Та, чье платье соткали жасмин и луна из прозрачных серебряных нитей И опаловых рос на медвяных лугах средь бутонов невянущих лилий - Ходит нежно средь древних уснувших дубрав, в молоке сизых туманов, Собирая упавшие звезды в лугах, сделав сердцем их вечным шафрана!
И когда запоют золотые сердца самых нежных цветов в этом мире, Королева им шепчет, что с неба звезда подарила им дивные крылья, И когда лепестки, словно сон, опадут, души звездные станут свободны - В небесах все узрят золотой звездопад, улетающий в дом свой надлунный...
А пока все цветы тихо с песнями спят, видя сны о небесных созвездьях, Собирает владычица эльфов нектар, звездной пылью струящийся с венчиков, Превращая его в колдовской лесной мед, и мешая в вино Аваллона... Кто из чаши хрустальной его отопьет - тот навеки в бессмертьи свободен!
Истекает жасмин серебристым вином, звезд волшебным немеркнущим медом; В сердцах звезд, ставших душами нежных цветов - чары леса сомкнулись узором, И исходят луною во сне лепестки, белоснеженной пеной молитвы... Растекаются рунами звездно пути меж легендой прекрасной и былью.
Растекаются рунами звездно пути средь теней - в сердце древней легенды...
Доводилось ли тебе вдыхать воздух, из медовых глубин которого палыми звёздами на руку ложится Сила? Ступать по земле, которая под чарами Слова, вобрав в себя семя, наутро рождает прекрасное дерево, дарующее и цвет, и плод одновременно? Знать воду, чья хрустальная благодать скрывает в себе мощь всех форм мироздания, когда-либо существующих под вечными звёздами бескрайней Млечной реки…
Если нет, то мчись вперёд, смелый странник, на крыльях мысли, над зелёными лугами и холмами Эрина, в сердце таинственного Альбиона, чтобы достичь древнего бескрайнего леса, скрытого сизыми молочными туманами, сплетёнными волшебством вечноюных Ши; леса, чьи корни уходят в землю так глубоко, что могли бы оплести весь мир своими объятиями. Этот лес – последняя граница между миром людей и волшебными землями Ши – Авалоном.
Там, среди полуразрушенного великолепия королевства, которое было древним еще тогда, когда человек не являлся пред ликом солнца и луны, среди оплетенных диким виноградом и плющом нефритовых башен и филигранных хрустальных шпилей, тонких, как шепот листьев, средь паутинных воздушных переходов и куполов, похожих на ледяные цветы, рвущиеся к солнцу, - стоит в нерешительности человеческое дитя, потерянное для всего мира. Незваный гость в этом забытом саду Бога, помнящего иных королей и королев…
Что же привело этого ребёнка в сердце древнего гиганта, скрывающего в себе могущественные чары и тайны, достойные звёзд на небесах? Тише, дорогой читатель, ступай неслышно по шелковому ковру упругого клевера, средь седых дубов и вязов, скрипящих друг с другом на самом старом наречии мира. Не вспугни мгновение, которое позволит тебе ступить на сокрытую тропу, свивающуюся в змеиные кольца, замыкая себя в бесконечности, исходя серебряными лунными рунами, чтобы достичь места меж мирами немыслимой красоты и неизречённой Силы!
… Дитя стоит перед розовым кустом, сияющим своими жемчужными бутонами в изумрудном сумраке древнего леса – дитя, неизвестно как оказавшееся в месте, давно покинутом Дивным народом перед натиском смертоносного железа в руках смертного короля, так ненавидящего магию и красоту бессмертных… Люди давно забыли об этом месте, исполненном величайших чар, старый старик-лес хорошо скрывает свои тайны, заплетая тропы в непроходимую мрачную чащу колючих растений. Что скрывает этот лес? Куда ушли бессмертные Короли и Королевы, танцевавшие в лунном свете на нетленных полянах, и восхищенные деревья склонялись, наблюдая за ними? Все ушло, лишь тени все длиннее в сумерках…
Лес помнит все, и хранит пуще всех своих сокровищ и дивных заброшенных башен, оплетенных плющом, Врата туда, куда ушли сидхе, запечатав за собою все волшебство и красоту от людского жадного сердца. Потерянное дитя, стоящее тут, знает легенды, которые рассказывают старики по вечерам у огня – о том, как феи ушли в хрустальные Холмы, оставив поверхность земли людям. Кто войдет в волшебный сид, зная, как отпирать Врата меж мирами колдовским словом, тот сможет шагнуть из мира смертных в эльфийскую страну, имя которой, непреходящее в веках – Авалон, Остров яблок бессмертия!
Это дитя человеческое не знает ни мать, ни отца – его нашла на опушке леса в ночь Бельтейна, в эту волшебную ночь Дивного рода, на пороге своего дома старая повитуха Гвинн и с тех пор воспитывала как родную дочь, обучая всему, что знала сама – слышать голос трав и пенье цветов, разбираться в шепоте леса и варить снадобья, излечивающие люд, приходящий за помощью из окрестных деревень. Мальвой назвала повитуха Гвинн это странное дитя, как прекрасный цветок, росший у ее лесного дома.
Но в тот день, когда старуха открыла девочке тайну скрытого в сердце леса эльфийского города, не было покоя этому ребенку ни днем ни ночью – жажда увидеть волшебное место завладела Мальвой безраздельно и окончательно.
Туманы вьются молочным маревом, укрывают шепот тонких шпилей, скрывая лики неизъяснимой красоты, взирающие с потрескавшихся витражей, ярких, словно застывшая радуга на солнце или сверкающие крылья бабочек. Смотрит с высоты на девочку сероглазый Король в терновом венце на серебряных волосах, и кровавая слеза катится по его лилейной щеке, падая на лепесток пронзительно-синей розы в тонких пальцах. Отчего так печален прекрасный владыка, отчего невыносимая боль застыла в его глазах?
«Мы вернем все назад, человеческое дитя… Мы все вернем назад…»
Тихий шепот проникает в ее сознание, словно каждый лист плюща, каждая башня ожили и говорят с ней голосами давно покинувших это место бессмертных владык. И звучит в ее голове нежным напевом ветра, колдовским перезвонов хрустальных колокольцев песня, которая ведет смертное дитя сквозь Завесу Туманов:
Эти росы полночные - застывшие слёзы Луны, Что мерцают бледнеющей радугой в свете волшебном... Ты их в чаши цветов в свете звёзд под луной собери, И сотки себе платье из них и из нитей серебряных!
Преврати эти капли в опалы и горный хрусталь, Удиви Госпожу Всех Камней, что хранит Сад волшебный, И ступи на тропу среди вязов, как некогда встарь - В вечный рай, в Авалон, в Лета Ши медовые сени.
Под ногами - бледнеющий кварц в свете странных светил, И дорога меняет как змей свои очертанья... Ты сходить с этих троп заповедных и тайных не смей, Чтоб свершился узор в гобелене предначертаний.
Твоё платье - прозрачность медвяных опаловых рос, Что мерцает хрустальной слезой единорога... Бледной розы в тенях струится вязь лунная лоз, И цветы в свете звёздном исходят серебряным мёдом!
Твои косы украсит жасмин и лиловый шафран, Замерцает во лбу колдовская Звезда вечных знаний; Этот лес полуночный тебе вновь навеки отдАн, И венчает короной подснежников лунно-хрустальной!
Мальва делает шаг к оплетенному цветущими лозами просвету в темной башне, и свет былого дня меркнет за ее спиной, открывая непрестанно переплетающиеся в дивном узоре серебряные руны, выстилающие путь в неизвестное. Еще шаг, дорогой читатель, еще миг, еще один удар испуганного сердца – и Врата вновь отворятся, пропуская смертное дитя в страну, недосягаемую доселе ни для кого, кроме вечноживущих сидхе!
Свет, ослепительный свет разливается отовсюду, не зная источника – он пронзительно золотой и медовый, струящийся, словно янтарные струны сладкозвучного ситара, натянутые меж изумрудных листьев деревьев. Каждая лазурная бабочка, каждый цветок, каждая ветвь – живая и дышащая, мыслящая, словно она нечто большее, чем есть на самом деле. Лепестки цветов на бескрайних лугах трепещут, меняя свои краски с каждым дуновением ветерка, а кора деревьев подобна россыпям самоцветов, переливается и мерцает драгоценными кладами, рождая хрусталь и жемчуг дивных цветов и золото и серебро сказочных плодов. Там, вдалеке, у аметистовой чаши кристального озера, чье дно усыпано опалами и алмазами, склонил свою изящную шею белоснежный единорог, и пьет живительную влагу, сливаясь со своим двойником в хрустальном зеркале вод. Ароматы сирени и черемухи кружат голосу в самом сердце вечной Весны…
Вот оно, благословенное место, где не ведома старость, где каждое живое существо – предел совершенства, гармонии и красоты… Авалон – обитель Дивного народа, прекрасных фей Ши. Смотри, счастливый путник, последовавший вслед за человеческим ребенком за грань незримых Врат, и дивись красоте непреходящей волшебного эльфийского края! Пред тобой расстилается, как на ладони, вздымая в самую грудь сияющих небес кристальные иглы шпилей, самый величественный и красивый город, который когда-либо существовал – Эмайн Благословенный, так еще называют его смертные, а на языке сидхе он звучит непередаваемой сладчайшей музыкой чистой Силы и Света – Тир-Тоингире…
Если бы ты мог лететь дальше, отважный странник, ты бы увидел, как на берегу огромного озера, сокрытого млечными колдовскими туманами, по другую сторону бескрайнего леса, стоит старый король, некогда изгнавший Волшебный народ из зеленых земель Альбиона в Холмы. Тогда каждый курган, каждый кромлех стали входом в иной мир, открывая Врата бессмертному роду Ши. И это озеро так же послужило границей меж миром людей и землями вечной юности Авалоном, или как его еще называют жители зеленого Эрина, помня еще Дивную речь бессмертных – Тир-Тоингире. Но не может жестокий король проникнуть за завесы волшебных туманов и отыскать там тех, кого так боится и ненавидит – нет ходу ему к прекрасным Высоким Лордам и Королевам, оставившим людям лишь остовы своих некогда могущественных королевств среди непроходимых лесов и горных ущелий. Боится король смертных отмщения тех, над кем не властно время, боится и трепещет пред сокрытым миром за гладью туманного озера… И в звенящей тишине туманов печальной лебединой песней летит песнь незримого менестреля, бередя старые раны жестокого смертного короля…
Как безысходна древняя печаль, застывшая на ликах в древнем храме... И никому теперь уже не жаль тех королев на сказочных полянах, Танцующих средь яблонь, нежных роз, когда луна восходит над лесами; В очах бездонных - лишь один вопрос, за что железом люди их изгнали
Во мрак пещер, в пологие холмы, где свет иных светил пронзает небо, Где человек от роду не ходил, боясь спугнуть неведомую силу... Теперь хрусталь пещер - их верный дом, и малахит ветвей звенит так тонко Среди жемчужных и резных колонн, где вечна ночь лазурных звезд на грани утра...
Пути в леса, где витражи горят в осколках дня немыслимо и ярко, - Уж заплели терновник и паслен, горит весь лес пурпурным блеском ягод. Лишь золотые лисы мирно спят в разрушенных и позабытых башнях, И крылья сов сметают пыль веков с прекрасных лиц, застывших в сердце чащи!
Наталія Гермаковська
Lyriel [Autumntales] 14. My Favourite Dream (Dedicated Version)
Оставим же старого короля Альбиона в колдовском мороке туманов, и вернемся вновь к смертному ребенку - девочке, оказавшейся в самом сердце эльфийской обители. Смотри, читатель, как сплетаются ветви терновника над головой испуганной Мальвы, как она идет, словно зачарованная по бесчисленным залам сказочного королевства. Плеск хрустальных источников, пение фонтанов, вырезанных в виде райских птиц из прозрачнейшего жадеита и золота, аромат невиданных цветов и золотистый медовый свет наполняют эти восхитительные залы!
Вот отворяются хризолитовые двери, испещренные рунами, и дитя входит в зал, заполненный созданиями гордыми и прекрасными, как солнцеликие боги. Высокие Лорды и Королевны в сверкающих кристальных венцах, в роскошных шелковых одеяниях, сверкающих всеми цветами радуги, усыпанные драгоценностями, с нефритовыми гребнями в длинных волосах, ниспадающих до земли и поражающих невообразимыми оттенками золота и серебра, лавандовых облаков и белопенного цвета, фиолетовой ночи и янтарного заката, алой меди и огненной реки, - стоят во всей своей красе пред огромным светоносным Древом в центре огромного зала, выточенного из сказочных опалов и перламутра, и кора этого Древа, являющегося Сердцем Авалона, мерцает бесчисленными самоцветами, а с изумрудных и серебряных листьев сыплется алмазная пыльца, осыпая лица и дивные волосы несравненных сидхе. Над их головами колышутся, создавая чудесную музыку, золотые и рубиновые плоды средь жемчужных и хрустальных соцветий, и ветви этого волшебного Дерева уходят ввысь, образуя сквозные резные своды, сплетенные в виде причудливейшего кружева, сквозь которое видно звездное небо или сияние дневного света.
У подножия этого могучего гиганта на резных креслах из неведомого дерева, оплетенных голубыми розами, восседают двое – это легендарный Терновый Король Иннир из седых легенд и его бессменная супруга – Госпожа Всех Камней.
Прекрасное лицо древнего вечноюного Короля скрыто серебряной маской, узор которой представляет непрестанно смещающиеся древесные лозы и вспыхивающие таинственным голубым светом руны. С тех пор, как железо смертных изгнало его народ из Альбиона, никто не видел своего владыку без Маски Слёз, навеки скрывшей светозарный лик Иннира под своей сияющей неподвижностью. Пепельные волосы Короля Ши покрывает терновый венец, и нежные цветы и острые шипы всегда напоминают Инниру о любви к своему народу и долге отмщения и скорби, причиненной смертными.
Госпожа Всех Камней прекрасна, словно заря, словно первый весенний цветок, она подобна ярчайшей звезде в далеких небесах! Очи ее – ярчайшие изумруды, лицо неизъяснимого великолепия подобно лепестку яблоневого цвета, а волосы – сияющий водопад цвета ночного неба… В прозрачную сверкающую дымку нежно-лавандового цвета облачена дивная Госпожа Ши, и сверкает подобно звездному куполу или алмазным россыпям ее подземных владений.
Гляди, путник, какая воцарилась тишина среди трепещущего голубым огнем зала, когда появилось среди сидхе смертное дитя. Кровавая слеза показалась в уголке глаза серебряной маски, и сбежала по серебряной филиграни на голубую розу в руках Иннира. Все взоры сидхе, сверкающие и яркие, словно топазовые звезды, устремлены на девочку, нашедшую дорогу на Авалон.
Терновый Король медленно склоняется, желая разглядеть ее ближе, и его речь льется хрустальным медом, песней цветов под высокими сводами безумно прекрасного замка.
- Узрите, мои бессмертные дети! Предназначенное Дитя явилось, как и было задумано нами в седой глубине веков! Да свершиться наша месть, ибо Врата меж мирами вновь откроются, и Народ Теней сметет в пыль все человеческие империи, чтобы воцариться на отобранных смертными землях!
Торжествующие песнопения и ликование полнят дивные залы, земля содрогается под ногами; нежная фея с серебристыми волосами и таким же взором цвета расплавленного серебра дивных очей подносит Мальве изумрудный кубок с золотым вином Авалона – в нем вкус и аромат колдовских яблок сидхе и радужного меда из нефритовых сот.
Дитя человеческое делает глоток, и мир опрокидывается вверх вспышками бесчисленных звезд, навсегда забирая память о человеческой жизни. Когда Мальва открывает глаза, в них уже нет ничего человеческого – колдовская зелень самого древнего леса пламенеет в них, и в венах струиться уже не алый мак людской крови, а сизые туманы да изумрудная кровь леса, поющая песни чар на языке падших ангелов и лазоревых звезд.
- Иди в мир смертных, Избранное Дитя! – громовыми раскатами разносится речь Тернового Короля, плачущего кровавыми слезами. – Сверши свое предназначение, верни Альбион своему бессмертному роду во имя Авалона!
Госпожа Всех Камней берет в лилейные руки алмазный не то ситар, не то лютню с золотыми струнами, и голос ее сплетает чары немыслимой Силы, соединяя все пути этого ребенка в один, все линии судьбы претворяя в одно лишь намерение, оплетая душу и разум тончайшей паутиной замыслов и предназначения, сплетенными искусными Ши на гобелене мироздания.
Моё дитя, эльфийское дитя, Что вскормлено туманом и волшбой, Иди в мир смертных, родичей любя, Но помни - фей бессмертных в тебе кровь!
Под песни фей уходишь в мир теней, Покинув вечный свет и волшебство, Так на прощанье ты вина испей - В нем мудрость сидов, юность всех богов.
И там, с той стороны миров и Врат, Когда тебя настигнет мрак судьбы, Ты вспомни вкус медовый на губах И отрасти размах лебяжьих крыл.
Найди тропу меж тьмою и зарей, Взойди лучом звезды на Млечный мост И правь к Медведице серебряным челном Сквозь звездопад на вечный Авалон!..
Мальва послушно кивает своей матери, некогда отдавшей ее при рождении в мир людей до назначенного срока, и теперь дарующей ей силу золотых яблок Авалона из чаши Грааля, дабы она свершила предначертанное ей, возвысившись среди эльфийского народа в необыкновенной судьбе спасительницы бессмертного племени… Она берет древнюю книгу из рук Иннира и ступает в лазурную колонну огня, вырывающуюся из-под земли ввысь, к древесным сводам. Еще шаг, и она исчезает в колдовском свете, и ты, отважный читатель, следуешь за ней, в неизведанный лабиринт меж мирами. Когда предназначенное дитя выйдет из лесной колыбели в мир человеческий, уже ничего не будет, как прежде, и мир, который ты знаешь, изменится навсегда.
В ладье хрустальной я плыву в ночи, вся серебром луны, как сном, облита. Я стала сказкой, пламенем свечи, волшебным, драгоценным древним свитком.. Плыву я к звездам водами морей, застывшими, как антрацит зеркальный, семь долгих лет, а может, только дней - из тьмы веков на свет первоначальный. Ладья моя нежна, как колыбель, я - птица в ней, и суждено родиться, пробивши скорлупу бегущих дней и среди звезд лиловых возродиться...
Покой разлит в туманах и огнях, в фиалковых волнах немого моря. Я видела в своих волшебных снах, как жемчуга поют средь влажной соли, качаемые вздохами богов и песнями сирен в глубинах тайных... Я постигала суть самих основ, когда их голос в дымке утра таял. Невозмутима, счастлива, чиста, лечу в закат, вся в золоте небесном - и как чудесны, пламенны шелка, что сотканы ветрами в горне бездны! Лишь наклонюсь - в горсти блеск юных звезд, черпаю их из волн прозрачно-пенных. Их свет в груди расцвел садами роз из высших сфер - прекрасных и нетленных!
Здесь лотосы священны и нежны, все в поцелуях зорь, в огне предвечном... Я в сердце непрестанной красоты плыву средь звезд по водам древним, Млечным.
Ветви деревьев - как вены, что полнятся кровью... Они - словно реки, струящие лунные сны. И разум скитается там от порога к порогу, В надежде найти отраженье Кровавой Луны.
Все башни эльфийские также подобны тем венам, Ветвям, что сплелись в кружева мерно спящих богов. И стягом бледнеющим плещется скорбь вместе с ветром, Ладью прибивая хрустальную к берегу снов.
Терновник вновь сплел вязь шипов над сапфирною розой, И иглы пронзают насквозь все ее лепестки. Узор серебра - хрусталем первых зимних морозов Сковал ее листья в броню - адамантовы сны.
Кто скачет по тропам, пылающим руной забвенья? Кто шепчет слова на забытом средь звезд языке? Свивают пути золототые волшебные змеи, Не видно в туманах лавандовых больше ни зги.
Лишь песни осыплются пылью хрустальной со шпилей, Дрожащих, как стуны, меж небом и этой землей. Прозрачный фарфор хрупких башен луною осиян, А стены замшелые крепко объяты лозой.
Мы - звездные дети, скитальцы от тени до тени, Наш дом вновь разрушен, осыпался камень у стен... И наши сердца ядом травят отмщения змеи, Внушая желанье кровавых в миру перемен!
Как скорбно звучит песня леса над башнями града! Как дивно луна обливает мосты серебром... И ночь эта скорби и памяти будто бы рада, Вонзая шипы диких роз в наши души огнем.
Разбиты мозаики, окна - пустые глазницы, Истлели все шпили, ушли за моря корабли... Мы долго сюда сотни лет из рассветов всех плыли, Теперь нам остался остов черных стен немоты.
Касаются руки осколков, что полнились солнцем. Мы - тени луны, мы - вздох отшумевших ветров... Лишь башня одна, уцелевшая, бледно искрится, В сердцах пробуждая забытый землей дивный сон.
Еще только шаг по танцующим знакам на плитах - К кусту синих роз, что хранит белый призрачный лик. Здесь время не тронуло таинство прошлого Дивных, Застывшую статую в коконе роз сохранив...
Старой ведьме не спится под звон золотой листвы, млечный сок тихо плавится в золото и янтарь... Капли сока рябины стекают, как кровь, на мхи. И выходит из чащи в короне терновой царь. "Приведи ко мне деву, что краше луны и звезд, замани ее пеньем волшебным под леса свод. Тогда душу твою отпущу я к богам всех вод, долг на крови оплатит твой проклятый небом род!"
И та ведьма тропою надлунных и вещих снов отправляется в путь, куда смотрит лишь глаз зари. Ладья солнца несет океанами на восток, с парусами пурпурными ходят где корабли. На корме из нефрита - прекрасна, как сон звезды, стоит дева печально и смотрит с надеждой вдаль. Ее косы - из солнца и меди /огнем ручьи/ и глаза, словно в них навека льдом застыл февраль.
Она жаждет давно одиночества своих снов, словно бабочка в кокон - укрыться от миражей. В башне кости слоновой стать частью лесных даров и познать тайну жизни, где тих бег извечных дней. Ведьма старая пляшет - вот та, что так жаждет царь! Ей недолго осталось скитаться века во тьме - приведет деву ясную сквозь молока туман, а сама растворится в лазурном ином огне...
Шепот снов деве ближе, идет на полночный зов, покидает корабль с парусами алей зари. Позади око солнца - извечный старик-восток, только лес /древней мира/ теперь песней грез в крови. Ведьма учит ловить звезды ночью на дне озер, превращать пыльцу фэйри в волшебный янтарный мед, слушать, как в реке плещется старый мудрец-осётр и самой заключать лепестки в самоцветный лед...
Дева косу плетет, словно знамя огня на ветру, мандолину из вишни в тонкие руки берет - и звучит сердцем леса мелодия та в грозу, пронизав пульсом жизни каждый ее аккорд! Ученица способна - нет слов, это неба дар! Теперь новая ведьма колдует цветам в лесу. Одиночество сладко для тех, кто от Силы пьян, кто под звездами пьет вино фей - колдовскую росу...
А старуха уходит в Самайн - в тени и ветра, лисьи тропы заплел аконит и горчит паслен. Прорастает вслед ведьме кроваво пурпурный мак и туман шепчет тайны, в Холмах трепеща огнем. Юной ведьме теперь - все танцы красавиц-рябин, круговерть золотая орешника и дубов. Лесной царь перед нею падает втайне ниц, когда та по клеверу - ланью да босиком!
Юной ведьме не страшны тени ночные птиц, ее песни - как море, в котором дух звезд рожден. Солнце золотом плещет из нитей - тончайших спиц, что вращают дворец в колесе /без конца/ времен. Царь лесной теперь счастлив, такую бы век любить! Эта ведьма - иная, в ней мед и вся горечь трав... Хороводы в Холмах среди яблонь и роз водить, и шептать сказки ночи могучим дедам-дубам.
Когда май грянет снова в резной колдовской листве и шафран разольется филковым молоком, царь лесной въедет в Холм с ведьмой юною на коне. На двоих одиночество? Птицами без оков...
Океан Млечных вод - как река без конца и без края, где все странствует соколом юный сын Дон - Гвидион... И в небесных чертогах путь птицам богов освещая, я сияла лазурным, волшебным и древним огнем! Гвидион подплывал на ладье серебристой и вольной, пел мне песни о лесе, о феях и дивных цветах... Как тот мир подо мной должен быть красив и чудесен! Как хотела сойти вниз с небес и забыться средь трав!
"О прекрасная, знаешь ли, звезды - как юные боги, все срываются с неба на землю в медвяность лугов, их сердца колдовские питают так нежно колосья, превращаясь в сердца светозарных лазурных цветов... Потому увядают так быстро цветущие лозы и так трепетно-нежны бутоны синее небес - оттого, что сердце звезды на волю вновь просится, улететь к своим сестрам со спящей цветущей земли..."
Я сияла во тьме в синих водах небес океана и плыла девой-лебедью с жемчугом сказочных кос. Красота моя стала в душе всех поэтов, как рана, и терзала сердца их любовью и пламенем слез. Быть Вечерней звездою, чье имя в веках всех - Гесперия, дарить свой яркий свет, посылая к далекой земле... И мечтать, что однажды ладья Гвидиона волшебная унесет меня тоже в луга, где мерцают цветы.
Все дарила им свет, освещая немые пространства, плыла в музыке сфер, пела с сестрами песни сирен. И горели мосты на пути Млечном лунною радугой, и любили друг друга все духи, хваля горний свет! Так века проходили, как волны, но в полночь однажды я увидела Мастера, что колдовал на земле: были ловки и быстры его почерневшие пальцы, что дарили любовь и надежду цветущей земле. Этот Мастер великим и странным прослыл чародеем, его очи сияли темнее агатовых звезд, он ваял из рубинов цветы - они будто живые трепетали от ветра, храня хрусталь сказочных рос. Кость драконью гранил, превращая в прозрачность опалов, доставал в горных жилах глубинный синеющий лед, в янтаре выплавлял витражи, что тотчас оживали и пылали от музыки флейты, как алый восход! В жилах горных тот Мастер искал все подземное солнце и алмазным резцом он ваял лики сказочней грез… Я хотела однажды средь ликов хрустальных проснуться, подарив пламя жизни тем статуям в таинстве слез.
Мастер этот угрюм был, отшельник подгорного царства, и однажды из жилы подземной он вырвал струну - золотой солнца свет трепетал под умелыми пальцами, когда скрипка из вишни играла ему одному... Каждый вечер он шел на высокий утес, что над морем, молча скрипку он брал и играл всю тоску и всю боль... И смотрел неотрывно в небес бесконечные воды, а я слезы роняла алмазами в шелк морских волн...
Мое сердце не знало покоя с тех пор, словно птица я стремилась к угрюмому Мастеру в музыке сфер. И звучала, лишь мне посвящая все песни, та скрипка, - колдовская игрушка для сердца влюбленной Звезды!
В ночь, когда на земле отмечают хмельной праздник жизни, когда лето всех дарит медом и нежностью роз, я, сорвавшись с небес, упала сиянием чистым в бархат трав полуночных, осиянных жемчугом рос. Он нашел меня в травах, в медвяном и клеверном рае и, взяв на руки, молча унес в свой подгорный чертог... Вместе в страсти безумной взлетали мы, искрами падая на хрустальный, звенящий у Вечности летний порог.
Мастер тихо шептал мне: "Любимая! Ты - мое счастье... Твои волосы - будто мерцают лазурью снега, твои губы - как розы, глаза - нет синее, в них магия! А лицо - перламутр, что нежнее всех роз лепестка!" Он играл мне на скрипке, и струны впивались мне в душу тем неведомым, страшным и сладким, безумным огнем. Забирал мою душу своей ужасающей музыкой, собирал в сосуд древний всей жизни хрустальный песок...
И, когда потеряв свою волю, любовью заклятая, отдала ему душу и сердце - свой пламень вручив, он смеялся безумно, как демон, что небом проклятый, и создал рук своих величайшее странное диво. Мастер создал хребет из алмазных кристаллов и пыли, из опала прозрачного вылепил ловко остов. Заключил он в хрусталь, точно в плен, мое хрупкое тело, мою душу вложил дышать жизнью в суставах под плотью...
Мое сердце - тот звездный трепещущий вечностью пламень, что дарил свет и радость небесным чертогам в такт песням, он вложил птице в грудь, раздвигая ей ребра руками - не сыскать дива дивного в мире и в небе чудесней! Сердце стало огнем, что в груди этой сказочной птицы, ну а кровь серебром заструилась у птицы под кожей. Я не слышала больше той скрипки колдующих песен, все вокруг вмиг покрылось хрустальным и жгучим морозом. Мастер тихо шептал: "Твое сердце - вот ключ к жизни тайне! Я не мог свою птицу заставить петь и дышать, но душа твоя вечная вскрыла все древние раны и я сердце Звезды вложил в мертвое силой огня!"
Мастер нес меня долго туда, где в снегах лежат фьорды, где все ели похожи на башни из серебра... Там, под радугой северных зорь в хрустальных чертогах дочь Владычицы Севера снежною розой цвела. Это ей, среброкосой, чьи очи - озера туманов, мой любимый играл страсть на струнах темной души. Для нее, королевны эльфийской, он птицу ваял ведь и обманом меня заманил пасть на травы земли... Мой любимый вручил деве снежной волшебную птицу - она взмыла хрустальной звездою под сам небосвод, и на свете не было дивнее сказочных песен, что рассыпала в воздухе трелями птица его. Это сердце мое, словно пламя лазурное неба, трепетало в груди мертвой птицы, печаль всю даря столь далеким мерцающим в Млечности плачущим сестрам, струной арфы хрустальной в такт вечности нежно звеня!
И от песни моей вмиг растаяло снежное сердце - в Ингиль Розе Снегов встрепенулась нежданно любовь. Они с Мастером темным под звуки пронзительных песен убежали в его одинокий подгорный чертог. Не продлилось их счастие долго - мать девы той снежной, Арианрод - владычица снега и вечной зимы, прокляла на века дочь свою, снегам боле не верную... Заключила Ингиль колдовством в сердце древней горы. "Не бывать вам вдвоем, моя дочь сребровласая! Не бежать тебе чар зимних вьюг и родных хладных зорь. Спи в горе, на века за предательство мною проклятая, и пусть снится тебе серебро охрусталенных роз!"
"Ну а ты, темный Мастер, что чарами дочь мою выкрал и обманом любовь ее в сердце холодном призвал, будешь вечно один - безотрадный и страшный отшельник, что Звезды украл сердце и птицу проклятьем создал. Знай же, Мастер, Звезда эта - вечера летнего благо, в ней поэтов стенанья и сумерек вся красота. Ее имя - Гесперия, дочь заоблачных странников, и была мне она от начала времен всех - сестра! За обман, что разбил ее сердце, вложив в мертвый камень, навлекаю зарок на твой дар и на душу твою - никогда не ваять тебе чуда, прОклятый Мастер, никогда твои руки не смогут творить красоту. Будешь изгнан ты всеми, внушая лишь отвращенье, никогда ты сможешь Ингиль из скалы вновь добыть. И века подле камня того проживешь ты, как пленник - далеко так и близко к своей светозарной мечте!"
После страшных тех слов Арианрод взяла птицу в руки и, раздвинув груди клеть, из ребер алмазных взяла мое сердце, горящее пламенным светом созвездий и дала мне два ярких, как солнце, лазурных крыла. Силу чар всех вложила в полет мой сестра дорогая, я взмывала все выше по Млечной небесной реке...
Гвидион правит лодку, как прежде, из древнего рая, и все шепчет мне сказки - своей светозарной Звезде...
Я прячусь в платье сизых облаков - в вуалях синих, звездно-серебристых укрыла снова бледное лицо, а в косы заплела я перья птичьи... На крыльях белых сов лететь сквозь мрак, по звездным тропам прочь от света Солнца! Дарю мечты, а он - лишь жар и прах, но так хочу взглянуть в миров оконце на золото его родных кудрей, спросить, не помнит ли сестру родную... Тоска в ночи становится сильней, лишь Ветер боль мелодией остудит.
Мой муж прекрасный, Ветер-господин всех вольных птиц и облаков лиловых, скажи, где на земле сегодня был, что видел в свете дня, когда тоскую я? Молчишь и гладишь серебро волос, а наши дети-птицы пьют из неба нектар богов - свободы молоко, в котором - отраженье Солнца света. Я - вечно дева, вечно - тьма и мать, что обернется на исходе смертью. Меня колдуньи любят призывать, мне молятся в лесах волшебных эльфы! И ждут, когда старуха, смерть поправ, вновь выйдет в небе ясноглазой девой. Я им вручила этот странный дар, где обновленье - в вечности напевом...
Скажи, мой муж, мой Ветер птичьих стай, где наш дворец алмазный в звездном небе? Ты обещал любви прекрасный рай, но даришь нежность бледной юной Веге. А я одна, богиня белых сов, роняю слезы жемчугом на травы. Росою утром быть им неземной, что блеском лунным смертных к тайне манит. Все дети - птицы в небо улетят, лишь мне кружить серебряной и снежной, пока развеет мрак любимый брат, но не подарит встречи вновь надежды. Я облекаюсь в тайну вещих чар, я посылаю сны, мечты и грезы! Сильнее света мой волшебный дар, бессмертье обещают мои слезы. Тот, кто поднимет древнюю вуаль, посмев взглянуть в лицо прекрасной деве - тот станет миру жрец, мудрец и царь, а мне - жених, пусть Ветер бьется в гневе!
(с) Наталія Гермаковська
Lady of the Lake - Diane & David Arkenstone (Enaid)
Ты меня не удержишь, странник, так зачем исходил весь мир, и в пустыне мертвой и жаркой ты меня своим сердцем поил? Призывал под луной южной ночи и шептал мое имя в веках... Саламандра - дух пламени звездного, ты ей душу навеки отдал!
Посмотри, здесь изменчиво время среди замерших в снах пирамид; песок дней поднимает вновь ветер и заря над дворцами блестит. Город древний ифритов и пери схоронили навеки пески, но огня дух, в стенах этих пленный, отыскал в мир подлунный пути.
Я - дитя светозарного бога, меня молния в небе зажгла и, звездою упавшей в песок я по земле вновь ходила, маня смертный род прикоснуться вновь к тайне, отыскать от рая ключи! Слушай сказки мои, засыпая на пылающей светом груди...
Когда все на земле было юным, люди жили с джиннами здесь. И тянулись в грудь неба колонны из жемчужин со дна всех морей! Все стихии ходили под солнцем, чары древние в песнях творя. Я была - светоносной и стройной, дочь и сердце святого Огня!
Повстречал меня принц смертный, нежный - губы слаще гранатов, глаза - словно яркие синие бездны, кожа - мед, золотая слюда... Я, забыв наставления джиннов, той любви до конца отдалась. И пылали дворцовые свитки, когда я вновь звездою зажглась!
Мои косы - свет солнца и пламень, а лицо - звезд алмазная пыль! Взгляд топазовый насквозь пронзает, танец губит, творя, все миры... Не поймать, не схватить, не угнаться, и кинжалом мне грудь не пронзить... Пери огненно будет смеяться и в реке золотой мир топить. Мой любимый, меня испугавшись, отвернулся от девы огня... Я продолжила свой вечный танец и любовью все царство сожгла.
Саламандре не верь, смертный странник. Я уже сотни лет, как не та, что дарила восходы в туманах и несла искры света, тепла. Теперь мир человеческий дальше, чем Медведицы северной ковш. И природа моя - все сжигаяя, слезы лить про былую любовь. Я - любовь и война, свет и жажда, я пожар и безумье стихий. Во мне - свет вечных истинных знаний и сокрытые в мраке пути. Я согрею под панцырем инея; от воды, как змея, зашиплю... Мои косы кровавые, длинные все дворцы в танце слез обовьют!
Каждый раз, когда в мир ваш сбегая, я являлась прекрасной мечтой, - кровью реяли гордые стяги, пахло болью, чумой и войной. И за девой Огня - Саламандрой, все цари вели к смерти войска ради лишь одного только взгляда, поцелуев медовых глотка! Сколько раз, пустив злобную свору по следам моим, чуяли страх - и Охотник, сын лорда и пери, жаждал вновь обратить меня в прах. И, развеяв мою оболочку - что на время лишь формой была для незримой огня вольной дочери, - все забыть в человеческих снах.
Но любовь, как огонь, настигает даже тех, кто от пери рожден, в венах чьих стынет хладом и манит нескончаемый горный поток. И Охотник, поверженный, слабый, на руках из воды выносил и молил о любви так отчаянно, на коленях о ласке просил...
