В запечатлённом моменте отъезда

Железнодорожный магазин,
С отцовским домом по соседству.
Нас много, что связало с ним,
Ведь рядом пробежало детство.

Забор от лишних глаз скрывал,
Склады, стоящие машины.
Сюда товар весь поступал,
И отправлялся в магазины.

Их на разъездах до Свечи,
Немало в те года стояло.
И каждый вечер поезд мчит,
Вагон с товаром вспоминалось.

                                                  Железнодорожный магазин (отрывок)
                                                    Автор: Владимир Киселёв Шарья

Глава двадцать шестая. Пассажир литерного поезда (отрывок)

У асфальтовой пристани Рязанского вокзала в Москве стоял короткий литерный поезд.

В нём было всего шесть вагонов: багажный, где, против обыкновения, помещался не багаж, а хранились на льду запасы пищи, вагон - ресторан, из которого выглядывал белый повар, правительственный салон, принадлежавший когда - то певице Вальцевой (теперь здесь, вместо знаменитой исполнительницы романса «Все говорят, что я ветрена бываю, все говорят, что никого я не люблю. Но почему же я всех забываю, лишь одного я забыть не могу», ехали представители правительства и члены Совета Национальностей).

Остальные три вагона были пассажирские, и на их диванах, покрытых суровыми полосатыми чехлами, надлежало разместиться делегации рабочих - ударников, а также иностранным и советским корреспондентам. Поезд готовился выйти на смычку рельсов Восточной Магистрали.

Путешествие предстояло длительное. Ударники впихивали в вагонный тамбур дорожные корзины с болтающимися на железном пруте чёрными замочками.

Советская пресса металась по перрону, размахивая лакированными фанерными саквояжами. Иностранцы следили за носильщиками, переносившими их толстые кожаные чемоданы, кофры (*) и картонки с цветными наклейками туристских бюро и пароходных компаний.

Пассажиры успели запастись книжкой «Восточная магистраль », на обложке которой был изображён верблюд, нюхающий рельсы.

Книжка продавалась тут же, с багажной тележки. Автор книги, журналист Паламидов, уже несколько раз проходил мимо тележки, ревниво поглядывая на покупателей. Он считался знатоком Магистрали и ехал туда уже в третий раз.

Приближалось время отъезда, но прощальная сцена ничем не напоминала отхода обычного пассажирского поезда.

Не было на перроне старух, никто не высовывал из окна младенца, дабы он бросил последний взгляд на своего дедушку.

Разумеется, не было и дедушки, в тусклых глазах которого отражается обычно страх перед железнодорожными сквозняками.

Разумеется, никто и не целовался. Делегацию рабочих - ударников доставили на вокзал профсоюзные деятели, не успевшие ещё проработать вопроса о прощальных поцелуях.

Московских корреспондентов провожали редакционные работники, привыкшие в таких случаях отделываться рукопожатиями. Иностранные же корреспонденты, в количестве тридцати человек, ехали на открытие Магистрали в полном составе, с жёнами и граммофонами, так что провожать их было некому.

Участники экспедиции в соответствии с моментом говорили громче обычного, беспричинно хватались за блокноты и порицали провожающих за то, что те не едут вместе с ними в такое интересное путешествие.

В особенности шумел журналист Лавуазьян. Он был молод душой и годами, но в его кудрях, как луна в джунглях, светилась лысина.

– Противно на вас смотреть! – кричал он провожающим. – Разве вы можете понять, что такое Восточная Магистраль!

Если бы руки горячего Лавуазьяна не были бы заняты большой пишущей машинкой в клеенчатом кучерском чехле, то он, может быть, даже и побил бы кого - нибудь из друзей, так он был страстен и предан делу газетной информации. Ему уже сейчас хотелось послать в свою редакцию телеграмму - молнию, только не о чем было.

Прибывший на вокзал раньше всех сотрудник профсоюзного органа Ухудшанский неторопливо расхаживал вдоль поезда.

Он нёс с собой «Туркестанский Край, полное географическое описание нашего отечества, настольная и дорожная книга для русских людей», сочинение Семёнова - Тян - Шанского, изданное в 1903 году. Он останавливался около групп отъезжающих и провожающих и с некоторой сатирической нотой в голосе говорил:

– Уезжаете? Ну, ну.
– Остаетесь? Ну, ну.

Таким манером он прошёл к голове поезда, долго, откинув голову назад, смотрел на паровоз и, наконец, сказал машинисту:

– Работаете? Ну, ну.

Затем журналист Ухудшанский ушёл в купе, развернул последний номер своего профоргана и отдался чтению собственной статьи под названием «Улучшить работу лавочных комиссий» с подзаголовком «Комиссии перестраиваются недостаточно».

Статья заключала в себе отчёт о каком - то заседании, и отношение автора к описываемому событию можно было бы определить одной фразой: «Заседаете? Ну, ну ». Ухудшанский читал до самого отъезда.

Один из провожающих, человек с розовым плюшевым носом и бархатными височками, произнёс пророчество, страшно всех напугавшее.

– Я знаю такие поездки, – говорил он, – сам ездил. Ваше будущее мне известно. Здесь вас человек сто. Ездить вы будете в общей сложности целый месяц. Двое из вас отстанут от поезда на маленькой глухой станции без денег и документов и догонят вас только через неделю, голодные и оборванные. У кого - нибудь обязательно украдут чемодан. Может быть, у Паламидова, или у Лавуазьяна, или у Навроцкого. И потерпевший будет ныть всю дорогу, выпрашивать у соседей кисточку для бритья. Кисточку он будет возвращать невымытой, а тазик потеряет. Один путешественник, конечно, умрёт, и друзья покойного, вместо того, чтобы ехать на смычку (**), вынуждены будут везти дорогой прах в Москву. Это очень скучно и противно – возить прах. Кроме того, в дороге начнётся склока. Поверьте мне! Кто - нибудь, хотя бы тот же Паламидов или Ухудшанский, совершит антиобщественный поступок. И вы будете долго и тоскливо его судить, а он будет с визгом и стонами отмежёвываться. Всё мне известно. Едете вы сейчас в шляпах и кепках, а назад вернетесь в тюбетейках. Самый глупый из вас купит полный доспех бухарского еврея: бархатную шапку, отороченную шакалом, и толстое ватное одеяло, сшитое в виде халата. И, конечно же, все вы по вечерам будете петь в вагоне «Стеньку Разина», будете глупо реветь: «И за борт её бросает в набежавшую волну». Мало того, даже иностранцы будут петь: «Вниз по матушке, по Вольге, сюр нотр мер Вольга», по нашей матери Волге.

Лавуазьян разгневался и замахнулся на пророка пишущей машиной.

– Вы нам завидуете! – сказал он. – Мы не будем петь.
– Запоёте, голубчики. Это неизбежно. Уж мне всё известно.
– Не будем петь.
– Будете. И если вы честные люди, то немедленно напишите мне об этом открытку.

В это время раздался сдержанный крик. С крыши багажного вагона упал фоторепортёр Меньшов. Он взобрался туда для того, чтобы заснять моменты отъезда. Несколько минут Меньшов лежал на высоком перроне, держа над головой аппарат. Потом он поднялся, озабоченно проверил затвор и снова полез на крышу.

– Падаете? – спросил Ухудшанский, высовываясь из окна с газетой.
– Какое это падение! – презрительно сказал фоторепортёр. – Вот если бы вы видели, как я падал со спирального спуска в Парке Культуры и Отдыха!
– Ну, ну, – заметил представитель профоргана и скрылся в окне.

                                                                                      из сатирического романа Ильи Ильфа и Евгения Петрова - «Золотой телёнок»
___________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

(*) переносившими их толстые кожаные чемоданы, кофры - Кофр — ящик для хранения одежды, элементов быта и личных вещей. Коробки изготавливают из картонной основы и обтягивают флизелином, спанбондом, клеёнкой или текстилем.

(**)  вместо того, чтобы ехать на смычку - Имеется ввиду встреча двух бригад строительства железнодорожного полотна, идущих навстречу друг друга. То есть, главная -праздничная часть поездки.