не спрыгнет на землю, дабы их не постигла та же участь.

…Щенок так и не спрыгнул, и Херла до сих пор скитается по свету со своей свитой, не находя покоя, и говорят, часто видят их, скачущих то в пустошах, то в лесах, то даже в ночном небе.


Хелависа - Королевская охота

0

49

Ведьмы из Файфа

На таинственных дорожках...
(шотландская сказка)

Давным-давно жили-были в королевстве Файф старик и старуха. Старик был человек смирный, кроткий, а старуха – ветреная, пустая бабенка. Так что иные их соседи даже косились на нее и говорили, будто она ведьма. Да и сам ее муж этого побаивался, потому что она, как ни странно, повадилась убегать из дому. Как только, бывало, на дворе станет темнеть, старуха словно сгинет, да так за всю ночь и не вернется домой. А утром придет бледная, усталая, будто ходила куда-то далеко или на тяжелой работе надрывалась.
Муж попытался было проследить, куда она ходит и что делает, да не смог.
Она всякий раз ухитрялась выскочить за дверь, когда он в другую сторону смотрел. А как выскочит, так ее и след простыл. Никак не мог старик за ней уследить.
Наконец стало ему невтерпеж, и однажды он спросил ее напрямик: «Скажи, ведьма ты или нет?» А как услышал ответ, так у него вся кровь застыла.
Ведь жена-то его, недолго думая, ответила, что да, она и вправду ведьма, и если он обещает никому про это не говорить, она расскажет ему, где пропадала. Ну, старик обещал, что никому ничего не разболтает. Очень уж ему хотелось узнать, где шляется его старуха.
Ждать ему пришлось недолго. Через неделю родился молодой месяц, а всем известно, что в новолуние-то ведьмы как раз и любят блуждать невесть где.
И вот в первую же ночь новолуния старуха пропала. Вернулась она на рассвете.
Старик спросил у нее, где она была. А старуха залилась смехом и тут же рассказала ему про все, что с ней приключилось.
Оказывается, она встретилась со своими четырьмя подругами у старой церкви, что на пустоши стоит. Там они сели верхом кто на лавровые ветки, кто на пучки болиголова, и те тотчас превратились в коней. Ведьмы помчались по горам и долам быстрее ветра и стали там гоняться за лисицами, ласками и совами. Потом переплыли реку Форт и поднялись на гору Бен-Ломонд. Там они спешились и принялись пить пиво, что варилось не в человеческой пивоварне.
Пили они это пиво из роговых чаш, тоже не людьми сделанных.
А потом из-под громадного обомшелого камня выскочил малюсенький человечек с крошечной волынкой под мышкой и принялся играть, да так весело, что даже форели и те выплеснулись из озера под горой, а горностаи выбежали из своих норок. Откуда-то слетелись вороны и цапли, расселись в темноте на деревьях и тоже стали слушать. А ведьмы – те в пляс пустились и до того доплясались, что от усталости едва могли усидеть на своих конях, когда пришла им пора возвращаться. Уехать пришлось рановато, чтобы попасть домой до первых петухов.
Старик слушал старуху молча, только головой покачивал. А когда она кончила рассказывать, промолвил:
– На что тебе нужны все эти танцы-плясы? Сидела бы лучше дома! Дома-то поспокойней будет.
Но вот снова настало новолуние, и старуха опять пропала на всю ночь. А когда наутро вернулась, рассказала мужу, что на сей раз ее подруги, – и она с ними, – уселись в раковины и поплыли в них, как в лодках, по бурному морю. Плыли они, пока не пристали к берегам Норвегии. Там они сели верхом на невидимых коней, детищ ветра, помчались на них по горам, и ущельям, и ледникам и наконец прибыли в Лапландию. Она была вся покрыта снегом.
Там эльфы, и феи, и морские девы Севера пировали с колдунами, домовыми, духами, и на пир этот явились даже сами охотники-призраки, а их ни один смертный не видел.
Ведьмы из Файфа тоже пировали со всеми прочими. Они ели, пили, плясали, пели и – самое главное – узнали от тамошней нечистой силы некие волшебные слова, или, по-другому сказать, наговор. Стоит только прошептать эти слова, как сразу взовьешься в воздух, а потом перед тобой отомкнутся все замки и запоры, так что куда хочешь, туда и входи. Затем ведьмы из Файфа вернулись домой очень довольные.
Старик на это только проворчал:
– На что тебе нужно шляться в такие места? Лежала бы лучше дома, в своей постели, теплей было бы.
Но после того как старуха в третий раз пропала на всю ночь, ее россказни задели старика за живое.
На этот раз она встретилась с подругами в доме одной ведьмы, что жила по соседству. Они прослышали, что у карлайлского епископа есть винный погреб, а в том погребе хранится отменное вино. Ну, ведьмам и захотелось отведать этого вина, и вот как они до него добрались: ступит ведьма на крюк в камине – тот крюк, на какой котел вешают, когда похлебку варят, – прошепчет наговор, какому научилась от эльфов в Лапландии, и… вот чудеса! Вылетит в трубу, точь-в-точь как дым вылетает. Ну, потом они все полетели по воздуху, словно клочья облаков, и вмиг домчались до дворца епископа в Карлайле.
Там все замки и запоры отомкнулись перед ними сами собой. Ведьмы проникли в винный погреб, отведали епископского винца и до первых петухов вернулись в Файф – совсем трезвые, степенные старушки – хмеля ни в одном глазу.
Как услышал про это старик, даже со стула вскочил, – ведь он больше всего на свете любил хорошее вино, а такое ему не часто доводилось пить.
– Ну, такой женой, как ты, гордиться можно, право слово! – вскричал старик. – Скажи-ка мне этот наговор, старуха, и я тоже туда слетаю – хочется мне попробовать епископского винца.
Но старуха только головой покачала.
– Нет, нет! Не могу, – говорит. – Тебе скажи, ты другим перескажешь, а тогда весь свет вверх тормашками полетит. Все свою работу побросают и полетят по миру шляться, в чужие дела нос совать да к чужим лакомствам подбираться. Так что ты уж лучше сиди смирно, старик. Хватит с тебя того, что ты уже знаешь.
Как ни уламывал старик жену, как ни улещал, не захотела она открыть ему свою тайну.
Но он был старик хитрый, а вино епископа не давало ему покою. И вот он ночь за ночью стал прятаться в доме той старухи, где его жена с подругами своими встречалась. Долго ему пришлось их караулить, но наконец он дождался-таки своего часа.
Как-то раз вечером все пять подруг собрались в этом доме. Старухи тихонько болтали, хихикали, вспоминали про все, что с ними приключилось в Лапландии. Немного погодя они подбежали к камину. И вот – станет ведьма на стул, потом ступит на крюк, черный от сажи, пробормочет волшебные слова и… ну и чудеса! Старик еще дух перевести не успеет, а ведьмы уж и след простыл! Выпорхнула в трубу. И так все ведьмы улетели одна за другой.
«Ну, это и я могу!» – подумал старик. Ступил на крюк, прошептал наговор, вылетел в трубу и понесся по воздуху вслед за пятерыми ведьмами – ни дать ни взять заправский колдун.
Ведьмы, когда летят, не оглядываются, потому они и не заметили, что старик следом за ними несется.
Но вот вся орава подлетела к дворцу епископа в Карлайле и спустилась в погреб. И тут только ведьмы увидели, что старик тоже прилетел сюда вслед за ними. Это им не очень-то понравилось. Но делать нечего! Пришлось им угощаться вместе.
И вот все они стали пробовать вино то из одной бочки, то из другой. Но ведьмы отпивали из каждой только по глоточку, лишнего не пили. Уж такие они были старухи, что никогда разума не теряли – помнили, что раз они должны вернуться домой до первых петухов, значит, надо, чтобы в голове не мутилось, и нельзя напиваться до бесчувствия.
Но старик был не такой разумный, как они. Он все пил да пил епископское винцо, и, наконец, его одолела дремота. Он лег на пол и крепко заснул.
Увидела это его старуха и надумала его проучить, – в другой раз, мол, не будет соваться, куда не следует. И когда ведьмам настала пора убираться восвояси, старуха не стала будить мужа и улетела с подругами.
А старик спокойно проспал в погребе до утра. Но вот двое епископских слуг спустились в погреб, чтобы нацедить вина для своего хозяина, и в темноте чуть не упали, наткнувшись на спящего старика. Они очень удивились, да и не мудрено – ведь дверь в погреб была заперта на замок, и они ее сами отперли.
Тут слуги выволокли старика на свет божий и принялись его трясти и колотить, а когда наконец разбудили, стали спрашивать, как он сюда попал.
Бедняга до того напугался, а голова у него так закружилась, что он только и смог, что пробормотать:
– Я из Файфа… на полночном ветре прилетел…
Как услышали слуги эти слова, закричали: «Колдун! Колдун!» – и потащили старика к епископу. И надо сказать, что в те времена епископы до смерти боялись колдунов и ведьм. Ну, карлайлский епископ и приказал сжечь старика живым.
Бедный старик как услышал свой приговор, так от души пожалел, что не остался дома, в своей постели, а погнался за епископским вином. Но жалей не жалей – толку мало!
И вот слуги вытащили старика во двор, обмотали его цепью и привязали эту цепь к толстому железному столбу. А вокруг столба сложили большой костер и подожгли дрова.
Вскоре первый язычок пламени пробился между поленьями, и старик подумал:
«Ну, теперь мне конец!» Ведь он начисто позабыл, что жена у него – ведьма.
Но когда пламя уже принялось лизать стариковы штаны, в воздухе что-то затрепыхалось, зашелестело, и вдруг большая серая птица с распростертыми крыльями появилась в небе, камнем упала во двор и села на плечо к старику.
В клюве серая птица держала красный ночной колпачок. И вот надела она колпачок старику на голову, что-то свирепо каркнула и улетела. А старику ее карканье показалось краше самой прекрасной песни. Ведь это не простая птица каркнула, это его жена наговор ему шепнула.
Как услышал он ее шепот, подпрыгнул от радости и громко выкрикнул волшебные слова. Тут цепи с него свалились, и он взвился в воздух.
Люди, что собрались на площади, прямо онемели от удивления. А старик и не подумал проститься с жителями Карлайла – он летел все выше и выше, прямехонько в королевство Файф, и вскоре прилетел домой целый и невредимый.
И он уже больше никогда не старался выпытывать женины тайны. Оставил ее в покое, – пусть, мол, делает, что хочет.

0

50

РЫЖИЙ ХАНРАХАН
Самайнская сказка, записанная Уильямом Батлером Йейтсом

На таинственных дорожках...

Ханрахан - молодой учитель, высокий, крепкий и рыжеволосый, - вошел в сарай, где в канун Самайна собралось несколько мужчин из деревни. Прежде в сарае этом жили, но потом его хозяин построил себе дом получше, а здесь соединил две комнаты в одну и стал хранить всякую всячину. В старом очаге трещал огонь, в бутылках горели сальные свечи, а на досках, перекинутых с одного бочонка на другой, вместо стола, стояла темная четвертная бутыль. Большинство гостей сидело у огня, и один пел длинную путаную песню о том, как два крестьянина - один из Мунстера, другой из Коннахта - спорили, чья провинция лучше. Ханрахан подошел к хозяину и сказал:

- Мне передали, что ты меня звал. Но после этих слов он замолчал, ибо заметил, что на него смотрит старик-горец, в рубахе и брюках из небеленой ткани. Старик этот сидел один у порога и что-то бормотал, перебирая старую колоду карт.

- Да ты на него не гляди, - сказал хозяин, - это какой-то странник, он забрел к нам недавно, и мы пригласили его посидеть, ведь сегодня канун Самайна. Только я думаю, он немного не в себе. Прислушайся-ка, что он бормочет.

Они замолчали, и стало слышно, как старик твердит себе под нос, тасуя карты:

- Пики и бубны - храбрость и сила, трефы и черви - мудрость и радость.

- Вот уже час он бубнит одно и то же, - сказал хозяин, и Ханрахан отвел глаза от старика, будто ему не хотелось смотреть на него.

- Я услышал, что ты зовешь меня, - сказал Ханрахан снова, - мне передали, что ты в сарае с тремя родичами из Килкриста, а с вами соседи...

- Вот мой свояк, он хочет тебя видеть, - сказал хозяин и подозвал молодого парня, одетого в ворсистую куртку, который сидел у огня и слушал песню.

- Это Рыжий Ханрахан, у тебя есть для него вести.

- И добрые вести, Ханрахан, - сказал парень, - шлет тебе привет твоя милая, Мэри Лавелл. - Где ты ее видел и что ты знаешь о ней?

- А я ее не видел. Просто я был вчера в Лохри, у меня было дело к ее соседу, и тот сказал, что Мэри просила, если он встретит кого из здешних мест, передать тебе весточку. Просила сказать, что мать свою она схоронила и, если ты не раздумал жениться на ней, она согласна сдержать свое слово.

- Само собой, я пойду к ней, - сказал Ханрахан.

- И она просила не медлить, потому что, если до конца месяца у нее в доме не будет мужчины, ее клочок земли могут отобрать и передать кому-нибудь другому. Услышав это, Ханрахан поднялся со скамьи, на которой сидел.

- И правда, медлить нельзя, - сказал он, - нынче полнолуние, и если за ночь я дойду до Килкриста, то завтра к заходу солнца буду у нее.

Когда остальные услышали, что он так спешит к любимой, они стали смеяться над ним, а один из гостей спросил, как же он бросит свою школу в старой яме для обжига извести, где он так хорошо учит детей. Но Ханрахан ответил, что дети только обрадуются, когда увидят утром, что в школе никого нет и что некому заставлять их зубрить уроки; а он может открыть школу в любом месте - чернильница всегда при нем, она висит на цепочке у него на шее, и в кармане он всегда носит толстый том Вергилия и букварь. Кто-то предложил ему выпить стаканчик на дорогу, а один парень схватил его за полу и сказал, что не отпустит, пока он не споет песню, которую сложил во славу Венеры и Мэри Лавелл. Стаканчик виски Ханрахан выпил, но сказал, что мешкать не станет, ему пора в путь.

- Да успеешь еще, Рыжий Ханрахан, - стал уговаривать его хозяин, - успеешь расстаться с весельем, когда женишься, и кто знает, когда нам теперь доведется встретиться?

- Нет, не останусь, - ответил Ханрахан, - все равно мои мысли будут бежать по дороге, спешить к девушке, что послала за мной. Ведь она ждет меня и тоскует.

Все окружили Ханрахана, такого славного друга, такого мастера на песни, шутки и выдумки, и принялись упрашивать его остаться, подождать, пока ночь пройдет. Но он никого не послушал, всех растолкал и пошел к двери. Однако только он занес ногу на порог, как незнакомый старик встал и положил ему на локоть свою руку, тонкую и сухую, как птичья лапа.

- Ты ли это, Ханрахан, - сказал он, - ученый человек и знаменитый сочинитель песен? Да как же ты можешь уйти от такой компании, да еще в канун Самайна? Нет, оставайся и сыграй со мной, эти старые карты много лет служат мне службу, только ты не гляди, что они старые, многим они помогли нажить богатство, но многих его и лишили. Кто-то из молодых сказал:

- Ну, у тебя-то, старик, богатства задержалось немного, - и поглядел на босые ноги незнакомца, а все вокруг засмеялись.

Но Ханрахан не смеялся. Он тихо опустился на скамью и ничего не сказал. И тогда кто-то крикнул:

- Выходит, ты все же остаешься с нами, Ханрахан?

- А старик отозвался:

- Конечно остается, разве ты не слышал, что я его попросил?

Тут все снова посмотрели на незнакомца, будто дивясь, откуда он взялся.

- Я пришел издалека, - сказал старик, - исходил всю Францию и всю Испанию, побывал и на Лох-Грайне, у потайного устья, и где бы я ни был, никто мне никогда ни в чем не отказывал.

Тут он замолчал, а расспрашивать его никто не стал, и все сели за карты. Шестеро играли, а другие, стоя у них за спиной, смотрели. Два-три раза сыграли просто так, а потом старик вынул из кармана монету в четыре пенса, тонкую и вытертую до блеска, и попросил остальных тоже поставить что-нибудь на карту. Тогда все выложили монеты на стол, и, хоть каждый достал сущую безделицу, когда стали двигать заклады от одного выигравшего к другому, показалось, будто денег целая куча. Если случалось, что кому-нибудь не везло и он терял все, ему давали взаймы, и он возвращал долг, как только выигрывал снова, - ведь ни удача, ни проигрыш ни с кем навсегда не остаются. Один раз Ханрахан проговорил, словно во сне:

- Пора мне отправляться в путь.

Но тут пошла хорошая карта, он пустил ее в игру, и деньги поплыли к нему. А в другой раз он вспомнил о Мэри Лавелл и вздохнул; в этот миг удача оставила его, и он забыл о Мэри снова. Но вот счастье улыбнулось незнакомцу и больше его не покидало. И все, что у них было, перешло к нему, и он стал тихо посмеиваться про себя и напевать: "Пики и бубны - храбрость и сила" и так далее, будто это были слова из песни. И если б немного погодя кому-нибудь довелось увидеть, как игроки покачиваются из стороны в сторону, как не сводят глаз с рук старика, всякий бы решил, что они сильно под хмельком или что все их состояние доставлено на карту; на самом деле это было не так, ведь с тех пор, как началась игра, к бутыли с виски никто не притронулся, она так и стояла едва початая на столе было всего несколько шиллингов и шестипенсовиков да, может быть, еще пригоршня медяков.

- Вы и выигрывать умеете, и проигрывать, - сказал старик, - игра у вас в крови.

И он стал тасовать карты все быстрей и быстрей, так что в конце концов гостям начало чудиться, будто это вовсе не карты, будто он чертит в воздухе огненные кольца, как мальчишки, когда они вертят горящую палку. А потом им показалось, что кругом них совсем темно и видны только руки незнакомца да карты. Вдруг откуда ни возьмись из рук его выпрыгнул заяц, и никто не мог понять, карты ли это обернулись зайцем или длинноухий явился прямо из рук старика, а заяц уже со всех ног пустился скакать по сараю, да так быстро, что не всякий живой заяц за ним угнался бы. Одни уставились на зайца, но другие не отрывали взгляда от старика, и на их глазах из рук его выскочила собака, точно так же, как прежде заяц, за ней другая, а там еще, глянь, уже целая свора принялась гонять зайца по сараю.

Игроки повскакали с мест, уперлись спинами в стол, пятясь от собак, а те подняли оглушительный лай, но, как ни старались, не могли догнать зайца, он кругами носился по сараю, пока двери вдруг не распахнулись, словно от порыва ветра; заяц припал к земле, взмыл над столом, за которым играли в карты, вылетел за порог и исчез в ночной темноте, а собаки туда же - через доски, в раскрытые двери и за ним. И тут старик закричал:

- Догоняйте собак, догоняйте! Сегодня ночью нас ждет великая охота! - и тоже исчез за дверью. Но собравшиеся в сарае, уж на что любили охоту на зайцев и не пропускали случая позабавиться, на этот раз побоялись идти за стариком в темноту, только один Ханрахан встал и сказал:

- Я пойду, я пойду за ними.

- Оставайся лучше здесь, Ханрахан, - сказал парень, что сидел рядом с ним, - еще попадешь в беду.

Но Ханрахан ответил:

- Пойду посмотрю, честная ли это игра,- и, спотыкаясь, словно во сне, вышел за порог, и дверь за ним сразу захлопнулась. Ему показалось, что он видит впереди старика; на самом же деле это его собственная тень скользила по залитой лунным светом дороге, но ему было слышно, как заливаются лаем собаки, гоняющие зайца по зеленым просторам Гранаха; он спешил туда изо всех сил, и ничто не могло остановить его. Вот уже он добрался до полей поменьше, разгороженных низкими стенами из камней, он разбрасывал камни, чтобы пройти через поле, но обратно их уже не клал - не задерживался. Вот добежал он до Баллили, где река уходит под землю, и услышал лай собак впереди, у ее истоков, а потом ему стало трудно бежать, потому что пришлось подниматься в гору, луна спряталась за облака, и он едва различал дорогу. Один раз он сошел с тропы, чтобы найти путь покороче, но ноги увязли в трясине, я он скорей повернул обратно. Сколько времени он бежал, он не помнил, куда идет - не понимал, но в конце концов дорога привела его на высокую голую вершину, где рос только колючий вереск, и ничего не было слышно, даже лая собак. Но вдруг лай донесся снова, сперва издалека, а потом все ближе, ближе, и когда собаки были, казалось, совсем рядом, лай их раздался высоко в воздухе, будто охота пронеслась над головой у Ханрахана, и лай начал удаляться к северу, пока совсем не замолк.

- Это нечестно, - сказал он, - нечестно! Дальше идти он не мог, он растерял все силы в долгом пути и опустился на вереск, там, где стоял, на плоской вершине Слив Эхтге. Спустя немного он увидел возле себя дверь; из-под нее пробивался свет, и он удивился, как это раньше не заметил ее, ведь она была совсем рядом. Ханрахаи очень устал, но все же поднялся на ноги, вошел в дверь и увидел за порогом яркий дневной свет, хотя за спиной у него все еще была ночь. Он пошел дальше и встретил старика, который собирал тимьян и желтые ирисы, его сразу обдало всеми сладкими запахами лета. А старик сказал:

- Долго же мы дожидались тебя, Ханрахан - ученый человек, славный сочинитель песен!

И повел его за собой в огромный сияющий дворец, и там увидел Ханрахан все чудеса, о которых ему когда-либо доводилось слышать, и все краски, которые он когда-либо видел. В дальнем конце зала виднелось возвышение, и там на высоком кресле сидела женщина небывалой красоты; лицо у нее было бледное, узкое, а вокруг лба цветы, но она казалась усталой, будто давно ждала чего-то. На ступенях, ведущих к ее креслу, сидели четыре старухи с седыми волосами, и одна из них держала на коленях большой котел, а другая - огромный валун, тяжелый с виду, но она будто и не замечала его тяжести. У третьей в руках было длинное копье, выточенное из дерева и заостренное на конце, а у четвертой - меч без ножен. Долго стоял Ханрахан и смотрел на них, но они даже не взглянули в его сторону и не проронили ни слова. А ему хотелось узнать, кто эта женщина в кресле, что так похожа на королеву, и чего она ждет. Но хотя он сроду ничего не боялся и за словом в карман не лез, на этот раз он не мог собраться с духом и заговорить с женщиной, так она сама была прекрасна, и так красиво было все кругом. Еще он хотел спросить, что значат эти предметы, которые четыре старухи держат, точно великие сокровища, но слова не шли у него с языка.

Тогда первая из старух поднялась и, протянув вперед котел, промолвила: "Радость", а Ханрахан ничего не сказал. Поднялась вторая, с камнем, и сказала: "Власть". За ней третья, с копьем,- та сказала: "Храбрость", и, наконец, встала самая последняя, державшая меч, и провозгласила: "Мудрость".

И каждая, проговорив свое, будто ждала, не задаст ли ей Ханрахан какой-нибудь вопрос, а он стоял и молчал. Тогда четыре старухи двинулись к дверям, унося свои сокровища, и, подойдя к порогу, одна сказала:

- Мы ему не нужны.

А вторая отозвалась:

- Слабый он, слабый.

И третья сказала:

- Он нас боится.

А последняя добавила:

- Он лишился разума.

И потом они сказали все вместе:

- Бедная Эхтге, дочь Серебряной Руки, видно, суждено ей и дальше спать и не просыпаться. Горе, горе! Великое горе!

И тогда женщина, похожая на королеву, вздохнула глубоко и печально, а Ханрахану послышалось в ее вздохе журчание невидимых ручьев; но будь все вокруг хоть во сто раз прекрасней и нарядней, он и тогда не смог бы побороть сон, который вдруг овладел им; он зашатался как пьяный и свалился тут же на месте. Когда Ханрахан проснулся, в лицо ему светило солнце, но трава вокруг побелела от инея, а по краям реки, бежавшей через Дире-Кэл и Дрим-на-Род, блестел лед. По очертаниям вершин и по сиянию Лох-Грайне вдали он понял, что находится в горах Слив Эхтге, но не мог взять в толк, как он здесь очутился; все, что случилось с ним, вылетело у него из головы, и про охоту он ничего не помнил, только ноги гудели да кости ныли.

Прошел год, и вот однажды мужчины из деревни Каппатагле сидели возле очага в доме у дороги, как вдруг в приоткрытую дверь заглянул Рыжий Ханрахан. Теперь он был иссохший, оборванный, с длинными спутанными волосами; он попросил разрешения войти отдохнуть, и его радушно пригласили к огню - ведь был канун Самайна. Он сел, ему налили стакан виски из четвертной бутыли и увидели, что на шее у него висит маленькая чернильница; тут поняли все, что Ханрахан - человек ученый, и попросили его рассказать какую-нибудь историю про древних греков. Он достал из глубокого кармана том Вергилия, но переплет книги почернел и покоробился от сырости, а когда он открыл ее, оказалось, что бумага стала совсем желтой, - только беды в этом особой не было все равно он смотрел на страницу так, будто никогда де умел читать. Один из парней начал потешаться над ним и допытываться, зачем он таскает с собой такую тяжелую книгу, если прочесть ее не может. Слова эти задели Ханрахана за живое, он спрятал Вергилия в карман и спросил, нет ли у них карт, ведь карты куда лучше книг. Когда ему принесли колоду, он взял ее и стал тасовать; и, пока тасовал, что-то начало приходить ему на память, он прикрыл глаза рукой, словно силясь о чем-то вспомнить, и проговорил:

- А не был ли я здесь когда-нибудь? Или я был где-то в другом месте, вот так же, в канун Самайна? - И вдруг вскочил, да так, что карты разлетелись по всему полу, и спросил:

- Кто из вас принес мне вести от Мэри Лавелл?

- Мы и тебя видим в первый раз, а про Мэри Лавелл и вовсе не слыхивали, - ответил хозяин дома.

- Кто она? И о чем ты говоришь?

- Ровно год назад, в такой же вот вечер, я сидел в сарае, и вокруг играли в карты, на столе лежали монеты, их двигали от одного к другому, а мне вдруг передали весть, что Мэри Лавелл ждет меня, и я собрался к своей милой. И тут Ханрахан закричал громко:

- Где же я был до сих пор? Где провел целый год?

- Кто тебе скажет, где ты пробыл все это время, - сказал самый старый из собравшихся, - и в каких местах ты странствовал? Вон сколько пыли у тебя на башмаках, - видно, немало ты исходил дорог. Только таких, как ты, много бродит по свету, а помнить они ничего не помнят, потому что на них заклятие. - Что верно, то верно, - сказал другой, - знавал я одну женщину, она пробродяжила вот так целых семь лет, а потом пришла в себя и рассказала, что рада бывала есть вместе со свиньями, только бы досыта. А тебе, - продолжал он, - лучше всего сходить к священнику, пусть снимет с тебя заклятие.

- Нет, - ответил Ханрахан, - нет, я пойду к своей милой, к Мэри Лавелл. Я и так сильно задержался, кто знает, что случилось с ней за это время. Он двинулся к дверям, но все стали уговаривать его остаться переночевать, набраться сил для дальней дороги, - и правда, ему нужен был отдых, он совсем ослаб, а когда ему дали поесть, он ел так, будто давным-давно съестного не видел, и кто-то сказал:

- Ест, словно голодной травы нанюхался!

Только когда совсем рассвело, Ханрахан пустился в путь, и ему казалось, что он идет долго-долго. А когда дошел до дома Мэри Лавелл, то увидел, что дверь выломана, с крыши свисает солома и вокруг ни души. Он стал расспрашивать соседей, что же случилось с Мэри, но они смогли сказать только, что ее выселили из дома, что она вышла замуж за какого-то бедняка и они отправились искать работу то ли в Лондон, то ли в Ливерпуль, то ли в какой-то другой большой город. Так и не довелось ему услышать, хорошо ей жилось или плохо, и больше он никогда не видел ее и ничего о ней не знал.

0

Быстрый ответ

Напишите ваше сообщение и нажмите «Отправить»


phpBB [video]


Вы здесь » Ключи к реальности » Ключи к взаимоотношениям » На таинственных дорожках...