– Да твою ж!… – я снова подскочила и подошла к поверхности, на которой, на небольшом расстоянии друг от друга, находилось 4 двери – тёмно - серая, голубая, зелёная и оранжевая. Я аккуратно толкнула одну из них…
Цитата из книги Александра Гаршина - «Хранительница источников»
*** Рассыпающаяся колода карт Таро
*** первыми из колоды уехали короли с королевами потом принцессы и рыцари нервные заплакали тузы пентакли иссякли мечи да посохи побежали по воде аки по суху... кубки то святы то жутки шестёрки четверки семёрки пятерки попрятались в норки десятки девятки и двойки уже на помойке птицы - тройки летят куда - то из райского сада остались Большие Арканы неплохие ребята бравые - Жрецы Маги Повешенные Императоры голые Звёзды Дьяволы и прочие ... дойдёт и до меня, Дурака, когда - нибудь очередь.. до меня , Дурака, из рассыпающейся колоды Дряхлого старика Вечного игрока в дурака
Рассыпающаяся колода карт Таро Автор: Татьяна Юркова Портянко
господин никто надел пальто, смял рукою поля шляпы край и заперев свой личный шапито, сел на трамвай, который ехал в рай... и в ожиданье сказочного чуда, он вышел по дороге навсегда, ну, где-то в середине не откуда и совершенно точно в никуда… добрёл он до критического срыва, где обрываются дороги и мосты, что бы понятней было, до обрыва, где было дно из тьмы и пустоты…
предупреждать, конечно, бесполезно то, что от этого ведь можно умереть! господин хороший встал над бездной и давай он в бездну ту глядеть… поскольку во вселенной всё едино, нет правила, кому во что смотреть и бездна тоже заглянула в господина, вдруг, как воскликнет - это обалдеть!!! смешного тут конечно очень мало, как не крути, итог всегда один… таких типов я вечность не видала, вы явно потерялись господин… а чтоб найти обратную дорогу бессмысленно метаться и кричать… один итог, вернуться вам к порогу, чтобы попробовать сначала всё начать…
У забора лавочка стояла . Не внутри - на улице для всех , Чтобы ребятня на ней играла , И присесть мог старый человек . Чем она длиннее - вы добрее . Чем она уютней - вы теплей . Нет , не там , где общая аллея , А тут рядом , для своих детей . Лавочка полна воспоминаний - Здесь встречали первую любовь, Здесь о первом чувстве написали, Здесь мы целовались вновь и вновь. Здесь росли , взрослели наши дети - Надпись вон осталась : "Рома +...". Сколько ты в себе несёшь отметин ! Я устало на тебя сажусь... Не смогу назвать тебя дощечкой , Ты сегодня память и мечта , И обзор деревьев , что за речкой , И ночного неба красота.
ЛАВОЧКА (ОТРЫВОК) АВТОР: СВЕТЛАНА МЕЩЕРСКАЯ
Большую часть детства я провёл у своего дяди в пасторате на севере. Это было тяжёлое время, много работы, много побоев и редко, вернее никогда, часок игры, развлечения. Дядя держал меня в строгости; мало - по - малу моим единственным удовольствием стало прятаться, чтоб быть одному. Если в виде исключения оказывался свободный час, я бежал в лес или на церковный двор и ходил между крестами и надгробными камнями, мечтал, думал и вслух разговаривал сам с собою.
Пасторат был расположен очень красиво, подле Глимма, широкого потока с большими камнями, который, пенясь, журчал день и ночь. Глимма бежал то на юг, то на север, смотря потому, был ли отлив или прилив, но всегда звенел он свою вечную песнь, и вода бежала одинаково быстро и летом и зимой.
Наверху, на холме стояла церковь и кладбище. Церковь была старая деревянная часовня, на кладбище деревьев не было, могилы без цветов; только у каменной стены росла роскошная малина, прекрасные, сочные ягоды, вскормленные жирной землей мертвецов. Я знал каждую могилу, каждую надпись, видел, как начинал наклоняться крест, поставленный ещё совсем новым и, в конце концов, валился в одну из бурных ночей. Цветов там не было, но летом зато росла высокая трава по всему кладбищу, такая высокая и жёсткая, что я часто сидел там и прислушивался, как ветер шелестит в этой удивительной траве, доходившей мне до колен. И среди этого свиста вертелся флюгер на колокольне, и его железный, ржавый звук жалобно разносился по пасторату. Казалось, точно этот кусок железа - живой и скрежещет зубами.
Когда работал могильщик, я разговаривал с ним иногда. Это был человек серьёзный, улыбался он редко, но ко мне относился дружелюбно, и часто, копая могилу, просил меня посторониться: у него на заступе большой кусок бедренной кости или оскаленный череп.
Часто находил я кости и пучки волос на могилах; я их закапывал в землю, как меня учил могильщик. Я так привык к этому, что совершенно не боялся, когда наталкивался на эти человеческие останки. В одном из углов церкви был склеп, в нём лежали кости; иногда я играл там, складывая на полу разные фигуры из обломков скелета. А раз на кладбище я нашёл зуб.
Это был сверкающей белизны крепкий передний зуб. Не отдавая себе отчёта, я его спрятал. Мне хотелось его обточить и сделать какую - нибудь удивительную фигурку, какие я вырезывал из дерева.
Я взял зуб домой. Это было осенью, темнело рано. Я должен был еще кое - о чём позаботиться, и прошло часа два, прежде чем я мог спуститься в людскую работать над зубом. В это время взошла луна; месяц был на ущербе.
В людской было темно, я был совсем один. Лампу зажечь я не решился, ждал кого - нибудь из работников; да с меня довольно света и из вьюшки, если хорошенько раздуть огонь. Поэтому я пошёл в сарай принести дров. В сарае было темно. Когда нагнулся взять дрова, я почувствовал легкий удар по голове, будто бы одним пальцем.
Я быстро обернулся - никого.
Я обвёл кругом себя рукой, тоже никого. Я спросил, есть ли тут кто - нибудь, - ответа не получил. Я растерялся, схватился за место, где меня тронули, и почувствовал что - то на руке холодное, как лёд, я сейчас же отдернул её.
"Вот странно!" подумал я. Попробовал опять провести по волосам - холодная дорожка.
Я думал:
"Что бы это холодное могло капнут сверху мне на голову?" Я захватил целую охапку дров, вернулся в людскую, затопил печь и ждал, пока, из вьюшки будет мне светит.
Потом я принёс зуб и подпилок. Кто - то стукнул в окно, я взглянул. Крепко прильнув лицом к окну, стоял человек: чужой, я не знал его, но ведь я знал весь приход. У него была большая рыжая борода, шерстяная красная повязка вокруг шеи, зюдвестка на голове (*).
Тогда я не сообразил, и только потом мне пришло в голову, как я мог его разглядеть ясно в темноте, как - раз на той стороне дома, которая была в тени? Я видел лицо с ужасающей отчётливостью, оно была бледно, почти бело, и глаза неподвижно уставились на меня.
Прошла минута.
И вдруг человек захохотал. Это был негромкий прерывистый смех, однако, рот был раскрыт, а глаза уставились на меня - человек смеялся.
Я бросил, что у меня было в руках; холодная дрожь пронизала меня с головы до пят. В ужасной пасти смеющегося лица перед окном я увидел вдруг чёрное отверстие в ряду зубов - не хватало одного. Я сел, окоченев от ужаса. Прошла еще минута, лицо стало меняться, оно стало ярко - зелёным, потом ярко - красным, улыбка, однако же, оставалась. Чувства я не лишился, я замечал всё, что кругом делалось; огонь осветил достаточно ярко через вьюшку, он бросал полоску света, которая тянулась до другой стены, где стояла лестница. Я слышал тиканье часов в соседней комнате. Всё я видел так отчётливо, что даже заметил зюдвестку на голове человека перед окном - она была выцветшего чёрного цвета с зелёным кантом.
Вдруг он откачнул голову от оконной рамы, начал опускаться всё ниже, скрылся наполовину в окне. Он точно соскользнул под землю. Больше я его не видел. Я был страшно перепуган, дрожь пробирала меня. Я искал зуб на полу, но не смел оторвать глаз от окна,- вдруг лицо покажется опят.
Найдя зуб, я решил сейчас же снести его на кладбище, но не хватало смелости. Я всё сидел и боялся шевельнуться. Я слышу на дворе шаги, я думаю, что это одна из служанок стучит своими деревянными туфлями, но крикнут не решаюсь, - шаги удаляются. Проходит вечность. Огонь в печке начинает потухать, и не откуда ждать спасения.
Тогда, стискивая зубы, я встаю. Открываю дверь и вхожу, пятясь, из людской, не спуская глаз с окна, у которого стоял человек. Очутившись на дворе, бросаюсь в конюшню, чтоб кто - нибудь из рабочих проводил меня через кладбище.
Рабочих там нет. Здесь, под открытым небом, я становлюсь смелее, я решаюсь итти один на кладбище; кроме того, я не попался бы в когти дяде. Итак, я пошёл один на церковный холм.
Зуб я нёс в носовом платке. Наверху перед церковными воротами я остановился - мужество покинуло меня. Кругом - тишина, только и слышен вечно бушующий Глимма. На кладбище вела арка, под которой нужно было проходит; в ужасе остановился я перед ней и с осторожностью просунул голову вперёд: смогу ли я итти дальше? Вдруг я опускаюсь на колени. По ту сторону ворот, между могилами, стоял мой человек в зюдвестке. Лицо у него было опять белое, он повернулся ко мне, но сейчас же указал вперёд, на кладбище. Я видел в этом приказание, но идти за ним не решился. Долго лежал я там и смотрел на него, я умолял, а он стоял неподвижно.
Вдруг я слышу - внизу, в конюшне возится и насвистывает работник; эти признаки жизни подействовали на меня ободряюще, я поднялся. Тогда человек начал постепенно удаляться, он не шёл, он скользил по могилам, указывая всё вперёд. Я вошёл в ворота. Он манил меня дальше. Я сделал ещё несколько шагов и остановился; больше я не мог. Трясущимися руками вынул я белый зуб из платка и изо всей силы бросил его на кладбище. В этот момент железный флюгер повернулся и пронзительный визг его проник мне до мозга костей. Я бросился к воротам, с холма, домой. Когда я пришёл в кухню, мне сказали, я был белее снега.
Много лет прошло с тех пор, но я помню каждый пустяк. Я вижу себя на коленях перед входом на кладбище, вижу рыжебородого человека.
Возраст его определить я не могу. Ему могло быть и двадцать, и сорок лет. Тогда я видел его не в последний раз, потом я ещё думал об этом вопросе; и всё - таки не знаю, что сказать о его возрасте.
Иногда по вечерам, и ночью, человек приходил опять. Он являлся, смеялся своим широко раскрытым ртом, в котором недоставало зуба, и пропадал. Выпал снег, и я не мог итти на кладбище и закопать его в землю. В течение всей зимы человек показывался, но всё реже и реже, с большими промежутками. Мой ужас к нему проходил, но всё же жизнь мою он делал очень несчастной, несчастной безгранично. Иногда с радостью думал я, что мое мучение кончится, если я брошусь в Глимму. Пришла весна, и человек пропал совсем.
Совсем? Нет, не совсем, но на целое лето. Только раз он показался, потом пропал надолго.
Через три года, после первой встречи с ним, я уехал с севера и год отсутствовал. Вернувшись, конфирмировался (**), стал взрослым, как мне казалось. Я жил теперь в доме отца и матери, а не у дяди в пасторате.
Раз вечером, осенью, засыпая, я почувствовал холодную руку на своём виске. Я открыл глаза, - передо мной стоял человек. Он сел на постель и стал смотреть на меня. В комнате я был не один, со мной спали две; сестры; несмотря на это, я не крикнул. Почувствовав холодное прикосновение, я отмахнулся рукой и сказал: "Убирайся". Сёстры спросили со своих кроватей, с кем я говорю.
Посидев некоторое время спокойно, он начал раскачиваться. Потом начал всё больше и больше расти и дорос почти до потолка, дальше расти было некуда; тогда он поднялся, неслышными шагами прошёл через всю комнату и пропал в печке. Я всё время провожал его глазами. В первый раз подошёл он ко мне так близко; я смотрел ему прямо в лицо. Взгляд его был потухший, он смотрел в мою сторону, но как будто мимо, смотрел через меня в другой мир. Я заметил, что у него серые глаза. Лицо было неподвижно, и он не смеялся. Когда я оттолкнул его руку и сказал: "Уходи вон!" он медленно отвел её. В продолжение тех минут, когда он сидел на моей постели, он ни разу не моргнул.
Несколько месяцев позже, когда наступила уже зима и я уехал опять из дому, я поселился у одного купца В., в конторе которого служил. Здесь встретил я моего человека в последний раз.
Я вхожу раз вечером в свою комнату, зажигаю лампу и начинаю раздеваться; как всегда, выставляю свои сапоги прислуге, отворяю дверь.
Вот он, стоит в коридоре; прямо передо мной, рыжебородый человек. Я знаю, в соседней комнате люди, поэтому я и не трушу. Я бормочу: "Опять ты тут!" Человек раскрывает свой огромный рот и хохочет. Но меня это больше не пугало, я был на этот раз внимательней - зуб был на своём месте.
Может - быть, его кто - нибудь закопал в землю, или он за эти годы искрошился, превратился в пил и смешался с землёй, откуда был взят. Один Бог знает это.
Человек опять закрыл рот, повернулся и пошёл с лестницы, где исчез бесследно.
С тех пор я его никогда не видал, и теперь прошло уже много лет.
Этот человек, этот рыжебородый посланец из страны смерти, внёс много мрака в моё детство, причинил мне много вреда. Я не раз галлюцинировал, не раз сталкивался с неизъяснимым, но ничто меня так не поражало, как это.
И всё - таки он мне не причинил особенного вреда,- эта мысль часто приходит мне в голову. Он первый научил меня скрежетать зубами и владеть собой. В жизни мне много раз пришлось применять его уроки.
(*) зюдвестка на голове - Зюйдвестка (нидерл. zuidwester) — традиционный морской головной убор, входящий в комплект непромокаемого штормового костюма. Обычно зюйдвестка имеет вид круглой мягкой широкополой шляпы, сделанной из плотной водонепроницаемой ткани и оснащённой креплением на шее. Передняя часть полей зюйдвестки как правило имеет возможность откидываться вверх. Кроме головного убора, зюйдвестками также называют широкие непромокаемые плащи, которые имеют капюшон характерной формы. Зюйдвестки используются моряками и рыбаками. В частности, их носили поморы, позаимствовавшие их у норвежцев наряду с брезентовыми куртками - роканами и штанами.В советском военно - морском флоте зюйдвестки не применяются начиная с 60-х годов XX века, а для их замены элементом форменной одежды стали капюшоны.
(**) Вернувшись, конфирмировался - Конфирмация (от лат. confirmatio — укрепление, утверждение) — в католицизме одно из семи церковных таинств. Аналогично таинству миропомазания в православии и древних восточных церквах. Совершается епископом над подростками, достигшими 12–16-летнего возраста. В особых случаях (например, при крещении взрослых или в обстоятельствах смертельной опасности) допускается делегирование епископских полномочий священнику и совершение конфирмации в любом возрасте. Чин конфирмации состоит в помазывании лба, глаз, ушей верующих благовонным маслом — миром. После этого произносятся слова: «Знаменую тебя знаком Креста и укрепляю миром спасения во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь». Правильно совершённая конфирмация запечатлевает душу особым «неизгладимым знаком». Вследствие чего это таинство не может быть повторено.
Эта песня, неизбежная, как вечерняя молитва солдат, заканчивала тюремный день, и тогда Самгину казалось, что весь день был неестественно весёлым, что в переполненной тюрьме с утра кипело странное возбуждение, — как будто уголовные жили, нетерпеливо ожидая какого - то праздника, и заранее учились веселиться.
Горький Максим - «Жизнь Клима Самгина» (Цитата)
У тебя нет души, ты питаешься страхом, Шантажом выбиваешь желанный ответ. Для тебя никогда не закончится крахом Никакая задумка, ведь сердца - то нет.
Твоя совесть чиста, ты её отмываешь По утрам до зеркальности кафельных стен. Ты не прав никогда и ни в чём не бываешь, Ты хозяин людей, не встающих с колен.
В твоём взгляде нет света наивности детства, В твоих мыслях продумано всё до минут. Не гнушаешься верить в запретные средства, Ты уверен - тебя они не предадут.
У тебя нет души, ты глотаешь по нервам Человека и всю его жизнь заодно. Ты во всём непременно окажешься первым, Если заперта дверь, ты заходишь в окно.
Но он не без основания думал, что натуральный исход всякой коллизии есть всё - таки сечение, и это сознание подкрепляло его. В ожидании этого исхода он занимался делами и писал втихомолку устав «о нестеснении градоначальников законами». Первый и единственный параграф этого устава гласил так: «Ежели чувствуешь, что закон полагает тебе препятствие, то, сняв оный со стола, положи под себя. И тогда всё сие, сделавшись невидимым, много тебя в действии облегчит».
Салтыков - Щедрин М. Е. - «История одного города» (Цитата)
Жертвенник Чаша на нём и звездица Свет, острие копья Духом я вижу пресветлые лица,– Край, и бескрайность моя.
В этом златом и узорном потире Кровь превратилась в вино. Свет копия не напрасен был в мире, Таинство дней свершено.
Был Вифлеем. Золотая страница. Кончилась – там, на Кресте. В мире же светит и светит звездица, Манит, дрожит в высоте.
Вот, копьё просфору пронизало, Жертвенник ждёт в алтаре. К Солнцу – что было здесь бело и ало, В вечной восходит заре.
Утром голубь воркует на крыше, Солнце раннее лижет висок. На балконе заснеженном вижу Одиноко висящий носок.
Детективом обшарил квартирку, Но ничем не помог корешу. Может бесчеловечная стирка Измочалила друга в лапшу.
Нескончаема тяжесть утраты. До свидания, счастье ходьбы! Нет единоутробного брата По вине окаянной судьбы.
Не надеть им отныне ботинки, Не носить им вдвоём сапоги. Раскололось на две половинки Их призванье – на обе ноги.
Им не плавать по жизни на лодке, На верёвке одной не висеть. И от шуток их бабьи колготки По - деви́чьи не станут краснеть.
Нос щипали остатки мороза В эту сентиментальную рань. И задумчиво капали слёзы На хлопчатобумажную ткань.
Утро длилось минут где - то тридцать. Я сглотнул подступающий ком, И подумав, есть повод напиться, Побежал в магазин босиком.
Хлопчатобумажная трагедия Автор: Игорка
Мне очень жаль, что я не могу вам сказать, как зовут этого маленького человека, и где он живёт, и кто его папа и мама. В потёмках я даже не успел как следует разглядеть его лицо. Я только помню, что нос у него был в веснушках и что штанишки у него были коротенькие и держались не на ремешке, а на таких лямочках, которые перекидываются через плечи и застёгиваются где - то на животе.
Как - то летом я зашёл в садик, – я не знаю, как он называется, на Васильевском острове, около белой церкви. Была у меня с собой интересная книга, я засиделся, зачитался и не заметил, как наступил вечер. Когда в глазах у меня зарябило и читать стало совсем трудно, я захлопнул книгу, поднялся и пошёл к выходу.
Сад уже опустел, на улицах мелькали огоньки, и где - то за деревьями звенел колокольчик сторожа.
Я боялся, что сад закроется, и шёл очень быстро. Вдруг я остановился. Мне послышалось, что где-то в стороне, за кустами, кто - то плачет.
Я свернул на боковую дорожку – там белел в темноте небольшой каменный домик, какие бывают во всех городских садах; какая - то будка или сторожка. А около её стены стоял маленький мальчик лет семи или восьми и, опустив голову, громко и безутешно плакал.
Я подошёл и окликнул его:
– Эй, что с тобой, мальчик?
Он сразу, как по команде, перестал плакать, поднял голову, посмотрел на меня и сказал:
– Ничего. – Как это ничего? Тебя кто обидел? – Никто. – Так чего ж ты плачешь?
Ему ещё трудно было говорить, он ещё не проглотил всех слёз, еще всхлипывал, икал, шмыгал носом.
– Пошли, – сказал я ему. – Смотри, уже поздно, уже сад закрывается.
И я хотел взять мальчика за руку. Но мальчик поспешно отдёрнул руку и сказал:
– Не могу. – Что не можешь? – Идти не могу. – Как? Почему? Что с тобой? – Ничего, – сказал мальчик. – Ты что – нездоров? – Нет, – сказал он, – здоров. – Так почему ж ты идти не можешь? – Я – часовой, – сказал он. – Как часовой? Какой часовой? – Ну, что вы – не понимаете? Мы играем. – Да с кем же ты играешь?
Мальчик помолчал, вздохнул и сказал:
– Не знаю.
Тут я, признаться, подумал, что, наверно, мальчик всё - таки болен и что у него голова не в порядке.
– Послушай, – сказал я ему. – Что ты говоришь? Как же это так? Играешь и не знаешь – с кем? – Да, – сказал мальчик. – Не знаю. Я на скамейке сидел, а тут какие - то большие ребята подходят и говорят: «Хочешь играть в войну?» Я говорю: «Хочу». Стали играть, мне говорят: «Ты сержант». Один большой мальчик… он маршал был… он привёл меня сюда и говорит: «Тут у нас пороховой склад – в этой будке. А ты будешь часовой… Стой здесь, пока я тебя не сменю». Я говорю: «Хорошо». А он говорит: «Дай честное слово, что не уйдёшь». – Ну? – Ну, я и сказал: «Честное слово – не уйду». – Ну и что? – Ну и вот. Стою - стою, а они не идут. – Так, – улыбнулся я. – А давно они тебя сюда поставили? – Ещё светло было. – Так где же они?
Мальчик опять тяжело вздохнул и сказал:
– Я думаю, – они ушли. – Как ушли? – Забыли. – Так чего ж ты тогда стоишь? – Я честное слово сказал…
Я уже хотел засмеяться, но потом спохватился и подумал, что смешного тут ничего нет и что мальчик совершенно прав. Если дал честное слово, так надо стоять, что бы ни случилось – хоть лопни. А игра это или не игра – все равно.
Дремота на свежем воздухе за чтением в летней день ))
Я сполз вниз по песчаному обрыву и пошёл между трупами.
Гиляровский В. А. - «Москва газетная» (Цитата)
Раз на медне посмотрел, битву экстрасенсов, даже чуть не посидел, смотря на этих "перцев"!
Это ж надо, - много знают, видят даже как рентген, кто с кем спал, кого ласкают, даже кто тут не у дел.
Тут верзила, весь в антеннах, а по виду просто ЧМО, говорит что помогают, все увидеть НЛО! GPS всегда настроен, вдруг понос, -таблеток нет, и найти всегда в пустыне, сможет классный туалет!
Есть шаман, - прозвали "ТУНДРА", тычет пальцем: - Это се? Чукча,типа самый мудрый, - Я в программе, хороссе!
Мне понравилась красотка, ей бы танцевать стриптиз, но дурная идиотка, говорит что мозг "завис". Молвит что пока не в теме, нужен тут другой настрой, и как только "раздуплится", сразу встанет в этот строй!
Одна бабка угадала, что бабёнка от тоски, вишь? - любви ей было мало, свиснула Его носки.
Один "крендель" с бородавкой, посмотрев на жуткий труп, сразу вымолвил: - удавкой, "замочили", где то жгут. Жгут искали, не нашёлся, тут пришёл простой эксперт: - Просто он с женой развёлся, передоз медикамент!
Я его назвал синоптик, весь напряг свои мозги, - Дело дрянь! Закройте ротик, счас должны пойти дожди! Дождик так не появился, солнце вышло из - за туч, как синоптик матерился, что теперь он не могуч.
Тут задали всем вопросик: - Где находится Кирилл? Ведьма вдруг припудрив носик, указала на сортир. А Кирилл у аппарата, это он кино снимал, он там видео - оператор, целый час аж хохотал!
Вдруг загадочка сложнее, кто и где заныкал клад, лучше всех сказал, вернее, чародей отъевший зад. Клад зарыли депутаты, приложил там руку "ПОРОХ", они только виноваты, все сокровища в обшорах! Да об этом каждый знает, лишь не знают дураки, из проекта убывает, не морочь ты всем мозги!
БИТВА ЭКСТРАСЕНСОВ (ОТРЫВОК) Автор: Александр Котоманов
Лежать на земле, так прислушавшись к лепету трав, чтоб корни пустить… или слышать томленье болот… Что ищешь, мятущийся, бредишь о чём до утра, что ищет земная живая и нервная плоть?
В траве малахитовой дышится странно легко, а встанешь - и вырастет город большой на пути. Прости себя сам и печали свои отпусти. Прости, а земля не дает отпущенья грехов.
И да не коснётся, нагого, тебя маята: ищи небывалого, страсти своей крепостной. Ищи, мой смятенный, - и будущей пенной весной сады забелеют с предчувствием боли в цветах.
Лежать на земле... Автор: Екатерина Юрьевна Карпенко
Тёмная лошадка Дама Крести появилась на горизонте в то время, когда в ней нуждались в полной мере для исполнения своих внутренних и наружных желаний, когда она должна была стать крайней необходимостью для будущего существования или сосуществования.
В ней нуждались, как в воздухе во время кислородного голодания или сердечной недостаточности, как в пище в период возмужания или после продолжительной болезни, как, наконец, в обычном общении после долгой и тягостной разлуки и одиночества.
Да, в начале своего пути о ней никто и не думал, не предполагал, какая она будет. Может быть, только в мечтах, после познания какого-нибудь произведения искусства хотелось быть кем - то и чем - то в осуществлении своих планов на будущее. Но это только потом, по прошествии определённого временного отрезка, по прохождении нескольких ступеней познания бытия своего сознания. Но ступени бывает, проходятся тяжело и со скрипом, но, как кому повезёт, пыхтя и фыркая, прополз.
И здесь она свалилась не как ком на голову, а пришла целенаправленно, конкретно и обоснованно. Путь к ней двигался постепенно, ни медленно, ни быстро, но поступательно вперёд.
Хотя, я слегка лукавлю, потому, как захотел её ещё в немного раннем возрасте, когда не то, что не знаешь, какую выбрать, а и о ней вообще многие не задумываются. А я всё - таки подумывал о ней и мечтал в сердцах своей молодости.
И вот она! Дерзай! Пора пришла! По первости, она явилась чем -т о непонятным и обязательным, как долг Родине, чем -то тягостным, как повинность осуждённого, но, в последствие, приобретала более понятные и реальные черты и очертания, округлые и узнаваемые формы, где понемногу стирались грани непонимания и шероховатости обуздания. С ней хотелось дружить и ладить, Любить и уважать, познавать всё глубже и глубже, совершенствоваться в ней и самоутверждаться.
Она повела себя корректно и справедливо, пропуская вперёд ретивых и скороспелых, ушлых и позвоночных. Но так же она не отставала от хватких и умных, учась у них же уму - разуму, не уступая своей ниши желающим в неё забраться не по делу и без «ксивы».
Брала всё необходимое для помощи в пути, приобретала вес физический и генетический, старалась не упускать возможности подняться выше, но не лезла ради этого на рожон.
Крутилась и вертелась, словно белка в колесе, для осуществления различных планов и мечтаний, погружалась в омут рутины и безрассудства, иногда ей приходилось поступиться чем - то близким и дорогим для того, что бы потом этому близкому и дорогому было лучше и приятнее жить. И всё - то она делала ради постоянного движения вперёд, что и удавалось, удавалось до определённого предела, когда этот предел и наступил. Наступил, зараза! Да так наступил, прямо на самое горло и сжал его в кольцо.
- Нет больше желания что - либо делать и творить, двигаться вперёд и самоутверждаться! Сволочи, руки сковали и стену возвели! – кричала она, барабаня этими самыми скованными руками в ту самую возведённую перед ней стену, - задыхаюсь, мало воздуха и свободного пространства, руки немеют и опускаются!
Сучок еловый! Хуже мата скверного! Сминает сталь как скалы корабли! Топор звенит касаясь "благоверного" И лезвие выходит из игры!
Коварный враг столярного искусства! И плотник не желает встречи с ним! Свидание происходит просто грустно, Его не жаль отдать врагам своим!
Огонь дрова съедает без разбора! Трещат сучки тупившие топор - В чугунной печке уголёк раздора, Горит до пепла согревая взор!
Но пользу и в коварстве находите, Всем мастерам сучок даёт урок - Он учит выдержке за это и простите, В любой работе нет простых дорог!
Сучок Автор: Александр Синицин
Один человек шёл на свадьбу к своему другу, но по дороге наколол ногу ядовитым шипом, так, что нога распухла и он не смог продолжать свой путь. Утром его больного, в бреду нашли проезжавшие мимо торговцы и отвезли к лекарю.
Три дня пролежал он в горячке и только на четвёртый день добрался до города. Он очень переживал, что не попал на свадьбу к другу. На чем свет стоит ругал он дорогу и шип, поранивший его ногу.
Приготовив свои извинения, юноша пошёл навестить молодых. Но как же он был поражён, увидев, что его друг женился на его возлюбленной.
Позже юноша плакал и смеялся и благодарил дорогу и шип, поранивший его ногу.
Не торопись проклинать препятствия. Вполне возможно, что однажды ты будешь их благодарить.
