Бессознательное

На море лёгкий лёг туман,
Повеяло прохладой с брега -
Очарованье южных стран,
И дышит сладострастно нега.

Подумаешь: там каждый раз,
Как Геспер  в небе засияет,
Киприда  из шелковых влас
Жемчужну пену выжимает,

И, улыбаяся, она
Любовью огненною пышет,
И вся окрестная страна
Божественною негой дышит.

                      Вечер в Одессе (Семен Егорович Раич)

В тему наступившего китайского Нового года. По этому поводу масса публикаций в интернете и почти каждая режет глаз.

Стихии в китайской астрологии – это Вода, Дерево, Огонь, Земля и Металл. Т.е. Водная стихия, Деревянная, Огненная, Земная и Металлическая. Водяной бывает крыса, древесной – лягушка, а земляным – червяк. Стихия… она Водная, Деревянная или Земная.

Также. Предположим, кинотеатр называется "Яблоко". Мы же не говорим кинотеатр яблока? Аналогично со знаками Зодиака. Овен, Телец, Весы и т.д. - это названия знаков, а не близнецы или тельцы с козерогами, у которых есть знаки. А значит, знак Лев, знак Дева и т.д., а не знаки льва или девы. Чтобы получился знак овна или рыб, надо убрать большую букву. И тогда получится, что это не название, а кто-то или что-то, имеющее знак. По аналогии с кинотеатром яблока.

                                                                 Кинотеатр яблока, знак близнецов и стихия земляного червяка? (Наталия Барская, астролог)

[/url]

Она лишь бездна паутины

Есть город удивительных историй,
Легенд и тайн задёрнут пеленой.
Размыт в нём, словно в дымке аллегорий,
В сфумато истончён его герой.

Черны глаза, как ночи в душном зное.
В них страстью затушёваны холсты
И чудится, что в темноты покрое
Ключ к сердцу спрятан женщины – мечты.

Её, как героиню Базиака,*
В душе вы освящаете, любя,
Но вас пленяет в пудре лунной мрака,
Желание, преграды исстребя.

Она вам тихо шепчет ваше имя,
Но слышится лишь сердца рваный стук.
Вся лунным светом светится богиня
И сладостью пьяна любовных мук.

Что поднимается из ваших недр?
Цветенье сердца, чувственности нрав?
В том ключ моей истории в Толедо  –
Двух жажд любовных амальгамный сплав.

                                                      Испанка
                                          Автор: Руслан Ровный

* Рене Базиак – автор произведения «Ночь в Толедо»

Они ещё ничего не решили, а просто лежат в полумраке с широко открытыми глазами. Рене видит в лунном свете круглое личико, почти детское, обрамленное вьющимися на лбу локонами, и уже женское, похожее на лицо флорентийского пажа с прямым носом, глубоко посаженными глазами и чуть ироничной улыбкой. Она же едва различает утонувшее в полумраке лицо с короткими жёсткими волосами, лицо смуглого парня, с затенённым подбородком и щеками, в рисунке которых всё ещё угадывается ребёнок, хотя время уже процарапало под глазами крохотные морщинки, которые, правда, различает пока только она. Их стопы касаются и легко поглаживают друг друга, они живут как бы независимо от тела, но столь же понятливы и столь же нежны, как руки. Его правая рука затекла под весом собственного тела. Именно поэтому он приподнялся и уложил голову на плечо Флоранс. Но бег тысяч мурашек по коже не прекратился, и он снова приподнимается на локте. Он откидывает простыню, и они оба с удовольствием ощущают грудью хоть какой-то намёк на прохладу. Она закрывает глаза под его взглядом, ибо он смотрит на неё, нависая над ней и опираясь на ладони. Она, опираясь на плечи, упираясь ногами в постель и прикрыв глаза, чуть-чуть выгибается, и он с осторожностью раздевает её. Они лежат лицом друг к другу, на боку — он на правом, она на левом: такова их ещё не осознанная привычка, они лежат лицом друг к другу и уже тесно соприкасаются телами, снова натянув простыню до плеч, каждый из них вдыхает аромат кожи партнера и ласково поглаживает тело возлюбленного — залитые лунным светом холмы и впадины. Она буквально сжалась в него и застыла, их ноги вытянуты и плотно сдвинуты, она ощущает коленями его колени, своим животом его живот, своей грудью его грудь, голова её лежит чуть ниже, и губы прижимаются к бьющейся на шее жилке.
Он обнял её, его ладони застыли на ямочках над ягодицами, и он чувствует всем телом свежесть и жар этого юного женского тела, которое не подозревает о будущем распаде и будущей смерти. Левым плечом он нажимает на её правое плечо, она уступает этому давлению, её охватывает легкое головокружение. Он разжал объятие, привстал на колено. Навис над ней, опираясь на локти, чтобы не раздавить её, её ноги вытянуты и сжаты — они застыли один над другим и наслаждаются этим сказочным мгновением, когда ещё до первой ласки пробуждается и оттачивается желание, когда у неё ещё нет другого удовольствия, как удовольствие от тяжести юного мужского тела, когда она немного задыхается, и воздух с трудом проникает ей в легкие, но грудь уже полна восхитительной тоской, которую она не променяет ни на что в мире. Он, сжимая коленями её колени, опустился на неё всей тяжестью, всё же пытаясь облегчить давление на нежную плоть. У него нет иных мыслей, как мысли о нежности, нежности персика и шёлка её живота, нежности жемчуга и лунного камня её грудей. Они обнажены и застыли один над другим. Он гладит округлые плечи, ласкает её шею, наклоняется и касается губами её губ. Его всегда будет поражать свежесть её рта, а она всегда будет удивляться ярости его губ и языка. Он охватил руками её голову, как кубок, как плод, и притягивает её к себе. Они надолго замирают в таком положении, едва дыша, потом он осторожно начинает приоткрывать языком её губы. Она уступает быстро, ей вовсе не хочется ждать, но вздрагивает с ног до головы и открывает глаза, чтобы увидеть вблизи его лицо. Она слегка прикусывает его губы ради удовольствия удержать их, как удерживают зрелый плод, но он возобновляет свою непредсказуемую ласку, его язык скользит по её небу, по твёрдым деснам.
Но вот он откидывается, оставляет её губы и сдвигается чуть в сторону, охватывая ногами её ноги. Он ещё не хочет обладания. Но он склоняется над ней, рассматривая её, вздрагивающую в свете луны. Он ощущает себя её наездником. Губами и языком он начинает нежно лизать и целовать её шею у ключицы, там, где бьется артерия, где натянуты сухожилия, затем губы его скользят к груди. Она вздрагивает, на этот раз сильнее, её рот беспомощно открывается, словно она тонет. Он чувствует желание и удовольствие от того, как он ласкает упруго затвердевшее полушарие и прозрачную кожу, почти столь же прозрачную и плотную, как тонкая пленка перламутра. И пока его губы блуждают вокруг полушарий грудей, жаркая ладонь поглаживает её подрагивающий живот, гладкое бедро, складку паха — он закрыл глаза, он пробуждает дрожь в этом сдавшемся на его милость теле, рождает в нём безмолвный крик, почти болезненное страдание, размытую вспышку радости. Она едва осмеливается касаться его. Вначале она вообще не решалась дотрагиваться до твердого юношеского тела, напряженно прижимавшегося к ней в момент, когда её подхватывала яростная радость, которую она испытывала почти со стыдом. Она ещё удивляется тому, как нежны его руки, которые она считала грубыми, как нежна кожа на груди, спине мужчины, и её ладонь с маленькими, неумелыми и быстрыми пальчиками скользит по его плечу, предплечью, дыхание её стало быстрым и прерывистым — она медленно тонет в своей чудесной радости. Он ещё раз соскальзывает набок, крепко сжимает её руками — одна его рука охватывает плечи, вторая — талию, её бедро лежит на его согнутом колене.
Потом они поворачиваются разом, как пловцы, она оказывается под ним, он опирается на локти и смотрит на неё. И начинает скользить вниз по её телу, его лицо ложится на её живот — она вздрагивает, заложив руки за голову. Она любит его такую близость со своей плотью и до грозового всплеска желания с нежностью воспринимает детскую тяжесть головы любимого на своём животе, она нежно поглаживает его жёсткие волосы, ощущает его нос, его глаза — он ресницами щекочет её кожу. Она лежит вытянувшись на этой узкой постели и откинув в сторону простыню, лунный свет льётся на их тела — более смуглое его и белое её — их тела отливают перламутром, они припудрены неощутимым светом.

                                                                                                                                                                      Ночь в Толедо. Избранное.
                                                                                                                                                                             Автор: Рене Бразиак

Станислава

Дрёма. Здания дремучи,
как страницы драматурга,
у которого действительность
за гранями страниц.
Три мильона занавесок
загораживало действо.
Три мильона абажуров
нагнетало дрёму.

Но зато на трубах зданий,
на вершинах водосточных
труб,
на изгородях парков,
на перилах, на антеннах —
всюду восседали совы.

Это совы! это совы!
узнаю кичливый контур!
В жутких шубах, опереньем наизнанку, —
это совы!
улыбаются надменно,
раздвигая костяные
губы,
озаряя недра зданий снежнобелыми глазами.
Город мой! Моя царица,
исцарапанная клювом
сов,
оскаленных по-щучьи, ты —
пленённая, нагая
и кощунствуют над телом
эти птицы, озаряя снежнобелыми
и наглыми глазами.

Город мой! Пленённый город!
Но на площади центральной кто-то лысый и в брезенте,
будто памятник царю,
он стоял, — морщины — щели, —
алой лысиной пылая, и ладони,
будто уши прислоняя к голове, и казалось —
он сдаётся,
он уже приподнял руки
он пленён,
огромный факел, сталевар или кузнец.

                                                      Контуры совы. Избранное.
                                                        Автор: Виктор Соснора

Роман работал учителем истории в городской школе № 1348. В последние недели его ученики заметили, что в жизни учителя что-то происходит. Он выглядел уставшим, синева под глазами говорила о бессонных ночах, часто задумывался и, казалось, он отрешён от происходящего в классе. На вопросы учеников, не случилось ли чего, Роман отвечал отрицательно.
Во время "окон", когда у Романа не было уроков, он шёл во двор школы и на скамье под развесистым дубом писал свои рукописи. Он думал, что из них когда-нибудь может выйти книга, а может, он просто таким образом защищался от чувства своей бесполезности, что начало его одолевать к тридцати годам.
Месяц назад в один из солнечных весенних дней он спустился по лестнице, вышел во двор и было направился к скамье, но увидел, что та занята девушкой с ручной совой серого окраса. Вокруг незнакомки собрались школьники, разглядывая вблизи ночную птицу, пытаясь подкормить её с руки крошками хлеба или печенья.
Роман стоял на ступенях и с интересом наблюдал за совой и её хозяйкой. «В наше время увлечь детей трудно, а ей это удалось», - думал учитель истории. Незнакомка тоже обратила внимание на появившегося из дверей школы Романа, но продолжала отвечать на вопросы детей.
«Кто она и для чего пришла в школу?» - Роман спустился со ступеней, и как раз в этот момент прозвенел звонок. Дети наперегонки помчались от незнакомки по ступеням вверх, своей лавиной чуть не сбив с ног учителя истории. Девушка с совой в руках осталась одна на скамейке. Её волосы отливали синеватым оттенком, одета она была в серый балахон и джинсы, а на ногах были массивного вида чёрные ботинки.
Было в её облике то неуловимое, за что хотелось подойти и заговорить с незнакомкой, но Роман не решался на это, главным образом потому, что не знал, с чего начать разговор. «Сесть рядом с тетрадью и начать писать выглядело, по меньшей мере глупо, пройти мимо, как будто вышел во двор не на это место, было бы юношеской робостью и даже трусостью», - думал Роман. – «В конце концов, можно же начать разговор о сове. И почему стоит начинать разговор?»
Роман мог смотреть на незнакомку под тем предлогом, что смотрит он на сову. Собственно, этим он и занимался, пока шёл от лестницы к скамье. Чем ближе он подходил, тем было больше желания заговорить с девушкой, но в этот момент нужных слов Роман не отыскал бы даже в своей исписанной вдоль и поперёк общей тетради.

- В наше время увлечь школьников трудно, в Вам это удалось, - Роман чуть было не запутался в нескольких простых словах, но всё-таки сумел произнести их правильно.
- Это Вы спросили у меня или моей совы? – улыбнулась в ответ девушка, а сова моргнула своими огромными карие глазами.

У незнакомки глаза были тоже карие. Роман это сразу заметил, потому что у него были такие же глаза, толь чуть темнее.

- Если Вы переведёте мне то, что скажет сова, то я бы поинтересовался у неё, что она делает в школьном дворе этим весенним днём? – после некоторой паузы продолжил Роман.
- Ещё бы не перевести! – незнакомка прильнула ухом к клюву совы. – Гога говорит, что хотела показать детям, что сова – это добрая птица, а не безжалостный ночной охотник, что её можно гладить, подкармливать, и на добро она ответит добром и отзывчивостью.

- А Гога может рассказать, кто с ней сегодня пришёл, кто её спутница-хозяйка? – Роман смотрел то на сову, то на незнакомку, прислушивающуюся к птице.
- Не хозяйка, а просто спутница, - сразу поправила Романа девушка. – Гога говорит, её зовут Станислава или просто Стася. А так как не престало девушкам с незнакомцами заговаривать, Гога требует, что представились и Вы.
- Меня Роман зовут, я работаю здесь. А что Вас привело в нашу школу? – их глаза встретились.
- А я просто шла мимо, а дети, завидев Гогу, стали просить показать ближе сову, - вот и оказалась здесь, - Стася отвела взгляд в сторону улицы.
- Необычный у Вас домашний питомец, - начал было Роман, но Стася не дала ему закончить предложение.
- Не питомец! Гога – моя верная подруга, и она оберегает меня, сопровождает всюду, куда бы я не отправилась, - при этих словах Гога несколько раз моргнула и с любопытством рассматривала Романа, словно искала в нём что-то неизвестное ему самому, расправила крылья и взмахнула ими.
- Сова не предаст. Это верная птица. Такому другу можно доверить свои тайны, - Роман протянул руку, чтобы коснуться совы.

Гога приняла его руку и позволила гладить себя, но испытывала едва уловимое волнение, а Роман в этот миг испытывал желание коснуться руки Стаси. Девушка понравилась ему, и он впервые испытывал чувство нежности и сильного волнения от того, что может больше не увидеть Стасю. Убирая руку от совы, Роман нечаянно или намеренно коснулся ладони девушки и ощутил, что в груди его разгорается пламя невиданной силы, необъятное и стихийное, неконтролируемое и не поддающееся никаким законам.

- А вы учитель? Какой предмет? – Стася погладила сову, успокаивая чуть разволновавшеюся Гогу.
- История, обществознание и шахматы, - образ незнакомки с каждой секундой, что Роман смотрел на неё, становился всё более родным для него. – А Вы, Стася, учитесь? – Роману хотелось называть её по имени, самому лучшему имени на свете.
- Да, вечный студент. А сейчас - на каникулах у бабушки, - Стася пересела ближе к краю скамьи. – Садитесь, а то мы всю скамейку с Гогой заняли.

Роман сел рядом со Стасей и думал о том, что все те дни, что он был здесь один, померкли в сравнение с сегодняшним днём. Он хотел всегда приходить на это место и видеть здесь Стасю.

Где Вы живёте? В каком районе города? – Роман загибал угол тетради то в одну, то в другую стороны.
- У набережной, - ответила Стася. – А Вы? Где-то недалеко? Часто учителя работают в школе рядом с домом.
- Я живу на северной окраине города - довольно далеко от работы, - Роман представлял путь от северных окраин до набережной.
- Там же начинается Сосновый бор! Мы с Гогой иногда выбираемся в те края. Это её дом, где она любит вдоволь полетать, - Гога оживилась, когда речь зашла о Сосновом боре, затопала лапками по запястью Стаси.

Роман редко бывал в бору, потому не мог что-то сказать особенное об этом месте, но он точно хотел бы побывать там со Стасей и наблюдать за полётом Гоги.

- А Гога всегда возвращается к Вам в Сосновом бору? – Роман снова потянулся к сове. – Она же, наверняка, хочет остаться в своей стихии?
- Гога возвращается, но с каждым последующим нашим визитом в бор, я вижу, как тяжело даётся ей это, - Стася коснулась пальцем клюва совы.
- Совы мечтают о небе, о ночи, о дремучих лесах, о паре и потомстве, - когда-нибудь и Гога станет желать этого настолько, что не вернётся из Соснового бора, а Вам нужно быть готовой к этому, - Роман, скорее, предполагал, чем мог знать наверняка.
- К этому невозможно подготовиться, ведь мы с ней – одно целое. И эта разлука будет невыносима, - было заметно, что слова Романа изменили настроение Стаси. – Мне уже пора, спасибо за интересный разговор, - девушка засобиралась.
- Я могу снова Вас увидеть, Стася? – Роман решился и взял девушку за руку.

Гога вспорхнула с запястья Стаси и бесстрашно подлетела к Роману, сев на его плечо. Он тут же почувствовал острую боль от хвата когтей птицы, и на его белой рубашке проступили красные полосы крови.

- Гога, нет! Что ты наделала? – Стася сняла сову с плеча Романа. – Ты не должна была! – Стася коснулась того места, где Гога допустила неосторожность нанести глубокие царапины Роману.
– Простите нас! Увидимся ли мы снова? Может быть, да, а может быть и нет! – Стася отдалялась от Романа, произнося эти слова, и скрылась за воротами и высоким забором школы, а Роман только лишь провожал её взглядом и всё твердил фразу, которую, по-видимому, и придумали для таких случаев: «Твоё от тебя не уйдёт». Он не верил в судьбу, знал, что навязываться – дурной тон. Стася знает, где его искать.

На тетради, что осталась лежать на скамье, Роман обнаружил два совиных пера и бережно вложил их между листами своей рукописи.

                                                                                                                                        Девушка с совой. Совиная история
                                                                                                                                                          Автор: Влад Ислав