Если вы вполне себе порядочный человек, то вы можете рассчитывать на благоприятный исход, но все равно, вас здесь вас ждут первые неприятности. Главным образом- это ваши кармические долги, они будут сковывать ваши движения, возможности перемещения и активного действия, но если вы вошли сюда без кармических долгов, то ваша задача- зорко следить за окружающим пространством, увидеть свою Душу- Лебедь.
Улис
Надо искать Белку. Это совсем недалеко. На атомарном плане, это 12 -15 шагов на северо -запад от таблички (2- ое фото).
Лунасах пришел с запахами вереска и меда, спелых яблок, источающих соки, он пришел с теплыми солнечными ветрами, украсил замок Туата венками и листвой, веточками тимьяна и мяты, колосьями ячменя. Праздник зерна и хлеба в Верхнем мире, здесь, в золотых рощах сидхе, он стал праздником жизни и любви. И этот день начала осени стал свадьбой мудрого Луга на дочери лекаря, прекрасной Аирмед. Прозванный Длинноруким и Многоискусным, покровительствовал филид людям, заботился Колесе года, и видел Нуада Серебряная Рука, что лучшего Короля для Благих он не найдет. Ему же – сразу после праздника, который шумным хороводом кружит на холмах Эрин – идти в Неблагие Грезы. Искать ту, которая стала его судьбой и проклятием. Она снова приходила – накануне Лунасаха. Вернее, приходила ее Тень в зеркалах. Бордовый плащ, украшенный золотой вышивкой, казался испачканным в крови, а светлая пакля волос Отражения смотрелась седой осенней паутиной, что несет ветер над вересковыми пустошами. Губы – тонкие алые ниточки – казались раной, росписью кинжала на тонком фарфоровом лице. Жуткая, несломленная, истонченная, словно бы силуэт, вырезанный из пергамента. - Нуада… - шепот ее колким льдом разбивался о зеркальные стены темницы, за спиной маячит серая рогатая тень. Длинные руки Охотника оглаживают острые плечи Отражения, когти вспарывают тонкую белую кожу, и кровавые узоры змеятся по ней, ползут к груди, прикрытой зеленым бархатом, прячутся под складками ткани, пропитывая ее. Плащ скользит с плеч, и рогатая тень исчезает, развеивается, пеплом ложится на Отражение. Сереет кожа, тускнеет лунный шелк волос. - Я найду… - прислонившись лбом к зеркалу, Нуада застывает каменным изваянием. Ему больно и тяжело думать о том, что происходит сейчас с его Морриган. Ему хочется бросить все и шагнуть в лабиринт зеркальных отражений, схватить Тень за ее окровавленную тунику, за тонкие руки, что кажутся ивовыми веточками, схватить и больше никогда не отпускать. - Я знаю… - ее голос тих, спокоен, словно нет больше страха. Нет больше злости. И она обнимает себя плечи, словно ей холодно. Впрочем, в Нижнем мире, в самой темной его части - Поздемье – царство тьмы и морока, и никогда нет там летнего зноя, никогда нет летнего полудня… алые закатные небеса и лунные дорожки, словно сотканные из серебра, вот мир Морриган. И этот мир предал ее. Отдал в руки Древнего жестокого бога, изначального, бессмертного, как сама бездна, что породила его в начале времен. Не было тогда ни сидхе, ни людей, не было зеленых холмов Эрин. Была лишь каменистая высушенная пустыня, были черные скалы и огненные реки. - Остался лишь день… и ночь. Наутро отправляюсь в путь. Наутро, когда отгорят костры Луга. Ты знаешь, он встретил свою судьбу… встретил в той, которая никогда и не думала, что станет его Королевой… Ты помнишь Аирмед? – Нуада говорил, говорил, словно боялся, что сейчас Отражение исчезнет, связь прервется, и он больше не увидит свой Огонек, как привык мысленно называть Тень Морриган, что приходит к нему зеркалами. Тень кивнула. Нахмурилась. Тени не нравилось говорить с ним о других женщинах. - Она станет его женой, слышишь? – поспешил успокоить ее Нуада. – И новой Благой Королевой! А я смогу оставить все и отправиться в Подземье. Я смогу отринуть свою власть, снять венец – в этот раз навсегда… - Ради меня? – Тень застыла в изумлении, на лице ее – страх и отчаяние. – Ты не должен из-за меня бросать все, что тебе дорого! - Ты мне дорога. Ты – единственная ценность. И мне очень жаль, что я понял это так поздно. Мне очень жаль, что пришлось тебе испытать столько боли и страха. Но я клянусь, мы залечим твои раны, мы соберем твое сердце… мы снова подарим тебе забвение, если захочешь! Нуада коснулся губами зеркальной преграды, словно надеялся ощутить прикосновение к коже Морриган. - Я не хочу ничего забывать. Больше не хочу. Земля страдала от тяжести плодов, а Король страдал от тяжести воспоминаний, но в отличие от земли, он не хотел избавляться от своих тягот. Они были лишь его тяготами, и лишь ощущая боль и тоску, мог он чувствовать себя живым. На вершинах гор в Верхнем мире начинались пиршества, обряды и жертвоприношения, и первые колосья падали на истомленную землю. Девушки несут на пастбища сыры из творога, обвязывают коров заговоренными синими и алыми нитями, купают скот в море или реках… Игры, танцы, состязания – драки на палках или скачки на неоседланных лошадях, торжественные церемонии и тризны. Костры горят – высокие, яркие. Песни летят – звонкие, радостные. Лишь Нуаду точит тоска в этот праздник порога. Впрочем, это древняя память о тех временах, когда Туата пришли чужаками на землю Эрин, и она приняла их, как мать, от тех временах, когда стали терять они свою власть, и с этого дня сидхе переставали вмешиваться в людские дела, переставали появляться в Верхнем мире. Уходили они с этого дня в свой потусторонний мир Холмов – до самого Самхейна. В канун Дня Мертвых снова вернутся древние боги, снова станут ходить Верхним миром. А пока плетут смертные в память о конце лета венки и гирлянды из собранных на склонах холмов цветов, украшают ими дома и места силы... а потом закапывают на вершинах, символически погребая в мире мертвых. А потом освобождают духов полей, сжиная последние снопы, чтобы горе-злосчастие не увязалось в селение… и возвращались в этот день стада с горных пастбищ, и пекли люди черничные пироги, чтобы был достаток и счастье. …Пришлось идти на пиршество – уважить Аирмед и ее супруга, мудрого Луга, который примет скоро венец Благих сидхе. В зале горели высокие свечи, разгоняя полумрак – окна были занавешены тяжелым бархатом, и множество цветочных гирлянд обвивало нефритовые колонны и потолочные балки, свисало с арок, плелось по стенам… Пышные пионы и медно-золотые розы, словно выточенные из металла… голубые незабудки, ромашки и лилии. На столе – каша из всех злаков, что выросли на полях Верхнего мира, каша из семи зерен, сваренная на молоке, сдобренная маком, маслом и медом… ее поднесли сидхе смертные, и жители Холмов с благодарностью приняли подношение. А еще – мед и яблоки, источающие соки, грибные, сливовые и черничные пироги, кувшины с молоком… Сидр и ягодное вино, слабая медовуха. Нуада ел и пил через силу, не ощущая вкуса. Мыслями он был далеко. А вино в яшмовом кубке осталось нетронутым.
А праздник колдовской осени горел рябиновым огнем, и туманная ночь готова была зажигать на черном шелке небес яркие алмазы звезд, в Верхнем мире становилось холоднее, и все гуще и синее будут сумерки, поднимаясь из оврагов, заросших лещиной. Но пока еще горело солнце в вышине, пуская янтарные стрелы на холмы и рощи Благого Нижнего мира. А в Верхнем мире в этот день среди людей неузнанными ходят ведьмы, бродят они по полям, пряча лица за масками, пляшут в колосьях с духами ячменя, пока не сжали их да не связали снопы… поют с ветрами и ждут наступления волшебной ночи. И среди желтого моря, среди дымного марева можно в полдень этот услышать голоса из мира духов и звон колдовских колокольцев… песня Лунасаха несется вересковыми просторами, слышится она и в сидах, где живут сидхе и фоморы, и эту песню подхватят вскорости осенние гончие псы, спрятав ее до самого Самхейна. В низинах стоит синяя дымка туманов, он холодный, промозглый, словно бы предвестник наступающей осени, и в этом тумане бродят, смущая смертных, жители Нижнего мира. Они могут исчезать и появляться по своему желанию, но многие остаются ходить по Эрин до самого Мабона, который передаст власть Неблагим Грезам. И в этот день даже в самую жару может начаться холодный дождь, и ветер, который лишь кажется теплым, не согреет, он выстудит душу, уведет ее бродить в колдовском тумане с сидхе, и продрогший до костей пленник Грез вряд ли вернется домой. Потому и жгли костры, потому и тянулись к ним люди. Дикая Охота появляется в небе, пусть ненадолго, пусть не страшна она еще – но звон подков уже напоминает смертным про то, что скоро раскроются Холмы, что будут истончаться границы между мирами… что в Самхейн не один очарованный уйдет в вечную янтарную осень дивного королевства. Нуада помнил, как ввели этот праздник. И изначально не был он торжественен и радостен – это люди в Верхнем мире приноровились связать погребальные игры Луга в честь его приемной матери со своими обрядами… волшебница Тэйлте, воспитавшая филида, была так любима им, что покровитель кузнецов и колдунов решил после ее гибели учредить памятную дату – так велико было его горе. Со всей Эрин сходились барды и поэты для своих соревнований – со всех краев спешили они на зов светоносного Луга. Позже пошла традиция освящать в этот день ножи, мечи и перья, лютни и арфы… палицы и стрелы… омывались они жертвенной кровью, чтобы вечно служить своим владельцам и приносить только пользу и радость… Отсюда, из Нижнего мира с его вольным отношением к любви, пошла традиция браков на год и день – и такие союзы стали весьма популярны среди смертных. Часто они перезаключались уже навсегда, но бывало, что пары разлетались мотыльками в поисках другой любви. Лунасах - это время расставаться со всем, что мешает жить и идти дальше. И для Короля Благих, который в волшебную полночь хотел передать корону покровителю этого дня – мудрому Лугу – это было время начинать новую жизнь, оставив позади все тревоги и заботы. Теперь власть станет бременем нового Короля, а Нуада отправится в свой Неблагой путь. Не все были рады его решению – сыновья лекаря, несмотря на то, что их прелестная сестра станет Королевой, хмуро глядели на своего повелителя, словно не верили, что он действительно уходит от них. Но время самообмана и горьких иллюзий кончилось. Нужно признать очевидное – Короля-калеку рано или поздно все равно свергнут… а вот мудрый Луг и волшебница Аирмед станут шансом для Туата. Станут, возможно, их спасением, раскрыв новую Книгу Теней для Благих сидхе, вписав туда новые свершения и подвиги.
Не счесть твоих стрел, Великий Охотник, Твой рог золотится луны ясным светом. И жизни, что ты так неистово отнял, Вливаются в кровь твою алой кометой!
Трубит вещий рог - разверзается небо И сыплются звезды на спящие травы... Скажи, в этом мире еще ты ведь не был? Послушные души тебе станут данью.
Но в миг, когда воды озерной глади, Где спит серебристым кинжалом сам месяц, Откроют врата в иномирья дубравы - Почувствуешь в теле бессмертном ты сердце.
Тогда твоя кровь в яд времен превратися, А разум безжалостный станет силками Душе твоей - черной и раненой птице, Что будет метаться теперь над Холмами.
Гляди же, Охотник, пленяющий души, Как сам стал добычей прекрасной богини! Покоя не знать ни средь звезд, ни на суше, Иссохнув в любви неземной паутине.
Охотником был - стал добычей столь славной, Богиня ступает в ночи, торжествуя. Несущему смерть надо помнить о главном - И он в круговерти вселенной танцует!
В туманах сизых спрятались огни, там камни леса охраняют строго посланника таинственной луны, что спит в пещере юным темным богом. Услышишь голос - наугад беги, закрой скорее уши, прочь от песен! Всесильны чары темной ворожбы, и лик Его прекрасен и чудесен... Тот странный бог иль дух ушедших дней от века ждет невесту в платье белом. И ты вся, цвета яблони белей, летишь к нему навстречу птицей смелой. Скажи, зачем ослушалась дедов, не вняв запретам матери печальной? Теперь твой дом - жилище белых сов, у края круга - камень изначальный.
Его касанья призрачно-нежны, но след на коже - сажей, кровью, пеплом... Под поцелуем видишь чьи-то сны, упав в безвременье, как в звездный пруд волшебный. И не открыть тебе свои глаза, и не вздохнуть под небом полной грудью - бежит по коже лунная слеза, и проросли из ран цветы и прутья. Колючий дрок - браслетом на руках, чертополох шипы вонзает в тело. Твой темный бог так любит боль и страх, когда кровавый след на снежно-белом!
Очнись, красавица, и сети разорви, сними с себя корону лоз подлунных. Но бог лесной вновь сжал в руке ключи от сердца твоего... Ты шепчешь руны, уже забыв и мать, и дом, и свет, лишь этот сумрак чащи и туманов течет в твоей крови бессчетность лет, питая душу тьмою и отравой. Хозяин леса, мрака и камней так долго ждал невесту в платье белом. Над миром кружит стая лебедей, тебе лишь дела нет до воли светлой...
Своды лесные сомкнулись священным пространством над головой, уводя в Танец Вёсен и Лет... Ты же искала все годы вовне постоянства, только ступив с колыбели на черную твердь. В шелке травы, в изумрудных огнях вещих песен, в чистых ручьях, в перезвоне хрустальных шагов - слышится отзвук, как будто в соборе чудесном, в роще священной предвечных и юных богов.
Насквозь пронзают доспехи истлевшие лозы - тех королей, что посмели ступить в этот лес... И нанизались на травы проклятые кольца всех беглых ведьм, что искали запретных чудес. Меч проржавевший обвит розой синей, как болью; скрылись следы на полянах танцующих фей; корни змеятся к источнику памяти - кровью, где сны о звездах всех тварей наземных древней. Кружевом кельтским струятся побеги ввысь, к солнцу, всё пеленая продрогшие камни у стен. Вещих дубов своды стали выше и звонче - там, где разрушены замки лесных королев. Нить бесконечна плюща, словно песня-легенда, тянется к сердцу вошедшей в притихший собор, где вместо камня - зеленые древние ветви, а вместо статуй - забытых курганов остов.
Вот - колыбель твоя, дочь ясноглазая сидов! Платье сплетает из радуг в тени шелкопряд, росы медовые словно опалы застынут, с нитями лунными вязью ложась в кружева... Все лепестки затрепещут накидкой крылатой, лозы цветущие твой тонкий стан оплетут. Той, кем была в человеческом мире когда-то, больше нет места среди ежевики и рут. Мальвы хрустально качаются в такт твоим песням, вьюн заплетает пути вослед лисьим шагам. Как этот лес вечноюн, светозарен, чудесен! Сколько в нем тайн, что неведомы мёртвым словам!..
Яркие флаги пурпурно-закатного клёна, весь дикий мёд в колыбели янтарной зари - пей без остатка и слушай священную воду, что указует средь трав неземные пути. Цветком из скалы - лик прекрасный забытого царства, где все вечноюны, светлы и исполнены чар... И лунным лучом, вся в сверкающем звездном убранстве, нисходит Владычица в платье нефритовых трав!
Здесь свет - мед янтарный и золото древнее сидов, цветы - драгоценней шелков и мерцанья камней. Ты в этой купели Бельтайна сама растворилась, став камнем замшелым, лозой и сплетеньем ветвей... И ты прорастаешь цветеньем зари белопенным, и кровью исходишь всех ягодных алых полян; вино земляничное - сладким восходом по венам, и все птичьи трели - узором волшебным к ногам.
Здесь нет слёз былого - лишь только вся магия древних... Ты снова свободна, став частью извечных дубов. Ты - камень, осётр, соколица и волк, воле верный. Лиса золотая и леса волшебного сон. Здесь рыцари все находили покой и блаженство, забыв о сражениях, крови врагов и беде. Друиды срезали омелу серпами серебряными, чтоб песни пропеть колдовской сизокрылой луне...
Но тот, кто войдет в эти своды священные вором, с недобрым на сердце и мыслями темных надежд, того лес навеки вплетет в свои корни и своды, чтоб чистым цветком возродить сердца злых и невежд... Лес - зеркало душ, возвращающий лишь отраженье, и с чем ты пришел - тебя тем встретят маги-дубы. Кто светел душою и сердцем - с Весны нежным пеньем войдет Королем в эти древние странные сны.
(с) Наталія Гермаковська
Every River - Runrig Cover ( Fox Amoore feat. Ashley Serena )
Случилась эта история в те далекие времена, когда волшебство еще не покинуло окончательно человеческий мир, и древние и могущественные силы еще таились в непроходимых лесах, глубоких горных ущельях и прозрачных, словно слеза единорога, озерах… Жила в одной маленькой деревушке на краю леса мудрая ведунья Гвенна с внучкой своей Далфой. Обучала ее своему искусству исцеления, помогала, чем могла, жившим неподалеку людям – никому не отказала в помощи старая Гвенна. Всякое дерево обласкает добрым словом, каждую травинку поблагодарит за бесценную помощь в знахарском деле. Только внучке строго-настрого запрещает в чащу лесную ходить. Дурная слава тянулась за этим лесом с давних времен, и время от времени там пропадали дети, беспечно зашедшие слишком далеко по обманчивым извилистым тропинкам…
Как-то весной, сразу после майских гуляний, вышел из лесу к их покосившемуся домику мальчик лет десяти – весь в изодранной одежде, с безумными от испуга глазами и исцарапанным до крови лицом. Выходила его Гвенна, залечила раны, отогрела теплом очага да ласковым словом. А когда малец начал приходить в себя понемногу, начала расспрашивать, откуда он и что с ним в лесу приключилось.
- Ехали мы с батюшкой через лес два дня и три ночи, спешили домой успеть к матушке до Майских гуляний. Но отцовская лошадь повредила ногу и быстро идти не могла, поэтому застала нас ночь Бельтейна в самой чаще лесной, добрая госпожа! – отвечает Гвенне мальчик, а сам аж задрожал от ужаса.
- Откуда ни возьмись, налетел ветер, а лес словно ожил! Потянулись к нам корявые ветви, будто костлявые руки мертвых, вспыхнули тут и там синие огни нечистой силы, а в кронах всполошилось воронье. Как могли, старались мы быстрее из проклятого леса выйти, да не пускали нас озлобленные деревья, колючими лозами оплетая ноги лошади и не давая ей дороги. А в полночь в мрачных тенях высоких оживших ольх появился владыка этого леса. В ветвистых оленьих рогах его запутались колдовские огни, а на голове мерцает неземным светом корона из колючих терновых лоз! Глаза сверкают, словно темные бездны, а всего его укрывает плащ, будто сотканный из непроницаемых теней и звездного мрака… Тянет ко мне свои руки владыка леса, шепчет, что сыном ему стану, буду жить в хрустальном дворце, есть с золотых блюд, ни один принц в мире не сравнится со мною красотой и могуществом! Только глаза его такие страшные, что я вцепился в отцовский плащ и молил батюшку скорее спасти меня. Упал отец мой с лошади, как громом пораженный, а я что есть сил побежал сквозь колючие ветви прочь от того демона злого… больше ничего не помню, не гневайтесь на меня!
Успокоила Гвенна мальчика, а сама призадумалась. Ходит сама не своя по дому, мысли тревожные покоя не дают. Внучка все это видит да не знает, чем помочь дорогой бабушке.
- Скажи мне, что за хозяин леса в чаще живет да детей невинных похищает? Потому ты меня в лес далеко не пускаешь?
- Ох, внученька, давняя это история… Очень давняя. Еще моя прабабка сказывала, что когда она была юной девушкой, заблудилась она в лесу и увидела Ольхового Короля. Чудом ноги унесла, всю жизнь помнила его и боялась за порог ступить, едва смеркалось за окном. Все голос его сладкий да ядом сочащийся у себя в голове слышала. Не любит лесной король племя людское и мстит со своими дочерями – прекрасными феями каждому, кто ступит в его владения.
- Но почему Ольховый Король так невзлюбил людской род? – удивляется юная Далфа.
Вздохнула Гвенна печально и рассказала ей вот что:
- В незапамятные времена во всех ближних королевствах жили лишь волшебные существа – прекрасные создания Дивного рода, не знающие ни старости, ни болезни, ни смерти. Великая магия струилась в их крови, а разум их был подобен острию клинка! Ольховый Король же был владыкой этого леса и звали его Иннир, Серебряная Ветвь Луны. Был у него сын и двенадцать прекраснейших дочерей, души в них не чаял король лесной. Да только шли века, пришли в эти земли люди – глупые, жадные, быстро стареющие и оттого завидующие и опасающиеся Дивных, желающие заполучить их волшебные сокровища и прознать тайну их бессмертия. Повел тогда король людей свое войско против Ольхового Короля. Обманом и коварной бесчестностью заманил он единственного сына лесного владыки в ловушку и убил его. В тот же миг все ольхи в этом лесу раскололись надвое и истекли алым, словно рябиновые слезы, соком. Никого из тех смертных не пощадил гнев Короля Ольх, а когда от войска бесчестного короля людей не осталось ни следа, пролил он кровавые слезы по утраченному сыну, и те, падая на землю, превратились в непроходимые заросли колючего терновника. «Боль моя так же остра, как эти шипы. Да познает людское племя всю горечь моей утраты!» - вымолвил плачущий кровавыми слезами Иннир и скрылся в чаще леса. С тех пор этот лес стал другим – не блистает в нем даже в Бельтейн резная зеленая листва, не благоухает белопенное кружево весенних цветов в лучах медового солнца… Мрак объял все вокруг – лишь древние мхи да колючие лозы обвили все деревья, повсюду скрипят злобные ольхи и мерцают в сумраке лесном сизые ядовитые ягоды. Каждое дитя, оказавшееся во владениях лесных фей, забирает Ольховый Король. Мальчиков он губит, забирая их души и заставляя скитаться меж теней до самой смерти, а девушек силой заставляет делить с ним ложе, в надежде, что у него вновь родится сын.
Слушает все это Далфа, а у самой сердце в груди бьется, как пойманная с силки умелым птицеловом голубка. Жаль ей невинных детей, исчезающих из века в век в чаще лесной. Как спасти их души, как остановить месть Ольхового Короля? И Иннира ей жаль, утратившего единственного сына по воле злобного и коварного смертного правителя…
Той же ночью во сне привиделся Далфе древний лес, а под сводами сплетенных ветвей – неясная мрачная тень, замершая в ожидании. Кровь капает на землю, прорастая терном да невиданными синими розами. Струится среди деревьев тоскливой хрустальной капелью прекрасная песня, не имеющая источника, будто вобравшая в себя всю скорбь и боль утрат Ольхового Короля:
Средь вязов ступает Ольховый Король - В серых глазах столетняя боль, Он помнит рыцарей юных и дев, Что пели с ним в вечности древний напев...
Разрушены зАмки слоновой кости, Лишь розам синим меж трещин цвести; Где королевы в шелках танцевали - Воронов мудрых крылатая стая.
Средь лунного света ступает Король - В очах его звездных нездешний огонь, Запутались лозы в пепле волос, Корона из терний - прибежище слез.
Сплетаются ветви над царством лесным, Ольховый Король мудр и терпелив - Тот смертный, что в сень седых вязов войдет, Уснет среди терний, как Дивный народ...
Как некогда феи здесь пели средь роз, Уснув средь курганов, маков и лоз - Так предавший их смертный народ Войдя к Королю - навеки уснет.
Утром спасенный Гвенной мальчик покинул этот мир. Ничто не указывало на приближающуюся беду, он был почти здоров и набирался сил с каждым днем. Но когда старая ведунья подошла к несчастному бездыханному ребенку, то изумилась восковой бледности кожи и раскрытым глазам, полного непередаваемого ужаса… «Должно быть, Ольховый Король пришел за своей добычей», -вздохнула Гвенна и отправилась в деревню, чтобы известить о случившемся мать мальчика и предать ребенка земле с подобающими тому обрядами.
В тот же вечер, не дожидаясь Гвенны, когда та придет из деревни, надела Далфа белое платье, клевером изумрудным да голубыми колокольчиками вышитое, набросила на плечи зеленый плащ, под стать своим древесным глазам, заплела каштановую косу и выбежала в лес искать Ольхового Короля. Идет меж недобро скрипящих деревьев, страшно, но не поворачивает назад. Вот уже и смеркаться стало – плывут среди ветвей колдовские синие огни, шепчутся тени в высоких кронах, совы мигают желтыми глазами, словно у каждой вместо зрачка по полной луне!
Смотрит Далфа – а перед ней под старой ольхой тень сгустилась, превращаясь в жуткое создание с оленьими рогами и короной. Протягивает руку к ней хозяин леса, и кажется Далфе, что это скрюченная сухая ветвь к ней тянется или уродливая лапа с птичьими когтями.
Пойдем со мной, прекрасное дитя! Я наряжу тебя в свои шелка, Надену изумруды на чело - От них в ночи, как днем всегда светло. Ты станешь равной славе королев И не коснется старость или тлен. С моими дочерьми пропляшешь век, Забудешь, что ты смертный человек!
Танцуют вокруг Далфы дочери Ольхового Короля, прекрасные, как сияющие звезды. Платья их развеваются, сотканные из ночного ветра и медвяной росы, в золотых косах жемчужные нити да опалы мерцают, а на головах – венки из неувядающих цветов яблони и жасмина… Зовут они девушку войти в их круг, раскрыли свои объятия.
Но Далфа не к ним идет, а делает шаг в тень старой ольхи, прямо в объятия Иннира. Смотрит в его страшные глаза, будто в черные бездны, а видит там лишь неизбывную боль и тоску. Обвила Ольхового Короля руками тонкими, как ивовые ветви, и подарила ему поцелуй, нежный, словно дикий цветок в лучах зари.
В тот же миг изменилось все вокруг, поплыли фиолетовые тени меж деревьев, задрожал воздух, наполненный ночной прохладой. Смотрит Далфа, а перед ней уже не страшный рогатый демон стоит, а прекраснейший король из всех – юный, блистающий, стройный, как молодое дерево, глаза зеленее майских трав, лицо словно лепесток яблоневый, а волосы будто из серебряных лунных лучей сотканы! Одет Иннир в платье зеленого шелку, золотыми нитями да алмазами расшитое, на длинных волосах венец хрустальный сверкает вместо терновой короны.
- Не побоялась ты поцеловать страшного владыку леса, теперь же гляди на мой истинный облик, Далфа. Не поменялось ли твое сердце и сейчас?
Глядит на Иннира во всем блеске его вечноюной красоты внучка старой Гвенны, все поверить не может, что этот сияющий владыка столько детей невинных сгубил. Спасти хочет невинные души и разделить бремя тоски и печали с Ольховым Королем, чтобы душа его исцелилась от кровоточащих ран. Любовь струится в ее сердце, дивным цветком распускается в груди.
Согласилась пойти в лесные чертоги Ольхового Короля его возлюбленной. Идет и диву дается – расступаются мрачные деревья, колючие лозы прячутся с их пути, терновник сменился благоухающей ежевикой да смородиной, волшебные синие розы повсюду указывают путь. А впереди высятся башни высокие, из хрусталя да золота созданные, и пылают в них живые витражи янтарным медовым светом!
- Быть тебе мне невестой до конца времен! – вымолвил Ольховый Король, надевая Далфе на каштановые кудри корону хрустальных подснежников. Нежная улыбка беззаветной любви была ему ответом. ______ Долго горевала старая Гвенна о внучке, сокрушаясь о ее страшной судьбе. Уж и в живых, поди, нет, раз угодила в плен к безжалостному Ольховому Королю… Но через год, в колдовскую ночь Бельтейна, явилась ей Далфа в тени старой яблони перед домом – сияющая, счастливая, похожая больше на вечноюную фею, чем на смертную. А в руках у нее спит младенец с хрустальной короной на головке.
- Мальчик! – изумленно выдохнула Гвенна, не веря своим глазам.
Столько веков пленял Иннир смертных девушек – ни одна не родила ему дитя. Столько лет отнимал жизни мальчиков за жизнь своего любимого сына… А вон как оказалось - лишь искренняя любовь могла подарить Ольховому Королю сына.
Счастливая, Гвенна вернулась в свой дом. С тех пор ни один ребенок не пропал в зачарованном лесу. А в самые ясные и лунные ночи до нее доносились звуки чарующей музыки из самого сердца лесных чертогов Ольхового Короля.
(с) Наталія Гермаковська
Svaskalver - Король Ольхи (Alder King) (A Tribute To Emerald Night)
У некоторых вещей - удивительная судьба, со временем становящаяся легендой. Моя история как раз из таких. И, глядя в глубь времен, я понимаю, какие неповторимые воспоминания подарила мне жизнь. А она была очень долгой, даже по меркам вековых деревьев и поднимающихся к небесам и опускающимся на дно океанов горных пиков...
Когда-то, в незапамятные времена, когда на земле жил Дивный род, а люди не являлись даже в грезах богов, все живое черпало свою силу и волшебную суть из кристаллов, росших в подземных пещерах невероятной красоты. Но самой огромной, подобной гигантскому необъятному городу, была та, где родилась я. Эльфы называли ее Домом Звездных Грёз, так как она хранила в себе всю память мироздания и все чары мира, и уходила в самые кости земной тверди, едва ли не касаясь ее расплавленного огненного сердца!
Именно там началась моя жизнь - пещера была колыбелью, которая взрастила меня и научила видеть все былое и грядущее, запечатлев их в хрустальной душе, начертав неугасимыми рунами богов внутри совершенных сверкающих граней. А еще - в звездных душах моих бесчисленных братьев и сестер - кристаллов, соcтавляющих единую огромную семью! Но попасть в священное место было непросто даже для бессмертных.
Хранительница Снов единственная среди всего эльфийского рода владела ключом от Лунного сада. Этот ключ, созданный великим мастером Ши-Иму из лунного камня и серебряного сияния Полярной звезды, открывал калитку этого волшебного сада, который появлялся только в самую лунную ночь в году и бережно хранил под сенью своих серебристых ветвей неведомые тайны...
Лишь пройдя лабиринт из оживающих деревьев и священных седых камней-менгиров, преодолев изменчивый узор звездного света, сплетающий пространство и время в паутинное кружево заповедных троп, можно было попасть в Пещеру Звездных Грёз – колыбель всей магии в мире. Там, в подземном гигантском городе, созданном из поющих кристаллов, среди необъятных кристаллических садов, творились дела великие и непостижимые даже для большинства Дивного народа. Только избранные имели честь ступить в эти хрустальные залы и соприкоснуться с хранилищем мудрости - невероятной библиотекой, невиданной нигде и никем – все волшебство, все бесценные и таинственные знания, вся память самой матери-земли и звезд были заключены в мерцающей радужной прозрачности этих ледяных цветов подземного мира.
Там можно было вечно бродить по фиалковым лугам из аметистов и сапфиров, блуждать среди деревьев, усыпанных соцветиями лунного камня или плодами из опалов, тихо звенящих на нефритовых ветвях… Мудрейшие из эльфов говорили, что Хранительница – сама Праматерь их бессмертного рода, другие – что она и есть душа звезд, спустившаяся на землю и воплотившаяся богиней среди подземных садов. Еще ходили слухи о том, что когда Хранительница спит – то в ее снах рождается все живое и создаются новые миры. А когда она бодрствует, то прядет нити судьбы, чтобы ничто не нарушило гармонию сотворенного на весах жизни.
И я - разум, заключенный в кристальном цветке неизъяснимой красоты в самом сердце зала Сновидений, была счастлива в этом мерцающем великолепии радужных чертогов! Я ведь знала, что подземные самоцветные сады – точное отражение Великого Кристалла Мироздания... И я была связана неразрывной нитью с духом Хранительницы Исогами, пока той не пришла пора после десятитысячного пребывания в кристальном городе уходить в иные миры, дабы пробудить в них магию и жизнь…
- Роза звездных снов, теперь наша связь прервется… Ты должна отдать всю свою Силу той, что окажется достойной этих знаний и мудрости неба и земли! – прошептала мне на прощание сребровласая Исогами, и ее льдистый взгляд синих глаз казался печальным в радужном мерцании моих граней.
В ночь серебряной луны на берегу Бескрайнего моря должны были избрать новую Хранительницу из самых прекрасных и одаренных дев эльфийского рода.
Этой высочайшей чести удостоилась дочь королевы – зеленоглазая и темнокосая Ингиль. Она стояла у входа в священный бруиг, покрытый светящимися письменами - в лебединой накидке и платье, осыпанном алмазной пылью и хрусталем, и ждала, когда древние звезды выстроятся в нужном узоре над седыми волнами темного моря. Когда же звездный свет упал на вековечные камни - мерцающие руны вспыхнули и погасли, отворяя незримые врата перед будущей повелительницей. А я вся трепетала от ожидания той, которой была предназначена.
Ингиль шла по невероятным залам и ее сердце пело от восхищения. Что за диво были эти подземные чертоги! Коридоры, усыпанные сверкающими алмазами, переходили в залы, где дышали неведомой жизнью и мысленно общались друг с другом гигантские аметистовые друзы, похожие на раскрытые спелые плоды инжира…Таинственный лазурный и серебристый свет озарял все вокруг, исходя из хрустальных светилен. В этой светозарной подлунной обители ходили горделивые эльфийские жрецы и жрицы, облаченные в наряды, усыпанные кристаллами, в венцах из кварца, с прозрачными посохами, оправленными в лунное серебро. Им были ведомы все тайны небес и земли, открыты все сны и помыслы каждого живого существа, и не было магии, которая была бы не подвластна этим прекрасным созданиям, как и стихии, что не подчинялась бы их воле.
Навстречу избраннице вышел Ши-Иму, величайший мастер из всех, когда-либо живших в мире, и протянул Ингиль хрустальный венец – меня, корону, созданную из звездных кристаллов волшебного цветка, что рос подле Хранительницы Исогами! Долгие дни и ночи трудился мастер надо мной, дабы сохранить в каждом кристалле всю память и знания подземного города, наделив меня величайшей силой усмирять ветра и волновать море, дарить цветение весне и ледяной танец снежинок в зимнюю пору. Мощь всех стихий и всего живого таилась во мне, а еще тайна звездных просторов и неведомых миров. Опасные, темные знания и мудрость, ослепляющая подобно медовым солнечным лучам, сплелись воедино в моих бездонных глубинах.
Ингиль надела меня на свои дивные волосы, засияв, словно упавшая в морские волны звезда! Хрустальные цветы мерцали среди острых зубцов кристаллов, некогда бывших лепестками дивной розы, превращая Ингиль в самую прекрасную повелительницу эльфийского народа.
- Готова ли ты, Ингиль, дочь владычицы Амерасу, вступить в Лунный сад, ведущий к сердцу нашей Силы? – прозвучал громовым раскатом голос сребровласого эльфа с глазами синими, словно васильки.
Ингиль бесстрашно кивнула жрецу, трепеща от предвкушения. И тогда ей было дано выбрать ключ, отпирающий тот самый Лунный сад. Я вела ее паутиной видений и помыслов, подсказывая нужное решение. И Ингиль не ошиблась – из всех ключей, сверкающих самоцветами и поражающих изысканной резьбой, она выбрала невзрачный серебряный ключик с лунным камнем.
Настала пора пройти лабиринт волшебного сада и достичь сердца Пещеры Звездных Грёз, или, как иначе ее называли феи - Дома Поющих Кристаллов. Изменчивые тени шептали Ингиль на забытых наречиях богов древние тайны, призрачные плоды склонялись к ее устам, так и просясь отведать их медовую сладость, истекающую ядом. Но мои кристаллы не позволяли затуманить разум и прогоняли любой мрак.
- Кто тебя выведет из леса, если лес – ты сама? – прозвучал вновь из ниоткуда голос, и чародейный туман в тот же миг рассеялся.
Перед нами возникла гора, пронзающая небеса, вся поросшая лесами и спеленутая в хрустальные потоки бесчисленных водопадов. Ингиль бесстрашно вошла в сердце радуги, стоящей над рекой, и, пройдя под завесой прозрачного водного купола, очутилась перед Вратами Седьмой Луны, ведущими в святейшее место на земле!
Ее встретила торжественная процессия с серебряными светильнями в руках и повела сквозь гигантские необъятные пустоты подземелий, сверкающих сказочным великолепием невиданных кристаллов. Я пела своим братьям и сестрам песни Силы, и они отвечали мне, приумножая волшебную мощь моей госпожи. Все знания мира вливались в ее разум, делая его острее лезвия звездного клинка.
Путь в сердце горы уводил мимо причудливых сталактитов, мимо пластов многоцветного мрамора и сверкающих, как алмазы и лед, кристаллов невыразимой красоты, пока Ингиль не привели в огромный зал, заполненный невероятным кристальным городом, похожим на сказочный улей изо льда – воистину, земля должна была отдать ему прекраснейшее место, чтобы Дивные могли ощущать здесь ту красоту, которую их Праотец создал в надзвездном мире… С потолка пещеры, теряющегося в непроглядной мгле, непрерывно капала вода, подобно ритму вечности, отражающему неизменную музыку сфер. Струны алмазных цитр и арф вторили этой мелодии.
Ингиль, безмолвная и восхищенная, оглядывала сидения из сталагмитов, предназначенные для священных ритуалов. Именно здесь ей предстояло последнее испытание духа - ночное бдение у лазурных огней, подобным светозарным таинственным цветам, пылающим фиалковым мороком. Ингиль удалось приручить тени ночи, а следовательно - и свой разум и душу. После этого моя госпожа стала новой Хранительницей Снов и в тот же миг я навеки стала частью ее, а она – частью меня, так как отныне мы были одним существом, делящим на двоих единый разум, единую память, одну неисчерпаемую Силу.
Так проходили века, когда Ингиль упивалась безбрежной магией, поющей в ее сизой крови, наслаждаясь каждым актом творения, создавая прекрасное и дивное в этом мире для своего вечноюного народа. Она могла бы выбрать мужа, разделив с ним бремя власти, но, как и прежняя Хранительница, Ингиль не нуждалась ни в чем и ни в ком, кроме пения кристального города и волшебства, струящегося звездами в венах! Даже принц Волшебного леса – Фэн Морвер`ах не смог пробудить в дивной Ингиль любовь.
Высок и статен был принц, с плечами широкими, как у величайших воинов древности, со станом узким, как у юного дерева. Волосы темнее самой синей ночи струились ниже талии, схваченные лишь алмазным гребнем в виде дракона да нефритовой шпилькой с цветком лотоса. Огромные глаза на точеном лице лунной белизны были синее любых сапфиров и отливали сиреневым пламенем. Долго пел Фэн Морвер`ах нежные песни, полные страсти, под звуки алмазной цитры, но так и вернулся в свои владения ни с чем, бледный от неразделенной любви и вынашивающий в раненом серце темные помыслы.
Измыслил принц отомстить любимой за надменность и обиду – если не досталась дивная Ингиль ему, пусть же никому не достанется ее ненаглядная красота! Собрал он всю свою волшебную силу и наложил страшное проклятие, которое не могла разрушить даже сама Хранительница Снов. Отныне Ингиль была заперта в своей кристальной пещере навеки, и мир надземный был для нее недоступен из-за ужасных чар Фэн Морвер`аха.
-Все будут жаждать обладать несметными сокровищами и дивной красотой Владычицы Горы, но каждый погибнет от твоего холодного сердца! Лишь тот, кто жизнь будет готов отдать за тебя, не желая взамен ничего, освободит тебя, гордая Ингиль, от моего проклятия!
Так прокричал изнемогающий от темной страсти эльфийский принц перед тем, как Ингиль навеки стала пленницей своих подземных чертогов.
С тех пор сменялись век за веком, изменялся лик земли – там, где были горы, появлялись моря, а из океанских глубин вновь вздымались высокие пики… Эльфийский народ покинул этот мир после столкновений с жадними до власти и золота людьми, уйдя в иные миры через полые Холмы. Но лишь заповедный Лунный сад с волшебной горой, ведущей в бесконечные глубины подземного царства Хранительницы Снов, оставался неизменным.
Близлежащие земли полнились слухами о том, что где-то за дремучими лесами спряталась одинокая гора, скрывающая сказочно прекрасные своды усыпанной аметистами пещеры. Там всегда царят сумерки, а тишину прерывает разве что легкая поступь хозяйки этих аметистовых сводов - по слухам, колдуньи, под чьи чары попал не один десяток искателей легкой наживы.
А далеко к западу, за горами и лесами, раскинулось одно королевство, где правил людьми старый мудрый король, и был у него сын – королевич Родомир с отважным и пылким серцем. Был в том королевстве один старик, древний ведун, отшельником живший в глухом лесу. Как-то раз, наслаждаясь охотой, помчался королевич за невиданной золотой ланью и не заметил, как потерял своих товарищей, заблудившись в чаще.
А когда оказался у поросшего мхами ветхого домика, вышел ему навстречу древний старик с дубовым посохом, изрезанным неведомыми знаками. Пригласил молодого королевича на огонь, угостил нехитрым обедом, а когда трапеза была съедена, спел старик песню невиданную и волшебную об удивительной Владычице подземных сокровищ:
В кристальных сводах - память древних лет, Цветы сверкают медом самоцветным. И только Госпожа хранит их свет, Лучась звездою дивной и заветной.
В ее руках - все судьбы нежных звезд, Рожденье мира, сны весны и стужи. Среди кристаллов всем ветрам поет, Баюкая сверканье синей розы.
Века все ждет, когда придет за ней Тот, кто в душе столь чист, правдив и светел, И средь лазури, серебра огней Отыщет путь любви сквозь морок терний...
Поблагодарил Родомир старика за гостеприимство, удивляясь неслыханной мелодии, одарил хозяина лесной избушки кольцом с дорогим камнем и начал расспрашивать, что за песня да откуда. Понравился добрый и приветливый сын короля Всеслава старому колдуну, и рассказал он юноше древнюю то ли быль, то ли небыль.
- А вот послушай, сынок, что я тебе скажу. Есть на свете такая Краса Ненаглядная, что звезды меркнут перед ней, как перед ясным солнцем! Только дева эта из древнего рода бессмертных владык всего сотворенного, живших на наших землях да во многих других королевствах еще тогда, когда о людях-то и слыхом не слыхивали… Волшебная дева эта – Хозяйка всех подземных сокровищ, нет числа драгоценным камням в ее хрустальных чертогах, изумрудных залах, самоцветных садах. Но все сокровища меркнут перед красотой той невиданной девы – косы до земли черные, словно ночь, лицо белее твоих жемчужин, губы алые – будто рубины, а взгляд звездных очей горит ярче изумрудов!
Подивился королевич таким словам старика, да больно уж в сердце тоска по приключениям запала. Разгорелись глаза от подземных сокровищ, возжелала душа волшебной невесты.
- Скажи, старик, как же найти мне эту деву, Красу Ненаглядную? И рассказал ведун Родомиру, как отыскать Алмазные Горы в далекой стране, и благословил напоследок, сверкнув ярко-синими глазами, отливающими фиолетовым огнем.
- Помни, королевич, если сердце твое будет нечисто, сгубит тебя прекрасная Владычица не глядя. Только любовь поможет тебе отыскать ее образ там, где надежда будет потеряна.
С тем и расстались. Проклятие эльфийского принца сильным было – смертным женихам не нужно было ни Лунный сад искать, ни лабиринт проходить, чтобы достичь кристальной пещеры. Сами, как бабочки на огонь, слетались к волшебной горе. Долго ли коротко, нашел королевич Родомир подземные чертоги Красы Ненаглядной, дивится хрустальным беседкам, золотым пчелам да сапфировым цветам в ее невиданных садах. Да насмотреться не может на саму деву – краше самой красоты, прекраснее всего прекрасного дивная Владычица. Да только строга и в сердце его глядит, будто книгу раскрытую читает.
- Что с того, что искал по всему свету? – молвила Ингиль. - Ты такой же, королевич, как и все другие - прослышал о моих подземных сокровищах, не устоял, и даже цветущее королевство своего отца оставил.
Королевич Родомир покраснел, ведь правда она и есть правда, не скроешь мыслей от Владычицы земных недр. Но хоть и правда, да не вся.
- Не гневайся, Госпожа! Не скрою, молва о твоих богатствах сразила меня, но еще больше я желал твою красу ненаглядную увидеть.
Улыбнулась Ингиль. Разве сможет обмануть смертный юноша ту, что моими кристальными гранями коронована?
- Если не боишься смерти, идем, покажу тебе другое сокровище, что берегу пуще всего остального. Посмотрим, насколько чисто твое сердце.
Как привела королевича Хранительница Снов то ли в сад, то ли в цветущий дворец – потерял Родомир дар речи от открывшегося. Повсюду - на стенах, на золотых, серебряных и малахитовых ветвях самоцветных деревьев цвели пышным цветом, созревали яркими плодами, горели ясными звездами бесчисленные опалы неземной красоты! Каждый камень был совершенством и мерцал, словно пламенное сердце радуги.
- Видишь, Родомир, вот то, что ращу, словно самые дивные цветы, как любимых детей холю и лелею. Нет ни одного из этих камней, что был бы подобен другому – это ожившие осколки радуг, слезы ангелов и единорогов, застывшая музыка звезд… Здесь, в моих подземных садах они рождаются, растут и дышат. А в ответ, в безграничных звездных просторах, рождаются бесчисленные миры, взрываются сверхновые. Смотри – в этом опаловом яйце зародилась новая туманность, трепещет и пульсирует, грезя о новой жизни. А вон тот цветок – сердце хрустальной звезды, которая только родилась в северной части небес.
Королевич не мог отвести глаз от таких сокровищ, но сама тайна сотворения и жизни, трепещущая в этих недрах волшебной горы, была ценнее любых богатств. Мне же, кристальной короне Хранительницы Снов, понравился его пылкий дух и ум, пытливый и открытый неведомому.
- Но что же будет, если кто узнает о них? – испугался Родомир, с благоговением глядя на волшебные опалы.
- А ты представь, что не в срок добудет кто из смертных один из этих камней, вынесет из светозарной колыбели Матери-Земли – тотчас погибнет звезда в северных небесах, упав яркой золотой пыльцой на ночные цветы на лугах… Не родится новая туманность с мирами, населенными летающими единорогами и лазурными птицами. Какая сложная, многогранная жизнь будет загублена, зарождающаяся в этих хрупких сияющих оболочках, подобных хрустальным светильням, наполненным таинственным светом!
Страшно стало королевичу, лучше бы вовек людям не знать о таких сокровищах, ибо сердца их полны алчности и жажды обладания без всяких границ…
- Ваш смертный род всегда желал обладать моими богатствами. Они грабили наши дивные сверкающие обители, губили красоту, завидовали нашей Силе и вечной юности, - продолжала Владычица Горы, словно читая мысли юноши. – Когда в далекой и дикой северной стране бородатые племена стали разорять рудники с малахитом, мне пришлось оставить золотые копи пустынного царя Соломона (хоть он так просил не лишать милости его народ), и сразу отправиться туда по подземным путям, чтобы свершить правосудие и сокрыть от людей то, что принадлежит земле. Так было бесчисленное множество раз: алмазные шахты Голконды, россыпи жада и нефрита в чудесной стране Хань, изумрудные копи зеленой Эрин… Но выше всех богатств мира тайна опалов - кристаллов, рождающих новые миры на Великом Древе.
Пал на колени Родомир, не зная что сказать от страха, а сердце любовью наполнилось, как кубок янтарным медом в летнюю ночь.
- Скажи, Краса Ненаглядная, что мне сделать, чтобы любовь свою доказать!
Сверкнула Ингиль зелеными очами, вспыхнули мои кристальные грани в ее хрустальной короне:
- Что ж, королевич Родомир, так и быть, испытаю тебя. Но прежде вот что послушай – был некогда халиф, шах Иранского царства; не было земель, что не мог бы завоевать этот доблестный правитель. Но однажды ханьский мудрец, дабы спасти свои земли от разграбления, преподнес в дар шаху перстень с опалом, в котором сияли, казалось, иные миры, сферы столь чудесные и возвышенные, что правитель забыл о своем царстве, о завоеваниях, о юных девах. Он все время погружал взор в опал, сияющий у него на руке, и видел алмазные скалы, хрустальные деревья и фей – повелительниц зимних чар с серебряными волосами и льдисто-синими очами. Он пропал, очарованный неведомым для смертных миром, ведь опал в его кольце был Вратами в одну из обителей моего бессмертного и могущественного народа.
Подвела Хранительница Снов королевича к огромному малахитовому дереву, на ветвях которого сияли и переливались всеми оттенками опалы всевозможных мыслимых и немыслимых форм, и говорит:
- Если дорога я тебе так, как говоришь – отыщи мой опал среди всех, тут имеющихся. Отыщешь – награжу тебя, а не отыщешь – сгинешь, как и все юноши до тебя.
Испугался Родомир, приуныл – как же отыскать тот единственный заповедный камень, если тут их столько? Да делать только нечего, надо выбирать. Вот один опал так и сверкает, так и видится в его переливчатой глубине оперенье сказочной птицы! Вот другой – в нем словно дрейфуют летучие корабли среди неведомых звезд … В одних огненные цветы мерещатся да шафранные луга по весне, в других – медовые соты, наполненные радужным нектаром. А иные и вовсе трепещут в своей радужной прозрачности, как слезы единорогов.
И тут вспомнил королевич слова старого ведуна, и песню, что тот пел. Призадумался. Глядит, и вдруг заметил на веточке возле огромного пылающего камня крохотный опал – ни дать, ни взять капля росы на ветке, столь неприметная среди дивных радужных плодов. Зеленая, словно очи Владычицы. И мерцает, будто звездочка.
- Вот твой опал, Краса Ненаглядная! – выпалил королевич, а сам уже приготовился с жизнью распрощаться.
- Молодец, королевич, справился с моей загадкой – видно зряче твое сердце, не ослеплено земными богатствами. Смог разглядеть невзрачную каплю среди светозарных плодов. Так знай же, что в нем – часть моей Силы. Я не только храню земные богатства в этой кристальной пещере. Еще я - владычица звезд и цветущего лета, ибо что вверху, то и внизу; все вещи в мироздании суть едины и связаны незримой для смертных силой, и являют подобие друг друга, так как состоят из одного и того же предвечного вещества.
Поглядела Ингиль, владычица земных недр, морских глубин и звездного океана строго на Родомира, да взгляд оттаял немного, потеплел, заветную думу хранит для незваного гостя. Видит Владычица, что надеждой о несбыточной любви с волшебной девой живет юное сердце. Поразмыслила немного, погрустнела и молвила королевичу:
- Стать женою тебе не могу – не может смертный с эльфийской королевной долго в счастье жить… Но даю тебе зарок – перстень с моим камушком, и когда придет твой срок в мире смертных, ты погляди на него – в нем ты увидишь лунную тропу меж летних садов, ведущую в мои звездные чертоги. Взор не отводи ни на миг – и узришь, что на востоке от тебя начался звездопад… Я буду ждать тебя к северу от звездопада.
Так было снято вековечное проклятие, наложенное синеоким принцем Волшебного леса на Ингиль, Хранительницу Снов и ее самоцветные сады, простирающиеся во все части света под землей. Королевич Родомир скакал в свое королевство с надеждой на новую встречу среди звезд. А древний старик, рассказавший ему о Владычице, счастливо улыбался в своей лесной хижине – теперь и он был свободен уйти сквозь Холмы к родным. Ведь это был не кто иной, как Фэн Морвер`ах, ставший жертвой собственного проклятия – пока Ингиль не найдет любимого и не освободится от его чар, не мог эльфийский принц уйти за своими близкими в другие миры, а в облике согбенного старца должен был скитаться по человеческим землям и пробуждать в юных сердцах жажду узнать тайну кристальних садов.
Я же, волшебная корона Хранительницы Снов, уже видела грядущее – как на звездном мосту королевич Родомир обнимает зеленоокую Ингиль и они уходят сквозь звездопад в мир без горестей и утрат. А Фэн Морвер`ах, вновь сияя своей непобедимой юной красотой, ступает сквозь незримые Врата к родным, бросив напоследок печальный вигляд сапфировых очей на золотой лес…
Кто знает, как рождается сказка? Из каких невидимых нитей сплетается каждая история, рассказанная под вечно юными звездами? В какой именно миг происходит то самое волшебство, которое подобно пению фей в заколдованном лесу или мерцанию звездной пыли на лепестках самых синих цветов на свете… Будучи созданием, помнящим мир от его рождения, я могу вам рассказать об этом, если ваше сердце все еще хранит осколки радужных снов детства.
Ведь я - одно из светоносных волшебных Древ эльфийского народа, чьи листья испускают золотое сияние, а цветы мерцают серебристым огнем... Моя кора бела, как лунный свет, но ласки падающих солнечных лучей делают ее подобной прекрасным драгоценным камням, переливающимся всеми цветами радуги. Мои янтарно-золотые плоды сияют, наполненные медовым нектаром, а когда приходит время весны - дивные соцветия большими гроздьями мерцают, словно серебряные звезды, а изумрудные листья покрыты алмазной пыльцой, падающей светящимся дождем с цветочных чаш... Когда набегает еле слышный ветер, цветы и листья издают дивное пение - музыку, подобную звукам золотой арфы.
То были века блаженства. Меня окружали такие же, как я, создания из огромной семьи Древнего леса. Каждое дерево обладало разумом и умело говорить, а еще владело магией самой земли, способной как к созиданию, так и к разрушению. Неподалеку рос мой старинный приятель, гигантский Дуб – он вечно скрипел на нашем древесном языке возвышенные строки о вечности и любви, и его голос походил на скрип огромного корабля, несущегося на волнам Бескрайнего моря навстречу заре… Лицо у него было, как у старого волшебника, а в ветвях всегда ночевали колдуньи-совы.
Рядом шелестел листвой, словно роняя золотые монеты в изумрудные мхи, красавец-Ясень, он водил дружбу с огненно-рыжим лисенком, давая ему кров в своих корнях… А чуть дальше проказник-Клен вечно гудел о лесных делах с семейством белок, облюбовавших его дупло для своего жилища. Ясень был влюблен в гордячку Рябину. Она всегда щеголяла в рубиновой короне и гранатовом ожерелье, тайком бросая томные взоры в сторону одинокого Вяза, растущего на холме вдали от всех. Лицо у нее было точь-в-точь, как у осенних фей, приходивших к нам танцевать каждый раз, когда месяц становился круглым и серебристым, как волшебный спелый плод в небесах. Я же всегда было одиноко среди братьев и сестер, не похожее ни на одно дерево леса, лишь знающее, что где-то в иных местах есть такие же волшебные деревья, как и я, обладающие великой магией и Силой!
Сейчас, когда Дивный народ покинул этот мир, уйдя через хрустальные Холмы в иные пространства на теле Вселенского Змея, почти не осталось тех, кто способен слышать мой голос... Ведь древесное наречие очень сложное и понимать его могут лишь спящие в наших кронах дриады да самые умные из птиц. А когда-то говорить на языке деревьев умели не только покинувшие этот мир эльфы, но и исчезнувшие в реке времени жрецы человеческого племени - друиды. Но во времена, когда эльфийский народ еще был полновластным хозяином всей земли, а люди не явились перед солнечным оком, я было источником волшебной Силы прекраснейшего города, который когда-либо существовал! И имя ему было – Шаоирен Ирогату, что на эльфийском языке означало «Дерево Поющих Ветров». Весь зеленый и золотой, он казался сном леса, воплощенным в хрупком камне…
В самом центре, во дворце Сплетенных Крон, открытое всем ветрам и солнцу, сияло я – шелестя свои волшебные песни серебряной листвой, наполняя воздух благоуханием хрустальных соцветий, сочащихся медом, рождая золото и рубин плодов, дарующих эльфийским лордам и королевам вечную жизнь и молодость… В этом светозарном Зале Лесного Сердца резные хрустальные своды заменяла моя гигантская крона, где ветви переплелись настолько причудливо, что превосходили красотой самую изысканную резьбу и дивные кружевные узоры фей.
Так проходили века, я было счастливо дарить свет и любовь вечноюным изящным созданиям. Будучи источником Силы величайшего лесного города, я полнилось гордостью от столь высокой чести! ... Но ничто не является вечным – даже красота эльфийского мира. Бессмертное племя всегда верило, что любовь – ключ к созиданию и свету. Но в этот раз все случилось совсем не так – величайшая любовь стала тем, что разрушило мир эльфов и призвало тьму в их светлые сердца!
У владычицы Летних чертогов Амерасу была дочь, прекрасней которой не видели звезды – с волосами темнее самой синей ночи и дивными очами лани, изумруднее самых ярких мхов. Ингиль Дитя Ветра слыла лучшей плясуньей среди фей, и когда она танцевала на медвяных лугах возле дворца – даже деревья склонялись перед ней, восхищенные волшебным танцем… Но полюбила Ингиль не златовласого и синеокого Летнего лорда или темнокудрого янтарноглазого принца Осени, а мрачного и одинокого повелителя Ветров и Морей, сына владычицы Зимы – Морврина Пепельнокосого. Обе семьи недолюбливали друг друга и не могли одобрить эту любовь, но Ингиль и Морврин в конце концов поженились, уединившись в темном замке на скале над холодными волнами. Казалось, не было пары счастливей на свете… Но спустя несколько столетий появились люди и пошли войной на Дивный род. Морврин первый взял в руки свой меч, созданный из позвонков убитого им дракона и закаленный в синем пламени ледяной бедны. В навершии же того меча пылал огромный рубин – то бушевала драконья кровь, пойманная в огненный камень!
Высок и силен был владыка Морей и Ветров – глаза, словно северное беспокойное море или туман над пустошью, одежды – крылья ночного ветра, лицо словно выточено алмазным резцом луны, а коса цвета пепла – толщиной с руку, казалась живой извивающейся змеей, стекающей с макушки до земли, вся увенчанная черными ядовитыми шипами из неведомого металла. Все в эльфийских землях уважали его и боялись, а для слабого человеческого племени он был грозным богом, несущим смерть.
Однако северяне принесли с собой ядовитое железо, убивающее любую магию и несущее гибель эльфийским землям… И меч владыки Морврина не смог спасти его юных лордов в той битве. Тогда он пришел ко мне, пробравшись тайком под покровом ночи в лесные владения владычицы Амерасу, и испросил помощи против тех, кто нес смерть всем волшебным созданиям в этом мире. И я вырастило в своей древней сердцевине клинок, подобного которому не было и не будет. Имя ему Амэ-но-Цуруги, Меч Белой Розы! Во всю сущность волшебного меча я вложило древнюю магию леса, дикую и неподвластную никому, кроме того, для кого он был создан. Морврин Пепельнокосый шептал слова Силы над голубым пламенем, разгоревшемся в моем сердце, где обретал свою форму невиданный клинок, - и из огня поднимались волшебные лозы с острыми, словно иглы, шипами и нежными, мерцающими подобно белоснежным жемчужинам, розовыми бутонами... Они перетекали на лезвие, созданное из звездных кристаллов, обвивали своими стеблями рукоять, вплетались каждым шипом, побегом, лепестком в твердеющую с каждым мигом плоть дышащего меча.
Навершие Амэ-но-Цуруги превратилось в дивную белую розу, рукоять - в туго сплетенный стебель-лозу, а гардой стали побеги с острыми шипами, заканчивающиеся зелеными листьями. Потому Морврин нарек его вторым именем - "Сердцем волшебного леса". Но ничто подобной Силы не может быть даровано просто так – даже повелителю Морей и Ветров. Белая роза, что сияла чистым светом в навершии клинка, навеки стала связана с сердцем и душой Морврина: и если когда-нибудь он обагрит меч кровью невинного, роза в тот же миг станет алой, как пролитая кровь, а сердце Морврина перестанет биться и жизнь покинет его…
Следующая битва сделала грозного супруга Ингиль героем среди эльфийского народа. Обе семьи забыли о былых обидах и королева Амерасу пригласила в свои лесные чертоги счастливую дочь с Морврином и его рыцарями. По случаю торжества все мои ветви усыпали тысячи тысяч бабочек всех цветов радуги, создав живой трепещущий шатер, казавшийся мерцающим сердцем творения! И внутри этого гигантского шатра, среди разноцветных подвижных витражей сочащегося сквозь крылышки света, свершилось то, чего я так опасалось. Королева Амерасу приветствовала Морврина и свою дочь Ингиль, когда вперед вышел Тарег аэп Сианнах, принц одной из влиятельнейших семей Летнего королевства. Он безнадежно был влюблен в дивную Ингиль, и его безумное отчаяние и злость росли день ото дня. Тарег бросил оскорбительные слова в лицо пепельнокосому Морврину, и победитель северных варваров не сдержал свой гнев – ради чести Ингиль он поднял свой меч и пронзил дерзкого принца… Белая роза в навершии клинка в тот же миг стала алой от пролитой невинной крови, а Морвин пал на месте бездыханным. Две великие семьи навеки стали врагами, когда среди лесных сводов началась битва, невиданная доселе среди Дивного народа, превратившая дворец в руины. Те, кто выжил, покинули проклятое место, где пролилась их бессмертная кровь. А я лишь роняло кровавые слезы в траву, единственный раз не в силах помочь прекрасным эльфийским владыкам. От горя мой облик изменился и вся светоносная благодать скрылась за незримой завесой времени...
С тех самых пор я стояло одиноко среди моих братьев деревьев, вспоминая былое величие эльфийского рода, вздыхая о счастливом смехе и перезвоне золотых струн в руках менестрелей… Там, где некогда цвели синие розы среди хрустальных колонн, а на земляничных полянах танцевали феи, -теперь проросли из упавших на травы капель крови алые ягоды, горько-сладкие, как боль Ингиль, утратившей всех, кого она любила...
Смертные больше не подходили и близко к волшебному лесу. Множились недобрые слухи о поселившейся в чаще ведьме ужасающей силы, которой подвластны любые чары и которая губила всех, кто осмеливался ступить в ее владения. Но однажды маленький ребенок нарушил многовековую лесную границу, надеясь обрести дом там, где его бы никто не искал. Ее звали Роуэн, совсем как мою соседку Рябину, и ей не нашлось места в человеческом мире, где все боялись ее дара слышать песни ветра и шепот реки. Роуэн смело шла к самому сердцу леса, словно знала, где находится его древняя спящая Сила. И она понимала, о чем шелестит вяз, что проскрипел ясень рябине, и о чем сплетничают белки с малиновкой в ветвях старика дуба. На каштановых волосах девочки мерцала в тусклом свете корона из древесных лоз и алых ягод, а в зеленых глазах плескался лесной океан. Роуэн мечтала найти самый старый орешник, чтобы в ночь полнолуния сделать из его ветки посох, который впитает могущественную магию земли и звезд. Я слышало ее мысли так ясно, как если бы это дитя стояло рядом и беседовало со мной.
Когда девочка вышла на зачарованную поляну, она ахнула от изумления, увидев невероятное Древо – время и скорбь изменили мою внешность до неузнаваемости, теперь моя кора не сияла самоцветами и в ветвях не блистали золотые плоды. Но весь мой облик говорил о скрытой Силе, подобной сердцу мира, бьющемуся в древней груди. - Я всегда мечтала о доме, выстроенном в кроне огромного волшебного дерева или внутри гигантского дуба, как вон тот здоровяк! – воскликнула Роуэн, задыхаясь от счастья. – Как же ты прекрасно, с белоснежной гладкой корой, уходящее кроной ввысь… Ах, сквозь твои листья льются нити изумрудно-золотого света, словно струны волшебной арфы! Она любовалась мною, нежно гладя спящие ветви, пробираясь к самому стволу сквозь свисающие с ветвей до самой земли серебрящиеся шелка паутин и изумрудные бороды мхов, пока не увидела маленькую резную дверь, ведущую внутрь. И тогда я заговорило, так как эта девочка пробудила в моем старом печальном сердце любовь.
-Не боишься ли ты, дитя, ведьмы, что живет во мне уже многие века?!
Но она лишь покачала головой. Роуэн желала найти эту ведьму. Когда дверь отворилась, девочка несмело шагнула в темноту и обомлела – сколь бы ни было я огромно, но все-равно она не могла понять, как в дереве могло уместиться такое! Извивающиеся коридоры вели ее к слабому источнику света между влажных корней и светящихся мхов, изумрудные светлячки освещали ей путь, а внутри все поскрипывало, как в корабельном трюме. Где-то плескалась вода. Когда Роуэн вышла из коридоров в просторную круглую комнату, где все было увито светящимися голубыми розами и мерцали волшебные радужные кристаллы, она увидела перед собой женщину – прекрасную, как рассвет, как первый весенний цветок, как одинокая звезда на вечернем небосклоне… Это была Ингиль, дочь эльфийской королевы, заточившая себя в стволе волшебного Древа, чтобы забыть все горести мира, постигшие ее. Роуэн не находила слов перед дивной феей, облаченной в мерцающую дымку звездного сияния, вокруг которой порхали сверкающие синие и лазурные бабочки, роняя с крылышек волшебную светящуюся пыльцу.
- Зачем ты пришла, смертное дитя, потревожив мои воспоминания о былом счастье? – голос, печальный и прекрасный, как шепот подземной реки.
- Светлая госпожа, я пришла найти самый старый орешник для колдовского посоха… Чтобы стать сильной и больше никому не дать себя в обиду.
У этого ребенка, мотылька-однодневки по сравнению с дивной Ингиль, тоже было много боли спрятано в сердце. И моя отшельница-фея взяла ее к себе – учила, как собирать пыльцу с синих роз, как шептаться с травами в полнолуние, как ловить упавшие лазурные звезды на дне озера… И эльфийская магия стала проникать в душу Роуэн, делая ее могущественной ведьмой. Она соорудила высоко над землей в моих ветвях уютный домик, о котором так мечтала - пахнущий дикими травами и медом, откуда был виден весь бескрайний лес и закаты. К ней прилетали птицы поболтать о том, что творится в мире, а каждую осень Роуэн вместе с Ингиль делала волшебное вино из роз и птичьих снов, чтобы обрести власть над временем.
Когда девочке исполнилось восемнадцать, Ингиль вручила ей посох – белоснежный, словно выточенный из слоновой кости, оправленный в серебро лунных рун, осыпанный звездным светом, резной, с лилово-розовым, словно сердце фиалки, кристаллом, венчающим его навершие. - Это же волшебный посох из старейшего орешника! – обрадовалась Роуэн, не веря своим глазам. - Нет, дитя, много лучше… - улыбнулась Ингиль. – Этот посох из нашего с тобой дома – из волшебного эльфийского Древа! Оно подарило свою ветвь, дабы сделать твою Силу непревзойденной. А этот кристалл - сердце упавшей звезды. Прими его и используй на благо. Отныне ты - Ведьма волшебного леса. Оберегай его и храни от бед. А мне пришла пора уходить к любимому Морврину… С этими словами фея Ингиль шагнула в сторону Холма, возвышавшегося неподалеку и растворилась в его зелени. Ведь для фей время зримо подчинено вечности, а пространство – необъятной беспредельности. И там, по ту сторону Холмов, Ингиль надеялась вновь встретить на Млечном мосту под Полярной звездой своего любимого супруга.
А юная ведьма Роуэн до сих пор живет во мне, иногда поднимаясь в домик под самым небом, растит голубые и алые розы, варит варенье из земляники и болтает со мной о птицах и рыжих лисицах. Мой посох подарил ей вечную жизнь и могущественные чары, способные защитить весь лес от любой беды.
Я был рожден во тьме извечных бездн, и крик мой первый стал рожденьем света. Я жил, дышал, я мыслил, звезды пел, спираль свивая этой бесконечности. Дробился в пазлы Вечности фрактал, все грани мира странно отражая. И кто я есть, пока я в бездне спал и грезил сотворение, жил Тайной? Один во тьме, в груди - огонь всех солнц, но для кого светить и грезить были? И создал жизнь тогда из звезд тайком, разлив ее в сосуды, как в бутыли. Лепил из глины, праха и огня своих детей, как кукол яснолицых, учил мечтать, лишь меркли краски дня, их сны ловил, чтоб те в мирах застыли, как мотыльки в прозрачном янтаре - навек храня божественное чудо... И сам в своем же бесконечном сне плыл сквозь их сны на звездном ярком судне.
Свет зрел, рождая формы, краски, звук, но ведь сосуд был пуст, а чем наполнить? И я разверз молчанье своих уст, вдохнул свой дух, огонь стал братом плоти. Теперь я в каждом трепетном цветке, в звезде далекой, в капле вод и травах... И их сердца поют теперь во мне - один во многих, в людях, птицах, камне! Любовь творит миры, рождает сны... Где сон, где явь и сам поди не знаю. Но зреют в сердце лунные цветы, из рук синицы в синь небес взлетают.
И в их глазах, в их душах - та же блажь, желание творить и стать бессмертным. Я в раковине ночи - Вечный Страж, сияющий жемчужиной над бездной.
(с) Наталія Гермаковська
Песни гномов в хоббичьей норе / Dwarves' songs in hobbit's hole
