СКАЗАНИЕ О БЕЛОМ СОКОЛЕ

И снова мы в гостях у сказки... На сей раз повествование пойдет на языке внутренних образов дорогого Друга по имени Белый Сокол. Доброжелательное участие Собеседников в продолжении истории, как и в предыдущем нашем совместном опыте, всячески приветствуется.

...В некотором царстве, в град-столице на боярском подворье появился маленький сокол. Мать и отец его с другими ловчими птицами жили в большой клети, кормились с боярской руки и сокольничим обучены были охотиться на фазана, лису и другого мелкого зверя. Ждала сия участь и нашего сокола, уродись он таким, как все.

Но он был птицей диковинной.

Перья его с рожденья были белыми, словно кипень, словно первый снег и полевые лилии. Однако особенным юный сокол себя никак не чувствовал. Не ведал птенец и того, что ловчих птиц о белом оперенье велено было по достижении года отдавать в обучение придворному сокольничему для государевой охоты, и что уготованная ему судьба была необычайной – сидеть на плече самого царя-батюшки и есть с царской руки. Даже именем наречь мог его лишь тот, кому назначен он был по праву, а пока звали его просто - Белый Сокол.

Рос белоснежный слёток там же, где и сородичи его - ловчие соколы да ястребы, челиги да кречеты – в клетях на потешном дворе. Лишь только он оперился, сработали Белому Соколу красивый наряд: на голову его надели кожаный клобучок, прикрывавший глаза, а ноги связали шелковыми обножами. К левой ноге сокола, кроме того, прикрепили длинный шнур, которым ловчий привязывал его к присаде-перекладине, чтобы не вылетал из клети. Когда же сокольничий забирал сокола во двор для научения ловле, пристегивал он шнур к своей перчатке из кожи.

Житье Белого Сокола виделось ему вовсе не плохим. Сквозь клобучок до него доносились голоса других птиц, лай охотничьих собак и команды сокольничего. Время от времени клобучок снимали, и сокол мог видеть сараи с клетями и обнесенный сетью задний двор. Ветер доносил ароматы полевых трав и цветов, к ним примешивался забористый дух боярских конюшен с псарнями и дым печных труб. Звуки, образы и запахи родного подворья, такие знакомые, были для Белого Сокола целым миром. Ему было так уютно и привычно в нем рядом с близкими и товарищами по играм. Он любил свой мир и ни о чем ином не помышлял.

Иногда сокольничий выпускал молодого сокола вместе с другими птицами во двор, где обучал его сидеть на руке охотника и хватать дичь, награждая кусочками мяса. Кроме него, Белый Сокол почти не видел людей, а потому считал боярского сокольничего благодетелем и повелителем, вверяясь ему всецело.

У сокола появились близкие друзья во дворе – особенно старый охотничий пес, к которому он сильно привязался и для кого сберегал кусочки мяса. Пес ожидал появления сокола во дворе и бежал ему навстречу, весело виляя хвостом и заливисто лая. В глазах верного друга светилась такая преданность и любовь, каких не бывает и у иных двуногих.

Но самым любимым существом Белого Сокола была ахалтекинская лошадь невиданного жемчужно-розового цвета, - гордость хозяина, истинное сокровище. Боярин привез ее из южных степей и берег как зеницу ока. Старый пес как-то сказал соколу, что видел-де таких лошадей только на царской охоте, и что на подворье у боярина благородная ахалтекинка лишь до времени.

Белому Соколу не по нраву были такие прорицания. Не мог он представить, что глаза его лишатся отрады любоваться гибким станом ахалтекинки, горделивой посадкой ее головы, перламутровым переливом шерсти. Сокол так любил взгляд чуть печальных голубых глаз лошади, тоскующих о привольной степи. Чего только не готов был бы он сделать, лишь бы глаза эти под светлыми ресницами, глядящие на него с грустью и нежностью, хотя бы на миг озарились радостью. И прекрасная подруга любила его в ответ. Это только кажется, что те, кто о двух ногах и о четырех, не могут сообщаться друг с другом, ведь, помимо других языков, есть язык сердца. А между любящими сердцами нет преград, и неважно, сколько у тебя ног.

И все бы так и шло, как шло, только в один прекрасный день пребыванию Белого Сокола в родном подворье вышел срок.

С самого утра почувствовал он неладное. Сокольничий достал его из клети и долго говорил ему что-то непривычно ласковым голосом, и глаза старого ловчего почему-то заволокла влага. Вслед за этим господин его надел на Белого Сокола его лучший наряд, посадил к себе на руку и понес куда-то вовнутрь боярских хором.

Никогда в жизни не был Белый Сокол столь великолепен. На ноге его блистало золотое кольцо с рубином редкостной величины, к которому прикреплен был красный шелковый шнур. Свисая со шнура, нежно звенели серебряные колокольцы, чтобы ловчий всегда знал, где его подопечный. Голову птицы украшал клобучок, расшитый золотой нитью и убранный самоцветами; макушка клобучка увенчивалась белым пером.   

Сокольничий занес сокола в небольшую пустую комнату и, закрыв за собой дверь, снял клобучок с головы его. Стены комнаты были отделаны шероховатым серо-черным камнем, а пол отчего-то полностью покрыт водой. Сквозь стекло полукруглых окон под потолком проникали утренние лучи, и в свете этом Белый Сокол увидел незнакомого высокого человека в одежде сокольничего. Тот стоял у стены. Столь великолепного кафтана из белоснежного атласа, с узорами как иней на зимнем окне, сокол не видел никогда в жизни – словно сиянием был окружен этот человек. На голове незнакомца водружена была высокая белая шапка, отороченная горностаевым мехом, галуны и позументы его одеяния сверкали серебром и золотом, а на груди красовался царский герб.

Боярский сокольничий, сказав что-то ласковым голосом напоследок, попытался было передать птицу незнакомцу, но Сокол, испугавшись, метнулся прочь от человека в белом и стал в панике кружиться по комнате. Ему хотелось поскорее вернуться в свою старую, уютную жизнь, кипел он возмущением и гневом на своего хозяина, на незнакомца, на эту странную комнату, залитую водой.

Сокол – птица сухопутная, на воду не сядет. Семь раз тщился Белый Сокол опуститься на плечо своего старого хозяина, однако тот каждый раз передавал его чужому сокольничему. Не понимая, почему всегдашний благодетель так предательски оставляет его, Белый Сокол в отчаянии взмывал с руки чужака и метался под потолком. Тогда понял сокол, что для того и нужна им была вода, чтобы не дать ему возможности отступления. Мысль такая приводила его в ужас и смятение.

Он не помнил, сколько времени кружил Белый Сокол по комнате, пока в исступлении своем не стал биться в дверь, через которую попал в злосчастную комнату – там, за дверью, было знакомое подворье, его родные, друзья, старый приятель пес, любимая подруга... но дверь стояла неприступной, словно ужасное слово «никогда» было написано на ней...

Теряя силы и надежду, сокол стал в мыслях прощаться со всем, что было ему столь дорого и казалось всего важнее. Наконец, приняв свою участь, Белый Сокол опустился на плечо незнакомца в белых одеждах. Тот засмеялся одобрительно и пересадил его на свою руку в перчатке, дав ему кусочек мяса и произнося слова поощрения.

Отдышавшись, Белый Сокол увидел, что за спиной его нового покровителя была другая дверь, которую в смятении своем он не заметил ранее – дверь была гораздо больше и красивее той, что вела из подворья. Сокольничий в белом одеянии повернул ключ в этой двери – ключ был старинный, кованный, с затейливым узором. Дверь чуть приоткрылась, и сквозь эту узкую щель Белый Сокол увидел...

Здесь мы передаем нить повествования нашему дорогому Другу, ибо тот Узор, в который будут складываться дальнейшие события в жизни Белого Сокола, ведом только ему:

...И сквозь эту узкую щель Белый Сокол увидел небольшой кусочек зеленого ковра, лежащего на полу, с необычным узором, показавшимся Белому Соколу странно знакомым. Казалось узор движется, дышит и зовет к себе.

Непроизвольно Сокол потянулся к двери, влекомый то ли зовом, то ли желанием получше рассмотреть узор. Почувствовав это, новый сокольничий слегка улыбнулся и открыл дверь шире. Они вошли в дверной проем, и Сокол понял, что за ним находится не комната или зал, а открытое пространство. Боковых стен не было. Над головой было бездонное голубое небо, в котором сияло яркое солнце. Удивительный ковер, который начинался у них под ногами, расстилался во все стороны и уходил вдаль, сливаясь с горизонтом.

Дух перехватило у Сокола от увиденного, от удивительных живых узоров ковра, их движений, походивших на переливы танца, необычной, еле слышной музыки, словно пропитывающей воздух. Это был мир, доселе невиданный Соколом. И в то же время такой знакомый. О, как ему захотелось взлететь ввысь, чтобы увидеть с высоты красоту всего этого чуда.

О, какая сильная боль пронзила все члены его тела. Это не была боль физическая, это была боль его души. Она словно пронизывала все существо птицы, сжимая его в своих объятиях. И это отражалось во всем теле. Сокол застыл, не имея сил даже шевельнуться. Что это было?

Сокол знал со слов своего старого друга пса, что чтобы понять причину происходящего, нужно найти его источник. Как по запаху найти место, где лежит вкусная мозговая кость. Что же было причиной этой боли, лишившей сил Сокола? Долго искать не пришлось. Эту боль вызывала привязанность к прежней жизни, дружба со старым охотничьим псом, любовь к прекрасной ахалтекинской лошади и даже забота старого боярского сокольничего. Боль вызывало понимание того, что все это останется теперь только в воспоминаниях о прошлом. И боль (или что-то другое) усиливалась тем непреодолимым зовом, который звучал из этого неведомого и необычного мира, раскинувшегося за дверью. Сердце Сокола разрывалось. Сердце Сокола задыхалось.

Словно почувствовав состояние птицы, новый сокольничий легко погладил Сокола по спине, и светлое и теплое облако окутало застывшую душу и тело. Боль понемногу отпускала.

«Успокойся – раздался голос в голове (без слов, без звуков – словно знание) – такое бывает на Пороге, в начале Пути. Старое остается, новое – начинается. У каждого свое. У пса, у лошади, у сокола. Свой путь. И кто знает, где они пересекаются, где расходятся, а где идут параллельно? Только начав путь, узнаем.»

Белый Сокол снова посмотрел на бескрайний мир-узор. Боль отступала.

Мир-ковер манил, звал к себе своим живым узором. И Соколу сразу захотелось взлететь ввысь, чтобы оттуда, с высоты голубого неба рассмотреть весь Узор, понять его тайну. И он взлетел…

И сразу же понял, что что-то идет не так. То ли усталость от безуспешных попыток вернуться в свой прежний мир и не даться в руки новому сокольничему, то ли что-то еще, но полет ему давался с огромным трудом. Крылья были словно каменные – тяжелые и негибкие. Сердце стучало тяжело и, казалось, что его стискивает в руках какой-то великан. Мысли в голове путались и трудно было ориентироваться в пространстве. Взмах. Еще.

Красный шнур, привязанный за ногу, натянулся и повлек обессиленную птицу вниз. С большим трудом Соколу удалось плавно спланировать на руку сокольничего. Он ничего не понимал. Сердце колотилось в груди, пытаясь освободиться. Боль и слабость поселились в теле. Крылья дрожали мелкой дрожью.

«Попробовал? Узнал? – снова раздался голос человека в белых одеждах – Не все сразу, Друг мой. Не все сразу. Тебе еще нужно многому научиться, многое пройти и многое испытать. И, когда придет время, ты сможешь совершить свой полет. А пока, нам пора в путь. Доверься мне и все будет хорошо». И сокольничий надвинул клобучок сокола ему на глаза. И стало темно…

… Прошло время. Настал миг последнего испытания для Сокола. Испытания Свободой.

Ничто его не удерживало. Шнурок, прикрепленный к ноге, был отвязан, клобучок с глаз был снят. Сокольничий, старый друг и учитель, подбросил его вверх и громко вскрикнул. И начался полет. Все выше и выше. В голубое небо, навстречу Солнцу. Но взор Сокола был прикован к живому Узору внизу. С каждым взмахом крыльев зеленый узор ковра менялся. Дополнялся, изменялся, появлялись новые цвета и оттенки (хотя доминировал все же зеленый), появилась рельефность, глубина. Танец узора менялся тоже, менялась мелодия, которая словно помогала соколу взлетать выше. И менялось состояние Сокола. Словно расширялось его сознание, охватывая все вокруг.

В какой-то миг, когда Сокол попытался взглянуть вверх, что-то произошло. Трудно это описать словами. Но Сокол понял, что там, в вышине есть тоже Узор. Невидимый простому глазу. Узор золотом на голубом, который он не увидел, а скорее почувствовал своим сердцем. И тот узор, что расстилался внизу, на земле – это лишь копия того, Небесного Узора.

Были силы, и была воля. И был полет между узорами. И был путь вверх. И яркий Свет. И Свет был Смерть. Ибо не вынести Свет, не став им. Не умерев, не раствориться. Об этом говорил человек в белом. И это был выбор.

И Сокол рванулся. Из самого сердца. И белые крылья стали Светом, и новая вспышка прозвучала аккордом, превратившись в новую звезду. Узор изменился. И мир изменился. И капли Света и лучи Любви, которые раньше были белой птицей, устремились вниз. Туда, где их ждали.

… Он сидел на плече Царя, который восседал на ахалтекинце удивительного жемчужно-розового цвета. Рядом, в свите, ехал сокольничий в белых как снег одеждах, а немного впереди трусцой бежали охотничьи псы, среди которых были дети и внуки его старого и преданного друга. Начиналась охота.

*****

(Руми, Диван Шамса-и-Табризи, перевод С.Сечива)

Дорогого Друга, а также всех уважаемых Собеседников, кто поместил комментарии, сердечно благодарю за бесценный вклад!

Просторы. Художник Константин Васильев (1942-1976)

АсСалам (с)