Прикосновение первых встреч 

Вершу предначертанное кем - то Свыше,
Доверившись голосу сердца.
Душа, оформляя в стихи, мысли пишет,
Вибрируя в ширь в мегагерцах.

Забытое прежде в глубинах былого,
Тем давшего сбой хромосомы,
Вдруг вышло наружу вибрацией слова
И вновь сделав к слову способным.

Случилось, другого и не ожидалось,
И то, что так долго хранилось,
В пленении было, во тьме затерялось,
Вдруг в миг в одночасье раскрылось.

Сначала легло в белый стих малой прозой ,
На белый свет вдруг проявившись.
Скоблило, кололо мой разум занозой,
Ростком к небесам устремившись.

                                                              Пробуждение Души (Отрывок)
                                                        Автор: Ольга Денисевич (Бабушкина)

После той дачной истории Глеб, кажется, стал намного спокойнее. Он больше никуда не тянул её, не звал, не давил, только ясно и кратко отвечал на вопросы, только мягко улыбался иногда. Уже в коридоре, перед уходом, вручил ей обещанную книжку, написанную архимандритом Киприаном Урусовым. Книга была перепечатана на машинке и переплетена в бордовый клеенчатый переплёт. Откуда она у Глеба, Аня спросить не посмела.

– Только в автобусе не читай.
– Глеб, ты что? А перестройка?
– До нас дело дойдёт ещё не скоро, если вообще дойдёт, – серьёзно отвечал Глеб.

«До кого это – до нас?» – замирая подумала она и отправилась домой.

Архимандрит Киприан всё объяснил

Сев в автобус, Аня немедленно раскрыла книгу. Оторваться было невозможно. Архимандрит Киприан словно всё уже знал про неё, про её чёрную тоску, отчаяние, жуткую дачную ночь и пробуждение.

Сам архимандрит, как сказал Глеб, был старинного княжеского рода Урусовых, ведущего родословную со времен хана Тамерлана, он мальчиком покинул Россию вместе с родителями. До шестнадцати лет жил невером и нехристем, пока, по собственному его выражению, Бог не победил его. Бог побеждал его не напрасно, подыскав Себе верного слугу и проповедника. В каждом слове архимандрита дышала непонятная сила, – может быть, это была власть посвящённого, а может, сила веры, но именно она, эта внутренняя мощь абсолютной убеждённости, вея над словами, удивляла сердце, будила душу.

«Помимо веры в Бога, – писал архимандрит, – существует и вера в человека, вера в его достоинство в его, быть может, ещё не раскрывшуюся глубину, о которой и сам он не всегда знает». Верить в человека уже и означает любить его. Для этого надо всего лишь его расслышать – когда он говорит, рассказывает тебе что - то, не думать о своём, не готовиться к ответу, выбирая, на что можно возразить, с чем согласиться, но просто слушать. Слушать, чтобы услышать, вот и всё! Но для того, чтобы услышать другого, надо научиться вслушиваться в себя, в голос своей совести, в голос той правды, которая присутствует в каждом, слушать и не бояться, не заслонять уши.

Да, надо научиться слушать себя и себя узнавать, хотя если делать это всерьёз – это невыносимо. Это знают монахи, это знают одинокие люди. Вместо глубины и богатства человеку открывается его внутренняя бедность и пустота. Попробуйте посидеть день - другой в закрытой комнате, не выходя, лишив себя всех внешних впечатлений. Попробуйте побыть наедине с собой. Многие монахи выбегали из своих келий с криком – такое тяжкое это испытанье – увидеть себя. Люди в одиночных камерах часто сходили с ума, кончали жизнь самоубийством. Наша внутренняя пустота – страшная, и ничем на земле её не заполнить, какие бы земные наслажденья и радости мы не бросали туда, всё исчезнет, как в чёрной скважине, один только Бог…

Чуть не плача Аня соглашалась со всем: как верно, как хорошо, чёрная скважина – это же про неё, точь в точь, как она курила на балконе, как задыхалась ночью на даче!

Она проехала свою остановку, долго шла пешком назад, пыталась читать на ходу, споткнулась, чуть не упала, захлопнула книгу, почти побежала домой. От ужина отказалась с порога – скорее в комнату, читать дальше.

В первой части книги архимандрит описывал только голые отношения человека и Бога, без посредников, без свидетелей. Но ведь существует и церковь, угрюмая, строгая, грозящая пальцем – что там Глебка не говори. Сплошные анафемы и перегородки. Четыре поста в год! Близкие отношения между мужчиной и женщиной допускаются только в браке! Отлучила Льва Николаевича Толстого! Какая уж там любовь, что - то её не видно, архимандрит Киприан.

Да, отдельные люди, может, кого и любили, но сама по себе эта организация, сама эта «святая, соборная и апостольская», как несколько раз процитировал что - то Глеб – какая уж там любовь… Церковь совершено не уважала неповторимость человеческой личности. Ради эфемерного «спасенья души» всё никак не хотела подарить людям свободу оставаться собой – быть весёлыми, глупыми, дурачками, добрыми, человечными – такими, какими сотворил их Сам, между прочим, Бог. Нет, каждого нужно было затолкнуть в футляр, в гроб ограничений, а поскольку исполнить их всё равно невозможно – превратить в ханжу. Всех заставить наступить на горло собственной песне.

Это было ясно как день. Аня думала: тут уж её не переубедишь. Но архимандрит влёк её дальше и дальше, вторая часть книги называлась как раз «человек в церкви», и снова, точно расслышав всё, о чём она думала, ответил на каждую её мысль. К последним страницам всё оказалось как раз наоборот. Церковь человека любит. Бесконечно, бережно, кротко. Потому что всякий человек – творение Божие, всякая душа скрывает Божественную красоту. Но однажды человек пал, и с тех пор уже не умел петь точно. Однако существовала и святость, и глубинный оптимизм христианства, по мнению архимандрита, состоял в том, что в церкви Христовой святыми могли стать все. «Мы – церковь святых», – повторял он на каждой странице.

Это и было целью христианской жизни – добраться до заложенной Богом сердцевины, пробиться к Божественному замыслу о тебе, услышать и открыть в себе свою настоящую песню. Потому что то, что ты пел до сих пор, было совсем не твоей – чужой песней, случайным пошлым мотивчиком, подхваченным на улице. Но в том, оказывается, и состояло «спасение» – запеть собственным голосом, встретиться с подлинным собой, встретиться с Господом и с другим человеком – оттого и слово «встреча» имело в устах автора совершенно особенное, почти мистическое значение, одна глава так и называлась «О встрече».

Через три дня цитатами из архимандрита были исписаны две ученические тетради по двенадцать листов. Нехотя отдавала она книгу Глебу.

– Глебка!
– Чего?
– Можно попросить тебя кое о чём?
– Конечно.
– Ты не торопи меня.
– Больше я к тебе вообще не притронусь.

Но он обиделся, Глеб.

                                                                                                                          из романа Майи Кучерской - «Бог дождя»

Танец на выжженном ...

Она сверкает зелёными глазами. В них горят не только страсть к балету, но и неугасимое желание доказать ему, что она сможет. И не просто сможет, а сделает это лучше, чем он смог бы сделать. И даже более того – она сделает это несмотря на него.

Он: (С лёгкой улыбкой) Хм… Интригующе.

Она поворачивается и уходит, оставляя его одного с его мыслями и его страхом перед неизбежным.

Он смотрит ей вслед, ощущая в своей душе не только ненависть, но и странное притяжение. Он чувствует, что она не просто его партнёр по танцам, а что  -то более значимое. Что -т о, что может перевернуть его мир.

Он: (Про себя) Она может стать моим препятствием, но она может стать и моим успехом…

Она танцует в своей студии, и в каждом движении её тела чувствуется огненный порыв, желание победить себя и всех вокруг. Она не осознаёт опасность, с которой она столкнулась, но она чувствует её. И она не боится. Она готова танцевать с Судьбой до самого конца.

                                                                                                                                                                                               Танцы с Судьбой (Отрывок)
                                                                                                                                                                                                    Автор: Ольга Ганиева

Юлька Сойкина жила в большом Поволжском городе на улице со смешным названием Яблочкова. Однако, улица имела сразу три достопримечательности: Театр Юного Зрителя ( ТЮЗ), библиотеку им. А.С Пушкина и репетиционный зал Областного Хореографического училища.

Первые две достопримечательности девочка охотно посещала, а в библиотеке, в рейтинге самых активных читателей, периодически занимала самые высокие места.

Но самой большой её страстью был репетиционный зал. Сколько Юлька себя помнила, она постоянно маячила около зала, большие готические окна которого были распахнуты и зимой, и летом. Это было одноэтажное здание с низким цоколем, и каждый прохожий мог бы полюбопытствовать и заглянуть внутрь. Но улица была маленькая, и прохожих было мало. Два - три пацана из ближайшего двора периодически глазели, хихикая от смущения на юных балерин, одетых в нежные лёгкие туники, телесного цвета трико, и (о, зависть всех девочек - балетоманок) балетки на пуантах, с перетянутыми по лодыжкам розовыми атласными лентами.

Это было Юлькино царство, её вотчина, а насельники дивной страны под названием "Балет" - были, конечно же, небожителями в её понимании!

Она жадно вдыхала запах репетиционного зала - смесь пота юных танцовщиц, влажного паркета, и ещё чего - то неуловимо - чудесного, от чего пунцово - ярко пылали щёки, сладостно сжималось и учащённо, по - заячьи быстро, билось Юлькино сердце.

Жила она в коммунальной квартире дома, соседствующим с "храмом Терпсихоры", жильцы которого, правдой и неправдой, завоёвывали себе метры выехавших или умерших жильцов; прорубали стены в покинутые комнаты, "столбили" захваченные метры своими пожитками и на смерть стояли перед милицией и работниками ЖЭКа, у которых были свои планы на освободившуюся жилплощадь!

Не избежали этих мытарств и Юлины родители, и, в один прекрасный момент, после многих тяжб с чиновниками исполкома и различными сопутствующими инстанциями семья Сойкиных стала обладательницей двухкомнатной квартиры, со всеми удобствами, в центре города.

Но самым главным "удобством" стала стена, за которой находился репетиционный зал, и звуки концертного рояля, свободно лившиеся в окна и услаждающие душу и уши девочки. Теперь она могла танцевать и дома, используя вместо балетного станка стул с резной деревянной спинкой.

Не то, чтобы родители не знали об увлечении девочки, но не придавали этому особого значения, полагая, что это увлечение пройдёт, как корь, или ангина, которой, кстати, Юля частенько болела в детстве.

Но однажды, вернувшись домой после очередной "репетиции" перед окнами зала, в дверь Сойкиных позвонили. Открыла Юлина мама. Девочка сразу узнала, вошедшую в дом гостью.

Это была Людмила Даниловна - хореограф, проводившая репетиции с младшей группой балерин.

- Я приметила вашу девочку, - сказала нежданная гостья, - она очень музыкальна, и, на мой взгляд, талантлива. Через месяц будет набор девочек в наше училище, и я предлагаю Юле поступить ко мне на отделение классического танца!

Родители смущённо переглянулись. Юля стояла ни жива ни мертва, именно сейчас решалась её судьба и дальнейшее будущее!

- Кстати, в каком классе ты учишься? - спросила преподаватель.
- Перешла в пятый,- пересохшими губами еле выдавила из себя девочка!
- Как жаль! - всплеснула руками Людмила Даниловна - мы проводим набор учащихся, закончивших третий класс!

Всё дальнейшее Юля воспринимала с трудом. Ноги, вдруг сразу ставшие ватными, довели её до дверей, чтобы проводить хореографа, в ушах звенело, какие-то молоточки непрестанно стучали в висках; ещё немного и она потеряла бы сознание, если бы папа не обхватил её за плечи, и не усадил на диван.

Потом она долго болела. И уже, выздоровев, больше не танцевала перед гостеприимно - распахнутыми готическими окнами.

В девятом классе Юля сильно вытянулась, став второй в физкультурном строю и поделив кличку "Высотка" с Ленкой Злобиной, - самой высокой девочкой в классе.

Иногда, Юля, становясь на цыпочки, примеривалась к зарубке на косяке двери. "А бывают ли балерины высокого роста"? - думала она. На память приходила только Майя Плисецкая. "Но ведь она же прима - балерина! А если кордебалет? Там все маленькие, все одного роста"!

Это немного успокаивало девушку, и она отвлекалась делами, уроками; у неё уже появились первые сердечные тайны - жизнь распахивала свои тёплые объятия, и, казалось, что где-то ждут её "алые паруса", и всё было томительно - ново, будто бы стояла она на пороге Неведомого, Непостижимого, Непознанного...

                                                                                                   Как Сойкина Юля не поступила в хореографическое училище (Отрывок)
                                                                                                                                            Автор: Кириллова Елена

** Астрономия ..  словно Сказка **

Мы нередко наши взоры
Устремляем в небеса,
Где мерцают звёзд узоры,
И белеет полоса,

Что проходит через небо
И зовётся Млечный путь.
Лишь отведав знаний хлеба,
Мы его постигнем суть.

Свыше сотни миллиардов
В нём имеется светил.
Мудрецов, учёных, бардов
Он давно к себе манил.

Так галактика зовётся,
Где родились ты и я,
Где по эллипсу несётся
Наше Солнце и Земля.

                                              Уроки астрономии (Отрывок)
                                              Автор: Степан Валентинов

Каждое лето Санька проводил у бабушки.

   Он любил деревню за её запахи, за легкомыслие. Здесь всё было предельно ясно: встаёшь чуть свет, ложишься, когда ноги уже не держат и засыпаешь на ходу. Делаешь, что хочешь: хочешь — рыбачишь, хочешь — за ягодами, хочешь — купаешься. Да что там говорить! Это не город с его условностями. Траву не мять, по газонам не ходить! И ещё множество всяких бестолковых запретов.

     Чтобы не отставать от деревенских мальчишек, Санька ходил на конюшню к дядьке Кузьме, который учил его ездить на лошади. Он уже умел надевать на жеребца сбрую, запрягать его в телегу, запрыгивать на лошадь без всяких приспособлений. И всё это в глубокой тайне.

      Единственное, что его обескураживало, мальчишки не пользовались, ладно седлом, но даже уздечкой. При этом ухитрялись быстро мчаться верхом, чуть придерживаясь за гриву. Этому нужно было срочно научиться.

     Оказалось, что  ребятня была прекрасно осведомлена о  его занятиях на конюшне, но деликатно  молчала, боясь спугнуть своей осведомлённостью.  Было сверх наивностью предполагать, что в деревне существуют тайны. Теперь, когда они убедились, что Санька неплохо сидит на коне, поступило ему предложение поучаствовать в одном интересном мероприятии — его позвали в ночное.

  С собой нужно было взять картошки, чтобы испечь на костре, луковицу, соль, краюху хлеба, кусок сала, ватник, картуз и обязательно бутылку с водой. Всё это уложить в торбу и отдать старшему пастуху. Он самый главный и опытный и все это сохранит. Зачем ватник, когда  так тепло? Потому, что к утру, когда выпадет роса, он поймёт.

  Ему подвели кобылу и сказали, что для начала  подойдёт эта самая смирная в табуне скотина.
      Санька лихо вскочил на своего буцефала, и кавалькада двинулась на выпас.
      Вначале свернули к речке, где мальчишки  собирались искупать лошадей. Пустились рысью.

До водопоя оставалось совсем недалеко, сразу за крутым берегом, с которого самые нетерпеливые обычно ныряли в реку, чтобы не тратить времени на ходьбу до плавного спуска, где сельчане соорудили пляж.

  Вот тут - то  и подтвердилось, что мальчишки всё же остаются мальчишками, хотя они и заботливые, и дружелюбные.  Этот чёртов скакун на полном ходу  свернул к крутому берегу и резко остановился у самого края. Санька полетел через его голову и очутился в воде. Всё произошло так быстро, что он даже не успел испугаться, а когда вынырнул, увидел хохочущую ватагу и услышал крики: «С крещением, тебя, новый пастух!»  Кобыла, как ни в чём не бывало, стояла  у обрыва, и Саньке показалось, что по всей её морде блуждала хитрая улыбка. Откуда было ему знать, что эта смирная красавица была научена этому трюку и исполняла его каждый день с тем или иным седоком.

       Выкупав коней, ребята в скором времени уже были на лугу.  Они спешились на опушке рощицы, примыкавшей к выпасу, стреножили и отпустили лошадей, натаскали хворосту для костра и стали готовиться к ночи.

      Такой вкусной, щедро присоленной  печёной картошки Санька не ел ещё никогда. Да и все остальное, приправленное дымком костра, луговыми запахами, ароматом звёздной ночи, было очень вкусным. Он долго ещё потом вспоминал прелесть своей первой вылазки в ночное.

      По примеру товарищей он тоже расстелил ватник и улёгся на него ногами к догоравшему костру, тепло которого так приятно согревало босые пятки.

  - Глянь, Санька, как хорошо виден  шлях до Киева, - сказал Вовка, указывая в небо.
       - Дорога на Киев? - переспросил тот. - Что это за дорога?
       - Да тебе, городскому это не понять. Вы её Млечным путём называете.

       Саньку удивило познание Вовки в астрономии, и ему захотелось продолжить этот разговор.

Он уже не раз привозил из деревни то  сказки, то  мифы, то легенды, рассказанные  стариками или даже  мальчишками. Самые страшные истории любили поведать парубки в окружении девок. Очень уж им нравилось, как девки визжат от поддельного ужаса.

- А почему так называется этот путь?
       - Ну, ничего ты не знаешь. Видишь серебристая полоса от горизонта до горизонта? По этому пути в Киев везли молоко. Оно расплескивалось по дороге и  оставило белый след.  А вон посередине яркий Крест.
       - Так нас учили, что это  созвездие Лебедя.
       - Чёрте чему учат вас там в школе. Вот что это за ковш? Молчи, молчи! Всё равно не знаешь. Это — Большая телега. Вон четыре колеса, а впереди её тянут три лошади. А вон, посмотри, между  первым и вторым конем ма - а - а - аленькая звёздочка — это удила. Когда они пересекутся, тогда и конец света  будет. Понял? Этому учили у вас в школе?
       - Нет.
       - То - то же! А вот и Малая телега или Пасека, а в хвосте у неё Полярная звезда. А вот эти звёздочки я люблю больше всего. Потому, что они никогда не заходят за обрий.
       - А что такое обрий?
       - Ну и тупой! Обрий — это окоём.
       - А что такое окоём?
       - Слушай! Да ты языка не знаешь! Окоём — это горизонт. То, что око обоймает. Нет, ты переводись к нам в школу, хоть чему - нибудь научишься. Так вот, эти звезды, что не заходят за горизонт никогда, называются — Борона. Где, где? Вон, как перевёрнутая растянутая буква «Мы».
       - Буква «эМ»? Так это же Кассиопея!
       - Наконец - то, и ты что - то петраешь. Так может быть ты знаешь, какая звезда отмыкает утром ворота Солнцу?
       - ?
       - Самая яркая звезда. Она называется  Зори. На рассвете она отпирает ключом небесные врата и выпускает на небо Солнце. А Солнце — это мать, Луна — отец, а звёзды это их дети. По вашему, по - городскому, Зори — это Венера. А что это за светлое пятно? Вон целая куча звёзд — это Квочка. Большая — это Курица, а вокруг этой большой с десяток маленьких — цыплят. Когда этот курятник утром восходит то это к тёплым весенним дождям, а когда утром заходят, то это к осенним холодам. Серёга, скажи этому неучу, что это за звезды?
       - Так это же Стожары.
       - А этот горожанин всё равно не знает. Ладно, специально для тупых: по вашему это —  созвездие Плеяд.
      - Ты его слушай, Санька, слушай, - сказал Серёга. - Ты не смотри, что он босяк в рваных штанах, бегает за свиньями да пасёт гусей. Он увлекается астрономией, да ещё и народной. Собирает всякие сказки про звёзды. Его заслушаться можно, когда он девок кадрит.

      - Заткнись. Давай подремлем. Рассвет скоро.

      Володька закутался поплотнее в телогрейку и подвинулся ближе к тёплому кострищу.  Предрассветная прохлада уже забиралась в рукава и в штанины.

                                                                                                                                                                        Урок астрономии
                                                                                                                                                                    Автор: Леонид Пауди