Так и стало на Руси, превращенной в Россию.
"Азиатская Европа", Мурад Аджи.
"...В Вильно, вот где размещался штаб иезуитов, там разрабатывалась церковная Уния, то есть план объединения Восточной и Западной церквей под главенством папы римского. Собственно, эту идею и воплощали на «смутной» Руси. Из русских делали славян — военного монстра, пса, послушного папе, который захватит Дон и Кавказ, присоединит к себе Персию и потом с востока ударит в тыл мусульманскому миру. То есть защитит империю папы от внешних врагов. Своих планов католики не скрывали.
Для реализации задуманного Западу и понадобилась московская Смута, не сама по себе. Она — шаг колонизации Востока. Этот замысел еще в 1584 году 29 августа впервые обнародовал в письме кардиналу ди Комо папский легат Поссевино (тот самый, что склонял Ивана Грозного на службу папе). Он контурно дал сценарий Смуты, предложив трехлетний срок завоевания Польшей Московии. И будущий поход славян на Кавказ с последующим захватом ими Персии, и удар с тыла по мусульманам Турции тоже придумал он… В штрихах иезуит показал контуры внешней политики, которую потом почти три века проводили в жизнь цари Романовы.
Персидские и турецкие войны, унесшие тысячи жизней, велись по заказу Рима… Они были выгодны только ему.
Уже тогда, травя Ивана Грозного, Запад стал готовить бояр-изменников, которые, в конце концов, убили законную власть в Москве. Уже тогда Запад начал склонять на свою сторону влиятельных славян, им сулил награды и выгоды. Он соглашался на все, лишь бы завладеть Русью — этими огромными воротами на Восток…
Русь, ставшую союзницей Запада, Поссевино в письме кардиналу назвал Россией. Он первый, кто произнес это слово! Новый топоним был составлен строго по иезуитским правилам: окончание «-ия» указывает на это, оно в традиции латинского языка. Отсюда — Франция, Англия, Италия и так далее. То есть «страна», вместо тюркского «стан».
Но у иезуитов, этих авторов современной европейской топонимики, всегда были просчеты. Во Франции, например, провинцию, где говорили на диалекте «ок», прежде называли Лангедок или Окистан. Добавка к тюркскому топониму латинского окончания «-ия» дало Окситанию, и получилось вроде масло масленое. Подобная ошибка и в самой Франции, которая прежде называлась Эль де Франк ( lady-dalet:франки - гараманты - караманы).
Распространенное в топонимах Европы окончание «ленд» произведено от тюркского «ил», «ел», «эль» (народ, страна), которое через «елен» (чья-то страна, персонифицированная земля) иезуиты преобразовали в «лен», «ленд»…(подконтрольная).
Это в их традиции: где-то букву в слове меняли, где-то само слово. И факт, стоящий за этим словом, обретал совсем иной смысл.
…Лжедмитрия I готовили тоже в Вильно. Иезуиты нашли его в Запорожье, где он скрывался от русского царя. Симпатичный монах числился писарем патриарха Иова, за дерзкие речи против царя Бориса чуть не угодил в ссылку, но спасся бегством в Литву. Вопреки мрачной российской легенде, он не был глупым, «царская» биография сочинена очень правдоподобно, профессионалами, и он соответствовал своей роли: его поведение отличали царские поступки и манеры.
Правда, часто он переигрывал, за что и впал в немилость. Например, когда требовал от польского короля, чтобы тот называл его царем, а не великим князем.
В остальном же воспитанник иезуитов оправдал себя полностью.
Н. М. Карамзин довольно подробно описывает «признание» царицей-инокиней своего «сына» Лжедмитрия I. Она согласилась «на обман, столь противный святому званию инокини и материнскому сердцу», потому что ей не оставили выбора — смерть или царская жизнь.
Добродушный русский народ обливался слезами, когда «мать» и «сын» вышли из шатра и обнялись после долгой разлуки… Однако тот же русский народ очень изумился, услышав слова иезуита Николая Черниковского, который приветствовал «нововенчанного монарха» на непонятной народу латыни.
Подготовленного самозванца «узнала» и приняла столичная знать, понимавшая толк в манерах, тех самых манерах, так не хватавших царю Борису. Это говорит о знании католиками обстановки в Москве. Их мягкая неправда, приятная всем, лучше яда травила Годунова, обессиливая его власть. Он не смог противиться их искусной лжи и умер от невыносимой тяжести на душе, обвиненный в смертном грехе.
Слово сразило царя, не яд, и уже столько веков убивает его, мертвого…
Второго самозванца на московском престоле тоже подготовили иезуиты. Они разнесли слух, будто «царь Дмитрий» жив, вместо него, мол, убили царского кучера. Католики знали: доверие к молве отличает тюрков, простых, как дети. Потому что католики сами были такими же детьми: они лгали и верили своей лжи.
Уловка иезуитов удалась вполне. Услышав желанную новость о спасшемся царе, черный люд валом потянулся к самозванцу, их и возглавил патриарх Филарет. Иезуиты, покорившие Европу, всегда воевали ложью, в этом им не было равных. Москва жила по их сценарию, бурлила, не ведая причин своих волнений. Так, очередной заговор в 1610 году стоил политической смерти Василию Шуйскому, последнему в русской истории законному царю. Он сам отказался от престола, переехал из царских палат в свой старый боярский дом, оставив страну на произвол судьбы.
Сердце заходится, когда читаешь подробности Смуты, изложенные тем же Карамзиным. Судьба Шуйского — это судьба благородного тюрка, который своим существом показывал неспособность жить в новых условиях. Он должен был погибнуть! Одно то, что его назвали «царем-невольником», уже заставляет содрогнуться. Славяне, гнушаясь новым цареубийством, подвергли своего монарха заточению не куда-нибудь, а в христианский монастырь, «считая келью надежным преддверием гроба». В прежние времена, при «белой вере», в монастырях решали совершенно другие задачи, не тюремные, сюда не заточали людей.
Теперь стали!
Точно так же расправлялась Церковь и со многими западными королями, в жилах которых текла царская, алтайская кровь. Их не убивали, а без хлеба и воды оставляли умирать в тишине монастырского каземата.
А «партия поляков», захватившая столицу, уверенно хозяйничала, остановить эту свору грызунов можно было лишь силой народного ополчения. К народу и обратился патриарх Гермоген. Но его, бывшего казанского митрополита, услышало лишь Поволжье, оттуда пришла долгожданная поддержка. Казалось, Русская церковь нашла себя, наконец-то интересы страны, а не царя стали двигать ею. Если бы…
По безумной традиции и его, третьего патриарха, свергли, заточив, как Шуйского, в келью, «надежное преддверие гроба», где он умер в 1612 году, заморенный голодом. Кому была выгодна опала и страшная смерть Гермогена? Вопрос открыт до сих пор.
Но ответ на него изложен в упомянутом письме легата Поссевино: святой престол «не может допустить, чтобы Россией обладали некатолические государи, датский или шведский, или еще хуже татаре или турки» (по имени предводителя Татара).
Слово «татаре» в лексиконе иезуита носило религиозный оттенок и относилось к тюркам, не изменившим Единобожию. Патриарх Гермоген был из их числа, он, татарин, своей патриаршей волей освободил Московию от присяги польскому королю, которой добились-таки «польские» русские.
Вот за что пострадал Гермоген: он оставил католиков без победы.
Показательно, его отставка пришлась на год, когда страна обрела себя, когда к ней, поставленной на колени, вернулись дух и гордость… Она начала побеждать.
После освобождения от католиков Русь приступила к избранию царя «всея земли Русской». И повторилось неладное, все вернулось на круги своя. На Земском соборе, куда съехались делегаты городов и сословий, единства не было. Дело осложняло отсутствие патриарха, который должен был узаконить избранную власть — освятить ее. Без патриарха избрать царя невозможно, ибо только он утверждает избранного помазанием елеем, символизируя тем его вхождение во власть, таков алтайский порядок.
«Помазания на царство» не будет, это понимали на соборе все, но каждый старался не замечать беззакония. И молчал.
Надо отметить, что выборы царя протекали в традициях «смуты» — с реформами, заговорами, откровенным обманом и слухами. Из-за отсутствия патриарха поначалу решили обратиться к иноземной кандидатуре. Спорили, польской или шведской короне присягать? Отвергли и ту и эту, хотя и там, и там монархами были родственники Рюриковичей. Потом подняли татарских царевичей, Чингисидов. Мелковаты. Отказали и родовитым боярам, которые были замешаны в неблаговидных делах Смуты… Словом, перевернули все грязное белье.
Наконец, когда выборы зашли в тупик, кто-то предложил Михаила Романова, «юношу, почти безродного», за него ратовали бояре Морозов, Шереметев и вельможи из «польской партии бояр». Успех этой кандидатуры видели в одном: молодой человек не замешан в событиях Смуты. То было единственное его достоинство, больше ничем себя он не проявил. В неразберихе не заметили, как 21 февраля 1613 года уставший от скандалов и склок Земский собор избрал царем Михаила, сына патриарха Филарета. Того, который в то время обучался иезуитским наукам в Вильно.
Михаил не присутствовал на соборе, избирали его заочно, видимо, чтобы избежать обряда помазания на царство. И в том была вся хитрость. Ведь с точки зрения тех, кто называл Московию «Россией», патриарх был — Филарет, что делало выборы, по их мнению, законными… Но что за патриарх? И где он? Помалкивали.
К новому царю, который скрывался неподалеку от Костромы, в Ипатьевском монастыре, отправили посольство собора. На коленях бояре-изменники просили юношу стать «отцом народа». Для приличия тот трижды отказался, потом согласился… Казалось бы, домашний спектакль — еще одна «смутная» реформа. Ну, нет. События проясняет деталь, убеждающая, что сыграли не просто спектакль, а хорошо режиссированный спектакль: кандидат перед собором сменил фамилию, был Захарьиным-Юрьевым, стал Романовым, то есть Римским (Roman).
Видимо, отец, находясь в Польше, прислал этот нужный для победы совет, который и определил судьбу «выдвиженца из народа», как говорят о первом из Романовых. И — становится ясно, почему тянули с выборами патриарха Русской церкви, кто руководил собором и всей русской жизнью. Многое получает объяснение.
Даже мученическая смерть патриарха Гермогена.
«Смутные» события теряют размытость, обретают четкость, к ним возвращается логика. Предательство славян налицо. Никакая официальная «муть» не в состоянии скрыть его. Русь просто продали Западу… «Когда войско колеблется, его порядки смешиваются», учит старинная тюркская пословица. В ней непереводимая игра слов, то есть события становятся «смутными». Так и стало на Руси, превращенной в Россию.
То время было тяжелым. Можно сказать, страшным. Перед новым царем стояли неразрешимые политические задачи, в первую очередь внутренние. Собрать страну, истерзанную Смутой, обуздать произвол бояр и дворян, отловить разбойников, которые господствовали на дорогах, мешая торговле… сотни важных дел ждали юного царя. Дела осложнялись пустой казной, даже нанять стрельцов Москве было не по карману. Престол жил без охраны.
Вровень с внутренними проблемами стояли внешние.
Войну со Швецией, начавшуюся в 1614 году, Михаил с треском проиграл… Но потом, словно по воле волшебника, славяне (охристианизированные или рабы=slave), не имеющие ни армии, ни средств, стали побеждать. Победы сыпались одна за другой. Шведы, не уступившие ни одного сражения, предложили Москве мир. Король Густав Адольф отказался от Новгородской области, бывшей целиком в его власти. Странно обернулось дело и на польском фронте. Поляки по чьему-то приказу отступили и предложили перемирие, потом обмен пленных.
Откуда шли столь великие привилегии? За что?
Подобные вопросы тогда не задавали. Ведь Русь стала Россией, о ней заговорила Европа. Этим и объяснялось, что шведы превратились в добрых соседей, а Польша отказалась от претензий на московский престол; что французский король Людовик XIII предложил Москве обменяться посольствами; что английский король Иаков I принялся ссужать царя Михаила деньгами. Юный царь был «обречен на успех».
От Москвы требовали немного — до конца разрушить очаги духовной культуры тюрков. Это и было платой за привилегии, которые давал папа римский. А еще он хотел реформировать Русскую христианскую церковь, где сохранялась традиция Единобожия, и приблизить ее если не к самому католичеству, то к католическим канонам.
В 1619 году возвратился из плена Филарет, его обменяли на польского полковника, и сын, воспользовавшись присутствием в Москве Иерусалимского патриарха Феофана, назвал отца патриархом всея Руси. То был цинизм, не вписывавшийся ни в какие правила. Сильнее удара по престижу Русской церкви, пожалуй, не было. Незаконно избранный царь утвердил выбор самозванца Лжедмитрия II, что не могло не иметь крайне трагических последствий для государства. Собственно, XVII век и стал таковым — всецело кровавым. Умирали за верность Богу Небесному. За преданность закону.
Старообрядцы и мусульмане России и есть «эхо» того царского решения, его тяжелый отголосок. Выходит, церковный раскол 1666 года и ислам в Поволжье были подготовлены в Смуту. Риму важно было упразднить веру в Тенгри, любой ценой стереть ее из памяти людей, заменить или уничтожить.
Возможно, все это и не заслуживало бы здесь внимания, в конце концов, вера это личное дело людей, если бы не одно обстоятельство — еще одна царская грамота, принятая 20 мая 1625 года. Она определяла границы власти Русской церкви, что было абсолютно новым. С той грамоты начали церковный раскол, на котором настаивал папа, точнее, начали демонтаж тюркского духовного института. Церковь застонала от захлестнувших ее новаций. Это и есть горе. Вернее, трагедия.
В реформах, конечно же, нет греха, путь обновления проходят все страны. Но здесь совершенно иной случай! Царь Михаил даровал своему отцу права папы римского. Он выделил область по типу Папской области в Италии, где патриарх имел неограниченную власть, там он судил людей личным судом, был хозяином «их тел и имущества». Появилось уникальное государство в государстве, второй Ватикан. Управляли патриаршей областью конторы (приказы) — судный, церковных дел, казенный, дворцовый. Все в точности как у папы, но с российским размахом!
В каждом приказе сидел боярин с дьяками и подьячими.
Церковная новация позже переселилась в казенные приказы, которые прославили царя Алексея Михайловича, изобретателя российской бюрократии. Чиновники стали охранным «войском» престола, они — только они! — позволили династии Романовых три века держать страну в узде. И в полном произволе…
С годами Русская церковь все меньше напоминала предшественницу, чужое теперь отличало ее. Например, двор патриарха не уступал пышностью царскому двору. Был там «аппарат» помощников, своя администрация — бояре, дворяне, дети боярские, ждавшие поручений патриарха и преданно исполнявшие их. Мирское здесь вытесняло духовное. Это и роднило Русскую церковь с Западной: обряду, внешней стороне придавали теперь особое значение.
О духе, совести, поступке старались забыть.
То, против чего выступала Реформация на Западе, в России цвело пышным цветом. И приносило урожай — идеологию славянства, которую старательно шлифовали. Собственно, это новое миропонимание и венчало Смутное время… В том состояла суть западной христианизации. Финал ее говорит сам за себя: slave вместо свободного народа.
Признаки тюркской культуры прятали искусно и хитро. Так, патриарх, как когда-то папа римский, заставил царя запретить кулачные турниры. Высказал он недовольство рождественской елкой, которая украшала праздник — день рождения Тенгри, 25 декабря. Отменил другие народные праздники, «мешавшие» христианству. Чтобы было, как на Западе.
Например, «Ары-алкын» (его на Алтае праздновали на девятый день Богоявления — Рождества) назвал Крещением Христовым, иудейским праздником. Хотя ничего же не изменилось, люди делали полыньи на застывших реках, озерах и трижды окунались в ледяную воду (евреи, как известно, на девятый день обрезают младенца). Выходит, под «крещением» славяне поняли «обрезание», а это совсем иное крещение.
Весенний Навруз стал Пасхой, оставившей себе те же крашеные яйца, куличи. Только название поменялось. И подобных примеров много. Культура славян наполнялась слепым копированием чужого. Откровенным стяжательством.
Но к тому и стремился Рим, превращая Русь в Россию…
С новым именем в страну пришла другая новинка. На государственном гербе появилась выразительная деталь, она до сих пор говорит о себе. Ее может увидеть тот, кто присмотрится к гербу славянской России. Речь идет о третьей по счету короне над двуглавым орлом, самой верхней, она появилась при Романовых.
Прежде, при Иване III, каждая голова орла имела по короне, всего их было две, что говорило о единстве духовной и светской власти в стране. Появление третьей короны и отсутствие головы, которой она принадлежит, иллюстрирует происходящее тогда в Москве: папа вошел во власть, но объявлять о том не решился. Новый хозяин, который дал новое имя стране, не желал открываться! Зато узаконивал себя в гербе…
Геральдика наука очень выразительная, многое читается в ее строгих символах.
Официальная версия происхождения третьей короны на российском гербе дает совершенно иную трактовку, ту, что не содержит даже малейшего смысла. Она звучит как насмешка! Это описание сделано после заключения Андрусовского перемирия с Польшей в 1667 году: «Орел двоеглавый есть герб державный великого государя, царя и великого князя Алексея Михайловича, всея Великие и Малые и Белые России самодержца, его царского величества Российского царствия, на котором три коруны изображены, знаменующие три великие — Казанское, Астраханское, Сибирское — славные царства…»
Большее придумать невозможно. Полная бессмысленность. Ведь две короны на двуглавом орле были задолго до Алексея Михайловича. И при Иване III, когда ни Казань, ни Сибирь в состав Руси не входили. А то, что слово «корона» в упомянутом выше указе приведено в тюркской транскрипции — «коруна», требует отдельного пояснения.
Особенно энергично перемены в России пошли при Алексее Михайловиче, внуке патриарха Филарета. Царевича специально воспитывали в неприятии тюркского, за этим зорко следил тайный иезуит, боярин Морозов. Он не отходил от подопечного ни на шаг, днем и ночью был рядом.
Едва став царем, Алексей посетил Польшу, где признал себя по духу католиком. Однако на шалость юного царя внимания не обратили, она попала в историю как курьез. По возвращении царь не находил места, в нем проснулась кипучая деятельность. Первое, что повелел он приближенным — носить западную одежду. Потом запретил национальную кухню. Старые (тюркские) блюда назвал языческими, не полезными христианам… Начал с царских поваров и портных, всех уволил или заменил. Новых приглашали из Польши и других западных стран.
Но одного этого, конечно, было мало, чтобы нравиться папе римскому.
Заботы царя о юридическом оформлении нового государства легли в Уложения, или сборник законов, который разработали дьяки Леонтьев и Грибоедов, скромные чиновники средней руки. Кто были они на самом деле? Неизвестно, но их глубокое знание западного законодательства удивляет. Документ выполнен профессионально, на уровне выпускников Сорбонны.
Где два тихих русских дьяка получили столь глубокие знания?
Всюду «по делам их узнавали их»… Тайный хозяин России руками царя Алексея ввел крепостное право — рабство без кандалов и без цепей. Христиан (!) по царскому указу разрешалось продавать, держать в голоде, заставлять бесплатно работать. Воистину subdidit se iugo Christi, крещение и неволя шли по России рядом. За одним следовало второе. Хотя внешне все выглядело пристойно: новокрещеных просто приписывали к церковному приходу, который им нельзя было менять. Никакого насилия, шума, грубости… Они становились собственностью владельца земли, на которой жили. Его душами! Не людьми.
При составлении Уложения тишайший царь Алексей вывел в политическую орбиту страны митрополита Никона, человека необразованного и тщеславного. Этому выдвиженцу доверили самое тонкое — реформу Церкви, то есть исправление церковных книг и обрядов. Никон, став патриархом Русской церкви, с горячностью неофита взялся за незнакомое дело. Эта серая личность была бесценной находкой Рима. Ведь ни один здравомыслящий человек за предложенную работу не взялся бы. Лишь круглый идиот поверит в наличие ошибок в священных книгах, на которых веками зиждилась вера в Бога Небесного… В книгах, положенных в основу Библии и Корана, в книгах, которые цитировали Гесер, Зороастр, Будда, Моисей, Лао-цзы, Мани и другие пророки.
Эти книги всегда переписывали люди очень подготовленные, помарку в тексте они равняли с грехом в жизни. Исправление же, начатое Никоном, носило иное свойство. Понятие «Бог» (Тенгри) меняли на понятие «Иисус Христос», так велел «Наместник Христа на земле». Для этого дописывали фразы, подменяли слова, что-то просто вычеркивали.
В этой связи нельзя не привести начало «греческого» алфавита, который греки взяли, согласно их легенде, от дракона, заморского царя. Альфа, бета, гамма, дельта … С греческого эти слова не переводятся, а на тюркском они звучат очень конкретно: «Алп бити гамаг делте…» — «Священное писание божественного героя излагай все целиком (без изъятий)…» Это были слова-наставления пишущему.
С подобных слов начинался древнетюркский алфавит, потом традиция перешла в иудейскую и арабскую культуру.
Подмена философской категории «Бог» происходила тогда, а вовсе не исправление. Бог стал «ошибкой» для российских христиан. Отсюда споры, как писать «Исус» или «Иисус». Разумеется, спорили не о лишней букве, а о месте пророка, которого европейцы поставили на место Бога и предлагали это же сделать России… При чем здесь буква? Не о ней же шла речь в Писании, не о ней велся спор.
Иезуиты, начавшие то исправление, даже не заметили, как в очередной раз сами обнажили свои тюркские корни и себя. «Ересь», «орден», «католичество» — тюркские слова, прижившиеся на Западе, с ними все понятно. Но «Иисус» отчасти — тоже. Звучит непривычно, тем не менее буква «и», добавленная к слову, в тюркской языковой традиции означала «следуй за».
Во времена святого Августина писали Исус, но когда христианство укрепилось, стали писать Иисус, что подразумевало «следуй за Исусом». Этот пример еще раз убеждает в том, что тюрки, ставшие католиками, ничего, кроме тюркского же, придумать не могли… Так устроен мир, в котором придумать что-то новое чрезвычайно трудно.
Руководили редактированием тюркских книг греки и итальянцы, даже не славяне. Тех не подпустили, они в своей Церкви свободными не были. Отсюда и slave.
Никого не смутило, что редакторы не знали языка, на котором написаны древние книги. Иезуиты пользовались уже готовыми оригиналами, отпечатанными в типографии Генуи. Славянам предлагали новые книги, называя их «исправленными». И все. Точно так иезуиты поступали в Индии, Армении, Египте, всюду шла откровенная подмена. Вернее, подлог… И начинали его на Западе, в иезуитских университетах.
Ошибки не правили, наоборот, их вносили в текст.
События тех лет, пожалуй, лучше всего проясняет «Путешествие Антиохийского патриарха Макария в Россию в половине XVII века, описанное его сыном архидьяконом Павлом Алеппским». Очень редкая книга. Трехтомник переполнен деталями, достойными глубоких размышлений. И вздохов. Факты, подмеченные столь высоким очевидцем, впечатляют, они, надо заметить, очень отличаются от сочинительства российских историков.
…Патриарх Макарий, прибыв в Москву днем 2 февраля 1655 года и общаясь по дороге с русским духовенством, отметил большое число священников, которые вообще не знали обряда службы. Им только что дали сан. И дали формально, не обучив элементарному. Почему? Оказывается, старых священников постигла смерть от моровой язвы. Всех сразу унесла эпидемия.
Ничего не зная о расправах над патриархами Русской церкви, в естественную смерть старых священников Макарий в глубине души все-таки не поверил. У него даже мелькнула опасная мысль о некой странности эпидемии, которая касалась почему-то лишь духовенства.
В России, где исправляли священные книги, где убивали за веру, его сомнение было вполне нормальным явлением.
Служителей Церкви славянам катастрофически не хватало, особенно в провинции, и грек по их просьбе стал давать иным людям церковный сан, потому что приходы годами стояли без служителей. При Никоне священники умирали семьями. «Эпидемия» задевала те приходы, где не желали менять Бога на Иисуса Христа…
Так реформировали Русскую церковь, так вводили порядки, от которых седели даже младенцы.
Это очень далеко идущая подробность, потому что известно, что до 1589 года, то есть до принятия на Руси христианства, греческим священникам запрещалось вести службу в русских храмах, не то что рукополагать в сан. В архиерейской присяге Русской церкви еще при Иване Грозном оставалось обещание «не принимать греков ни на митрополичью, ни на архиерейские кафедры». При Годунове эти слова вычеркнули.
Простых греков прежде вообще не допускали в русские церкви, для них строили отдельные — христианские… Не правда ли, примечательный факт, всецело дополняющий картину «крещения» Руси греками в Х веке? Вот он, тот самый недостающий штрих!
Царь Алексей силой проводил христианизацию, целые деревни разом по его приказу солдаты загоняли в реку, «крестили» до двадцати тысяч человек в день. Так продолжалось месяцами и годами. Начинали с Москвы и ее пригородов… Огромнейшая цифра, ее Макарию назвал Никон, не ведавший, что выдал тайну. В стране, официально в Х веке принявшей христианство, такой цифры быть не могло.
Или — страна не была христианской?!
Здесь одно из двух. Но действительно крестили тысячами, что видно и из других источников. Крещенных по христианскому обряду объявляли славянами, им вручали от царя подарки — лоскут ткани на рубашку или монетку. Кто был из среднего сословия, тот мог получить должность в государственной конторе. Далеко не все русские понимали, что становились славянами, другим народом. Они по-прежнему справляли те же обряды в тех же храмах, которые никак не менялись с принятием христианства и приходом нового священника. Крещение многие принимали за царскую блажь.
Кто мог, крестился несколько раз. За подарки, конечно. О церковной статистике не думали, а она велась. Не с неба падали цифры. «Христианские» заботы лежали в стороне от паствы и задевали тогда лишь духовенство.
Одним из первых от царского произвола пострадал епископ Павел Коломенский, очень достойный и образованный человек, с высоким авторитетом, он, как и весь цвет старого русского духовенства, не признал утвержденные царем изменения таинств веры и обрядов. Назвал их отходом от Бога. И, отправляя себя на верную гибель, заявил: «С того времени, как получили правую веру по наследству от отцов и дедов благочестивых, мы держались этих обрядов и этой веры и теперь не согласны менять их».
Фраза стоила ему жизни.
Епископа вместе с его близкими сослали в специально созданный для ссылки монастырь, откуда никто не возвращался живым. То был первый концлагерь в России с порядками, которым позавидовали бы инквизиторы. Потом число их резко возросло.
Греческий патриарх Макарий, что покажется странным для христианина, узнав о трагедии коломенского епископа, был ею доволен. Ему понравилось, как христолюбивый царь Алексей вел диалог с оппонентами. «Это прекрасный закон», писал грек, «епископ достоин того»… Божья заповедь «Не убий» была пустым звуком в России, в чем убедились миллионы и миллионы людей. Их убивали за веру в Бога, за то, что они не желали ей изменять.
Своим «богоугодным» поведением порадовал греческого патриарха и Никон, который привез в Москву людоедов, чтобы те заживо съедали противников христианства. Было, оказывается, и такое в славянской России. Макарий рассказал о своей беседе с улыбчивыми лопарями… И это отмечено в его путевых заметках! Разумеется, безо всякого осуждения.
Штрих жизни.
Ни Павел Коломенский, ни другие преданные Богу русские люди не испугались гонений, не сложили три пальца «в щепоть», не перекрестились «греческим» крестом. Они, тюрки по духу, остались верны алтайскому двоеперстию, которое сохранилось с тех пор в России только на старинных иконах, выполненных тюркскими мастерами." ( S. 250-254)
источник
