Иммммболк
Где-то когда-то прочитанное сравнение с "in-milk" — и поющий сонорно-гласный н, переходящий в м и перекликающийся с л… Это не людское слово, потому что это не людской звук — когда все звуки именно звучат, звучат и поются, тянутся. Новый, недавно зачатый год, новый срок погружается в светлое молоко прибывающих дней. Февраль — месяц белизны, нет, не снежной: снег начал таять. Февраль— месяц белизны небес — солнце еще закрыто вуалью дымки и кажется белым размытым пятном акварели на небе, где даже и тучи — белые. Но ночи стали короче, и самому замученному и бегущему существу теперь удается улучить момент и кинуть взгляд на белое покрывало Бригид — февральское весеннее небо. Бригид душится весенним, ни с чем не сравнимым ароматом — прелым и свежим— и каждый достаточно чуткий нос, уловив этот след в толпе ли, в лесу ли, невольно поднимается кверху, и уши подрагивают, и хвост — пистолетом , если, конечно он — настоящий хвост.
Где-то в теплых яслях темные материнские глаза блестят. В них — счастливое семейство — и плывет новый весенний запах— запах овечьего молока, жирного, доброго, стремительно превращающего бесформенные комочки в будущих обитателей зеленых равнин и тех же самых яслей, где через год, один, другой новый мать будет кормить новое семейство. Весеннее разгулье — впереди, а этот праздник— праздник семьи. Неважно, какой именно семьи, но сегодня за столом ли, в постели, у алтаря ли — только свои, только ТеКтоРядом. Стоит лишь помнить, что иной раз Высшие именно в эти дни решают проверить, нет ли в кругу лишних. Легкой толчок — удержат ли тебя в Кругу, да и сам ты— держишь ли ты его? Бригид — Богиня-Мать и вместе с тем — Богиня-Невеста, именно мать и невеста — хранят Очаг, и Духов Очага почитаем мы вместе с нею.
Мы ехали, а навстречу летело небо. Оно несло белым снегом, бросало в ветровое горстями белый хрусткий снег, небо холодало, небо розовело. Несмело, прячась за белым покрывалом Богини, приветствовал нас ее весенний девичий румянец. Весенняя черная собака и весенний белый иней на усах ,бровях и хвосте, весеннем правильном хвосте. Весенний рыжий пес с весенним рыжим лаем на ранних весенних гостей. Проснувшийся и встряхнувшийся живой и весенний дом. В еще по-зимнему теплых валенках, но уже вполне по-весеннему спутавший мои волосы в колтун Домовой: "Не ложись, дескать, неприбранной, молодая". Только весенняя Хозяйка здесь выше правил, потому что она и есть весеннее правило — приехала Хозяйка — и весна пришла. Половицы дрогнут: "пришллла", завеса прошелестит "приехалла" , ветер в терновых ветвях всем передаст и прошумит : "здесь!" Здесь все и всё говорят на древнем языке, где можно петь такие на самом деле долгие звуки, точнее, звук "н и м"…
Еще где-то читано: sabbat от греческого sabbatu — отдыхать. Настоящий шабаш — это отдых в непрекращающемся движении. Кто-то движется, прорубая лопатой дорогу в алтарный круг через те самые снеговые горы, слегка подтаявшие сверху и оттого отяжелевшие. Кто-то движется-летит мимо продавцов, находит среди еще чужих новых вещей одну свою, и уже молочно-белая шерсть свитера, весеннего нового свитера обнимает еще по-зимнему белую, но необратимо весеннего запаха кожу. Иной движется легко и точно — молотком по гвоздю, кто-то... ну а кто-то движется медленно-лениво — в постели, — с боку на бок. И еще медленно-задумчиво поднимает чашку чаю — пить иль не пить? Влезет шестая? И если шестая влезет, то, может, она уже влезла, а это седьмая? И потом быстро-быстро по крутой лестнице наверх — снова медленно — голова клонится, падает книга. Все движется. День движется к вечеру, разговоры текут к вечеру, дымок тянется, липнет к сумеркам… И вот уже за столом — круг, и движение на мгновение замирает. Их два этих круга. И тем не менее — один. Один — фигуры за столом. Другой — ТеКтоРядом. Круги переплетаются, первый торжественный тост шабаша: терпкое яблочное течет в рог, освящая праздничные весенние дары, сам рог… капли бегут на скатерть — неловкая ладонь ловит сладкий янтарь: "Оставь, это им…" Это мы по лестнице бегаем быстро, а соображаем иной раз мммедлллленнно… и медленно краснеют длинные уши, и также медленно капли с ладони проливаются туда, куда им и должно пролиться — на семейный стол в зелень молодой редьки, лука. Англичане не знают "зеленого" лука, они хрустят именно весенним луком, точнее "лучками", "лучинками", которых много: сочных, наполненных первыми весенними поцелуями солнца, пусть и через парниковое стекло…
Движется и разговор — по кругу, по стрелке часовой… и замирает, оступившись на узкой дорожке. Остановка не может длиться, ссора может набухнуть и надуться нарывом на ладони, но чтобы взяться за руки в Кругу, мы разрываем покровы, гниль, что хлещет наружу— это зимняя болезнь. Свежие раны заливают крепким вином. Шапки, унты, перчатки. На улице ночь. На улице морозная весенняя ночь. Покрывало Бригид укутало небо, едва светят сквозь него звезды. Черная ночь, Темная новая Луна. Светит лишь снег.
Впереди идет Жрица и несет солнечно-рыжие свечи. За ней идет ее мать, ведьма без возраста — женщина с глазами девочки, женщина, у которой сразу за огородом— Алтарь. И когда мы идем к нему— мы идем и к ней в гости тоже, и из-под ее лохматой шапки сверкают юные и счастливые глаза. Мужчины открывают калитку, а сзади всех хоть и быстро, но как всегда медленно — единственный правильный раз за все время медленно спешит с двумя снежными искристыми свечами зима. За пятеркой, за процессией, которую ведет Весна, и замыкает Зима идут они, наши ТеКтоРядом, Бригид, Королева Шабаша и этой Ночи, Рогатый ( для кого Керн, а для кого и Цернуннос — и никак иначе)… Вот Мудрец чуть поодаль, ему удобнее встать ближе к саду… вот идет Мать зимы, ветер севера… Мара. Вот двинулся воздух — Хозяин Духа планеты тоже с нами. Жрица раскрывает алтарь — желтые свечи в черных кожаных перчаточных пальцах. Огонь на алтарном камне. Нет, не так — огонь на оледенелом алтарном камне. Огонь не может гореть на воде? Если эта вода на Алтаре , и если это огонь в пальцах Жрица — то может. Но перчатки приходится бросить — огонь лижет тонкие пальцы, через прозрачную кожу светит горячая весенняя кровь.
Огонь растопил лед — теперь свечи нужно поставить — высокие желтые свечи в круг. Внутрь круга — белые снежные— внутри круга желтых свечей— солнечный Круг растопит лед зимы, это по Закону, это будет так. Белые свечи упорствуют— над всеми желтыми уже колышутся язычки пламени, а белые скользят по льду. Свечи поставлены, лужицы воска плотно их держат , Жрица смыкает круг, сжаты в хватке ладони, и Круг двинулся посолонь, clockwise. Шепот Жрицы "гони речитатив"… Я слышу песню, я знаю язык, как мне это повторить? Как мне повторить то, что терпеливо повторяет моя Мать мне в ухо? Смятение, сомнение— и вот белая свеча летит с камня и гаснет. Уж нет! Тяжело ставить свечу в воду уже чужими пальцами? Тяжелее держать круг вчетвером, не сбавляя темпа , и… в ушах звенит песня, а я прошу Мару поставить упрямую свечу…и когда, наконец, намерение отпущено, вместе с последней попыткой рук заявить, что они "не согласны"— свеча встает прямо в воду, без воска… просто столбиком… будто чья-то рука протянулась в Круг и придержала ее. Снова пятеро в Кругу…
"Гори-гори ясно" не поется долго… И тогда я начинаю говорить то, на что в ответ пели то, что я не могу спеть сейчас, пусть и слышу. Надежда: услышьте, семья! "Кого мы зовем?" "Весну!", "Что она принесет?" "Солнце, любовь, юную Богиню и молодого Бога!" Мы зовем Силу, мы зовем… мы зовем песню. И пусть не на том языке, что она пелась, но она нашлась, как только была позвана… Ночь прихода весны — когда песню Силы поет Зима, Мать зимы, Мара…
А потом над раскинувшими руки, раскрасневшимися колдунами и колдуньями открылся купол. Небесный и переливчатый, усыпанный крупными звездами. Над алтарем, над огоньками свечей небо расчистилось и улыбнулось. Обещание света, обещание тепла, весны, любви.
Молчание. Они стоят и молчат. Бестелесные древние боги. Их юные дети. Вместе они встречают новый оборот Колеса и смотрят, как медленно кружат в ночном небе звездные спицы времени.
Бегом, бегом в теплый дом. У кого кровь погорячее, тот не боится и в снег уронить милого, растереть нежные городские щеки хрустким снегом. Из ладоней снег летит легко и светится почти как ночные звезды. В отместку: с разбегу врезаться со спины и в сугроб ее, и щекотать, а потом, испугавшись смелости собственной — наутек, пока не поднялась, да не опрокинула в сугроб еще более глубокий, где и за шиворот черпануть проще простого. А что? Игра такая, кто смел— тот и цел. Кто померзлявее — тот уже во двор юркнул, оттер радостно-заиндевелую собаку от входа и к печке ладонями: ух, и мороз.
Дальше — чай, карты. Кто серьезнее сейчас: тот, кто улыбается или тот, кто погружен в себя? Кому на новый шаг нового года выпадет весенняя карта? Кому ТеКтоРядом предскажут удачу, а кого щелкнут по носу назидательно? Просим по карте из колоды. Теперь самое важное — запомнить совет и успеть. Успеть прислушаться к нему до следующей весны. И тогда будет новая радость, радость новой Весны в колдовском доме, доме, что днем стоит на обычной волшебной улице, а по ночам взмахивает нормальными невидимыми крыльями и уносит в сказку. Если конечно, вы сами умеете летать.
_________________________
Автор: Сойт
