ЛАЗУРНОЕ ЧУВСТВО

мотто:

/В. Брюсов "Ромб"/

***
глосса:

Посреди бесноватой толпы,
Разрываемы странным сомнением,
Вновь стоим, как чумные волхвы,
Обуянны порочным стеснением.
В свете, той голубой срамоты –
Мы.

Опоясаны в круге тесьмы,
В центре выжженной сердцевины.
А вокруг тычут пальцы – шипы,
Словно сами чисты и невинны.
Все когда-то мы были детьми
Среди тьмы.

Этот сумрак в себе растворяет
Страхи, что беспокойно галдят:
О любви, что природу спасает,
О душе, о которой скорбят,
О красе, от которой (все знают)
Глаз отдыхает.

А вдали, нас зовущий прибой,
Обещает нам дальние дали,
Где не нужно вступать с кем-то в бой.
Мы давно уже всё доказали.
Но издал свой воинственный вой
Сумрак ночи живой.

Толи так одинок, что страдает.
Толи мёртвых на бой поднимает.
Честь спасти, шанс последний даёт.
Как никто нас один понимает.
Ветер, что меж ветвей завывает,
Сердце жадно вдыхает.

Окружили враги нас стеной.
Изуверской толпой костяной.
Сами сухи, но брызжут слюной.
Выступают холодной войной.
Тесен их полированный строй.
Шепот звёзд долетает порой.

Скрежет в ухо, предательский: "Стой!",
Слышишь ты за прозрачной спиной.
– Друг сердечный, да что же с тобой?
И обида застыла слезой.
Сыт жестокой досужей молвой.
И лазурные чувства теснятся толпой.

Было всё в том рассвете мясистом,
И во взгляде пустом и расистском.
Ощущая себя анархистом,
Я свыкался с естественным риском
Быть растерзанным: медленно, быстро...
Всё забылося в блеске росистом.

Я очнулся на пологе мшистом,
Очарован запутанным смыслом.
Помышлял, как не странно, о чистом.
Уплетал тосты с сливочным маслом.
Отвечал чай на выдох со свистом,
Поцелуем душистым.

Рядом мама в расцвете весны.
– Будь добра, еще чаю плесни.
Нет ни страха, ни бед, ни вины.
Объясни же мне всё, объясни.
Всё, что было со мной проясни.
Поскорее блесни.

Снова тьма. Снова кочки и пни.
Приставучие вьются слепни.
Тормошу себя: "Ну же, не спи!"
На себя по другому взгляни.
И слова, что мой дух берегли,
Снова шепни.

Но в ответ слышу лишь: "Никогда..."
Круг сужает глухая толпа.
С неба черная льётся вода.
Ты такой же, как я был солдат,
Но надел камуфляжный халат.
Как тогда.

Ты меня, шкура мерзкая, сдал.
Мне на пятки, как враг наступал.
Я своё отболел, отстрадал.
Ну, а ты, свою сущность предал.
В сердце снова стоят холода.
Да.

Римарева Ирина

The Phantom of the Opera - Prague Cello Quartet [Official video]

Васильковый полдень

Солнце в небе поднималось все выше и выше, было жарко и душно. Собиралась гроза. Близился полдень и крестьяне, работавшие в поле с раннего утра, стали расходиться по домам, памятуя старый дедов приговор: «В поле в полдень ни ногой». Только Иван все не уходил. За усердной работой, крестьянин забыл о времени. Вот уж разошлись все, а он все работает да работает. Совсем умаялся, голова кружится, пот ручьем по лицу. Хотел Иван рубаху скинуть, да замешкался — рукавом пот утереть — да где стоял, там и сел. Силы совсем оставили. Глянул, а солнышко уж совсем в зените. «Дай, - думает, - передохну, да и пойду тогда домой-то, а то полдень уже». Да и не заметил, как задремал.

И снится ему, что зовет его кто-то, так нежно, ласково, словно нараспев. Голосок протяжный девичий, совсем как у Марьи — невесты его нареченой. Открыл парень глаза, да стал по сторонам оглядываться. Смотрит — а по полю идет девушка, в тонком белом платье, красоты редкостной — фигурка ладная, коса пшеничная ниже пояса, а глаза, что твои васильки — синие-синие, самого неба прозрачнее. И будто не идет она, а плывет. Подошла и говорит: «Здравствуй, молодец! Что же ты в поле-то в такое время забыл? Аль скучно тебе, как и мне?» а Иван и слова вымолвить не может... молчит, да глаз оторвать от незнакомки не может. «Потанцуй со мной», - говорит она. А он опять молчит.

Тут она как закружит, как ветер поднимется, да как запоют, зашумят колосья-то... Иван хотел помолиться, да все молитвы разом позабыл, а язык словно распух и во рту не шевелится. Не успел оглянуться, а уж ночь. «Эка нечисть», - подумал Иван и хотел было к деревушке своей поворотить, да поле незнакомое и деревушки-то нет никакой. Куда идти и не знает. Встал он на колени посреди поля, голову опустил, да начал приговаривать, как бабка учила: «Хозяин-хозяин, прости меня Ивана-дурака, что оскорбил тебя работой в неурочной час, прости дурака на первый раз, да и отпусти с миром».

Тут появился перед ним старенький дедушка, с бородой чуть ли не до земли и говорит: «Ох, Иван, дурак ты! Ты не только меня, ты и дочку мою обидел. Отчего не потанцевал-то с ней?» «Так боязно стало, хозяин, - ответил парень, - вот и оробел совсем». «Молодой ты еще, Ваня, глупый. Хорошо, хоть сознательный. Праздник нынче ночью, Ваня, вот потанцуешь с моими дочками, тогда и отпущу!» «Так быть посему», - кивнул парень. Оглянуться не успел, а вокруг уже гулянье — костры до небес прямо посреди поля, девушки в платьях, с лентами яркими в пшеничных косах хороводы водят и повсюду столы с угощениями разными.

Всю ночь гулял и веселился Иван с бесовницами, а под утро одна из них взяла его под руку да и вывела прямёхонько к околице. «Хозяюшко повелел отпустить тебя, Ванюшка, хоть и люб ты нам. Но в другой раз, заработаешься в поле, да там и останешься, помни, милый» - сказала так и исчезла. А Иван домой поспешил. Подходит к дому, слышит плач стоит — мать и сестренки все глаза за ночку ту выплакали и Марья там с ними сидит, глаза от слез опухли все. Увидела жениха, да как бросится к нему на шею. Тут и другие все подошли. Радости было, что живой вернулся. Иван когда матери-то рассказал где был и что видал, она только перекрестилась.

А на другой день напекла пирогов, отдала сыну и наказала: «Ты, сынок, ступай, полю-то и Хозяину поклонись и от меня и от бабки твоей, поблагодари, да угощение оставь на меже». Иван сделал все, как матушка наказывала — отнес угощение в поле, Хозяину и дочкам его поклонился, а когда уходить стал, увидел, в знойном мареве девушку в белом платье, красоты редкостной - с пшеничной косой и васильковыми очами. Она стояла посреди поля и махала ему в след рукой, улыбаясь.

С той поры Иван никогда в поле не задерживался, все до полудня успевал, да урожай всегда богатый собирал. Да и про угощение для духов поля никогда не забывал оставить. И детям-внукам своим наказал, чтобы в полдень в поле ни ногой!..