Гробы ! ... к ногам актрисы

в каждом антракте,
он дрейфовал по коридорам театра,

искал арену для нового действа:
благороднейшего происхождения,

он мог бы выполнить свой рыцарский долг,
                но потеряны ключи от замков -

сердец
       малокровных дев,

которые считают
            все свадьбы
                коммерческими  начинаниями.

                                                              дрейф по коридорам театра
                                                                         Автор: Тома Мин

Приказчик, грациозно поворачиваясь и семеня ножками, не переставая улыбаться и болтать, положил перед ним целую кучу револьверов. Аппетитнее и внушительнее всех выглядел Смит и Вессон.

Сигаев взял в руки один револьвер этой системы, тупо уставился на него и погрузился в раздумье. Воображение его рисовало, как он размозжает черепа, как кровь рекою течёт по ковру и паркету, как дрыгает ногой умирающая изменница… Но для его негодующей души было мало этого. Кровавые картины, вопль и ужас его не удовлетворяли… Нужно было придумать что - нибудь более ужасное.

«Вот что, я убью его и себя, — придумал он, — а её оставлю жить. Пусть она чахнет от угрызений совести и презрения окружающих. Это для такой нервной натуры, как она, гораздо мучительнее смерти…»

И он представил себе свои похороны: он, оскорблённый, лежит в гробу, с кроткой улыбкой на устах, а она, бледная, замученная угрызениями совести, идёт за гробом, как Ниобия (*), и не знает, куда деваться от уничтожающих презрительных взглядов, какие бросает на неё возмущённая толпа…

— Я вижу, мсье, что вам нравится Смит и Вессон, — перебил приказчик его мечтания. — Если он кажется вам дорог, то извольте, я уступлю пять рублей… Впрочем, у нас ещё есть другие системы, подешевле.

Французистая фигурка грациозно повернулась и достала с полок ещё дюжину футляров с револьверами.

— Вот, мсье, цена тридцать рублей. Это недорого, тем более, что курс страшно понизился, а таможенные пошлины, мсье, повышаются каждый час. Мсье, клянусь богом, я консерватор, но и я уже начинаю роптать! Помилуйте, курс и таможенный тариф сделали то, что теперь оружие могут приобретать только богачи! Беднякам осталось только тульское оружие и фосфорные спички, а тульское оружие — это несчастье! Стреляешь из тульского револьвера в жену, а попадаешь себе в лопатку…

Сигаеву вдруг стало обидно и жаль, что он будет мёртв и не увидит мучений изменницы. Месть тогда лишь сладка, когда имеешь возможность видеть и осязать её плоды, а что толку, если он будет лежать в гробу и ничего не сознавать.

«Не сделать ли мне так, — раздумывал он. — Убью его, потом побуду на похоронах, погляжу, а после похорон себя убью… Впрочем, меня до похорон арестуют и отнимут оружие…

Итак: убью его, она останется в живых, я… я до поры до времени не убиваю себя, а пойду под арест. Убить себя я всегда успею. Арест тем хорош, что на предварительном дознании я буду иметь возможность раскрыть перед властью и обществом всю низость её поведения. Если я убью себя, то она, пожалуй, со свойственной ей лживостью и наглостью, во всём обвинит меня, и общество оправдает её поступок и, пожалуй, посмеётся надо мной; если же я останусь жив, то…»

Через минуту он думал:

«Да, если я убью себя, то, пожалуй, меня же обвинят и заподозрят в мелком чувстве… И к тому же, за что себя убивать? Это раз. Во - вторых, застрелиться — значит струсить. Итак: убью его, её оставлю жить, сам иду под суд. Меня будут судить, а она будет фигурировать в качестве свидетельницы… Воображаю её смущение, её позор, когда её будет допрашивать мой защитник! Симпатии суда, публики и прессы будут, конечно, на моей стороне…»

Он размышлял, а приказчик раскладывал перед ним товар и считал своим долгом занимать покупателя.

— Вот английские новой системы, недавно только получены, — болтал он. — Но предупреждаю, мсье, все эти системы бледнеют перед Смит и Вессон. На днях — вы, вероятно, уже читали — один офицер приобрёл у нас револьвер системы Смит и Вессон. Он выстрелил в любовника и — что же вы думаете? — пуля прошла навылет, пробила затем бронзовую лампу, потом рояль, а от рояля рикошетом убила болонку и контузила жену. Эффект блистательный и делает честь нашей фирме. Офицер теперь арестован… Его, конечно, обвинят и сошлют в каторжные работы! Во - первых, у нас ещё слишком устарелое законодательство; во - вторых, мсье, суд всегда бывает на стороне любовника. Почему? Очень просто, мсье! И судьи, и присяжные, и прокурор, и защитник сами живут с чужими жёнами, и для них будет покойнее, если в России одним мужем будет меньше. Обществу было бы приятно, если бы правительство сослало всех мужей на Сахалин. О, мсье, вы не знаете, какое негодование возбуждает во мне современная порча нравов! Любить чужих жён теперь так же принято, как курить чужие папиросы и читать чужие книги. С каждым годом у нас торговля становится всё хуже и хуже — это не значит, что любовников становится всё меньше, а значит, что мужья мирятся со своим положением и боятся суда и каторги.

Приказчик оглянулся и прошептал:

— А кто виноват, мсье? Правительство!

Идти на Сахалин из - за какой - нибудь свиньи тоже не разумно, — раздумывал Сигаев. — Если я пойду на каторгу, то это даст только возможность жене выйти замуж вторично и надуть второго мужа. Она будет торжествовать… Итак: её я оставлю в живых, себя не убиваю, его…тоже не убиваю. Надо придумать что - нибудь более разумное и чувствительное. Буду казнить их презрением и подниму скандальный бракоразводный процесс…»

— Вот, мсье, ещё новая система, — сказал приказчик, доставая с полки дюжину. — Обращаю ваше внимание на оригинальный механизм замка…

Сигаеву, после его решения, револьвер был уже не нужен, а приказчик между тем, вдохновляясь всё более и более, не переставал раскладывать перед ним свой товар. Оскорблённому мужу стало совестно, что из-за него приказчик даром трудился, даром восхищался, улыбался, терял время…

— Хорошо, в таком случае… — забормотал он, — я зайду после или… или пришлю кого - нибудь.

Он не видел выражения лица у приказчика, но, чтобы хотя немного сгладить неловкость, почувствовал необходимость купить что - нибудь. Но что же купить? Он оглядел стены магазина, выбирая что - нибудь подешевле, и остановил свой взгляд на зелёной сетке, висевшей около двери.

— Это… это что такое? — спросил он.
— Это сетка для ловли перепелов.
—  А что стоит?
— Восемь рублей, мсье.
— Заверните мне…

Оскорблённый муж заплатил восемь рублей, взял сетку и, чувствуя себя ещё более оскорблённым, вышел из магазина.

                                                                                                                                                      из рассказа А. П. Чехова  - «Мститель»
___________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

(*) идёт за гробом, как Ниобия - Ниобея (Ниоба). Одна из самых трагических героинь греческих мифов. У Ниобы было шесть сыновей и шесть дочерей, поэтому она свысока смотрела на богиню Латону (Лето), которая родила только одного сына и одну дочь. Однако детьми Латоны были ни много ни мало бог Аполлон и богиня Артемида. Они отомстили за унижение матери, убив всех сыновей и дочерей Ниобы своими волшебными стрелами. Ниоба оплакивала смерть детей до тех пор, пока боги из сочувствия не превратили ее в камень — камень, из которого вечно сочится вода.

Лайнер отплывающий 13 августа

Может всё же затеял напрасно я,
Вновь корабль, круиз, казино,
Мне мерещится чёрное, красное,
И азарт здесь пьянит, как вино.

Полон стол, настроенье прекрасное,
И крупье ворожит как Пьеро,
Я все фишки поставил на красное,
Ну а выпало снова зеро...

                                                                       Зеро...
                                                    Автор: Аркадий Абрамович

Все эти годы при упоминании Италии сердце начинало биться быстрее, стремясь туда, где развевается зелёно - бело - красный флаг. Туда, где узкие улочки Сорренто насквозь пропитаны запахами жасмина и сладких мандаринов, а зелёные холмы Тосканы покрыты виноградниками.

Туда, где тёплые солнечные лучи нежно ласкают кожу, а на улицах пахнет свежим бельём, развешанным на балконах сицилийских каменных домов. Туда, где в порту Ливорно море встречается с горами, а в шумных кафе Неаполя подают ароматную пиццу «маргарита». Туда, где среди кедровых деревьев и оливковых рощ, будучи маленькой девочкой, я оставила своё сердце.

И спустя десятилетие я снова оказалась в Фьюмичино – в аэропорту Вечного города, где меня ожидал мой первый корабль под названием «Пышность морей». Там, затерявшись в шумной толпе, я вернулась в свои девять лет и ощутила себя той девочкой в персиковом сарафане и белых туфельках с ромашками, впервые приехавшей в Европу, – улыбчивой и открытой, с восторгом наблюдающей за высокими пальмами и величественными зданиями итальянской столицы.

В шумном зале прилета я представляла, как за сотни километров от дома буду дышать в такт своим новым городам. Как буду просыпаться каждое утро с улыбкой в новой стране. Как буду благодарить бога за то, что он посчитал мою мечту слышать дыхание моря каждый день достойной воплощения.

Добро пожаловать на борт

Вместо ключей и паспорта мне выдали четыре пластиковые карты. Первая карточка с фотографией – корабельный паспорт – была моим пропуском на лайнер. Вторая – зелёная карта со станцией эвакуации. Третья и четвёртая – белые – ключи от каюты и офиса казино.

Уже на второй день начались тренинги. Нам рассказывали о стандартах компании, показывали, как обращаться с огнетушителями и спускать на воду спасательные лодки, обучали навыкам управления толпой. Я с удивлением узнала, что кроме основной работы у членов экипажа был ряд дополнительной – участие в пассажирских тренировках, встреча гостей у входа на корабль, помощь охранникам в портах, еженедельная учебная тревога.

Тренинг по безопасности был самым напряжённым. Уже немолодой панамец с серебристыми волосами рассказывал, как людей прижимало водонепроницаемыми дверями, говорил об исчезнувших пассажирах и о нервных срывах работников, проводящих по девять месяцев на борту.

– Мы сталкивались со случаями, когда гости обвиняли экипаж в домогательстве, – облокотившись на спинку кожаного кресла, сказал офицер.

Это было одной из причин, почему работникам запрещалось ездить в гостевых лифтах. В них не было камер, и даже случайное прикосновение к гостю могло стоить члену экипажа работы.

Я сжалась в кресле с надеждой, что у офицера с тремя золотыми полосками на погонах закончились страшные истории. Но мне предстояло услышать еще одну – о девушке, которая поскользнулась и упала на полу. После того случая персоналу запретили ходить в шлёпанцах.

Я перевела взгляд вниз на свои серебристые шлёпанцы. А потом на ноги в розовых спортивных штанах и на кофту с ушами зайца. В этой одежде, среди работников в строгой униформе, я выглядела странно. По мне сразу было заметно – я здесь новенькая.

Я почти не запомнила первые рабочие дни. Новые английские слова, сотни разноцветных лампочек на игровых автоматах в казино, боль в спине, судороги в ногах, и лица – грустные и радостные, уставшие и бодрые. Мне не хотелось идти в каюту. Мне хотелось вглядываться в эти лица – за баром на пятой палубе, за покерным столом, в столовой экипажа.

Я чувствовала себя ребёнком, перед которым раскинулся необъятный город с ресторанами, театрами и бассейнами, с тысячей жителей, где нашлось место американскому миллионеру из двухкомнатных апартаментов и филиппинскому матросу, не видящему моря из трюма корабля. Город, где бок о бок трудились и жили сотни национальностей. В котором были свои слухи и сплетни, недомолвки и обиды, дни рождения и юбилеи. Город, в котором мне предстояло прожить маленькую жизнь длиною в восемь месяцев.

Андалусия

Моим первым другом на корабле стал высокий худощавый брюнет Мишель, который говорил на русском языке с лёгким акцентом. Он рассказывал мне про лайнер, знакомил с коллегами, угощал коктейлями в баре для экипажа. Мне было легко с первого дня, потому что рядом со мной был человек, готовый всегда прийти на помощь – объяснить правила на корабле, перевести незнакомые английские слова, проводить до каюты, чтобы я не потерялась в безликих серых коридорах.

Спустя неделю на борту мы с Мишелем вышли на берег. Моим первым портом стала солнечная испанская Малага.

Город на побережье Коста - дель - Соль очаровал меня с первого взгляда и навсегда привязал к себе. Прогуливаясь по колоритным улочкам, я заметила местных женщин, которые продавали букетики в форме шаров из белого жасмина – символ Малаги. У жителей города даже была профессия – продавец биснаги и построенный в его честь памятник в садах Педро Луиса Алонсо 2.

Сам сад, названный в честь первого мэра Малаги, сохранил в себе очарование Востока, он всё ещё помнил правление арабов. В сквере с живой изгородью и журчащими фонтанами я вдыхала нежный запах ярких роз и высоких кипарисов. Прогуливаясь по аллее из апельсиновых деревьев, я набрела на величественную городскую Ратушу.

– Это мэрия города, – сказал Мишель, указывая на здание на проспекте де Сервантес. У него были песочные стены с белыми колоннами и фасад со скульптурами моряков, рыбаков и торговцев.

А самым знаменитым сооружением испанского города была построенная на руинах финикийского маяка крепость, которая в переводе с арабского называлась «гора маяка». Я взбиралась на возвышающуюся над городом крепость Хибральфаро по сбитым каменным ступенькам и извилистым горным дорогам. Ступая по раскалённым на августовском солнце камням, я слушала летние истории Мишеля.

Он рассказывал о городке, утопающем в зелени, недалеко от Парижа, где прошло его детство. О русских песнях, всегда звучащих в его доме, и аромате свежей выпечки субботним утром. О небольшом храме из красного кирпича, куда он приходил каждое воскресенье послушать своего отца – местного священника. О ярком мегаполисе – городе всех влюблённых, куда приезжал на выставки своей мамы. В её картинах зимних пейзажей, которые стали популярны в Париже, читалась тоска по родному дому в сибирской глубинке.

Дойдя до верха, Мишель остановился и протянул мне руку. Преодолев последнюю ступеньку и посмотрев вдаль, я поняла, ради чего проделала изнуряющий путь по августовской жаре.

Передо мной лежала вся Малага – со старинными домиками и мощёными улочками, с аллеями из кипарисов и эвкалиптов, с кофейнями на прогулочном променаде – аллее Муэлье Уно и средневековыми фонтанами. С видом на порт, у которого стояли огромные лайнеры, и Гибралтарский пролив. Это были завораживающие мгновения чистой красоты, когда сердце замирало в надежде продлить мимолётное счастье. На вершине той горы хотелось остаться – затаиться в тихой кофейне, встречая закат и провожая взглядом огромные корабли.

Но на один из самых старых средиземноморских портов тихо опускался вечер. И это означало одно – нам было пора возвращаться домой.

Я не прощалась с Малагой. Я знала, что мне предстоит ещё не одна встреча с этим завораживающим портом в Андалусии.

     из книги Валентина Маршалович - «Дыхание синего моря. Записки о работе на круизном лайнере, суровых буднях и необычных приключениях»

Сказание мигрирующим

Не «всякому слову» верить — какое мудрое предостережение! В этом разница между путями глупых и путями рассудительных . Вместо того чтобы верить всему услышанному или допускать, чтобы другие думали за него, он тщательно обдумывает «пути свои». Собрав все относящиеся к делу факты, благоразумный поступает со знанием.

                                                                                                                                                                                   Источник: Библейский портал

Утренняя шутка с малой толикой искренности 

Человеческая жизнь похожа на коробку спичек. Обращаться с ней серьёзно — смешно. Обращаться несерьёзно — опасно.

                                                                                                                                                                      Рюноскэ Акутагава - японский писатель

XIII

Когда бы жизнь домашним кругом
Я ограничить захотел;
Когда б мне быть отцом, супругом
Приятный жребий повелел;
Когда б семейственной картиной
Пленился я хоть миг единой, —
То, верно б, кроме вас одной,
Невесты не искал иной.
Скажу без блёсток мадригальных (*):
Нашед мой прежний идеал,
Я, верно б, вас одну избрал
В подруги дней моих печальных,
Всего прекрасного в залог,
И был бы счастлив… сколько мог!

XIV

Но я не создан для блаженства;
Ему чужда душа моя;
Напрасны ваши совершенства:
Их вовсе недостоин я.
Поверьте (совесть в том порукой),
Супружество нам будет мукой.
Я, сколько ни любил бы вас,
Привыкнув, разлюблю тотчас;
Начнёте плакать: ваши слёзы
Не тронут сердца моего,
А будут лишь бесить его.
Судите ж вы, какие розы
Нам заготовит Гименей
И, может быть, на много дней.

XV

Что может быть на свете хуже
Семьи, где бедная жена
Грустит о недостойном муже,
И днём и вечером одна;
Где скучный муж, ей цену зная
(Судьбу, однако ж, проклиная),
Всегда нахмурен, молчалив,
Сердит и холодно - ревнив!
Таков я. И того ль искали
Вы чистой, пламенной душой,
Когда с такою простотой,
С таким умом ко мне писали?
Ужели жребий вам такой
Назначен строгою судьбой?

                         из романа в стихах А. С. Пушкина -  «Евгений Онегин»
___________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

(*) Скажу без блёсток мадригальных - Мадригал. Небольшое музыкально - поэтическое произведение, обычно любовно - лирического содержания.